Общество, которое мы оставили в гостиной Виктора Ли, собиралось разойтись на покой, и все уже встали, чтобы проститься друг с другом, когда послышался стук во входную дверь. Альберт, как командир отряда, поспешно пошел отворять и, выходя из комнаты, попросил остальных сидеть тихо, пока он не выяснит причину стука. Подойдя к двери, он спросил, кто там и что нужно в такую позднюю пору.

— Это я, — ответил тонкий голосок.

— А как тебя зовут, мальчик? — спросил Альберт, — Злючка, сэр, — ответил голосок снаружи.

— Злючка? — повторил Альберт.

— Да, сэр, так меня зовут все на свете и даже сам полковник Эверард. Но имя мое все-таки Спиттэл.

— Полковник Эверард? Так ты от него? — спросил Ли-младший.

— Нет, сэр, я от Роджера Уайлдрейка, эсквайра, из Скуоттлси-мир, с вашего позволения, — сказал мальчик. — Я принес подарок для мисс Ли, мне приказано отдать его в собственные руки, если вам будет угодно открыть дверь, сэр, и впустить меня; но я ничего не могу сделать, пока между нами трехдюймовая доска.

— Опять какой-нибудь фортель этого пьяного повесы, — шепотом сказал Альберт сестре, которая потихоньку, на цыпочках, вышла вслед за ним.

— А все-таки не будем спешить с таким заключением, — возразила она. — Сейчас каждый пустяк может оказаться важным. Что это за подарок мистер Уайлдрейк послал мне, мальчик?

— Да подарок пустяковый, — ответил Злючка, — но он так хотел, чтобы вы его получили, даже спустил меня из окна, как котенка, боялся, что меня остановят солдаты.

— Слышишь? — сказала Алиса брату. — Отвори, ради бога…

Альберт теперь полностью разделял ее опасения; он торопливо отворил дверь и впустил мальчика, который с виду мало отличался от ободранного кролика в ливрее или от обезьяны на ярмарке и в другое время показался бы очень забавным. Маленький гонец вошел в прихожую и после нескольких комичных поклонов и реверансов с большими церемониями передал Алисе перо вальдшнепа и сказал, что это приз, который его хозяин проиграл ей, когда они поспорили из-за соколиной охоты.

— Скажи, пожалуйста, малыш, — спросил Альберт, — хозяин твой был пьян или трезв, когда послал тебя в такую даль с пером, да еще в темную ночь?

— С вашего позволения, сэр, — ответил мальчик, — он бы сказал, что он трезв, а я бы сказал — под хмельком, если бы это был кто-нибудь другой.

— Будь проклят этот пьяный хвастун! — воскликнул Альберт — Вот тебе шесть пенсов, мальчик, и скажи хозяину — пусть он подбирает для своих шуток более подходящих людей и другое время.

— Постой минутку, — вмешалась Алиса, — не спеши… Здесь нужна осторожность.

— Перо! — продолжал Альберт. — Столько хлопот из-за пера! Вот доктор Рочклиф умеет высосать смысл из каждого пустяка, как сорока высасывает яйцо, но тут и он ничего не придумает.

— Попробуем обойтись без него, — сказала Алиса и, обращаясь к мальчику, спросила:

— Стало быть, у твоего хозяина чужие люди?

— У полковника Эверарда, сударыня, а это то же самое, — ответил Злючка.

— А что за чужие, — спросила Алиса, — гости, наверно?

— Да, гости, мисс, — ответил мальчик, — такие гости, которые сами себя угощают, куда ни придут, даже если хозяин не хочет угощать: солдаты, сударыня.

— Те, что уже давно на постое в Вудстоке? — спросил Альберт.

— Пет, сэр, — сказал Злючка, — новые, у них нарядные кожаные кафтаны и стальные нагрудники, а их начальник — такого человека вы, ваша милость, и вы, сударыня, никогда и не видели… по крайней мере Бил Злючка не видел.

— Он высокого роста? — спросил Альберт в сильной тревоге.

