Вскоре Найджел увидел лорда Дэлгарно, идущего ему навстречу в сопровождении другого знатного юноши из свиты принца, и так как они направлялись к юго-восточной части парка, он решил, что они идут к дому лорда Хантинглена. Однако они остановились и свернули в другую аллею, ведущую на север, и лорд Гленварлох понял, что они изменили направление, заметив его и желая избежать встречи.

Найджел не задумываясь последовал за ними по аллее, которая, извиваясь вокруг чащи кустов и деревьев, вновь привела его в менее людную часть парка. Он видел, с какой стороны лорд Дэлгарно и его спутник обогнули чащу, и, быстро пройдя по аллее с другой стороны, встретился с ними лицом к лицу.

— Доброе утро, милорд Дэлгарно, — сухо сказал лорд Гленварлох.

— А! Мой друг Найджел, — воскликнул лорд Дэлгарно своим обычным беззаботным и равнодушным тоном, — мой друг Найджел с челом, омраченным заботами! Но тебе придется подождать до полудня, когда мы встретимся у Боже: сначала мы с сэром Юзом Хелдимандом должны выполнить поручение принца.

— Если бы даже у вас было поручение от короля, милорд, — сказал лорд Гленварлох, — вы должны остановиться и дать мне объяснение.

— Вот тебе и на! — воскликнул лорд Дэлгарно с выражением величайшего удивления. — Что значит эта вспышка гнева? Знаешь, Найджел, это совсем в духе «Царя Камбиза». В последнее время ты слишком часто посещаешь театр. Брось ты эти глупости, мой друг! Питайся супом и салатом, пей настойку из цикория, чтобы охладить свою кровь, ложись спать с заходом солнца и не поддавайся этим злым демонам — гневу и клевете.

— С меня довольно клеветы ваших друзей, — оказал Гленварлох тем же тоном решительною негодования, — в особенности вашей, милорд, прикрываемой личиной дружбы.

— Вот так история! — воскликнул лорд Дэлгарно, повернувшись к Юзу Хелдиманду, как бы ища у него поддержки. — Видали вы такого задорного петуха, сэр Юз? Всего лишь месяц тому назад он не смел взглянуть в глаза ни одному из этих глупцов; а теперь он король гуляк, обирающий всех простаков, покровитель актеров и поэтов; и в благодарность за то, что я указал ему путь к высокому положению, которое он сейчас занимает в городе, он пришел сюда, чтобы затеять ссору со своим лучшим, если не единственным, другом из приличного общества.

— Я отказываюсь от такой вероломной дружбы, милорд, — сказал лорд Гленварлох. — Я отвергаю клевету, которую вы осмеливаетесь повторять мне в лицо, и прежде чем мы расстанемся, я потребую от вас объяснения.

— Милорды, — вмешался сэр Юз Хелдиманд, — позвольте мне напомнить вам, что королевский парк — неподходящее место для ссор.

— Я буду сводить свои счеты там, — воскликнул Найджел, который не знал или в припадке гнева забыл о привилегиях этого места, — где встречу своего врага.

— У вас не будет недостатка в противниках, — спокойно ответил лорд Дэлгарно, — как только вы назовете достаточную причину для ссоры. Сэр Юз Хелдиманд знаком с жизнью при дворе и может заверить вас, что я не отступаю в таких случаях. Но что могло вызвать ваш гнев, после того как вы не видели ни от меня, ни от моей семьи ничего, кроме добра?

— Мне не в чем упрекнуть вашу семью, — ответил лорд Гленварлох. — Она сделала для меня все, что могла, даже больше, гораздо больше, чем я мог бы ожидать; но вы, милорд, называющий меня своим другом, позволяли клеветать на меня, хотя достаточно было бы одного вашего слова, чтобы восстановить мою репутацию; и вот результат — оскорбительный приказ, который я только что получил от принца Уэльского. Молча слушать измышления про своего друга — все равно что самому клеветать на него.

— Вас ввели в заблуждение, милорд, — сказал сэр Юз Хелдиманд. — Я сам часто слышал, как лорд Дэлгарно вставал на защиту вашего доброго имени и выражал сожаление по поводу того, что ваше страстное увлечение веселой лондонской жизнью мешает вам выполнять свой долг перед королем и принцем, как того требует этикет.

