Мэри разглядывала очередного мужчину, с которым ей подруги устроили свидание. Джейсон Пагонис пристально изучал меню. Ровесник Мэри, высокий, довольно красивый, с приличной стрижкой и карими глазами. Одет он был в черную спортивную куртку, футболку и джинсы. Короче говоря, все в норме. Мэри придется постараться, чтобы найти в нем какой-нибудь изъян.

— Так что вы будете? — неожиданно спросил Джейсон.

Черт, задумалась! Мэри покраснела:

— Не знаю. А что здесь вкусно?

— Здесь все вкусно. Ресторан принадлежит Масахару Моримото, «Железному шефу». Слышали о таких?

— Конечно, — кивнула Мэри. У нее мама была «Железным шефом».

— И дизайн мне нравится. Интересный, да?

— Пожалуй.

Мэри огляделась вокруг. Такое она видела только в мультиках. Столы и кресла были сделаны из акрилового пластика, люцита, и подсвечивались лампочками разных цветов. Цвета эти постоянно менялись. Вот сейчас, например, кресло Мэри было синим, и стало быть, ее попа тоже, а минуту назад попа была зеленой.

— А какой у них сайт, с ума можно сойти.

— Да уж наверное.

Рестораны, у которых есть сайты, всегда внушали Мэри подозрение. Хотя, если быть честной, сегодня она вообще была склонна к подозрительности. Проработала целый день, а дела Амадео так и не нашла, даже святой Антоний не помог. Может быть, его действительно конфисковало правительство?

— Если говорить о закуске, я бы выбрал «шира-ае». — Глянув на свою спутницу, Джейсон снисходительно улыбнулся: — Это спаржа в кунжутном масле.

Брр!

— Мм, а что здесь хорошего из основных блюд?

— «Иши яки берл боп».

— А это что такое? — прямо спросила Мэри.

— Желтохвост с рисом, очень вкусный. Что касается десерта, я выбрал бы «тогараши» — это японские оладьи из батата.

— Прекрасно. Люблю оладьи. Оладьи — это я понимаю.

Мэри закрыла свое меню, Джейсон свое.

— Прекрасно.

Теперь, когда все было прекрасно, Мэри сильно захотелось уйти, но она понимала: от нее ожидают, что она будет вести беседу.

— Так вы учились в Стэнфорде вместе с Энн?

— Да. Как она?

— Сейчас она в отпуске на Сент-Барте.

Едва успев начать разговор о своей коллеге по фирме, Мэри сообразила, что лучше бы его сразу и закончить. Энн Мерфи была очень яркой девушкой, и любой мужчина, подумав об Энн, тут же расхотел бы сидеть в разноцветном ресторане с кем-то еще. И Мэри постаралась придумать другую тему:

— Так вы работали в «Правовом ревю»?

— Да, пока не ушел, чтобы больше заниматься музыкой. Мы играем альтернативный рок. Когда у нас все получается, мы звучим почти как «Флеминг Липс». Слышали о таких?

— Нет. — Мэри совершенно не интересовалась рок-музыкой, к тому же мысли ее то и дело возвращались к Амадео. Мэри боялась, что так ничего об Амадео выяснить и не сможет. Почему ее это так волнует? И вдруг она поняла — потому что, если не сможет, получится, что Амадео никакого значения не имел, а он имел. Каждый человек имеет значение. И Майк имеет, хоть его больше нет. Она все еще любила его. Она давно уже поняла, что со смертью человека любовь к нему не кончается.

— Тогда какую музыку вы предпочитаете, Мэри?

Задумавшись о своем, Мэри не успела придумать что-нибудь впечатляющее и сказала правду:

— Синатру.

— Фрэнка Синатру? Неожиданно, — сказал Джейсон. — Я слышал, где-то в городе есть фреска с его изображением.

— Есть, на углу Брод и Уортон. — Наконец-то разговор коснулся того, что Мэри знала. — Высотой почти в семь этажей. А еще есть фреска с портретом Марио Ланца.

— Марио Ланца? А кто это?

Это классика, голубчик. Мэри прошиб пот.

— Ланца был великим тенором. Он пел в сороковых.

