Когда он вернулся в вигвам, Кармен все еще шила. Она взглянула на него и увидела в свете очага расстроенное выражение на лице Пумы. Она подняла бровь:

— В чем дело?

Некоторое время он молчал, не отвечая, а потом со вздохом опустился на одеяла, на кровать. На свою кровать, отметила Кармен.

Она попробовала спросить вновь:

— Что случилось?

Пума молча смотрел на нее и перебирал на своем колене кожаные складки штанов. Она опять терялась в догадках, что же так беспокоит его. Она хотела бы, чтобы он доверился ей: казалось, вопрос доверия беспокоил ее более всего.

Тишина окружила их. И вдруг ее нарушило уханье совы.

— Проклятие! — Пума вскочил на ноги.

Кармен в изумлении воззрилась на него:

— Что такое с ним стряслось? — тихо проговорила она вслух.

— Да знаешь ли ты, что это значит? — резко обернулся он к ней.

— Что? — Она тоже вскочила, подчинившись внезапному страху.

— Вот — слышишь, слышишь?

— Крик совы? — нервно спросила она.

— Это не сова! — фыркнул он. — Это дух. Что вы вообще, испанцы, знаете?!

— Мы, испанцы, думаем, что когда кричит сова, это и есть крик совы, — раздраженно, но с широко открытыми от страха глазами проговорила она.

— Ничего вы не знаете. Это бессонный дух умершего, который бродит около вигвама… Мой народ знает это.

— Мой народ тоже имеет поверья, — обиделась Кармен.

— Какие? — фыркнул Пума. Проклятие, но ему хотелось поспорить с испанкой! Он не мог удержаться от искушения подразнить ее.

— Такие, что духи умерших не вселяются в сов. Они остаются в виде привидений — имеют людские обличья. И не бродят возле вигвамов. Они живут на кладбищах.

— У нас нет кладбищ, — с чувством превосходства проговорил Пума. — Мы хороним своих умерших в пещерах или в углублениях склонов гор.

— Ну что ж, пусть у вашего народа будет так, — парировала Кармен. — Но если бы в Севилье хоронили на склонах гор, то скоро все горы превратились бы в могильник. Так много там людей. Севилья — большой город. — Ее голос в свою очередь прозвучал тоном превосходства.

Пума помолчал. Он тоже видел город. Он был в Мехико. Спор ему начинал не нравиться. Он сжал зубы.

— Не люблю городов. Я люблю жить здесь, где воздух, где пустыня, где горы, кактусы — и свобода.

Кармен задумчиво посмотрела на него:

— Здесь красиво, — подтвердила она.

Пума не ожидал согласия. Он собирался еще поспорить. Во время спора он чувствовал твердость в себе. Спор даст свободу его чувствам, заглушит в нем отчаяние и нерешимость; подавит чувство стыда от недавнего рассказа о своем заключении в тюрьме Мехико. Он рвался в бой.

— …Здесь чисто и воздух прозрачный. А на улицах Севильи мусор, помои и мертвые животные. А здесь все чисто.

Пума вздохнул, поморщился и стал искать другую тему для спора. Но, прежде чем он что-нибудь придумал, Кармен добавила:

— Да, горы прекрасны, но ты не видел истинной красоты, если ты не видел океана!

Ее губы раскрылись в медлительной улыбке, и Пума застыл, глядя на нее как завороженный.

Затем, опомнившись, он раздраженно бросил:

— Мне нет дела до океана!

— Если бы ты видел закат на океане, ты бы так не сказал, — и Кармен импульсивно добавила: — Это так прекрасно, Пума! Голубое небо, аквамариновое море, белые паруса… — Но Пума не внимал ее описаниям. — …И рыбы! — воскликнула Кармен. — Тебе бы понравился вкус рыбы! Он превосходен.

— Апачи не едят рыбы, — ворчливо сказал Пума.

— Да?.. — Кармен помолчала.

Пума посмотрел на нее: спор не получался.

— Я был в Мехико, великом испанском городе.

Кармен кивнула:

— То, что я видела в Мехико, очень красиво.

Проклятие! Ничего не выходит! Ему хотелось унизить в этом споре ее и ее народ, а вовсе не делать им комплименты!