— После того как он сам, — сказал лорд Гленварлох, — посоветовал мне не появляться при дворе.

— Покончим с этим делом, — сказал лорд Дэлгарно с надменной холодностью. — Вы, по-видимому, вообразили, милорд, что мы с вами Пилад и Орест, второе издание Дамона и Финтия или по меньшей мере Тезея и Пирифоя. Вы ошиблись и приняли за дружбу то, что с моей стороны было лишь проявлением добродушия и жалости к неопытному, неискушенному соотечественнику; кроме того, я выполнял обременительное поручение, которое дал мне отец в отношении вас. Ваша репутация, милорд, не плод чьей-либо фантазии, а дело ваших собственных рук. Я ввел вас в такой дом, где, как и во всех подобных домах, можно встретить порядочную и сомнительную компанию; ваши привычки и вкусы заставили вас выбрать худшее. Священный ужас, который вы испытали при виде игральных костей и карт, превратился в осторожную решимость играть только с теми людьми, которых вы наверняка могли обыграть, и только тогда, когда счастье было на вашей стороне; ни один человек не может долго продолжать такую игру и претендовать на то, чтобы его считали джентльменом. Такова репутация, которую вы сами себе создали. И кто дал вам право выражать негодование по поводу того, что я не опровергал в обществе слухов, которые, как вы сами знаете, соответствуют истине? Позвольте нам продолжать наш путь, милорд; и если вам потребуются дальнейшие объяснения, постарайтесь выбрать более подходящее время и более удобное место.

— Никакое другое время не может быть более подходящим, чем настоящий момент, — сказал лорд Гленварлох, чье негодование было возбуждено до крайнего предела хладнокровным и оскорбительным тоном, каким Дэлгарно пытался оправдаться, — и никакое место не может быть более удобным, чем место, на котором мы сейчас стоим. Мои предки всегда мстили за оскорбление в тот момент и в том самом месте, где оно было нанесено, хотя бы у подножия трона. Лорд Дэлгарно, вы негодяй! Защищайтесь!

С этими словами он обнажил шпагу.

— Вы с ума сошли! — воскликнул лорд Дэлгарно, отступая. — Мы в королевском парке!

— Тем лучше, — ответил лорд Гленварлох, — я очищу его от клеветника и труса!

Затем он стал наступать на лорда Дэлгарно и ударил его плашмя шпагой.

Их ссора уже привлекла всеобщее внимание; послышались крики:

— Шпаги в ножны! В королевском парке обнажены шпаги! Эй, стража! Егеря! Лесничие! — И со всех сторон к месту поединка стали сбегаться люди.

Лорд Дэлгарно, наполовину обнаживший шпагу после полученного удара, вновь вложил ее в ножны, когда заметил, что вокруг них собирается толпа, и, взяв сэра Юза Хелдиманда под руку, поспешно удалился, на прощание сказав лорду Гленварлоху:

— Вы дорого заплатите за это оскорбление; мы еще встретимся.

Какой-то пожилой человек почтенного вида, заметив, что лорд Гленварлох не двигается с места, проникся жалостью к его юности и сказал ему:

— Разве вы не знаете, мой юный друг, что это дело подсудно Звездной палате и может стоить вам кисти вашей правой руки? Уходите, пока не явились стражники или констебли. Скройтесь в Уайтфрайерсе или в каком-нибудь другом убежище, пока вы не сможете помириться или покинуть город.

Этим советом нельзя было пренебречь. Лорд Гленварлох поспешно направился к выходу из парка, расположенному у Сент-Джеймсского дворца, в котором тогда помещалась богадельня, носившая имя того же святого. Гул голосов за его спиной все усиливался, и несколько офицеров дворцовой стражи уже приближались, чтобы схватить преступника. К счастью для Найджела, повсюду уже распространилась другая версия слуха о причинах ссоры. Говорили, будто один из приближенных герцога Бакингема оскорбил какого-то приезжего джентльмена и что чужеземец здорово отдубасил его. Фавориты или приближенные фаворитов всегда ненавистны Джону Булю, который к тому же неизменно становится на сторону того из противников, кто действует, как говорят юристы, par voye du fait; и оба этих предрассудка были на пользу Найджелу. Поэтому стражники, прибежавшие, чтобы схватить его, не могли узнать от гуляющих никаких подробностей ни о его внешности, ни о пути, по которому он бежал, и пока ему удалось избежать ареста.