— Так давно? Да… — Джейсон покашлял. — Так Энн говорила, что вы работаете над одним очень интересным делом. Не расскажете о нем?

Нет.

— Конечно. Я пытаюсь добиться возмещения ущерба, который был причинен человеку, интернированному во время Второй мировой войны и покончившему с собой.

Джейсон чуть не поперхнулся. Самоубийство — не лучшая тема для первого свидания, и Мэри попыталась исправить ошибку:

— В Национальном архиве я работала с документами, которые печатались еще на настоящих пишущих машинках под копирку, представляете?

Джейсон негромко фыркнул:

— Мэри, у вас душа старушки.

— Правда? — опешила Мэри.

— А вы послушайте себя. — Джейсон помолчал. — Вам нравится все старое. Старая музыка. Прошлое.

Разве это плохо? — хотела спросить Мэри, но не смогла. Ей вдруг стало неловко, а потом на нее навалилась такая печаль. Печаль, потому что после смерти Майка она словно оборвала все связи с миром. Она не принимала ни в чем участия. Даже своему поколению она больше не принадлежала. И сейчас она каждой клеточкой своего существа хотела одного: уйти домой.

— Готовы сделать заказ? — спросила официантка, подойдя к их светящемуся столику.

«ЗАЛ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ» — так было написано на листке бумаги, который Мэри прилепила клейкой лентой к двери переговорной. Она и Джуди провели все воскресенье, просматривая оставшиеся документы из Национального архива. К наступлению ночи вдоль стены выстроились двадцать коробок с БЕСПОЛЕЗНЫМ, а в самом центре стола белела одна-единственная докладная записка.

— Все-таки нашли! — сказала, склонясь над ней, Мэри.

— Единственную вшивую страничку? Святой Антоний явно сдает. — Джуди без сил плюхнулась во вращающееся кресло.

— Ничего подобного. Ты же не позволяла мне молиться, пока мы искали, а на молитвы, которые произносят в другое время, он не обращает внимания.

— Какой привередливый.

— Так он же святой.

— А ты, почему такая привередливая?

Мэри не ответила, понимая к чему клонит Джуди.

— Я все еще зла на тебя за то, что ты отвергла Джейсона, — продолжала Джуди. — Энн говорит, что он очень хороший.

— Вот пусть Энн с ним и встречается.

Мэри взяла со стола листок, чувствуя, как в кончиках ее пальцев покалывает от волнения, и в десятый раз перечитала:

СЕКРЕТНО

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА РЯДОВОГО ТОМАСА УИЛЛЬЯМА ДЖЕНТАЙЛА

22 марта 1942 г. нижеподписавшийся присутствовал при разговоре, который состоялся между Джозефом Джорно из компании «Джорно и Локаро», Фил., шт. Пенс., и интернированным Амадео Брандолини.

М-р Джорно проинформировал Объекта о том, что его жена Тереза скончалась, упав в собственном доме с лестницы. Кроме того, м-р Джорно проинформировал Объекта о том, что его сын, рядовой Энтони Брандолини, извещен о случившемся по почте. Объект, выслушав м-р Джорно, некоторое время тер ладони, затем заплакал.

Согласно запросу, копия этой докладной записки направлена начальнику Управления военной разведки и еще одна директору Федерального бюро расследований.

Подписано: сержант Томас Уилльям Джентайл

Мэри ощутила приступ гнева. Ей трудно было представить, что Амадео услышал ужасную новость именно таким образом. Нужно будет выяснить об этом Джо Джорно как можно больше. Название его юридической фирмы, «Джорно и Локаро», возможно, имеет отношение к «Джорно и Кавуто», представлявшей интересы сына Амадео, Тони, умершего не так давно от рака. И адрес у них одинаковый. Поверенным фонда наследуемого имущества Тони был Фрэнк Кавуто, он-то и поручил Мэри это дело, потому что знал ее еще с тех времен, когда они жили по соседству.

Вопросов докладная записка ставила больше, чем давала ответов, так что мысли в голове у Мэри рождались самые разные.

— Джуди, тебя не удивляет, что при этом разговоре присутствовал посторонний?

— Нет. Я слишком устала, чтобы чему-нибудь удивляться.