— Конечно, пока я был в неволе, я видел лишь грязь, разрушение и нищету, которые приносят с собой испанцы. Там было безобразно. Я видел, как приходили и уходили люди: солдаты, крестьяне, дети, женщины — все испанцы…

Так-то лучше. Эта тема поддержит его дух.

Кармен вздохнула:

— Наверное, в тюрьме тебе было очень тяжело. Потерять свободу… Не с кем поговорить на родном языке. Некому…

— Мне не нужно твоего сочувствия, — отрезал Пума.

— Я не сочувствую тебе, — парировала она. Ее взгляд зажегся яростью.

Снова повисла тишина. Кармен полностью ушла в вышивание. Она яростно прокалывала кожу иглой. Пума барабанил пальцами по колену и прислушивался к звукам ночи. Совиного крика слышно не было.

— Что касается этого твоего жениха, — снова начал Пума, не выдержав молчания. — Скажи снова, как его зовут. — Пума очень хорошо запомнил имя жениха. Хуан Энрике Дельгадо. Он просто желал завязать новый спор.

Бирюзовые глаза Кармен вспыхнули, и она покачала головой: она не хотела отвечать ему. Хитро улыбаясь, он облокотился на руку и взял ее за подбородок.

— Ручаюсь, что твой жених был бы рад узнать, где же ты сейчас.

Кармен вздернула голову и отбросила его руку:

— Будь осторожен. Если я не могу добраться до него, то он может добраться до меня. — Она не могла отказать себе в удовольствии сказать: — И он убьет тебя.

Она увидела, как вспыхнули его ледяные голубые глаза.

— Ха! — Фыркнул Пума. — Какой-то никчемный, тощий испанец… Он не сможет убить меня! Это я убью его.

— Хуан Энрике Дельгадо — не тощий никчемный испанец! Он — высокий, благородный, красивый мужчина!

— И когда же ты успела его увидеть? — с интересом спросил Пума.

Кармен растерялась:

— Я?.. Я… видишь ли…

Пума захохотал. Он не смог сдержать себя. Он упал на одеяла и трясся, и захлебывался смехом. Кармен наблюдала за ним со смешанным чувством отчаяния и негодования.

— Что такого веселого ты нашел? — потребовала она ответа.

— Тебя, — ответил он. — Потому что ты собираешься замуж за человека, которого даже не видела.

И он захохотал еще сильнее.

— Так всегда совершаются браки в Испании, — надменно проговорила она. — Я помолвлена с ним. Наши семьи договорились…

— Да, да, — нетерпеливо перебил Пума. — У нас тоже так делается. Семьи тоже договариваются. Но у нас всегда помолвленные могут взглянуть друг на друга перед свадьбой. — Пума хохотнул от внезапно пришедшего на ум сравнения: — А Дельгадо может оказаться маленьким круглым кактусом — таких испанцев я тоже видел.

Кармен с еще большим негодованием посмотрела на него:

— Ничего подобного! — вскричала она. — Он высок, красив и… — Она сделала паузу, остановив взгляд на голубых глазах Пумы, — и у него прекрасные черные глаза и усы…

Да, она сама себе выдумала облик своего жениха, но она не позволит Пуме смеяться над собой.

— У него есть ртутный рудник и много слуг…и он очень красивый… он богатый, обходительный, очаровательный мужчина… и пишет такие восхитительные письма…

Пума перестал свертывать одеяла и сел, мгновенно перестав смеяться.

— Какие еще письма? Дай их мне!

— У меня их нет! — взвилась Кармен. — Письмо осталось в сундуке, в обозе, когда меня похитил Голова! — Если бы только это письмо было у нее! Она бы прочла его этому олуху и доказала ему, что ее любят и за нее беспокоятся.

— Но я запомнила письмо, — нашла выход Кармен. — Оно начинается так красиво:

«Мой прекрасный цветок Испании! Как я жду того дня, когда смогу держать тебя в своих объятиях, когда ты будешь моей истинной женой; о, как мне сдержать нетерпение…»

— Довольно! — рявкнул Пума. — У меня все внутри переворачивается от этих слащавых слов…

— Но он такой поэтичный, — мечтательно покачала головой Кармен. — Он очень поэтичный. — Ей хотелось добавить: «Каким ты никогда не сможешь быть», но, увидев опасные огоньки в голубых глазах Пумы, решила поостеречься.

