Кадди скоро вернулся и весело объявил незнакомцу, что его лошадка на славу поужинала и что хозяйка постелет для него в барском доме: там ему будет спокойнее и удобнее, чем у них.

— А кто-нибудь из Белленденов сейчас здесь? — спросил незнакомец глухо и запинаясь.

— Нет, сударь, они уехали вместе со слугами, — теперь у них только двое слуг; все ключи у моей хозяйки, и она вместо ключницы, хотя и не получает жалованья. Она родилась и выросла в этой семье, и ей во всем доверие и полная воля. Если бы они были тут, мы не решились бы сделать это без их позволения, но их нет, и они будут довольны, что мы услужили проезжему джентльмену. Мисс Белленден готова помочь всему свету, будь ей это по силам, а ее бабка, леди Маргарет, очень уважает дворян, да и бедному люду нет от нее обиды. Что же ты, женка, не торопишься с ужином?

— Ничего, дружок, — ответила Дженни, — ты получишь его в свое время, уж я-то знаю, ты любишь, чтобы похлебка была прямо с огня.

Кадди сначала немного смутился, но потом от души рассмеялся и посмотрел на жену лукавым взглядом. Между супругами начался несущественный для нас разговор, в котором незнакомец не принял участия. Наконец он их внезапно прервал, спросив:

— Не можете ли вы мне сказать, когда состоится свадьба лорда Эвендела?

— Наверно, очень скоро, — быстро проговорила Дженни, не дав мужу собраться с ответом, — она бы уже состоялась, да ее отложили из-за смерти старого майора Беллендена.

— Превосходный был человек, — сказал незнакомец, — еще в Эдинбурге я слышал о его смерти. Что же, он долго болел?

— Он захворал, можно сказать, с той поры, как жену его брата и ее внучку, а его племянницу, выгнали из их собственного дома. И ему пришлось скрепя сердце призанять денег и начать суд, но это случилось в самом конце царствования короля Джеймса, а Бэзил Олифант, который тягался за их имение, превратился в паписта, чтобы понравиться нашим тогдашним правителям, и тут ему уж ни в чем не стало отказу! Так вот, в конце концов закон обратился против обеих леди, хотя они много лет отстаивали свои права; майор после этого больше не поправлялся. А потом прогнали Стюартов, и, хотя ему не за что было их обожать, он все же не смог перенести этого, и это совсем разбило его старое сердце. А потом в Чарнвуд нагрянули кредиторы и обчистили его так, что там ничего не осталось, — майор никогда не был богат: ведь он не мог видеть, чтобы кто-нибудь был в нужде.

— Действительно, он был замечательным человеком, — с грустью сказал незнакомец, — так мне говорили о нем. Значит, обе леди остались и без имущества и без покровителя?

— Нет! Они никогда не будут нуждаться ни в том, ни в другом, пока жив лорд Эвендел, — ответила Дженни, — вот кто показал себя истинным другом, когда они оказались в несчастье. Ведь даже дом, где они живут,

— его дом, и ни один мужчина со времен патриарха Иакова, как говаривала моя свекровь, не выслуживал себе жены так долго и так упорно, как этот славный Эвендел.

— Но почему же? — спросил незнакомец, голос которого дрожал от волнения. — Почему же та, которую он так горячо любит, до сих пор не удостоила его этой награды?

— Сначала надо было покончить с тяжбой, — с готовностью ответила Дженни, — а потом были разные семейные обстоятельства.

— Но, — вмешался в разговор Кадди, — ведь была же еще причина, молодая леди…

— Попридержи-ка язык да расправляйся со своей похлебкой, — сказала супруга. — Я вижу, что джентльмену не по себе: он и не притронулся к нашему грубому ужину; я мигом зарежу ему цыпленка.

— Не надо, — сказал незнакомец, — я попросил бы вас только о стакане воды и хотел бы остаться один.

— Тогда сделайте одолжение, идите следом за мной, я провожу вас в господский дом, — сказала Дженни, зажигая фонарь.

Кадди также предложил свою помощь, но Дженни напомнила, что, «если оставить ребят одних, они, конечно, передерутся и толкнут, чего доброго, друг друга в огонь», и он остался сторожить дом.

Его жена между тем повела незнакомца по узкой, вьющейся по склону холма тропинке, которая, миновав заросли шиповника и жимолости, привела их к калитке небольшого сада. Дженни откинула щеколду, и, пройдя разбитым на старинный лад цветником — с дорожками, окаймленными подстриженным тисом, и с чинными клумбами, — они подошли к застекленной двери, которую Дженни открыла ключом, отворяющим все замки. Она зажгла свечу и, поставив ее на рабочий столик, извинилась перед незнакомцем, что должна уйти на несколько минут, чтобы приготовить для него комнату. Эти приготовления отняли у нее меньше пяти минут; вернувшись, она испугалась, увидев, что незнакомец сидит, наклонившись вперед и опустив на стол голову. Сначала ей показалось, что с ним обморок, но, приблизившись, она поняла по его приглушенным всхлипываниям, что его охватил приступ отчаяния. Она неслышно отступила назад и подождала, пока он не поднял голову; лишь после этого она показалась ему на глаза и, не подавая виду, что замечает его волнение, сообщила, что постель для него приготовлена. Незнакомец посмотрел на нее непонимающим взглядом, как бы силясь постигнуть смысл того, что она сказала. Она повторила свои слова, и тогда, кивнув в знак того, что понял ее, он прошел в комнату, на дверь которой она ему указала. Это была небольшая спальня — в ней останавливался, как сообщила Дженни, лорд Эвендел, когда приезжал в Фери-ноу, — смежная с крошечным кабинетом в китайском стиле и гостиной, отделявшейся от спальни только деревянной перегородкой. Дженни, пожелав незнакомцу доброго здоровья и доброй ночи, быстро поспешила домой.