— С какой стати ФБР интересовалось рыбаком из Филли? — Мэри никак не удавалось оторвать взгляд от докладной. Она обнаружила ее среди писем управления лагеря, касавшихся рациона кофе и расписания работы прачечной. — Тебе не кажется странным, что этот документ попал в папку с перепиской?

— С этим ты разберешься. А мы устали. Мы очень устали. — Джуди погладила Пенни, которая спала, свернувшись клубком, в соседнем кресле. Пускать собак на кресла и диваны в «Розато и товарищи» запрещалось, однако по выходным это правило нарушалось сплошь и рядом.

— И вспомни о том, что́ мы узнали об интернированных, которые скончались в лагерях. — Мэри потянулась к папкам и стопкой положила их перед собой. — Для каждого было выписано свидетельство о смерти, каждому устроили похороны. А где же свидетельство о смерти Амадео?

— Какая же ты хорошая собачка, — ворковала Джуди с Пенни.

— Ты сама говорила, что когда кто-то из федеральных заключенных кончает с собой, поднимается большой шум. — Мэри раскрыла папки, разложив каждую на столе. Во всех трех сверху лежало письмо, на котором значилось: «В ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ШВЕЙЦАРИИ». — Смотри, после смерти интернированного в Женеву направляли письмо с извещением о его кончине. Так где же письмо об Амадео?

— Не знаю. — Джуди гладила собаку по голове.

— Амадео находился под защитой Женевского соглашения как военнопленный. Кроме того, интернированных, которые умирали в лагере, хоронили поблизости от него. Вот папка одного из тех, кто умер в форте Мизула, здесь есть документ, указывающий, что он и похоронен в Мизуле, на католическом кладбище. — Мэри порылась в этой папке. — А где похоронили Амадео?

— Я люблю тебя, Пенни. Люблю, да, люблю. — И Джуди затянула бесконечную песню: «хорошая собачка, умная собачка, добрая собачка».

— Сын служил и распорядиться, чтобы тело вернули домой, не мог, а жена Амадео уже умерла. Других родственников у него здесь не было. Что ты обо всем этом думаешь, Джуди?

Мэри оглянулась на подругу и увидела, что лоб Джуди прижат ко лбу Пенни. Она разговаривала с собакой как с ребенком — и обе словно парили на облачке любви. Мэри взглянула на часы: почти десять. Может быть, и правда пора домой.

— Ладно, твоя взяла.

— Уф! — Джуди встала с кресла, потянулась. То же самое проделала Пенни. Мэри улыбнулась.

Подруги сложили бумаги, собрали вещи и пошли к лифту. Пенни трусила сзади, помахивая хвостом. Мэри вызвала лифт, настроение у нее было приподнятое. Докладная записка была надежно спрятана в портфеле, и Мэри не терпелось поскорее добраться до дома.

Где хранились ее тайные запасы.

Дома Мэри проглотила миску кукурузных хлопьев, переоделась в просторную футболку и собрала волосы в хвостик. До полуночи оставалось всего ничего, но Мэри была полна энергии. Она устроилась в кровати с докладной запиской, которую нашла сегодня, и разложила вокруг себя личные вещи Амадео. Все эти ценности передал ей поверенный фонда наследуемого имущества, Фрэнк Кавуто, а он в свою очередь получил их от сына Амадео.

Слева от Мэри лежали три фотографии. На первой Амадео склонялся над сетью, разложенной по палубе рыбацкого суденышка. Казалось, он и не думал смотреть в объектив, увлекшись своим делом. Значит, он был не тщеславным, решила Мэри, и даже немного застенчивым. Таким же, как Майк.

Следующая фотография была свадебной. Амадео, подтянутый, как игрушечный солдатик, стоял рядом с Терезой. Мэри он на этом снимке очень нравился. В темно-карих, почти черных глазах Амадео светилась радость. И опять он напомнил ей Майка, в день их с Мэри свадьбы. Мэри улыбнулась, и ей вдруг пришли в голову слова Джуди: «Уж не влюбилась ли ты в него?»