Проклятие! Пума развязал спор, но теперь он оборачивался не в его пользу.

— И дальше, — со счастливой улыбкой продолжала Кармен. — «Севилья осиротеет, когда вы сделаетесь моей женой. Когда вы придете в мои объятия, само солнце станет прятать свой лик из ревности. Ваше прекрасное лицо, ваши залитые румянцем щечки, ваши кроткие голубые глаза; все это заставляет мое сердце учащенно биться в груди от нетерпения обладать вами…»

— Какие еще залитые румянцем щечки? Какие голубые глаза?

— А мой дядя послал ему мой портрет. Такой совсем маленький, — добавила она. — У меня на лице был грим…

Пума без церемоний откинул назад ее лицо и пристально посмотрел на нее:

— Мне больше нравится, когда твои щеки такие, как сейчас, — изрек он. — Розовые. А глаза у тебя бирюзовые, а не голубые. — И он еще пристальнее вгляделся в нее. — И они вовсе не кроткие.

Кармен в замешательстве положила руку на горло:

— Да, я…

— Да он просто дурак! — в величайшем раздражении выпалил Пума. Он устал от бесплодных попыток.

— Нет! Он очень красив, благороден…

— Кактус, — подытожил Пума. — Он красивый кактус.

И Пума повернулся к ней спиной.

Кармен замолкла в растерянности и посмотрела на широкую спину Пумы. Ее взгляд медленно переходил все ниже, уперся в мускулистые ягодицы Пумы, обтянутые кожей: ей все больше нравилась его фигура. Она улыбнулась про себя, удовлетворенная тем, что взбесила Пуму. Теперь она могла позволить себе великодушие по отношению к побежденному.

— Пума. — Она произнесла его имя нараспев, серебристым голоском.

Он вздрогнул и нахмурился.

— Ах, Пума-а-а…

— Что?

— Ты сердишься? Ревнуешь?

С секунду он соображал, что означает последнее слово. Сообразив, он в бешенстве обернулся:

— Я — я не ревную! Апачи не опустятся до ревности!

— Да? — Она торжествовала, поскольку ей было ясно, что он ревнует. А ведь он думал, что такой неуязвимый.

Пума был в бешенстве от ее спокойствия. Он рванулся к ней: она уронила иглу, непонимающе широко раскрыв глаза…

Он осторожно взял инструмент и шкуру из ее рук и положил возле кровати.

— А испанцы ревнивы? — спокойно спросил он.

— Рев-в-нивы? — Кармен заикалась, не в силах сообразить, что он спрашивает. Его лицо было совсем близко. В отчаянии она закрыла глаза, стараясь привести в порядок мысли. Когда она их открыла, лицо Пумы было еще ближе, если только это представлялось возможным.

— …Я помню несколько раз… — начала она, но замолчала, захваченная врасплох его поцелуем. Он мягко прижал свои губы к ее губам и постепенно все более наклонялся к ней, откидывая ее тело назад.

Она упала, и он подхватил ее сильной рукой, обняв за голову.

Кармен забыла все на свете. Ее захватило волшебное, теплое чувство, а его губы все надвигались, все захватывали ее рот. Она застонала и, как во сне, обвила его шею руками. Когда Пума прервал поцелуй, она так и осталась, повиснув на нем с закрытыми глазами. Подняв ресницы, она увидела, как на его лице пляшут отблески огня. Она слышала, как учащается его дыхание, и подумала: «Это из-за меня. Он так возбужден из-за меня. Из-за моих поцелуев». Из-за этой восхитительной мысли дыхание Кармен тоже стало частым и прерывистым.

Она томным движением притянула вновь к себе его лицо. Теперь Пума властно раскрыл ее губы своим языком, и Кармен, сгорая от любопытства, поддалась — и ахнула от незнакомого, ошеломляющего чувства, поднявшегося изнутри. Его дерзкий язык ощупывал ее рот, и Кармен застонала.