— О Кадди! — вскричала она, входя в комнату. — Боюсь, что мы погибли!

— В чем дело? Что с тобой? — отозвался невозмутимый Кадди, принадлежавший к числу тех, кого нелегко взволновать.

— Как ты думаешь, кто этот джентльмен? И зачем только ты его зазвал! — воскликнула Дженни.

— А на кой черт мне знать, кто он такой? Теперь нет больше закона, чтобы не давать убежища и не общаться, — сказал Кадди, — и поэтому виг ли он или тори, какое нам до этого дело?

— Да он расстроит свадьбу лорда Эвендела, если только не случится что-нибудь и того хуже! — сказала Дженни. — Ведь он — первая любовь мисс Эдит, ведь это твой старый хозяин, Кадди.

— Черт побери, жена! — воскликнул Кадди, вскакивая со своего места. — Что же, по-твоему, я слепой, что ли? Да я среди сотни узнаю мистера Гарри Мортона!

— Кадди, дружок, — ответила Дженни, — хоть ты не слепой, да не так приметлив, как я.

— Может быть. Но чего ради ты сейчас тычешь мне этим в глаза? И чем, по-твоему, этот человек похож на нашего мистера Гарри?

— Хорошо, я тебе скажу, — ответила Дженни. — Мне показалось, что он прячет от нас лицо и говорит не своим голосом. Вот я решила испытать его разговорами о старине, и когда я сказала тебе о горячей похлебке, он, правда, не рассмеялся — он теперь для этого слишком важный, — но так лукаво взглянул на тебя, что мне стало ясно: он понимает, в чем дело. И все его огорчения — из-за замужества мисс Эдит, и я никогда в жизни не видала мужчины, который бы так любил — я могла бы сказать: мужчины и женщины. Помню, как плохо стало Эдит, когда она услыхала, что он и ты (безобразник ты этакий! ) идете с мятежниками на Тиллитудлем. Что же нам теперь делать?

— Что же мне делать? — сказал Кадди, торопливо натягивая одежду, от которой уже успел частично освободиться. — Пойти, что ли, сейчас же повидать моего господина?

— Ну нет, Кадди, ты никуда не пойдешь, — спокойно и решительно заявила Дженни.

— То есть как это так? Что за черт сидит в этой женщине, — сказал Кадди. — Неужто ты думаешь, что я такой муж, как Джон Томсон, и что мною до самой смерти будут помыкать бабы?

— А каким же мужем тебе хочется быть? И кому же еще тобою командовать, муженек, как не мне? — ответила Дженни. — Погоди, я растолкую тебе все по порядку. Никто, кроме нас с тобою, не знает, что молодой Милнвуд жив, — и так как он упорно скрывается от всех, я думаю, что он приехал сюда, чтобы тотчас уехать обратно, если мисс Эдит вышла замуж или собирается замуж; тогда он не станет больше их беспокоить. Но если мисс Эдит узнает, что он жив, то, даже стоя под венцом с лордом Эвенделом, она ответит священнику «нет», когда нужно будет ответить «да».

— Ну и что же, — проговорил Кадди, — какое мне до этого дело? Если мисс Эдит ее прежний жених нравится больше, чем нынешний, почему она не может переменить решение, как это порою проделывают другие? Ты знаешь, Дженни, Хеллидей и посейчас продолжает твердить, что ты когда-то обещала ему выйти за него замуж.

— Хеллидей — лгун, а ты, Кадди, просто дурень, что слушаешь его враки. А что до молодой леди, то не дай Бог сделать такой выбор! Можешь не сомневаться, что все золото мистера Мортона — в галунах на его кафтане. Как бы смог он содержать леди Маргарет и еще молодую леди?

— А разве не существует Милнвуда? — возразил Кадди. — Правда, старик отказал доход с него домоправительнице до конца ее дней, потому что не знал ничего про племянника, но стоит только поговорить со старой Уилсон как следует, и они с леди Маргарет могли бы отлично прожить.

— Как бы не так, дружок, — ответила Дженни, — ты их совсем не знаешь, раз думаешь, что такие знатные леди станут жить одним домом с Эли Уилсон, когда они из гордости не принимают помощи даже от самого лорда Эвендела. Нет, нет, если она выберет Мортона, им придется жить походною жизнью.

— Ну, это, конечно, не для старой леди, — заметил Кадди, — ей и одного дня не протянуть в дорожном фургоне.

— И тогда между ними пойдут споры о вигах и тори, — продолжала хитрая Дженни.

— Тут и говорить нечего, — согласился Кадди, — старая леди в некоторых вещах ужасно упрямая.

— А потом, Кадди, — продолжала его супруга, которая предусмотрительно приберегала под конец свой наиболее сильный довод, — если расстроится эта свадьба с лордом Эвенделом, не видать нам ни отдельного дома, ни огорода, ни выгона для коровы. И тогда и мне, и тебе, и нашим дорогим деткам только и останется, что пойти по миру.

Тут Дженни принялась всхлипывать. Кадди не находил себе места, не зная, на что решиться. Наконец он сказал:

— Ладно, жена, не можешь ли ты спокойно, без этого плача, сказать, что же нам в таком случае делать?