— Не то чтобы высокого, но и не маленького, — ответил мальчик, — плотный, сутулый, нос большой, а лицо такое, что ему не скажешь «нет». С ним несколько офицеров. Я его только мельком видел, но никогда не забуду.

— Ты права, — сказал Альберт Ли сестре, отведя ее в сторону, — совершенно права: сам дьявол идет на нас.

— А перо, — сказала Алиса, — означает побег: вальдшнеп — перелетная птица.

Страх научил ее разгадывать самые неясные приметы.

— Ты угадала, — сказал брат, — но времени у нас в обрез! Дай мальчику еще какую-нибудь мелочь… — безделицу, чтобы не возбуждать подозрений, и пусть идет. Я пойду позову Рочклифа и Джослайна.

Он отправился за ними, но не нашел их и поспешными шагами вернулся в гостиную. Там король, в роли Луи, всеми силами старался отвлечь старого баронета, а тот, как ни забавляли его рассказы пажа, рвался в холл посмотреть, что там происходит.

— В чем дело, Альберт? — спросил старик. — Кто приходил в замок в такой поздний час, и зачем ему отворили? Я не допущу, чтобы мои распоряжения и правила, установленные в доме, нарушались потому, что я стал стар и обеднел. Что ж ты не отвечаешь? О чем ты там шепчешься с Луи Кернегаем и почему вы не обращаете внимания на меня? А ты, Алиса, у тебя хватит благоразумия и учтивости, чтобы сказать мне, кого и зачем впустили вопреки моим распоряжениям?

— Никого, сэр, — ответила Алиса, — это мальчик принес весть, и боюсь, что тревожную.

— Дело вот в чем, сэр, — сказал Альберт, подходя к отцу, — мы думали остаться у вас до завтра, а теперь нам, кажется, придется проститься сегодня.

— Нет, Альберт, — возразила Алиса, — ты должен быть здесь и помочь нам обороняться; если они не найдут ни тебя, ни мистера Кернегая, они сразу же пустятся в погоню и, наверно, настигнут вас, а если ты останешься, им понадобится порядочно времени, чтобы обыскать все тайники замка. Ты даже можешь поменяться с Кернегаем одеждой.

— Правильно, моя благородная сестра, — ответил Альберт, — прекрасно… да! Луи, я остаюсь в роли Кернегая, а вы бегите под видом мистера Ли-младшего.

— Не знаю, Хорошо ли это будет, — возразил Карл.

— И я тоже, — вмешался баронет. — Люди приходят и уходят, строят планы, меняют их, и все у меня в доме, и не соизволят посоветоваться со мной! И кто такой мистер Луи Кернегай и кто он мне, чтобы мой сын оставался и рисковал попасть в беду, а этот ваш шотландский паж убегал бы в его одежде? Я не допущу таких затей, пусть даже это будет самая тонкая паутина, какую мог сплести доктор Рочклиф… Я не желаю тебе зла, Луи, ты веселый малый, но в последнее время, друг мой, ко мне относятся как-то непочтительно.

— Я вполне разделяю ваше мнение, сэр Генри, — ответил тот, к кому он обращался. — Вам действительно отплатили за гостеприимство тем, что отказали в доверии, которого никто более вас не достоин.

Но настал момент, когда я должен сказать вам…

Я тот несчастный Карл Стюарт, кому суждено было стать причиной гибели его лучших друзей. Его присутствие в вашей семье может теперь погубить вас и всех ваших близких.

— Мистер Луи Кернегай, — гневно сказал баронет, — я научу вас лучше выбирать предмет для шуток, когда вы говорите со мной; более того — еще немного, и я захочу пролить каплю-другую вашей дерзкой крови.

— Ради бога, успокойтесь, сэр, — сказал Альберт отцу. — Это действительно король. Ему угрожает такая опасность, что каждая потерянная минута может привести к роковой катастрофе.