На третьем снимке Тереза и Амадео держали на руках совсем еще маленького Тони. Мэри перевернула снимок, чтобы еще раз прочитать карандашную надпись: «4 июля». Год указан не был, однако, если малыш — это действительно Тони, значит, снимок сделан около 1920 года, потому что к началу Второй мировой Тони был уже взрослым и ушел добровольцем в армию. На фотографии они были такими счастливыми — приоделись, чтобы отпраздновать день рождения своей новой родины.

Кроме фотографий, на кровати лежал готовый рассыпаться от старости черный бумажник, дешевенький, с латунной застежкой и тремя кармашками. В первом лежал черно-белый, со скругленными уголками портрет женщины. Мэри достала его, перевернула. На обороте было напечатано: Francesca Saverio. Мать Кабрини, святая покровительница иммигрантов.

Во втором кармашке лежал расплющенный мутным пластиком локон темных волос. Около дюйма длиной, локон был свернут так, что получилось подобие знака вопроса. Мэри открыла кармашек, вытряхнула локон, он легко соскользнул в ее ладонь. Волосы были очень мягкими. Мэри поднесла их поближе к свету прикроватной лампы. Темно-каштановые, отсвечивающие рыжиной. Чьи это волосы? Сына Амадео? Его жены?

Мэри погладила пальцем застежку бумажника. Эти вещи лишь усиливали ощущение близости к Амадео. Он был простым человеком, который жил в маленьком, но совершенном мире. Жена Тереза. Сын Тони. Собственный бизнес. У него была семья, рыболовецкие суденышки. Любовь и работа. То есть богатая, настоящая жизнь. Мэри заглянула в отделение бумажника, где обычно хранятся деньги.

Вместо денег там лежали сложенные листки белой бумаги. Мэри вытащила их. Пять листков с карандашными рисунками. На рисунках были изображены кружки́ с какими-то наростами с одного боку. Кружков было не меньше двадцати, и все они выглядели по-разному. Что это — навязчивая идея? И зачем хранить эти рисунки в бумажнике?

Мэри поднесла их к свету. Ни водяных знаков, ни симпатических чернил. Рисунки ни о чем ей не говорили. Однако их нарисовал Амадео, Мэри чувствовала это. Единственная, если не считать крестика на регистрационной карточке, осязаемая вещь, которая исходила непосредственно от него. То, что он сделал своими руками.

Мэри вдруг поймала себя на том, что бережно прикрывает листки рукой, и отдернула руку. Она против воли ощущала все большую тягу к Амадео и теперь призналась самой себе, что Джуди, пожалуй, права. Она действительно почти влюбилась в него — не потому, что он напоминал ей Джорджа Клуни, а потому что он напоминал Майка. То, что случилось с Майком, было несправедливо. Сможет ли она добиться справедливости для Амадео? Мэри не знала, однако внутренний голос говорил ей: ты должна постараться. Она уложила листки в бумажник и надежно закрыла его. Потом собрала снимки, аккуратно сложила все в портфель и выключила свет.

В комнате стало темно, лишь в оставшейся между шторами щели сиял белый свет луны. Мэри старалась не обращать на него внимания — не получилось. Она слезла с кровати, подошла к окну и, задергивая шторы, увидела, как на другой стороне улицы трогается с места черная «эскалада».

Мэри растерянно заморгала. Машина была очень похожа на ту, которую она видела на Мерсер-стрит. Что происходит?

«Люди опасные, настоящие убийцы, затаиваются и ждут. А потом, выбрав момент, наносят удар».

Мэри попыталась выбросить из головы эти слова, но не смогла. Она вернулась к кровати, залезла под одеяло, однако тело ее словно стыло от неприятного чувства.

Чувства страха.

В понедельник утром Мэри первым делом заскочила в офис Фрэнка Кавуто, чтобы показать ему фэбээровскую докладную записку. Она сидела в кожаном кресле напротив Фрэнка, ожидая, когда он закончит чтение. На Фрэнке был костюм-тройка в тонкую полоску — в Южном Филли юристы, отправляясь на работу, все еще приодеваются как для торжественного случая. И с гордостью носят галстуки, поскольку галстуки служат здесь своего рода свидетельством о высшем образовании.

— Интересно? — спросила Мэри, но Фрэнк, внимательно читавший, лишь предостерегающе поднял указательный палец. Голову он слегка откинул назад, большие карие глаза изучали докладную сквозь строгие очки в черной оправе.

