Донья Матильда спала. Кармен взглянула на кровать, где тихо посапывала ее дуэнья. Пусть себе спит, подумала Кармен и отвернулась. Женщина очень устала, упаковывая вещи.

Бирюзовые глаза Кармен оглядели все четыре стены гостиничного номера, который был ее домом последние шесть месяцев. Завтра. Завтра она покинет эту комнату и продолжит свое путешествие к Санта Фе. Сердце ее учащенно забилось при этой мысли. Именно по этой причине она не могла спать так спокойно, как ее дуэнья.

И завтра она будет на один день ближе к встрече с Хуаном Энрике Дельгадо.

— Хуан, — нежно прошептала она его имя. — Хуан Энрике Дельгадо, — вздохнула тихо.

Когда же наконец она увидит его? И понравится ли он ей, когда она его увидит? А она ему понравится?

Задумавшись, Кармен долго держала в руках платье, которое собиралась положить в украшенный искусной резьбой дорожный сундук. Только из-за Хуана Энрике Дельгадо она отправилась в Новую Испанию. Какой-то слабый, но настойчивый голос в ее сознании все время спрашивал, а стоит ли этот Хуан Энрике Дельгадо тех тревог и беспокойств, на которые она решилась. Она поежилась и стала бесцельно ходить, трогая свечу, большой резной сундук, разные мелкие вещи в этой комнате, которая была ее домом долгие шесть месяцев.

Подошла к окну. Хлопковые шторы висели неподвижно в душном вечернем воздухе. Фиолетовые сумерки ползли над городом Эль Пасо дель Норте. Запах курений, отпугивающих москитов, стоял в воздухе — местные жители, вероятно, готовились к вечерней трапезе. Кармен опять вздохнула. Было так жарко.

Из таверны, расположенной в дальнем конце узкой улочки, доносились звуки музыки и смех. Кармен слышала эти звуки не раз по ночам, пока жила здесь. Она долго всматривалась в том направлении, откуда доносился шум, но ничего не увидела. Громкие возгласы перешли в истошные крики. Местные развлекаются, подумала она, и вдруг почувствовала себя изгоем. Как было бы чудесно свободно пройтись по улице, идти куда захочется, без надоедливой дуэньи! Или пойти к таверне? Нет, разумеется не войти туда, а только заглянуть. Хоть один раз. Хоть разик заглянуть — одной, без дуэньи. Донья Матильда, в общем-то добрая душа, вела себя всегда так чопорно и жеманно.

Кармен поежилась, испугавшись собственных мыслей: как могла она даже подумать о том, чтобы гулять где-то ночью, заглядывать в шумные и развеселые таверны!

Она снова повернулась к окну и, облокотившись на грубый деревянный подоконник, стала смотреть на огни домов, слабо пробивающиеся сквозь надвинувшуюся тьму. Некоторое время она стояла так, вглядываясь в сумерки.

Внизу по улице шли, пошатываясь пятеро мужчин. Один из них споткнулся и упал. Веселые собутыльники дружно подняли его. Обняв друг друга за плечи, они протопали дальше по улице, приветствуя широкополыми шляпами восходящую луну.

Кармен отвернулась, легкая улыбка скользнула по ее полным губам. Вот почему она никогда не решится выйти из дома без доньи Матильды. Мужчины… В этом пограничном городе мужчины были… — ну, просто дикарями. Да! Она увидела это собственными глазами. Они были неистовы, шумны и опасны. Она даже видела, как они приставали к женщинам на улице. Конечно, к ней никогда не приставали, благодаря ее дуэнье. А также благодаря ее хорошему воспитанию, которое никогда не позволит ей выйти ночью одной из гостиницы.

Мужчины уже прошли, их смех и выкрики постепенно отдалились и слились с музыкой и смехом посетителей таверны. Дверь открылась. Закрылась. Опять наступила ночная тишина.

Кармен снова облокотилась на подоконник и вздохнула. Она глядела на низко висящий над землей золотой полумесяц. Смотрит ли в этот час на луну Хуан Энрике Дельгадо? Конечно. Где-то в Санта Фе он, отобедав, встал из-за стола, подошел к открытой двери и именно в эту минуту любуется прекрасной луной, думая о своей невесте.

Кармен улыбнулась своим фантазиям. Конечно, она не знала, действительно ли Хуан сейчас любуется луной и мечтает о ней, но думать об этом было приятно. Она покачала головой, легкая улыбка скользнула по ее губам. Взгляд уловил какое-то движение в конце улицы, напротив таверны.