— То-то и оно, что ничего, — ответила Дженни. — Делай вид, будто про этого джентльмена тебе ничего не известно, и никогда никому, умоляю тебя, ни словом не обмолвись о том, что он побывал у нас или в господском доме — там, наверху. Знай я, кто он, уступила бы я ему нашу собственную постель, а мы с тобой спали бы в хлеву, пока он не уедет. Но теперь ничего не поделаешь. Нужно пораскинуть умом, как бы завтра утром выпроводить его отсюда, да половчее. Надеюсь, что больше ему не захочется сюда возвращаться.

— Бедный мой хозяин! — воскликнул горестно Кадди. — Значит, мне и поговорить с ним нельзя?

— Ни за что, — ответила Дженни, — ты не обязан его узнавать, и я бы не сказала тебе, кто он такой, если бы не боялась, что при утреннем свете ты его, может быть, и узнаешь.

— Ну, раз так, — сказал Кадди, тяжко вздыхая, — раз так, я лучше пораньше уйду на пахоту; если мне с ним нельзя и поговорить, так лучше уж не быть дома.

— Правильно, дорогой! — ответила Дженни. — Нет никого умнее тебя, если ты чуточку посоветуешься со мной; только никогда не делай ничего по своему разумению.

— Кажется, и впрямь так, — пробормотал Кадди. — Уж всегда-то какая-нибудь старуха, или хозяйка, или еще какая другая женщина, заставляла меня делать все по-своему, а не по-моему, — продолжал он, раздеваясь и укладываясь в постель. — Сначала то была матушка, потом леди Маргарет не давала мне свободно вздохнуть, и они ссорились между собой, и толкали меня сразу на две дороги, и каждая тянула к себе, точно Панч и дьявол, что дерутся за булочника на ярмарке; а теперь я женат, — продолжал он бормотать, заворачиваясь в одеяло, — и моя жена, сдается, совсем уж ведет меня за собой на поводу.

— А разве я веду тебя не лучше, чем все остальные? — сказала Дженни и, заняв место рядом с супругом и погасив свечу, закончила на этом беседу.

Оставив эту чету в объятиях сна, сообщим читателю, что на следующий день рано утром к Фери-ноу в сопровождении слуг подъехали две амазонки, в которых Дженни, к величайшему своему ужасу, тотчас узнала мисс Белленден и леди Эмили Гамильтон, сестру лорда Эвендела.

— Не сбегать ли мне наверх, чтобы немного прибрать? — сказала Дженни, испуганная этим неожиданным приездом обеих молодых леди.

— Дайте нам ключ от входной двери, и больше ничего нам не нужно: Гьюдьил откроет окна в малой гостиной.

— Малая гостиная на запоре, а замок, как на грех, испортился, — ответила Дженни, сообразив, что эта комната находится рядом со спальней, в которой она поместила вчерашнего гостя.

— Тогда он откроет окна в красной гостиной, — сказала мисс Белленден и направила лошадь к дому, однако не той дорогой, которой Дженни провела Мортона.

«Все пропало, — подумала Дженни, — если мне не удастся выпустить его с черного хода».

И она стала подниматься по склону холма, волнуясь и ломая голову, как бы выпутаться из неприятного положения.

«Уж лучше было сразу сказать, что я пустила туда на ночлег приезжего путешественника, — продолжала она размышлять по дороге. — Но тогда они позвали бы его к завтраку. Господи, спаси и помилуй нас! Что же мне делать? А вон и Гьюдьил разгуливает в саду! — воскликнула она про себя, приближаясь к калитке. — И я не посмею войти с черного входа, пока он отсюда не уберется. О, Господи! Что теперь с нами станется! »

Не зная, что предпринять, она подошла к бывшему дворецкому Тиллитудлема, надеясь как-нибудь выпроводить его из сада. Но Джона Гьюдьила не исправили ни понижение в должности, ни прошедшие годы. Как многие нудные люди, он каким-то чутьем угадывал, что особенно раздражало его собеседников. Так и на этот раз: все усилия Дженни удалить его под каким-либо предлогом из сада повели только к тому, что он пустил в нем корни не менее прочно, чем любой из кустов. К несчастью, живя в Фери-ноу, Гьюдьил сделался любителем цветоводства, и, предоставив остальные заботы слуге леди Эмили, он, едва приехав, отдал свое внимание прежде всего цветам, которые уже давно взял на свое особое попечение, и теперь тщательно их подвязывал, окапывал и поливал, распространяясь без умолку о достоинствах каждого перед бедною Дженни, стоявшей возле него, трепеща и чуть не плача от страха, досады и нетерпения.

В это злополучное утро судьба, казалось, решила взять верх над Дженни. Попав в дом, обе леди сейчас же заметили, что дверь малой гостиной, комнаты, куда Дженни не хотела их впускать потому, что она была смежною с тою, где ночевал Мортон, не только не заперта, но распахнута настежь. Мисс Белленден была слишком погружена в свои невеселые думы, чтобы обратить на это внимание. Велев слуге растворить ставни, она вместе со своею подругой вошла в эту комнату.

— Его все еще нет, — сказала она. — Что это значит? Почему ваш брат так настойчиво добивался, чтобы мы встретились именно здесь? Почему он не приехал в замок Диннан, как предполагал раньше? Сознаюсь, дорогая Эмили, что, несмотря на нашу помолвку и ваше присутствие, я не уверена, что вела себя правильно, уступив его настоянию.

— Эвендел никогда не руководствуется капризом, — отвечала его сестра. — Я уверена, что он привезет веские объяснения своих действий; ну, а если он не сделает этого, тогда… тогда я вам помогу его отчитать.