Почему он читает так долго? — удивилась Мэри. Текст-то совсем коротенький.

Она нетерпеливо пробежалась взглядом по кабинету — тесновато и далеко не богато, как и у большинства практикующих юристов Южного Филли. Они зарабатывают хорошие деньги, но по их офисам этого не скажешь.

Стены кабинета Фрэнка были обиты деревянными панелями. На стенах почти вплотную висели дипломы, аттестаты и всевозможные грамоты и благодарности, полученные от разных общественных организаций. Рядом с ними висели фотографии школьной команды по софтболу, которую спонсировал Фрэнк, — девочки в красных спортивных костюмах позировали на выцветших скамейках стадиона «Палумбо». На одной фотографии улыбалась из третьего ряда девятилетняя Мэри Динунцио.

Наконец Фрэнк дочитал докладную, снял очки.

— Так что ты говорила?

— ФБР следило в лагере за Амадео. Тебе не кажется это странным, Фрэнк?

— Пожалуй.

— А почему Джо Джорно приехал к Амадео и сообщил ему о смерти жены. Он представлял интересы Амадео?

— Думаю, да.

Мэри слегка растерялась:

— Ты не упомянул об этом, когда подряжал меня. Сказал только, что ты представлял интересы его сына Тони.

— Не посчитал существенным. Моя фирма ведет дела этой семьи с давних времен — ну и что? — пожал плечами Фрэнк.

— А как был связан с твоей фирмой Джо?

— Джо ее, собственно говоря, основал. «Джорно и Локаро». Уже потом она стала «Джорно и Кавуто». — Фрэнк откинулся на спинку кресла. — Именно Джо выбрал это здание, купил его по дешевке, и оно оказалось ключом к успеху фирмы. Джо был легендой. И владел здесь кучей недвижимости.

— Конечно. — Все это Мэри было известно. Юридическая фирма «Джорно и Кавуто» владела домом на углу Брод и Колумбус-стрит, с которого, собственно, и начинался итальянский квартал. — А ты хорошо знал Джо?

— Не так чтобы очень. Я, конечно, стар, но не настолько, — улыбнулся Фрэнк. Ему было около пятидесяти пяти — густые, черные, жесткие, как шерсть медведя, волосы; морщины в углах рта, темные круги под глазами. — Джо был умным человеком и хорошим юристом. Но таким скрягой! Даже офис свой запустил. До меня тут годами никто ни к чему не прикасался. — Фрэнк с важным видом огляделся. — Что делать? Разные люди бывают.

Мэри не смогла сдержать улыбку. Нечто подобное говорил каждый житель Южного Филли, и все неизменно с ним соглашались. Она тоже могла бы произнести сейчас что-нибудь вроде «да, что верно, то верно», но вместо этого спросила:

— Зачем же все-таки Джо поехал в Монтану? Чтобы сообщить Амадео о смерти Терезы? Дорога-то не близкая. Да и стоила, наверное, недешево, а ты говоришь, что он был скрягой.

— Ну, за дорогу заплатил клиент, тут и сомневаться нечего. — Фрэнк помолчал. — Не знаю, зачем он туда поехал. Может быть, из сочувствия к Амадео.

— Судя по докладной, большого сочувствия он не проявлял, — хмыкнула Мэри. — Просто приехал и сообщил о смерти жены.

— Возможно, он был душеприказчиком Терезы. Не знаю.

— Вот как? Тереза оставила завещание?

— Понятия не имею.

— Это же твоя фирма, Фрэнк, — удивилась Мэри. — Если Тереза была вашей клиенткой, как ты можешь не знать об этом?

— Да так. Когда она умерла?

— В сорок втором. Амадео уже отправили в лагерь.

— Так мы говорим о сорок втором, Мар? Пф! — махнул рукой Фрэнк. — Если она и оставила завещание, у меня его нет. Я просмотрел все, что лежит у меня в сейфе, однако мог бы этого и не делать. — Фрэнк покачал головой. — Когда в восемьдесят первом Джо покинул фирму, он забрал с собой все свои дела. Так у них было принято — у него и у Локаро. Может, у Джо и имелись какие-то бумаги, связанные с Терезой и Амадео, да кто же знает, где они теперь.