Солдаты, подумала она, заметив двух человек, привязывающих лошадей к коновязи. Возможно, из каравана отца Кристобаля. Она встретилась с добрым священником сразу после приема у алькальда. Отец Кристобаль понравился ей сразу, и еще больше после того, как с готовностью согласился включить ее в свой караван.

Кармен еще раз взглянула на солдат. Улица не казалась бы столь опасной, если бы за порядком следили такие мужчины. Они дисциплинированы и сопровождают доброго пастыря. Она уже видела несколько солдат из этого конвоя, когда они осматривали лошадей для каравана. Это были крепкие мужчины, вооруженные копьями, мечами и аркебузами. Она, разумеется, не подходила к ним близко, и с нею была донья Матильда.

Кармен бросила быстрый взгляд на спящую дуэнью, и вдруг шальная мысль пришла ей в голову. Что если…? Нет. Нельзя даже подумать об этом. Выбросив из головы сумасшедшую идею, она почти успокоилась и продолжала наблюдать за солдатами. Сейчас, с их присутствием, город Эль Пасо дель Норте казался более безопасным, чем в те прошлые дни, которые она провела здесь. А если он так безопасен, предположил коварный голосок в ее мозгу, почему бы и не рискнуть?

Никогда. Что бы сказала сестра Франциска? Или донья Матильда? Кармен решительно отбросила эти недостойные мысли и уставилась на луну. Хуан! — она должна думать только о Хуане Энрико Дельгадо, в нем смысл ее долгого путешествия. Но Хуан так далеко (опять этот голосок, такой жалобный сейчас!), а приключение так близко…

И девушка решилась. Без дальнейших размышлений она вскочила, схватила темную накидку и на цыпочках вышла из комнаты.

— Женщину, — пробормотал Мигель Бака, — хочу женщину.

Другой солдат, высокий и смуглый, только удивленно вскинул брови, взглянув на своего тщедушного приятеля. Мигель отличался от других солдат. В испанскую армию обычно не брали таких хрупких парней. Его тщедушность была наследием голодного беспризорного детства, которое он провел среди воров, попрошаек и прочего отребья города Мехико. Бездомный парень считал день, когда его забрали в солдаты (пятнадцати лет от роду), вторым счастливейшим днем своей жизни. Первым счастливейшим днем был тот, когда Ортенсия Амига, известнейшая в Мехико проститутка, пригласила его в свою постель — бесплатно.

— Пойдем в таверну. Я найду там какую-нибудь.

Его приятель только пожал плечами и последовал за ним.

Дверь таверны открылась, звуки музыки вырвались наружу, и яркий желтый свет озарил грубые лица обоих солдат. У Мигеля были черные испанские глаза, а у его товарища холодновато-голубые. Его лицо было коричневым от загара, а длинные, до плеч, черные волосы отливали синим блеском в ярком желтом свете таверны.

Бака направился к столу, за которым играли в карты трое солдат. Его спутник с холодным выражением лица последовал за ним. Сидевшие за столом дружно приветствовали Мигеля, сдержанно кивнули его товарищу. Оба вошедших сели.

Очевидно, друзья Мигеля уже давно сидели в таверне. Их кружки были полупусты, а речи бессвязны. Пришедший с Мигелем мужчина с тем же каменным выражением лица скучающе поглядывал по сторонам, остальные продолжали пить. В углу таверны двое музыкантов пели и играли на маракасах и гитаре. Женщина танцевала, ее красота отражала очаровательное сочетание черт, унаследованных от индианки-матери и испанца-отца. Ее движения были быстрыми, живыми и отточенными, взгляд темных глаз — безразличен и полупрезрителен. Бака следил голодными глазами за каждым движением ее мелькающих ног и грудей.

— Забудь об этом, — невнятно пробубнил один из собутыльников Мигеля. — Хосефита даже не глядит на солдат.

— Мои деньги не хуже, чем у других мужчин, — насупился Бака.

— Ты солдат. Хосефита нас ненавидит.

— Я слышал совсем другое. Мне говорили, что Хосефита любит нас.

— Это было на прошлой неделе — до того, как один проклятый солдат разбил ее сердце и стащил у нее деньги. Теперь она не хочет даже глядеть на нас, — слезы появились на глазах рассказчика при упоминании о бессердечии Хосефиты.