— Больше всего я опасаюсь, — продолжала Эдит, — что он дал вовлечь себя в какой-нибудь заговор, которых так много в наше смутное и несчастное время. Я знаю, что душой он с этим ужасным Клеверхаузом и его войском; я думаю, что уже давно он был бы у них, если бы не кончина моего дяди, доставившая ему из-за нас столько хлопот. Как странно, что, обладая таким тонким умом и так глубоко понимая ошибки свергнутой с престола династии, он готов пожертвовать всем ради ее возвращения.

— Что мне на это сказать? — ответила леди Эмили. — Для Эвендела это дело чести. Наш род всегда был верен короне; сам Эвендел долгое время служил в рядах гвардии; виконт Данди в течение многих лет был его командиром и другом; многие наши родственники поглядывают на Эвендела с явным неодобрением, объясняя его бездеятельность недостатком отваги. Вы должны знать, дорогая Эдит, что семейные связи и давно сложившиеся склонности значат иногда больше, чем отвлеченные рассуждения. Думаю, впрочем, что Эвендел не станет вмешиваться в эти дела, хотя, говоря по правде, одна вы можете удержать его от этого шага.

— Но разве в моей власти помешать ему? — заметила мисс Белленден.

— Вы можете доставить ему оправдание: пусть люди, вспоминая слова Евангелия, говорят: «Он взял жену и поэтому не мог прибыть к войску».

— Я дала ему слово, — едва слышно сказала Эдит, — но, надеюсь, он не будет меня торопить.

— Нет, — ответила леди Эмили. — Но пусть Эвендел хлопочет сам за себя. А вот и его шаги.

— Останьтесь, ради Бога, останьтесь, — сказала Эдит, стараясь удержать леди Эмили.

— Нет, нет, — говорила леди Эмили, выходя из гостиной. — Третий в таких случаях играет глупую роль. Когда подадут завтрак, пошлите за мною: я буду под ивами у реки.

В дверях она столкнулась с лордом Эвенделом.

— Здравствуйте, братец, и прощайте до завтрака, — сказала веселая молодая леди. — Надеюсь, вы объясните леди Белленден, что именно принудило вас обеспокоить ее так рано.

И, не дождавшись ответа, она вышла, оставив их с глазу на глаз.

— А теперь, милорд, — сказала Эдит, — я хотела бы знать, чем вызвано ваше настойчивое желание встретиться здесь, и притом так рано.

Она хотела добавить, что ей не следовало соглашаться на эту встречу, но, взглянув на своего собеседника и увидев, что он необычно взволнован, воскликнула:

— Боже мой, что случилось?

— Верноподданные его величества одержали крупную и решительную победу у Блэр-Этола… Но, увы! Мой храбрый друг, лорд Данди…

— Пал в этом бою? — сказала Эдит, угадывая конец его фразы.

— Верно, совершенно верно: пал, одержав победу, и нет никого, кто был бы равен ему талантами и влиятельностью и мог бы заменить его на службе короля Иакова. Теперь, Эдит, не время мешкать в исполнении моего долга. Я отдал приказание своим подчиненным приготовиться к выступлению и сегодня вечером должен буду с вами расстаться.

— И не помышляйте об этом, милорд, — сказала Эдит, — ваша жизнь нужна вашим друзьям, не рискуйте ею в таком сомнительном предприятии. Что можете сделать вы один с несколькими слугами и арендаторами, которые, может быть, пойдут с вами против почти всей Шотландии, за исключением горных кланов?

— Выслушайте меня, Эдит, — возразил лорд Эвендел. — Я не так опрометчив, как вы склонны, возможно, считать, и я больше не располагаю собой. Лейб-гвардейцы, с которыми я так долго служил, несмотря на реорганизацию, проведенную принцем Оранским, и новый офицерский состав, по-прежнему верны своему законному государю (тут он перешел на, шепот, точно боялся, что его могут услышать стены), и два кавалерийских полка поклялись бросить службу у узурпатора, когда узнают, что я вдел ногу в стремя, и сражаться вместе со мной. Они ждали, когда Данди спустится с гор; но его нет в живых, и кто же из его преемников решится на этот шаг, пока не будет уверен в поддержке со стороны регулярной армии? Боевой пыл солдат между тем может угаснуть. Я должен заставить их выступить, пока они возбуждены победой, одержанной бывшим их командиром, и хотят отомстить за его безвременную смерть.

— И, рассчитывая на этих солдат, которых вы так хорошо знаете, — сказала Эдит, — вы хотите принять участие в этом отчаянном деле?

— Да, — отвечал лорд Эвендел, — это мой долг. Моя честь и моя верность короне обязывают меня.

— И все ради того государя, — продолжала Эдит, — чьи действия, пока он сидел на престоле, лорд Эвендел решительно осуждал?

— Совершенно верно, — ответил последний, — когда власть находилась в его руках, я как свободный гражданин восставал против его нововведений в управлении церковью и государством; теперь, когда его лишили законных прав, я считаю себя обязанным как верноподданный оказать ему помощь. Пусть придворные и льстецы лебезят перед власть имущими и покидают тех, кого постигли несчастья. Я не стану делать ни то, ни другое.

— Но если вы решились на этот шаг, который, по моему слабому разумению, нельзя назвать иначе, как опрометчивым, зачем вам понадобилось назначать эту встречу в такое необычное время?

— Неужели вам кажется странным, — сказал лорд Эвендел, — что, отправляясь в бой, я хотел попрощаться с моей нареченной невестой? Спрашивать у меня о причинах столь естественной просьбы — значит не доверять моим чувствам и вместе с тем слишком явно выказывать холодность своих собственных.

— Но почему вы хотели встретиться именно здесь, милорд, — спросила Эдит, — и почему в такой тайне?