Пробираясь сквозь толпу, лорд Гленварлох услышал достаточно, чтобы убедиться в том, что из-за своей вспышки гнева он попал в весьма опасное положение. Ему были известны наводившие на всех ужас жестокие и произвольные действия суда Звездной палаты, в особенности в делах, касающихся нарушения королевских привилегий. Еще совсем недавно, в царствование Елизаветы, за такой же поступок, какой он только что совершил, один человек был приговорен к отсечению кисти руки, и приговор был приведен в исполнение. Он мог также утешать себя мыслью о том, что из-за своей бурной ссоры с лордом Дэлгарно он лишился дружбы и услуг отца и сестры этого аристократа, едва ли не единственных людей знатного рода, на участие которых он мог рассчитывать, в то время как злая молва, порочащая его репутацию, несомненно будет сильно отягощать его положение при разбирательстве дела, в котором очень многое зависело от доброго имени обвиняемого. Для юношеского воображения мысль о наказании, влекущем за собой увечье, страшнее самой смерти; а все, кого он встречал на пути, с кем он сталкивался в толпе и кого он обгонял, говоря о его поступке, упоминали эту кару. Он боялся ускорить шаг, чтобы не вызвать подозрения, и не раз он видел королевских лесничих так близко, что испытывал острую боль в запястье, словно от удара ножа, отсекающего ему кисть. Наконец он выбрался из парка и мог более спокойно обдумать, что ему предпринять.

Уайтфрайерс, расположенный по соседству с Темплом, хорошо известный тогда в воровском мире под названием Эльзас, в то время и в течение почти всего последующего столетия обладал привилегией убежища, если только приказ об аресте не был издан верховным судьей или членами Тайного совета. В самом деле, так как это место кишело всевозможными головорезами, обанкротившимися горожанами, разорившимися игроками, отпетыми кутилами, дуэлянтами, бандитами, наемными убийцами, распутниками и развратниками всех видов и оттенков, связанными общим стремлением сохранить неприкосновенность своего убежища, то предписания об аресте, исходящие даже от этих самых высших властей, блюстителям закона было трудно и небезопасно приводить в исполнение среди людей, которые могли пользоваться безопасностью лишь вопреки всяким предписаниям или властям. Лорд Гленварлох прекрасно знал это, и хотя подобное убежище внушало ему отвращение, Эльзас был, по-видимому, единственным местом, где, во всяком случае на некоторое время, он мог бы надежно укрыться от карающей длани правосудия, пока ему удастся найти более подходящее пристанище или каким-нибудь образом уладить это неприятное дело.

Тем временем Найджел, торопливо шагая по направлению к своему будущему убежищу, горько упрекал себя в том, что поддался лорду Дэлгарно, вовлекшему его в беспутную жизнь, и не менее беспощадно обвинял свою вспыльчивость, из-за которой ему приходилось теперь искать спасения в притонах нечестивого и безудержного порока и разврата.

«К сожалению, в этом Дэлгарно был совершенно прав, — предавался он своим горьким размышлениям. — Я создал себе плохую репутацию, следуя его коварным советам и пренебрегая дружественными увещаниями, которым я должен был бы беспрекословно следовать и которые заклинали меня не приближаться к злу. Но если я выберусь из этого опасного лабиринта, куда ввергли меня мое безумство и неопытность, а также моя вспыльчивость, я найду благородный путь, чтобы вернуть былую славу имени, которое никогда не было запятнано, пока я не стал носить его».

Приняв это благоразумное решение, лорд Гленварлох вошел в аллеи Темпла, откуда в те времена вели ворота в Уайтфрайерс, через которые он собирался незамеченным пробраться в убежище. Когда он приблизился ко входу в это логовище падших, перед которым он испытывал отвращение даже в тот момент, когда искал там приюта, он замедлил шаг, так как крутая ветхая лестница напомнила ему слова facilis descensus Averni, и в душу ему закралось сомнение, не лучше ли открыто встретить опасность, подстерегающую его среди честных людей, нежели прятаться от наказания, ища приюта в притонах безудержного порока и разврата.