— Великий боже! — воскликнул отец, сжимая руки, готовый упасть на колени. — Неужели господь смилостивился, исполнив самое заветное мое желание! И случилось так, что я должен молить его, чтобы он отказал мне в этой милости!

Он попытался преклонить колено перед королем, поцеловав ему руку, и крупные слезы потекли у него по щекам; потом он сказал:

— Простите, государь… простите, ваше величество… Позвольте мне на мгновение сесть в вашем присутствии, пока я немного успокоюсь… А потом…

Карл помог своему старому верному подданному подняться с пола и даже в момент страха, тревоги и опасности пожелал отвести его к креслу, в которое старик опустился, по-видимому, в изнеможении; он поник головой, и невольные крупные слезы покатились по его длинной серебряной бороде. Алиса и Альберт стояли поодаль с королем, обсуждали его отъезд и умоляли бежать немедленно.

— Лошади возле хижины егеря, — сказал Альберт, — а смена им приготовлена всего в восемнадцати или двадцати милях. Если они доставят вас туда…

— А не лучше ли, — прервала его Алиса, — положиться на тайники нашего замка? Ведь их так много, и они надежные — например, покои Рочклифа, да и остальные потайные убежища?

— Увы, я знаю их лишь по названиям, — сказал Альберт. — Отец поклялся показать их только одному человеку и выбрал Рочклифа.

— Для меня открытое поле лучше всякой потайной норы в Англии, — сказал король. — Если бы я только мог добраться до этой хижины, где стоят лошади, я бы уж не пожалел хлыста и шпор, чтобы они доскакали до места встречи, где ждет сэр Томас Экленд и свежие кони. Пойдем со мной, полковник Ли, помчимся туда. Круглоголовые разбили нас в бою, но если начнется состязание в ходьбе или в скачке, им, наверное, за мной не угнаться.

— Но тогда, — возразил Альберт, — мы потеряем время, которое можно выиграть при обороне замка…

И здесь останется только мой бедный отец, а он сейчас в таком состоянии, что ничего не может сделать; за вами же сразу пустятся в погоню на свежих лошадях, а наши скакать не могут. Куда только запропастился этот мерзавец Джослайн?

— А куда девался доктор Рочклиф, — недоумевала Алиса, — у него всегда советы наготове… куда он пропал? О, если бы хоть отец пришел в себя!

— Твой отец уже пришел в себя, — проговорил сэр Генри Ли; он встал и направился к ним — старик вновь обрел все свое мужество, движения его снова стали энергичными. — Я только собирался с мыслями.

Разве случалось когда-либо, чтобы баронет из нашего рода не нашел выхода, когда королю нужны были совет и помощь?

И он заговорил с четкостью и ясностью полководца, стоящего во главе — армии и указывающего каждый маневр наступления или обороны; он был совершенно спокоен, его энергия властно требовала повиновения, и все, кто его слушал, охотно ему подчинялись.

— Дочка, — сказал он, — подними тетушку Джелликот… Пусть Фиби встанет, хотя бы она была при смерти, закройте все окна и двери.

— Это делается все время, с тех пор… как мы удостоились высокой чести, — ответила его дочь, взглянув на короля, — но я велю им еще раз пройти по всем комнатам.

Алиса вышла, чтобы распорядиться, и вскоре вернулась.

Старый баронет продолжал с той же решимостью, быстротой и точностью:

— Где у вас первая остановка?

— У Грея… в Ротбери, близ Хенли; сэр Томас Экленд и молодой Ноллз будут держать там лошадей наготове, — ответил Альберт. — Но как добраться туда с нашими усталыми конями?

— Положитесь на меня, — сказал баронет и продолжал все тем же властным тоном:

— Вы, государь, должны тотчас же идти к хижине Джослайна — там ваши лошади и ваши средства спасения. Тайники этого замка, если их правильно использовать, займут псов-бунтовщиков на добрых два-три часа. Рочклифа, боюсь, похитили, а этот индепендент его предал…

Если бы только я раньше раскусил этого негодяя!