— Потому, — ответил Эвендел, вкладывая в ее руку письмо, — потому, что у меня есть еще одна просьба, с которой я не посмею к вам обратиться даже после того, как вы ознакомитесь с этим посланием.

Эдит, спеша и волнуясь, пробежала письмо от бабушки.

«Мое дорогое дитя, — писала леди Маргарет (мы сохраняем здесь ее стиль), — никогда еще я не досадовала в большей мере на ревматизм, который не позволяет мне сесть на лошадь, чем теперь, когда я пишу тебе эти строки и когда так хотела бы находиться в том месте, где вскоре будет это письмо, то есть в Фери-ноу, с единственной дочерью моего бедного, незабвенного Уилли. Но, видно, сам Бог не желает, чтобы я была теперь с нею, и я заключаю об этом как по болям, которые в настоящее время переношу, так и по тому, что они не поддаются ни припаркам из ромашки, ни отвару из дикой горчицы, чем я часто помогала другим. Поэтому я должна известить тебя письменно, вместо разговора с глазу на глаз, что молодой лорд Эвендел, выступая в поход по зову чести и долга, обратился ко мне с настоятельной просьбой, чтобы, во исполнение давнего договора, тебя и его, прежде чем он отправится на войну, связали узы священного брака. И поскольку я не вижу разумных возражений против его искательства, то полагаю, что и ты, которая всегда была добрым и послушным ребенком, не станешь выдумывать чего-нибудь, противного разуму. Правда, когда-то в нашем роду свадьбы праздновались более торжественным образом, как и подобает, принимая во внимание нашу знатность, а не келейно и с малым числом свидетелей, словно таясь в углу. Но само небо и обитатели нашего королевства пожелали лишить нас имущества, а короля — трона. Впрочем, уповаю, что Бог возвратит корону законному престолонаследнику и обратит его сердце к истинной протестантской епископальной церкви, каковое событие надеюсь увидеть моими собственными старыми глазами так же, как видела королевскую семью в те времена, когда она боролась с такими же сильными мятежниками и самозванцами, как те, что властвуют ныне, то есть когда его священнейшее величество, блаженной памяти Карл II, почтил посещением мой скромный дом в Тиллитудлеме и соблаговолил в нем позавтракать… » и т.д. и т.п.

Мы не станем злоупотреблять терпением наших читателей и приводить полностью многословное послание леди Маргарет. Скажем только о том, что оно кончалось приказанием внучке согласиться на немедленное венчание.

— Я никогда до сих пор не думала, — сказала Эдит, отбрасывая письмо, — что лорд Эвендел способен на неблагородный поступок.

— Неблагородный, Эдит! — воскликнул ее жених. — Так-то вы поняли мое желание назвать вас своею, прежде чем я с вами расстанусь, может быть, навсегда.

— Лорду Эвенделу следовало бы помнить, — сказала Эдит, — что, видя и ценя его постоянство и другие достоинства и понимая, чем мы ему обязаны, я сочла должным уступить его настояниям, но с условием, что меня не будут торопить с браком. А теперь, пользуясь влиянием, которое на меня имеет единственная моя родственница и близкий мне человек, он меня побуждает с нетерпеливой и даже неделикатной настойчивостью немедля назначить срок. В этих настойчивых и назойливых уговорах больше любви к себе самому, нежели благородства.

Лорд Эвендел, глубоко оскорбленный услышанным, несколько раз прошелся по комнате, прежде чем ответить на этот упрек. Наконец он сказал:

— Я мог бы избежать брошенного мне тяжкого обвинения, если бы с самого начала решился объяснить мисс Белленден основную причину обращенной к ней просьбы. Ради себя самой она, наверно, не сочла бы заслуживающими внимания соображения, которые я намерен ей изложить, но она должна учесть интересы леди Маргарет. Моя смерть на поле сражения отдаст мое имущество тем, кто является моими наследниками по закону о майорате. Если мое поведение будет признано государственной изменой, это имущество может быть конфисковано правительством узурпатора в пользу самого принца Оранского или какого-нибудь его фаворита-голландца. И в том и в другом случае мой высокочтимый друг и моя нареченная невеста останутся без покровителя и без средств. Но, обладая правами и доходами леди Эвендел и имея возможность поддерживать престарелую бабушку, Эдит будет до некоторой степени вознаграждена за согласие унаследовать титул и богатство того, кто не может считать себя достойным ее руки.

Эдит, приведенная в замешательство этим непредвиденным доводом, была вынуждена признать, что действия лорда Эвендела объясняются его деликатностью и уважением к ней.

— И все-таки, — сказала она, — упорство, с которым мое сердце тянется к прошлому (она залилась слезами), таково, что я не могу подавить в себе какое-то зловещее внутреннее сопротивление, препятствующее мне, несмотря на все ваши доводы, не откладывая выполнить мое обещание.

— Мы уже много раз обсуждали это печальное обстоятельство, — сказал лорд Эвендел, — и я полагал, дорогая Эдит, что и ваши и мои столь безуспешные розыски уже давно вас убедили, что ваша печаль бесплодна.

— Бесплодна! Конечно, бесплодна! — сказала Эдит с тяжким вздохом, который вдруг, словно эхо, отозвался в соседней комнате. Уловив этот звук, мисс Белленден вздрогнула, и лорд Эвендел с трудом ее убедил, что она слышала эхо собственного своего вздоха.

— Оно прозвучало странно отчетливо, — сказала она, — и почти зловеще; впрочем, я так расстроена, что меня способен встревожить любой пустяк.