— Сукин сын, — вздохнул Бака, снова усаживаясь на стул. — Думаю все же, что через неделю она снова полюбит нас, но тогда меня уже не будет в городе.

Остальные мрачно покивали и продолжали следить за красивыми длинными ногами Хосефиты, которая все плясала, постукивая в такт каблучками.

— Куда подевались все женщины в этом городе? Я ни одной не видел, — голос Баки стал совсем жалобным.

— Их заперли дома, — объяснил один из мужчин, — мужья, любовники, дуэньи, матери…

Бака сделал еще глоток. С грохотом поставил кружку и встал. Слегка качнувшись, он повернулся к человеку, который пришел в таверну вместе с ним:

— Ты пойдешь?

Молчаливый солдат вскочил и двинулся к двери. Следом за ним вышел Бака. Трое солдат подождали, пока закрылась за ними дверь.

— Проклятый индеец, — пробормотал один.

— Однако он силен, сукин сын, — покачал головой другой, — не хотел бы я схлестнуться с ним.

Остальные согласно покивали. Один из сидевших надолго присосался к своей кружке, потом проговорил:

— И как только Бака его переваривает…

Громкий хриплый рык прервал это замечание:

— Нет, удивительно, что апач терпит Баку. Бака — мелкое грязное животное, лживое к тому же. На все готов ради денег. Ему нельзя доверять.

— Что же их сблизило?

— Общее отношение к ним окружающих — никто не хочет разговаривать с апачем, и никто не любит Баку.

— Апач спас жизнь Баке. Огромный бык, вожак стада, чуть было не забодал Баку. Вот почему он так учтив с апачем. И Бака никогда не попытается его обмануть, будьте уверены; он его очень уважает. Вот почему сейчас он так быстро заткнулся…

— Сеньоры, — промурлыкал нежный голос.

— Хосефита! — хором воскликнули мужчины. Один из них пододвинул ей стул, на котором только что сидел приятель Баки. Он раскрыл женщине свои объятья:

— Ко мне, любовь моя! Ты опять нас любишь, это правда?

— Да, — пробормотала Хосефита, лицо ее привычно улыбалось, а мысли мешались в голове. Младшая дочь, Кончита, была больна, и сейчас у нее высокая температура. Две старшие, наверное, совсем потеряли голову, оставшись одни с больной сестренкой. К тому же в доме совсем нет еды. Черт ее дернул привести в дом этого вора. Она была так уверена, что он останется… Она улыбнулась еще шире трем очарованным ею мужчинам. Ее глаза сверкнули:

— У вас много денег?

— Много, много, — захохотали они, достали кошельки и высыпали на стол монеты.

Хосефита села.

Пума первым увидел закутанную в темное женщину. Бака, который брел пошатываясь следом, заметил только темную фигуру, лицо было скрыто под тяжелым капюшоном. Однако Пума сразу понял, что это женщина. Он уже хотел указать на нее Баке, но передумал. Пусть Бака сам найдет себе женщину.

Но Бака, с безошибочным чутьем, вгляделся и заметил женщину, проходившую в этот момент мимо церкви. Она остановилась и подняла лицо вверх, как будто наслаждалась чистым, свежим воздухом. Затем пошла в том же направлении, к удивлению Пумы, не пытаясь скрыться или убежать. Или эта женщина искала ночных клиентов или была глупа.

Пьяно хрюкнув, Бака изменил курс и устремился за ней. Пума последовал за ним, желая знать, что замыслил испанец. С тех пор как он спас жизнь Баке, тот все время старался показать, что покровительствует апачу, что весьма забавляло Пуму. Бака постоянно вмешивался в отношения между Пумой и другими испанцами. Когда задира Родриго Гомес хотел поколотить Пуму за какую-то небрежность, не кто иной, как Бака вступился за него и все уладил. Гомес был вполне готов принять миротворческие предложения маленького воришки, особенно после того, как заметил следы крови на остром, как бритва, лезвии ножа в руке Пумы. Бака ночью придвигал свою постель поближе к постели апача. За шесть месяцев пути из Мехико Пума постепенно привык быть рядом с маленьким солдатом и терпеливо сносил его привязанность, поскольку был одинок с тех пор, как его захватили в плен испанцы.