Когда Найджел в нерешительности остановился, к нему подошел молодой джентльмен из Темпла, которого он нередко видел и с которым иногда беседовал в ресторации, где тот был частым и желанным гостем; беспутный юноша не знал недостатка в деньгах и проводил время в театрах и других увеселительных местах, между тем как его отец был уверен, что он занимается изучением права. Но Реджиналд Лоустоф — так звали молодого студента — придерживался того мнения, что ему не потребуется особенно глубокого знания законов, чтобы тратить доходы от родового поместья, которое он должен был унаследовать после смерти отца, и поэтому он не стремился приобрести больше познаний в этой науке, чем можно было впитать в себя вместе с ученым воздухом того квартала, где находилось его жилище. Среди своих друзей он слыл остряком, читал Овидия и Марциала, пытался сочинять каламбуры (часто очень натянутые), любил танцевать, фехтовать, играть в теннис и исполнял различные мелодии на скрипке и французском рожке, к величайшему неудовольствию старого советника Бэрретера, жившего как раз под ним. Таков был Реджиналд Лоустоф, живой, проницательный, хорошо знакомый со всеми закоулками города, имеющими сомнительную репутацию. Подойдя к лорду Гленварлоху, этот кавалер приветствовал его, назвав его имя и титул, и спросил, не собирается ли его светлость навестить сегодня шевалье, заметив, что скоро полдень и что вальдшнеп будет подан на стол раньше, чем они доберутся до ресторации.

— Сегодня я не пойду туда, — ответил лорд Гленварлох.

— А куда же вы идете, милорд? — спросил юный студент, который, — вероятно, не прочь был пройтись по улице в обществе лорда, хотя бы и шотландского.

— Я…, я… — пробормотал Найджел, желая воспользоваться знакомством юноши с этими местами и в то же время стыдясь признаться ему в своем намерении искать приюта в убежище с такой сомнительной репутацией или рассказать ему о своем положении. — Я хотел бы посмотреть Уайтфрайерс.

— Как? Ваша светлость ищет развлечений в Эльзасе? — удивился Лоустоф. — Ну что ж, милорд, вам не найти лучшего провожатого по этому аду, чем я. Обещаю вам, что вы встретите там прелестных девушек, а также отличное вино и славных собутыльников, правда не пользующихся благосклонностью фортуны. Но ваша светлость должны извинить меня — вы последний из наших знакомых, кому я осмелился бы предложить такое путешествие в неведомую страну.

— Благодарю вас, мейстер Лоустоф, за доброе мнение, которое вы выразили этими словами, — сказал лорд Гленварлох, — но мои теперешние обстоятельства могут заставить меня искать приюта в этом убежище хотя бы на один-два дня.

— Ах вот оно что! — воскликнул Лоустоф в большом удивлении. — Мне казалось, что ваша светлость всегда избегали играть на крупные суммы. Прошу прощения, но если игральные кости оказались вероломными, то, насколько я знаю законы, особа пэра неприкосновенна и не подлежит аресту. А от простого безденежья, милорд, можно найти более подходящее убежище, нежели Уайтфрайерс, где все пожирают друг друга как раз из-за бедности.

— Мое несчастье не имеет ничего общего с безденежьем, — сказал Найджел.

— Тогда, вероятно, — сказал Лоустоф, — вы дрались на шпагах, милорд, и проткнули своего противника; в таком случае, с полным кошельком, вы можете скрываться в Уайтфрайерсе в течение двенадцати месяцев. Но, черт возьми, для этого вас должны принять в члены этого почтенного общества, милорд, и вы станете вольным гражданином Эльзаса, — вам придется снизойти до этого; в противном случае вы не обретете ни покоя, ни безопасности.

— Мой поступок не так ужасен, мейстер Лоустоф, — ответил лорд Гленварлох, — как вы, по-видимому, предполагаете. Я ударил шпагой одного джентльмена в королевском парке — вот и все.

— Поистине, милорд, уж лучше бы вы насквозь проткнули его шпагой в Барнс-Элмсе, — сказал студент. — Обнажить шпагу в королевском парке! За это вас ожидает суровая кара, в особенности если ваш противник знатен и пользуется благосклонностью при дворе.

— Я буду откровенен с вами, мейстер Лоустоф, — сказал Найджел, — раз уж я зашел так далеко. Человек, которого я ударил шпагой, — лорд Дэлгарно; вы его встречали у Боже.