Лорд Эвендел всячески пытался успокоить Эдит и примирить ее с мыслью о браке, который представлялся ему хоть и поспешным, но единственным средством обеспечить ее независимость. Добиваясь своего, он ссылался на их помолвку, на желание и даже повеление ее бабушки, на то, что это доставит ей известные жизненные удобства и независимость; он коснулся также своей давней привязанности, которую он не раз доказывал разнообразными и многочисленными услугами.

Последние Эдит ощущала тем больше, чем меньше он о них говорил, и так как ей нечего было противопоставить его настояниям, кроме беспричинного, но упорного нежелания, о котором ей было неловко упоминать, видя такое великодушие с его стороны, она в конце концов сослалась на то, что в такой краткий срок и в таком месте невозможно устроить обряд венчания. Но лорд Эвендел предусмотрел и это; он оживленно и весело сообщил, что в сторожке их ждут бывший священник его полка с его верным слугою, прежде служившим сержантом в лейб-гвардии, что его сестра также посвящена в тайну и что к списку свидетелей можно добавить Хедрига и его жену, если это будет угодно мисс Белленден. Что касается места их встречи, то он избрал его исключительно с этой целью. Их брак некоторое время не следует разглашать, так как лорду Эвенделу вскоре после венчания предстоит тайно уехать. Если бы их свадьба была публичной, его отъезд непременно привлек бы внимание местных властей, которые объяснили бы его не иначе как участием в каком-нибудь рискованном политическом предприятии. Поспешно рассказав о своих соображениях и намерениях и не дожидаясь ответа, он вышел, чтобы послать к своей невесте сестру и собрать тех, кто должен был присутствовать на церемонии.

Леди Эмили застала свою подругу в слезах, причину которых не понимала, да и не могла бы понять, так как принадлежала к числу девиц, не видящих в замужестве ничего страшного и таинственного. К тому же, разделяя мнение всех знавших лорда Эвендела, она считала, что такой жених никоим образом не может внушать боязнь. Держась подобных взглядов, она исчерпала все до одного доводы и выражения участия и сочувствия, к которым прибегают в этих случаях для ободрения. Но когда леди Эмили обнаружила, что ее будущая невестка глуха ко всем обычным убеждениям и увещаниям, когда она увидела, что частые слезы не переставая катятся по бледным, как мрамор, щекам, когда она почувствовала, что рука, которую она сжимает, чтобы подкрепить свои доводы, похолодевшая и бесчувственная, как у мертвой, не отвечает на ее ласку, — сочувствие уступило в ней место оскорбленной гордости и досаде.

— Должна признаться, — сказала она, — что мне трудно это понять, мисс Белленден. Прошло уже много месяцев, как вы согласились стать женой моего брата, а между тем вы все время откладываете исполнение своего обещания, как будто в этом браке для вас заключается нечто позорное и бесконечно тягостное. Позволю себе заявить от имени лорда Эвендела, что он не станет домогаться руки женщины против ее желания, и хоть я только его сестра, все же берусь утверждать, что ему нет ни малейшей нужды неволить кого бы то ни было совершать насилие над своими чувствами. Простите меня, мисс Белленден, но ваше теперешнее отчаяние не предвещает счастья Эвенделу, и я считаю нужным добавить, что он отнюдь не заслуживает всех этих горестей и сожалений, — они мне кажутся странным вознаграждением за его длительную привязанность, которую он столько раз доказал вам на деле.

— Вы правы, леди Эмили, — сказала Эдит, вытирая слезы и стараясь принять свой обычный вид, хотя ее все еще выдавали дрожащий голос и бледные щеки, — вы совершенно правы: лорд Эвендел не заслуживает подобного отношения ни от кого, и меньше всего от той, кого он подарил своим драгоценным вниманием. Но если я теперь в последний раз поддалась охватившему меня чувству, то меня утешает то, что ваш брат, леди Эмили, знает причину моей нерешительности, я ничего от него не скрыла, и он по крайней мере не имеет оснований бояться, что найдет в Эдит Белленден жену, недостойную его привязанности. Но вы все же правы: уступив на мгновение этой бесплодной печали и тяжелым воспоминаниям, я заслужила ваш выговор. Этого больше не будет, я связала свою судьбу с Эвенделом и буду делить ее с ним. Он ни на что не сможет пожаловаться, и его близким не на что будет сердиться; праздные воспоминания о былом не помешают мне внимательно и преданно исполнять мой долг; никакие пустые иллюзии не вызовут сожаления о минувшем…

Произнося эти слова, она медленно подняла глаза, которые до того закрывала рукой, на приоткрытое решетчатое окно, испустила ужасный крик и потеряла сознание. Леди Эмили взглянула туда же и увидела тень мужчины, мелькнувшую у окна. Испуганная больше состоянием Эдит, чем привидением, которое она видела собственными глазами, она принялась звать на помощь. Вскоре на ее крики прибежал лорд Эвендел и вместе с ним священник и Дженни Деннисон. Однако, чтобы привести мисс Белленден в сознание, потребовались сильные средства. Даже после того как она пришла наконец в себя, речь ее была дикой и бессвязной.

— Больше не принуждайте меня, — сказала она, обращаясь к лорду Эвенделу, — это невозможно; небо и земля… живые и мертвые — все против этого не предвещающего добра союза. Возьмите все, на что я способна, возьмите мою преданность, мою дружбу. Я вас буду любить, как сестра, я вам буду служить, как крепостная, но никогда больше не говорите со мною о браке.

Нетрудно представить себе удивление лорда Эвендела.

— Эмили, — сказал он сестре, — это все ты наделала! Будь проклято то мгновение, когда я решил тебя вызвать; какая-нибудь твоя безрассудная выходка довела ее до безумия!