Я бы проткнул его насквозь, когда мы с ним фехтовали, пепритупленным мечом, как говорит Уил…

А когда вы поедете верхом, вехой для вас будет хижина Мартина-садовника, на полвыстрела от хижины Джослайна; он лет на двадцать старше меня, по крепок, как старый дуб; заезжайте к нему, и пусть скачет с вами во весь опор. Он проводит вас до места вашей встречи; этот старик знает местность на семь миль в округе лучше всякой лисы, что спасалась в чаще от охотников.

— Превосходно, дорогой отец, превосходно, — сказал Альберт, — я и забыл про Мартина-садовника.

— Молодые люди все забывают, — ответил баронет. — Жаль, что тело отказывается служить, когда голова стала мудрее!

— Но лошади устали, — сказал король, — нельзя ли достать свежих?

— Так поздно ночью. — невозможно, — ответил сэр Генри, — но можно доехать и на усталых, если хорошенько о них позаботиться.

Он торопливо подошел к секретеру, стоявшему в нише, и стал рыться в ящиках, выдвигая их один за другим.

— Время уходит, отец, — сказал Альберт, опасаясь, что ум и энергия были у старика только мгновенной вспышкой светильника и что огонь скоро вновь потускнеет.

— Довольно, сэр юнец, — резко оборвал его старик, — тебе ли учить меня при его величестве! Знай, что даже если бы все круглоголовые выползли из ада и собрались вокруг Вудстока, и тогда я проводил бы царственную надежду Англии таким путем, что самый проницательный дьявол ни о чем бы не догадался. Алиса, душа моя, не задавай вопросов, а беги в кухню и достань кусок-другой мяса или, лучше, дичины — нарежь длинными тонкими ломтями, понимаешь?..

— У него ум помутился, — тихо сказал Альберт королю. — Напрасно мы его слушаем, мы только подвергаем опасности ваше величество.

— Я иного мнения, — сказала Алиса, — а я знаю отца лучше, чем ты.

С этими словами она вышла из комнаты, чтобы исполнить приказание сэра Генри.

— Я тоже так думаю, — заметил Карл. — В Шотландии пресвитерианские священники с кафедры метали гром и молнии на мои грехи и грехи всей династии, осмеливались называть меня в лицо Иеровоамом, или Реговоамом, или чем-то в этом роде за то, что я следовал советам молодых людей. Черт побери, на этот раз послушаюсь совета седой бороды: я в жизни не видел такой проницательности и твердости, как у этого благородного старика.

Тем временем сэр Генри нашел то, что искал.

— В этой жестянке, — сказал он, — шесть пилюль.

Тут самые возбуждающие снадобья вместе с отменными укрепляющими средствами. Если давать их через час, завернув в свежее мясо или дичину, хорошая лошадь будет без устали скакать пять часов кряду по пятнадцати миль в час, а вашему величеству, слава богу, понадобится в четыре раза меньше времени, чтобы оказаться в безопасности. Что останется, может пригодиться в другой раз. Мартин знает, как их давать; усталые лошади пусть пройдут тихонько минут десять, а потом они будут пожирать дорогу, как говорит старый Уил… Нет, не теряйте времени на разговоры; ваше величество и так делает мне слишком много чести, когда принимает то, что принадлежит ему по праву… Теперь, Альберт, посмотри, свободен ли путь, и пусть его величество отбывает немедленно. Если за эти два часа, что остаются до рассвета, кто-нибудь поскачет за ним вдогонку, значит, мы сплоховали… Поменяйтесь платьем, как ты предлагаешь, вон там, в спальне… Это тоже будет кстати.

— Но, любезный сэр Генри, — сказал король, — в своем усердии вы упустили одно важное обстоятельство. Я, правда, пришел сюда из хижины лесника, о которой вы говорите, но то было днем, и шел я не один… А в темноте и без проводника мне дорогу не найти. Боюсь, вам придется отпустить со мной полковника; умоляю вас и приказываю: не пытайтесь оборонять замок — вы только зря подвергнете себя опасности, показывая им тайные убежища, чтобы выиграть время.