— Неизменный спутник и фаворит герцога Бакингема! Это весьма неприятный случай, милорд; но у меня сердце англичанина, и я не могу спокойно смотреть, как гибнет молодой дворянин, а ведь вам грозит эта участь. Мы беседуем здесь слишком открыто о таком деле. Студенты из Темпла не позволят ни одному бэйли привести в исполнение предписание суда и не дадут арестовать на своей территории ни одного джентльмена из-за дуэли. Но в этой ссоре между лордом Дэлгарно и вашей светлостью у каждого из вас найдутся сторонники. Вы сейчас же должны отправиться со мной в мое бедное жилище, расположенное здесь поблизости, и несколько изменить свой костюм, прежде чем отправиться в убежище; в противном случае вся эта банда мошенников Фрайерса набросится на вас, словно стая ворон на сокола, залетевшего в их гнездо. Мы должны нарядить вас так, чтобы вы больше походили на уроженца Эльзаса, или вам не будет там житья.

С этими словами Лоустоф увлек лорда Гленварлоха в свое жилище, где у него была отменная библиотека, полная модных в ту пору поэм и пьес. Затем студент послал прислуживавшего ему мальчика в ближайшую харчевню за обедом.

— Вашей светлости, — сказал он, — придется удовольствоваться этой трапезой с бокалом старого испанского вина; моя бабушка — да вознаградит ее небо! — прислала мне целую дюжину бутылок и наказала пить его только с процеженной сывороткой, когда у меня заболит грудь от чрезмерных занятий науками. Черт возьми, мы разопьем его за здоровье этой доброй леди, если угодно вашей светлости; и вы увидите, как мы, бедные студенты, вознаграждаем себя за опостылевшую баранину в нашей харчевне.

Как только мальчик вернулся с обедом, наружную дверь заперли на засов и ему было приказано стоять на страже и никого не впускать, а Лоустоф увещаниями и собственным примером побуждал благородного гостя разделить с ним трапезу. Он старался произвести благоприятное впечатление своей откровенностью и развязными манерами, столь непохожими на светскую непринужденность лорда Дэлгарно; и лорд Гленварлох, хотя вероломство Дэлгарно научило его быть осторожным и не доверять изъявлениям дружбы, не мог удержаться от того, чтобы не выразить свою благодарность молодому обитателю Темпла, проявившему такую заботливость о его безопасности и пристанище.

— Не утруждайте себя изъявлениями благодарности по отношению ко мне, милорд, — сказал студент. — Разумеется, я готов оказать услугу джентльмену, у которого есть причина петь песенку «Фортуна — мой враг», и я особенно горжусь тем, что могу быть полезным вашей светлости; но, говоря откровенно, у меня еще старые счеты с вашим противником, лордом Дэлгарно.

— Разрешите спросить, из-за чего, мейстер Лоустоф? — осведомился лорд Гленварлох.

— О, милорд, — ответил студент, — это произошло около трех недель тому назад, вечером, после того как вы покинули ресторацию, — во всяком случае, насколько я помню, вас не было там, так как ваша светлость всегда оставляли нас перед тем, как начиналась крупная игра. Не в обиду будь сказано, но такая уж была у вашей светлости привычка… Между мной и лордом Дэлгарно во время игры в брелан возник спор. У его светлости было четыре туза, что составляло восемь очков, один козырный туз, равный пятнадцати очкам, — всего двадцать три. У меня были король и дама, что составляет три очка, козырная пятерка — пятнадцать, и козырная четверка — девятнадцать. Мы все увеличивали ставку, как ваша светлость легко может себе представить, пока она не достигла половины моего годового содержания — пятидесяти самых звонких золотых канареек, которые когда-либо щебетали на дне зеленого шелкового кошелька. И вот, милорд, мои карты выигрывают. И что же! Его светлости угодно было заявить, что мы играли без козырной четверки; и так как все присутствующие поддержали его, в особенности этот мошенник француз, мне пришлось проиграть больше, чем я смогу выиграть за весь год. Как видите, достаточный повод для ссоры с его светлостью. Слыханное ли это дело, чтобы когда-нибудь в ресторации играли в брелан, не считая козырной четверки? Что из того, что он лорд? Я думаю, всякий, кто приходит туда с кошельком в руках, имеет не меньшее право издавать новые законы, чем он, ибо перед деньгами все равны.