— Честное слово, брат, — сказала леди Эмили, — довольно и тебя одного, чтобы свести с ума всех женщин Шотландии. Твоя возлюбленная намерена водить тебя за нос, а ты нападаешь ни с того ни с сего на сестру, которая для тебя же старалась и уже совсем ее убедила, как вдруг в окно заглянул какой-то мужчина; она, с ее болезненной фантазией, приняла его за тебя или кого-то другого и бесплатно разыграла перед нами великолепную трагическую сцену.

— Какой мужчина? Какое окно? — раздраженно воскликнул лорд Эвендел. — Мисс Белленден не способна дурачить меня, и, что бы тут ни случилось…

— Тише, тише! — сказала Дженни, у которой были свои причины добиваться прекращения дальнейших расспросов. — Ради самого неба, милорд, говорите потише, потому что миледи, кажется, приходит в себя.

Едва оправившись после обморока, Эдит слабым голосом попросила, чтобы ее оставили наедине с лордом Эвенделом. Все вышли из комнаты: Дженни — со своим обычным видом всегда готового услужить простодушия, священник и леди Эмили — с выражением любопытства.

Как только они удалились, Эдит показала лорду Эвенделу место рядом с собой на диване; следующим движением, несмотря на его удивление и противодействие, она поднесла его руку к губам, потом она соскользнула с дивана и обхватила его колени.

— Простите меня, милорд! — вскричала она. — Простите меня! Я должна поступить очень нечестно по отношению к вам и отказаться от своего торжественного обета. Вам принадлежит моя дружба, мое глубочайшее уважение, моя искренняя благодарность… Вы располагаете большим — моим словом и моим обещанием… Но простите меня. Я не виновата. Я не люблю вас и не могу выйти за вас, не впадая в грех!

— Вы бредите, дорогая Эдит! — сказал лорд Эвендел в полном смятении. — Вы позволяете своему воображению обманывать вас; ведь это какой-то призрак, порожденный вашей фантазией; тот, кого вы предпочли мне, давно уже в лучшем мире, куда не могут проникнуть ваши бесплодные сожаления, а если бы и проникли, то лишь нарушили бы блаженство, которое он там вкушает.

— Вы ошибаетесь, лорд Эвендел, — сказала Эдит торжественно. — Я не лунатик и не сошла с ума. Нет, я бы сама не поверила, если бы не видела собственными глазами. Но я его видела, я не могу не верить своим глазам.

— Вы его видели! Кого же? — спросил в волнении лорд Эвендел.

— Генри Мортона, — отвечала Эдит, произнося эти слова так, точно они были последними в ее жизни, и едва не теряя сознания.

— Мисс Белленден, — сказал лорд Эвендел, — вы обращаетесь со мной как с глупцом или малым ребенком. Если вы раскаиваетесь в своей помолвке со мною, — продолжал он негодующим тоном, — я не таков, чтобы принуждать вас вопреки вашим склонностям, но прошу вас, разговаривайте со мной как с мужчиной, и давайте оставим эти неуместные шутки.

Он собрался было уйти, но, взглянув на нее и заметив блуждающий взор и бледные щеки, понял, что она его не обманывала и действительно чем-то очень напугана. Он переменил тон и употребил все свое красноречие, чтобы ее успокоить и дознаться истинной причины этого страха и возбуждения.

— Я его видела, — говорила она. — Я видела Генри Мортона, он стоял у этого окна и смотрел в комнату в тот самый момент, когда я готова была отречься от него навсегда. Его лицо осунулось и побледнело; на нем был походный плащ и надвинутая на глаза шляпа; выражение лица было такое же, как в тот страшный день, когда допрашивал его в Тиллитудлеме Клеверхауз. Спросите вашу сестру, спросите леди Эмили, разве она не видела его так же отчетливо, как видела его я. Я знаю, что вызвало его из могилы, — он пришел, чтобы укорить меня, потому что в то время, когда сердце мое было с ним в глубоком и безжизненном море, я собиралась отдать свою руку другому. Милорд, между мною и вами все кончено; будь что будет — та, чей брак тревожит покой мертвецов, не может выйти замуж.

— Боже милостивый! — шагая по комнате, воскликнул лорд Эвендел, сам почти обезумевший от изумления и досады. — Ее ум совсем помутился оттого, что она заставляла себя согласиться на мою несвоевременную, хотя и бескорыстную просьбу. Если не дать ей отдыха и не окружить ее неусыпной заботой, она навеки потеряет здоровье.

В этот момент отворилась дверь, и в комнату влетел Том Хеллидей, который, оставив вместе с лордом Эвенделом во время революции полк, сделался его слугою и чем-то вроде адъютанта. Его лицо было мертвенно бледно и искажено ужасом.

— Что еще, Хеллидей? — вскричал его господин, вскакивая со стула.

— Какие-нибудь новости о…

Он овладел собой и остановился на половине опасной фразы.

— Нет, сэр, — сказал Хеллидей, — нет, сэр, не это, совсем другое: я видел призрак!

— Призрак! Безнадежный болван! — сказал лорд Эвендел, окончательно потеряв терпение. — Кажется, все человечество решило спятить с ума, чтобы увлечь и меня за собой. Какой призрак, ну, отвечай, простофиля?

— Призрак Генри Мортона, начальника вигов во время битвы на Босуэлском мосту, — ответил Хеллидей. — Он промелькнул мимо меня, точно молния, когда я находился в саду.

— Это какое-то наваждение, — сказал лорд Эвендел, — или чьи-то злонамеренные проделки. Дженни, проводите леди в ее комнату, а я попробую расследовать эту историю.