Бака низко склонился перед женщиной и пробормотал что-то, слов Пума не расслышал — они были невнятны. Женщина удивленно отпрянула, ее капюшон соскользнул, открыв каскад густых волос, которые, казалось, излучали свет. Она быстро надвинула капюшон, но было поздно. Бака и Пума увидели ее золотые локоны прежде, чем она накрыла голову.

Бака хрипло вздохнул. Он бросился к женщине и схватил ее за руку. Испугавшись, она попыталась вырваться, но маленький солдат держал ее крепко.

— Нет, нет! — закричала она и с расширенными от ужаса глазами повернулась к Пуме.

— Пожалуйста! Помогите, сеньор! — умоляла женщина, с безумным неистовством вырываясь из тисков Баки. Зачем, ну зачем ей понадобилось выходить одной на улицу? Кармен проклинала себя.

Пума оторопело смотрел на нее. Он никогда не видел глаз цвета бирюзы. Они сверкали, как драгоценные камни!

— Пойдем со мной! — орал Бака, дергая женщину за руку. Ее испуг и необычная внешность, казалось совсем лишили благоразумия маленького солдата. С громкими воплями он стал тащить ее по улице. Пума наблюдал, как сопротивлялась женщина, и вдруг понял, что она совсем не уличная потаскушка, за которую они с Бакой ее приняли.

Женщина изо всех сил упиралась каблуками в дорожную пыль и колотила Баку свободной рукой. Эти удары нисколько не изменили его намерений.

Поняв, что ничего не достигла, Кармен попыталась ударить мужчину ногой, чтобы хоть чуть-чуть ослабить его руки. Удар ее ботинка пришелся по колену, и мужчина взвизгнул, но удержался. О, если бы она не выходила из гостиницы!

Несмотря на все ее попытки освободиться, мужчина тащил ее туда, куда она совсем не желала идти. Она в отчаянии взглянула на его приятеля, который до сих пор не проявил намерения помочь своему другу. Этот человек, который был крупнее напавшего на нее, спокойно наблюдал за всем происходящим сузившимися глазами.

— Пожалуйста, сеньор, — снова попыталась она обратиться к нему. — Не дайте меня в обиду! Ради Бога!

Она взывала к нему, хотя и не надеялась на его помощь. Она могла погибнуть сию минуту.

Глаза Кармен расширились, когда она встретилась с ним взглядом. Он был крупным и сильным, но было в нем и еще что-то. Он неотрывно смотрел на нее, буквально пожирая ее глазами. Его губы были сжаты и казались узкой прорезью на лице. От взгляда этой женщины у Пумы кровь застыла в жилах. Ее глаза, волшебные, излучающие свет бирюзовые глаза, опушенные густыми темными ресницами, притягивали. Мир остановился. Казалось, что-то из этих умоляющих глаз проникло в него. Как будто ее душа соприкоснулась с его душой. Кровь застучала в ушах Пумы, его дыхание стало учащенным. У него уже давно не было женщины. Два года или более того. Он ненавидел испанцев, поэтому не хотел иметь дела с их женщинами, а индейские женщины, которые обслуживали испанцев, пугались, когда узнавали, что он апач. Он ждал, когда вернется в родные края. Но эта женщина! Такой он не встречал никогда. Прекрасная, пылкая и безрассудная!

И вдруг он решился:

— Бака, отпусти ее!

— Рехнулся? — повернулся к нему Бака. — Она великолепна! Я хочу ее!

Вмешательство Пумы несколько поколебало его.

— Отпусти ее! — нетерпеливо повторил Пума. Но Бака был слишком пьян и не расслышал угрозы в голосе приятеля. Он еще крепче сжал руку женщины, и, крутанувшись, она оказалась между ним и апачем.

— Отойди, апач! — предупредил Бака, оскалив зубы в злобной гримасе, — я первый нашел ее — найди себе другую!

Пума не собирался обмениваться угрозами с этим человеком. Ловко размахнувшись, он ударил Баку в висок — глаза Баки закатились, и он медленно стал оседать в дорожную пыль. Пума придержал его голову и бережно опустил на землю. Затем повернулся к женщине. Она следила за ним широко распахнутыми, испуганными глазами.

— О нет, — простонала она. Не собирается ли теперь этот мужчина схватить и утащить ее, уложив на землю ее первого мучителя? О, где же донья Матильда? Кармен в замешательстве попятилась.

Пума увидел страх в ее глазах и удивился. Только что эти глаза пылали гневом, умоляли, но не было в них такого жалкого ужаса.