Слушая этот жаргон игорных притонов, лорд Гленварлох испытывал стыд и унижение, и его аристократическая гордость была уязвлена, когда в заключение своей тирады мейстер Лоустоф сказал, что игральные кости, так же как могила, стирают все сословные различия, которым Найджел с детства привык придавать, быть может, слишком большое значение. Невозможно было, однако, что-нибудь возразить против ученых рассуждений молодого юриста, и поэтому Найджел предпочел переменить тему разговора и стал расспрашивать его о жизни в Уайтфрайерсе. Там его хозяин также был своим человеком.

— Вы знаете, милорд, — сказал мейстер Лоустоф, — мы, обитатели Темпла, представляем собой власть в пределах наших владений; и я с гордостью могу сказать, что занимаю не последнее место в нашей республике — в прошлом году я был казначеем при церемониймейстере рождественских пирушек, а в настоящее время я сам избран кандидатом на эту почетную должность. При таких обстоятельствах нам приходится поддерживать дружеские отношения с нашими соседями из Эльзаса, подобно тому как христианские государства часто вынуждены из политических соображений заключать союзы с турецким султаном или с варварскими государствами.

— Я думал, что вы, джентльмены из Темпла, более независимы от ваших соседей, — сказал лорд Гленварлох.

— Вы оказываете нам слишком большую честь, милорд, — сказал студент. — У эльзасцев и у нас есть общие враги и, скажу вам по секрету, несколько общих друзей. Мы не допускаем в наши владения ни одного судейского чиновника, и в этом нам хорошо помогают наши соседи, которые не терпят у себя никого из этой братии. К тому же — прошу вас правильно понять меня — во власти эльзасцев оказывать покровительство или причинять неприятности нашим друзьям мужского и женского пола, которые вынуждены искать убежища в их владениях. Одним словом, обе общины оказывают друг другу взаимные услуги, хотя этот союз заключен между неравными государствами, и могу сказать, что мне самому приходилось вести с ними переговоры по весьма важным делам и я получал полное одобрение обеих сторон. Но слушайте, слушайте! Что это?

Мейстер Лоустоф замолчал, услышав отдаленный звук рога, громкий и пронзительный, и далекие, заглушенные крики.

— Что-то случилось в Уайтфрайерсе, — сказал Лоустоф. — Этот сигнал дается тогда, когда кто-нибудь из судейских чиновников вторгается во владения наших соседей, и при трубных звуках все они высыпают на улицу, чтобы прийти на помощь, словно рой пчел, когда разоряют их улей. А ну-ка, Джим, — сказал он, обращаясь к своему слуге, — сбегай посмотри, что творится в Эльзасе. Этот пострел, — продолжал он, когда мальчик, привыкший к стремительной поспешности своего хозяина, не выбежал, а сломя голову вылетел из комнаты и скатился вниз по лестнице, — прямо золото в здешних местах. Он служит шести господам — четверым из них каждому в отдельности — и появляется, словно фея, по желанию того, кто в настоящий момент больше всех нуждается в его помощи. Ни один оксфордский слуга, никакой цыганенок из Кембриджа не может соперничать с ним в быстроте и смышлености. Он может отличить шаги назойливого кредитора от шагов клиента, как только они ступят на первую ступеньку лестницы, он распознает легкую походку прелестной девушки от тяжелой поступи адвоката, стоит им только войти во двор, словом — он… Но я вижу, ваша светлость чем-то встревожены. Позвольте мне предложить вам еще один бокал сердечных капель моей доброй бабушки или разрешите показать вам мой гардероб и быть вашим камердинером.

Лорд Гленварлох без колебаний признался в том, что его мучает мысль о его теперешнем положении и он готов сделать все, что необходимо, лишь бы выпутаться из него.

Добродушный и беспечный юноша охотно вызвался помочь ему, провел его в свою маленькую спальню, открыл стоявшие там картонки, ларцы и дорожные сундуки, не забыв при этом также старый платяной шкаф орехового дерева, и начал выбирать одежду, которая могла бы сделать совершенно неузнаваемым его гостя, готового броситься в бурный водоворот бесшабашной жизни Эльзаса.