Тут она почувствовала, как его сильная рука нежно, но твердо обвила ее шею и схватила ее за волосы. Она чувствовала его силу, и от этого ее сердце начало колотиться еще сильнее.

Он лег на нее сверху, но ее не давил вес мужского тела.

Ей захотелось — нет, ей просто необходимо было сильнее прижаться к нему, и она изогнулась дугой. Теперь он дышал будто залпами, а ее всю захватили новые ощущения.

Пума начал покрывать ее лицо горячими, влажными поцелуями. Потом медленно, украдкой, стал расшнуровывать ее кожаную одежду. Он чуть потянул край одежды, но Кармен, простонав, положила свою руку поверх его руки, протестуя. Она не позволяет. Ну что ж, подумал он. У меня есть другой путь.

Пума стал гладить ноги Кармен. Ей это понравилось, и она не сопротивлялась. Он ощущал сильные мускулы ее ног, и мысль о том, что стройные, прекрасные ноги сомкнутся вокруг него, вдохновила его на более смелые действия.

Кармен ощущала, как его рука дотронулась до ее кожи на бедрах; а затем, осмелев, он сжал ее ягодицы. Дыхание Кармен прервалось. Он все сжимал и сжимал ее попку, пока Кармен не начала ритмично двигаться ему навстречу. Щеки ее пылали. Сознание было затуманено. Она будто летела по воздуху. Ощущение было фантастическое!

Теперь одна его рука осторожно продвинулась к ее лобку, покрытому курчавыми волосками, и пальцы стали играть с ними. На мгновение Кармен застыла. Но возражать не стала: ей понравилось теплое прикосновение его руки.

Пума уже готов был взорваться от желания. Но он помнил, что ему надо действовать осторожно, чтобы не напугать ее. Он едва сдерживался. Когда он убедился, что она не оттолкнет его, он продвинулся на трясущихся от страсти руках, пока не достиг входа в ее лоно. Он осторожно вошел в нее.

Глаза Кармен испуганно распахнулись:

— …Что?

— …Позволь мне… пусти… — простонал он. Он собрал всю волю, чтобы выждать момент, когда ее бедра сами сомкнутся вокруг него — и она приняла его. Но он не мог позволить себе миг наслаждения, пока это не станет и ее мигом наслаждения. Он услышал, как она простонала, а затем привлекла его к себе, поощряя дальнейшие действия. Закрыв глаза, преисполнившись благодарности, Пума вошел в нее — и начал двигаться синхронно с ней в этом старом, как мир, танце. Он больше не помышлял об осторожности — его тело нельзя было остановить.

Сильнейшее течение новых ощущений и эмоций подхватило и понесло Кармен по волнам страсти. Она слышала его учащенное дыхание — и отвечала в том же ритме. Она ощущала его силу; и удивлялась своей собственной силе, когда она, выгибаясь, встречала его натиск. Она восхищалась необыкновенным ощущением слияния двух тел. Она сильно прижала его к себе, и в завершающем движении его сильное тело вдруг оцепенело. Потом и она оцепенела, в то время как пронзительно сладкое ощущение, поднимаясь из глубин, разлилось по всем ее жилам. «Боже!»— вскрикнула Кармен.

Пума сжимал ее в объятиях, пока не прошли ее нежные содрогания. Некоторое время в вигваме слышалось только их тяжелое дыхание. Кармен увидела в свете огня капли пота на их телах. Она нежно подняла черный локон волос Пумы — и уронила его вновь, слишком обессиленная.

Пума опомнился первым. Он медленно, нежно поцеловал ее, а затем покрыл ее лицо поцелуями. Кармен улыбалась, но принимала эти знаки внимания как вполне заслуженные. Она смотрела на него снизу вверх, все еще наслаждаясь пережитым.

— Это было замечательно, — проронила она.

Пума усмехнулся:

— Некоторые вещи испанцы и апачи делают вместе очень хорошо!

Она засмеялась и села. Она сняла всю одежду. Она больше не служила ей защитой — и была не нужна. Кармен разбросала ее по вигваму. Затем снова улыбнулась ему:

— Очень и очень хорошо. — Она потянула его к себе. — Пойди ко мне, — прошептала она.

Пуму не пришлось просить дважды.