— Положитесь на меня, мой король и повелитель, — сказал сэр Генри, — но Альберт должен остаться здесь, а вместо него Алиса проводит ваше величество к хижине Джослайна.

— Алиса! — воскликнул Карл, отступив в удивлении — Как, в такую темную ночь… и… и…

Алиса к этому времени вернулась в комнату. Карл взглянул на нее и прочел в ее взгляде сомнение и страх: было ясно, что его прежнее поведение все еще смущало ее, хотя со дня несостоявшейся дуэли Карл был сдержан и подавлял свое стремление ухаживать за ней. Он поспешил решительно отказаться от предложения, которое, по-видимому, так ее стесняло.

— Право, сэр Генри, я не могу принять эту услугу от Алисы… Ведь мне придется бежать, как будто за мной по пятам гонится свора собак.

— Алиса побежит не хуже любой девушки Оксфордшира, — возразил баронет, — и к чему послужит вашему величеству самая большая поспешность, если вы не знаете дороги?

— Нет, нет, сэр Генри, — продолжал король, — ночь такая темная, мы теряем время… Я сам найду дорогу.

— Быстрее меняйтесь одеждой с Альбертом! — сказал сэр Генри, — остальное предоставьте мне.

Карл хотел еще возразить, но все-таки вышел в другую комнату, где он и Ли-младший должны были поменяться одеждой; тем временем сэр Генри говорил дочери:

— Возьми плащ, девочка, и надень башмаки покрепче. Ты могла бы поехать на Пикси, но он ведь норовист, а ты всегда была наездница из робких — это единственная слабость, которую я за тобой знаю.

— Неужели, отец мой, — сказала Алиса, устремив на сэра Генри серьезный взгляд, — неужели я, в самом деле, должна идти с королем одна? Нельзя ли взять с собой Фиби или тетушку Джелликот?

— Нет… нет… нет… — ответил сэр Генри, — ты же знаешь, что у Фиби, у этой глупой девчонки, сегодня были припадки, а такая прогулка — плохое лекарство от истерик… тетушка Джелликот плетется медленней разбитой клячи, да она еще и глухая, не услышит, если придется что-нибудь сказать ей… Нет… нет… ты пойдешь одна, и гордись тем, что на твоей могиле будет написано: «Здесь покоится та, которая спасла короля»!.. И, послушай, не вздумай возвращаться сегодня, оставайся у племянницы садовника… Парк и заповедник скоро захватят наши враги; а обо всем, что произойдет здесь, успеешь узнать завтра утром.

— А что здесь произойдет? — спросила Алиса. — Увы, кто скажет?.. О, дорогой отец, позвольте мне остаться и разделить вашу участь! Я преодолею женскую робость и, если нужно, буду сражаться за короля. Но… мне страшно думать о том, чтобы стать его единственной спутницей в темную ночь и на такой пустынной дороге.

— Как! — сказал баронет, повысив голос. — Ты думаешь о церемониях и о глупой щепетильности, когда речь идет о безопасности короля, более того — о его жизни? Клянусь этой свидетельницей моей преданности, — сказал он, поглаживая свою седую бороду, — если бы я мог подумать, что ты окажешься недостойной дочерью рода Ли, я бы…

Тут речь его была прервана: король и Альберт вошли в комнату; они поменялись одеждой; ростом они мало отличались друг от друга и казались похожими, хотя Карл был совсем нехорош собой, а Ли — красивый молодой человек. Цвет лица у них был разный; но это не сразу бросалось в глаза, так как Альберт надел черный парик и насурмил брови.

Альберт Ли вышел в сад, чтобы обойти замок кругом, выяснить, откуда могут подойти враги, и решить, какую дорогу безопаснее всего избрать венценосному беглецу. Тем временем король, войдя в комнату первым, услышал то, что старый баронет сердито ответил дочери, и легко угадал причину его гнева. Он подошел к нему с величественным видом, который при желании прекрасно умел принимать.