— Дрожишь, дорогая? — протяжно произнес он, в его речи слышался лишь легкий акцент. Он хорошо изучил испанский язык, находясь в плену.

Он шагнул к ней, крепко и решительно сжал ее запястья. Глаза ее расширились. Она резко выпрямилась:

— Никогда!

Пума взглянул на своего распростертого приятеля.

— Тогда я советую вам вернуться домой, — проговорил он.

Кармен взглянула на пустую улицу. Шум, музыка и смех все еще доносились из таверны. Ей так и не удалось заглянуть туда до того, как появились эти двое. Ей захотелось без оглядки бежать в гостиницу, но она сдержалась. Не следует так делать. Столь поспешный уход унизил бы ее достоинство, не так должна вести себя знатная жительница Севильи. Совсем не так. С гордо поднятой головой, она встретит его взгляд, как равная, хотя ей все равно придется смотреть на него снизу вверх.

— Большое спасибо, сеньор, — произнесла она со всем достоинством, которое смогла изобразить. Она была рада, что ее голос не дрожит, хотя все тело трепетало. Она все еще чувствовала тиски его пальцев на своих запястьях, ей казалось, что кожа горит там. Ее лицо тоже горело.

— Благодарю, что позволили мне уйти.

Он поклонился и быстро освободил ее запястья.

— Конечно, вы свободны! — сказал он, и она с облегчением поняла, что нового нападения не будет.

— Я должна… Мне надо идти, — она быстро повернулась, прошла несколько шагов, остановилась и посмотрела ему в лицо — теперь уже с безопасного расстояния. Он тоже смотрел на нее.

— Как… — запнулась она, — как вас зовут?

Он смотрел на нее безо всякого выражения.

Ее губы задрожали.

— Хочу знать, кого мне благодарить, — объяснила она, давясь словами. На самом деле ей хотелось скорее убежать отсюда и бежать без оглядки до самой гостиницы, где она сможет укрыться и почувствовать себя в безопасности.

Она храбро встретила его взгляд, и Пума вновь испытал то удивительное соприкосновение душ, которое почувствовал впервые, когда она в отчаянии умоляла его о помощи.

— Пума, — наконец проговорил он.

— И все? — поразилась она. — Просто Пума?

Он кивнул. Она, конечно, испанка. Он не доверял испанцам, и не без основания. Странно только, откуда она здесь взялась. Он уловил некоторые особенности в ее произношении. Да какое ему до этого дело? Они больше не увидятся. Караван отца Кристобаля утром покинет город и отправится на север, к Санта Фе, с ним уйдет и Пума. Однако та часть его существа, которую он унаследовал от апачей, подумала, что окажись эта женщина в его родных краях, он похитил бы ее и взял себе. Но эта земля не принадлежит апачам, здесь хозяева испанцы, его враги. Нет, он должен отпустить ее.

Ни одна из этих мыслей не отразилась на его лице.

Кармен сделала несколько нерешительных шагов к нему. Наконец подошла и тронула его за руку.

Он вздрогнул. У апачей не принято, чтобы незнакомая женщина вот так подходила и прикасалась к мужчине. Кармен почувствовала его реакцию и, ошибочно приняв ее за испуг, совсем осмелела.

— Не пугайтесь, — мягко, сердечно произнесла она. — Я только хотела поблагодарить вас за… за то, что вы спасли мне жизнь. Спасибо, Пума.

— Не пугайтесь?! — он даже рот раскрыл от изумления.

Но она уже отвернулась, подхватила свои юбки и понеслась к гостинице. Он смотрел ей вслед, в недоумении крутя головой.

— Не пугайтесь… — пробормотал он обескураженно и хихикнул.

Бака, все еще лежащий на земле, зашевелился, силясь приподняться. Он застонал, и Пума, подойдя, протянул ему руку. С его помощью маленький солдат встал на ноги, держась за голову.

— Я видел такой удивительный сон, — пробормотал он.

— Ну давай, рассказывай, — добродушно рассмеялся его приятель.

И они направились к тому месту, где стоял караван.

Когда Кармен добежала до гостиницы, ее сердце бешено колотилось. Прежде чем войти, она остановилась и посмотрела на улицу, туда, где только что стоял высокий сильный солдат. Его уже не было. Неизвестно почему она вдруг почувствовала себя одинокой. Задумчиво толкнула дверь гостиницы и переступила порог.