Розыски лорда Эвендела оказались, однако, тщетными. Дженни, которая могла бы, если бы захотела, объяснить происшедшее, имела свой расчет не раскрывать тайны. Дело в том, что, с тех пор как Дженни получила в свою безраздельную собственность деятельного и любящего супруга, ее кокетство бесследно исчезло, но зато расчет стал главной побудительной причиной всех ее действий. Воспользовавшись первыми минутами всеобщего замешательства, она привела в порядок ту комнату по соседству с гостиной, где ночевал Мортон, и уничтожила все признаки его ночного пребывания в ней. Она умудрилась даже затереть следы под окном, в которое, прежде чем покинуть сад, заглянул Мортон, чтобы еще раз увидеть ту, которую он так долго любил и теперь терял навсегда. Было совершенно ясно, что это он пронесся по саду мимо Хеллидея; от старшего мальчика, которому она велела оседлать коня незнакомца и держать его наготове, ей стало известно, что Мортон вбежал в конюшню, бросил мальчику золотой, вскочил на коня и со страшной быстротой помчался по направлению к Клайду. Таким образом, тайна пребывала в лоне ее семейства, и Дженни решила, что там ей надлежит и остаться.

«Конечно, — рассуждала она про себя, — миледи и Хеллидей узнали мистера Мортона, но то было днем, а это совсем не значит, что я также должна была узнать его в сумерки или при свете свечи. И к тому же он все время прятал лицо от Кадди и от меня».

Поэтому на вопросы лорда Эвендела она ответила, что ей ровно ничего не известно. Что касается Хеллидея, то он упорно продолжал стоять на своем, утверждая, что, войдя в сад, встретился с промелькнувшим мимо него привидением, лицо которого выражало гнев и печаль. Хеллидей говорил, что знает Мортона достаточно хорошо: ведь он не раз его охранял, и именно ему было поручено перечислить его приметы, если бы он бежал из-под стражи. А такие лица, как у мистера Мортона, попадаются не так уж часто. Но что заставило его посетить места, где он не был ни повешен, ни расстрелян, — этого он, Хеллидей, не может уразуметь.

Леди Эмили подтвердила, что видела в окне мужское лицо, но на этом и кончались ее показания. Джон Гьюдьил заявил, что nihil novit in causa . Он кончил свою работу в саду и пошел приложиться к утренней чарочке как раз в то самое время, когда было замечено привидение. Слуга леди Эмили ожидал приказаний на кухне, и на четверть мили кругом больше никого не было.

Лорд Эвендел вернулся озабоченный и расстроенный: план, выполнение которого, принимая во внимание особые обстоятельства, он считал не менее необходимым в интересах Эдит, чем для достижения собственного счастья, рушился теперь без видимых и объяснимых причин.

Зная характер Эдит, он не мог подозревать ее в том, что, изменив внезапно решение, она придумала в свое оправдание этот мнимый призрак. Он объяснил бы эту историю игрою ее расстроенного воображения, возбужденного обстоятельствами, в которых она неожиданно оказалась, но показание Хеллидея в точности совпадало с ее словами, а ведь этот последний не имел никаких причин думать о Мортоне больше, чем о ком-либо другом, и к тому же ничего не знал о привидении мисс Эдит, когда сам возвестил о своем собственном. С другой стороны, было в высшей степени невероятно, чтобы Мортон, так долго и тщетно разыскиваемый и, по всей вероятности, утонувший на «Свободе», пошедшей ко дну вместе со всем своим экипажем и пассажирами, был цел и невредим и скрывался в стране, где мог бы появиться в открытую, так как новое правительство покровительствовало приверженцам его партии. Когда же лорд Эвендел с большой неохотой поделился своими соображениями со священником, чтобы узнать его мнение, он принужден был выслушать пространную лекцию по демонологии, в которой, сославшись на Дельрио, Бортхуга и Деланкра, писавших о привидениях, а также на различных знатоков гражданского и общего права, рассуждавших о природе свидетельских показаний, ученый джентльмен заявил, что, по его решительному и окончательному суждению, это был или подлинный дух покойного Генри Мортона, возможность чего он, как лицо духовное и как философ, не может ни утверждать, ни оспаривать, или что вышепоименованный Генри Мортон, все еще пребывая in rerum natura , появился сегодня утром во плоти и крови, или, наконец, что глаза мисс Белленден и Томаса Хеллидея были введены в заблуждение каким-нибудь поразительным deceptio visus , если не исключительным сходством во внешности. Какая из этих гипотез наиболее правдоподобна, ученый муж не брался решать, но ручался своей головой, что вся утренняя суматоха была следствием одной из перечисленных выше причин.

Вскоре, вдобавок ко всем этим тревогам, лорду Эвенделу сообщили, что мисс Белленден тяжело заболела.

— Я не уеду отсюда, — воскликнул он, — пока ее здоровье не перестанет внушать опасения! Я не могу и не должен ее покидать, ибо каков бы ни был непосредственный повод ее болезни, затеяв этот злосчастный разговор, я был первой ее причиною.

Он остался гостем в Фери-ноу. В глазах общества это было вполне естественно и не нарушало приличий, так как в усадьбе находились его сестра и леди Маргарет Белленден, которая, узнав о болезни внучки, потребовала, несмотря на свой ревматизм, чтобы ее немедленно к ней доставили. Он с нетерпением ожидал, когда, без ущерба для здоровья Эдит, можно будет окончательно объясниться с нею и вслед за тем выехать в лагерь восставших.

«Она не должна, — думал благородный молодой человек, — смотреть на свою помолвку как на насильственное принуждение вступить в брак, одна мысль о котором сводит ее с ума».