— Сэр Генри, — сказал он, — нам угодно, более того — мы приказываем, чтобы вы сейчас воздержались от применения родительской власти. У мисс Алисы, я уверен, должны быть основания и серьезные причины поступать так, как она хочет; и я никогда не простил бы себе, если бы из-за меня она оказалась в неприятном положении. Я так привык к лесам и чащам, что не боюсь сбиться с пути среди моих родных Вудстокских дубов.

— Я не допущу, чтобы ваше величество подвергались такой опасности, — сказала Алиса; она перестала колебаться, услышав спокойный, чистосердечный тон, которым Карл произнес последние слова. — Вы не подвергнетесь риску, если я могу вас от него избавить; мне пришлось жить в тревожные времена и бывать в лесу и днем и ночью, я знаю его вдоль и поперек. Коли вам угодно взять меня с собой, идемте сейчас же.

— Если вы искренне предлагаете мне свою помощь, я принимаю ее с благодарностью, — ответил монарх.

— Искренне, — сказала она, — совершенно искрение. Пусть я одна из первых проявлю усердие и доверие, которое, я знаю, вся Англия когда-нибудь окажет вашему величеству.

Она произнесла эти слова так живо и непринужденно и собралась в дорогу с такой быстротой и ловкостью, что было очевидно: ее опасения прошли, и все ее помыслы были теперь заняты только поручением, которое возложил на нее отец.

— Все вокруг спокойно, — сказал Альберт Ли, войдя в комнату, — можно идти по любой дороге… лучше всего по самой безлюдной.

Прежде чем удалиться. Карл приветливо подошел к сэру Генри Ли и взял его за руку.

— Гордость не позволяет мне давать обещания, которых я, быть может, никогда не смогу исполнить.

Но пока жив Карл Стюарт, он всегда будет неоплатным должником сэра Генри Ли.

— Не говорите так, ваше величество, прошу вас, не надо! — воскликнул старик, подавляя рыдания, теснившие ему грудь. — Тот, кто имеет право требовать все, не может стать должником, приняв малую часть.

— Прощай, добрый друг, прощай, — сказал король, — думай обо мне как о сыне, о брате Альберта и Алисы. Я вижу, они теряют терпение. Благослови меня как отец, и я уеду.

— Да благословит ваше величество бог, по воле которого царствуют короли, — сказал сэр Генри, преклонив колено и подняв свое благородное лицо и сложенные руки к небу. — Отец небесный да благословит вас, и да спасет ваше величество от опасности, и да приведет он вас в назначенный час к счастливому обладанию короной, которая принадлежит вам по праву.

Карл принял это благословение, как благословение отца, и вместе с Алисой отправился в путь.

Когда они вышли из комнаты, старый баронет, завершив свою пылкую молитву, медленно опустил руки и склонил голову. Сын не посмел нарушить его раздумье, хоть и опасался, что такое глубокое волнение истощит силы старика и он лишится чувств. Наконец Альберт отважился подойти к отцу и осторожно коснулся его руки. Старый баронет поднялся и тут же снова стал бодрым, сообразительным, прозорливым распорядителем, каким был незадолго до того.

— Ты прав, мальчик, надо действовать без промедления. Они лгут, круглоголовые предатели, когда называют его развратником и негодяем! Его чувства достойны сына благословенного мученика! Ты видишь, даже в величайшей опасности он предпочел поставить под угрозу свое спасение, чем взять в проводники Алису, когда эта дурочка как будто заколебалась. Распущенные люди очень эгоистичны и не думают о чувствах других. Но ты заложил за ними болты и задвижки? Я и не заметил, как они вышли из зала.

— Я выпустил их через калитку, — сказал полковник, — а вернувшись, испугался, не дурно ли вам, — Радость… радость… только радость, Альберт… в сердце моем нет места никакому сомнению. Бог не оставит потомка ста королей… законный наследник не попадет в лапы к разбойникам. Когда он прощался со мной, на глазах у него были слезы, я сам видел.

Разве ты бы не умер за него, мальчик?

— Если сегодня мне придется отдать за него жизнь, я буду жалеть только о том, что не услышу завтра вести о его спасении.

— Ну ладно, за дело, — сказал баронет. — Теперь ты в его платье; достаточно ли ты пригляделся к его обращению, чтобы служанки приняли тебя за пажа, за Луи Кернегая?

— Уф, не легко выдержать роль короля, — возразил Альберт, — если имеешь дело с женщинами. Но там внизу темно, я попробую.

— Иди немедленно, — сказал отец, — негодяи сейчас будут здесь.

Альберт вышел из комнаты, в то время как баронет продолжал:

— Если служанки действительно будут уверены, что Кернегай до сих пор здесь, это облегчит мой план… Гончие побегут не в ту сторону, а королевский олень окажется вне опасности, прежде чем они нападут на след, А потом будем водить их из одного тайника в другой! Они и половины не обыщут до зари!

Да, я буду их дурачить, держать приманку у самого носа, а они никак не смогут схватить ее зубами! Я завлеку их в лабиринт, они долго будут там блуждать…

Но чего мне все это будет стоить? — продолжал старый баронет, прерывая свой радостный монолог. — О, Авессалом, Авессалом, сын мой! Сын мой! Пусть идет; если ему суждено погибнуть, он умрет, как умирали его предки, за дело, которому они посвятили свою жизнь. Но вот он… Тш!.. Ну как, Альберт?

Удачно? Обманул ты их своим королевским видом?

— Да, сэр, — ответил Альберт, — служанки могут поклясться, что Луи Кернегай только что был в доме.

— Вот и хорошо, ведь это добрые и преданные создания, — сказал баронет, — они и без того принесут такую клятву, если она нужна для безопасности его величества; но клятва будет естественнее и убедительнее, раз они сами, будут верить… Как же ты их обманул?

— Да кое в чем подражал королю, сэр. Об этом и говорить не стоит.

— Ах ты плут! — воскликнул баронет. — Боюсь, что ты своим дурачеством мараешь доброе имя короля.

— Гм, — пробормотал Альберт, не смея громко высказать свою мысль, — если бы я точно следовал его примеру, неизвестно, чье доброе имя было бы в большей опасности.

— Хорошо, теперь надо позаботиться об обороне входов, надо условиться о сигналах, подумать, как задержать противника возможно дольше.

Тут он опять открыл потайные ящики своего секретера и достал кусок пергамента с каким-то чертежом.

— Это, — сказал он, — план цитадели, как я ее называю; она может выдержать еще долго после того, как защитникам придется сдать все свои убежища.

Королевский лесничий всегда давал клятву хранить этот план в тайне, и доверял его только одному человеку, на случай своей внезапной смерти. Давай сядем и посмотрим вместе.

И они начали составлять план обороны, который будет понятен из хода дальнейших событий; мы не станем объяснять, какие меры они предусмотрели на разные случаи, потому что этих мер не пришлось принимать.

Наконец Ли-младший, вооружившись и захватив еду и вино, попрощался с отцом и заперся в покоях Виктора Ли. Оттуда был выход в лабиринт секретных убежищ и тайников, который так хорошо послужил участникам фантастических проделок, разыгранных перед комиссарами республики.

Сэр Генри нежно простился с сыном и сел к своей конторке.

— Надеюсь, — сказал он, — Рочклиф не выболтает тайну заговора этому негодяю Томкинсу; тот, пожалуй, все бы рассказал своим приятелям… Но вот я сижу здесь, быть может, в последний раз; с одной стороны у меня библия, с другой старый Уил, и я готов, благодарение богу, умереть, как жил… Удивляюсь, что они до сих пор не идут, — добавил он, подождав некоторое время, — я всегда думал, что дьявол подгоняет своих клевретов, когда они выполняют особо важные поручения.