Фрэнк посмотрел на свои массивные позолоченные часы, повертел браслет, поудобнее устраивая их на запястье. Впрочем, Мэри знала, что еще нет и девяти.

— Если честно, Мар, — помолчав, продолжил Фрэнк, — сомневаюсь, что кто-то из Брандолини оставил завещания. Денег у них было негусто. — Фрэнк криво усмехнулся. — Амадео расплачивался с Джо раками, которых ловил в Уайлдвуде.

— Ладно, нам неизвестно, были ли завещания и зачем Джо ездил в Монтану. Но знаешь, чего я еще не понимаю?

— Чего?

— Я не понимаю, почему Тони, когда ему понадобился адвокат, обратился к тебе, а не к Джо, поверенному его семьи. Почему он вдруг выбрал тебя?

— Джо к тому времени почти отошел от дел. А кроме того, Мар, как адвокат я, поверь, лучше Джо. Ладно, не буду говорить о нем плохо, да покоится он в мире, — перекрестился Фрэнк.

— Хорошо, Фрэнк. Но ты все же просмотри свои бумаги еще раз. Вдруг найдутся какие-нибудь документы. Тот же дом на Натт-стрит — я не знаю, принадлежал он им или они его снимали. Откуда у них этот дом? И никаких банковских счетов мне тоже найти не удалось, ни самого Амадео, ни его компании.

— Ты здорово работаешь, Мар. Молодец.

Мэри вздохнула. «Хорошая девочка» — так ее все называли.

Фрэнк снова посмотрел на часы и отдал Мэри докладную:

— Но за всем не угонишься. Одно находишь, другое теряешь.

Вот этого я не потеряю, захотелось ответить Мэри. Она положила записку в портфель и достала бумажник Амадео. Мэри извлекла из бумажника рисунки и протянула их Фрэнку:

— Последний вопрос. Ты помнишь эти рисунки? Они лежали в бумажнике. А он был в той коробке, помнишь, которую ты получил от Тони и отдал мне, когда подрядил для поисков?

— Я вообще не помню, что́ в той коробке лежало. — Фрэнк, мельком взглянув на рисунки, отодвинул их от себя. — Ты представляешь, сколько народу приходит ко мне с сигарными коробками? С обувными? С пакетами? И сколько барахла скапливается у людей за годы жизни? Ты думаешь, я все это разглядываю?

— Как по-твоему, к какому времени относится содержимое коробки? К долагерному или к более позднему?

— Я не знаю. Тони просто отдал ее мне, сказав: это все, что осталось от отца. Больше мне ничего не известно. Хоть тресни!

— Я думаю, что эти кружки́ нарисовал Амадео и что они имели для него какое-то значение. — Мэри пододвинула к Фрэнку один из листков. — Что-то они такое напоминают, правда?

— Нет, не правда. Чушь какая-то!

— Как ты можешь так говорить, если даже очки не надел?

Фрэнк нацепил на нос очки и взглянул на рисунки. Мэри не спускала с него глаз. Почему он вдруг занервничал? Это как-то связано с рисунками?

— Это просто бессмысленные каракули. Какое тебе до них дело? — Фрэнк сердито глянул на нее поверх очков: — Ладно, все. Давай считать это финишем.

— Ну хорошо, работай, не буду тебе больше мешать. — Мэри взяла со стола рисунки и положила их в бумажник.

— Да я не о том, я об истории с Брандолини. Пора оставить ее, Мар. Ты попыталась получить от государства возмещение и не смогла. В этом нет ничего позорного. Надо закрыть это дело. Прости, что заставил тебя работать впустую.

— Что значит «работать впустую»? Я занимаюсь этим делом с удовольствием и рано или поздно что-нибудь да откопаю. Ты ведь меня знаешь — я никогда не сдаюсь.

— Ладно, я сам виноват, не стоило мне к тебе обращаться. Я хотел исполнить последнюю волю Тони. По-соседски, понимаешь? Скажу фонду, что мы сделали все возможное. Устроим прием, созовем весь наш circolo, поблагодарим тебя за честную работу. — В голосе Фрэнка проступали профессиональные нотки.

— Ты меня увольняешь? — У Мэри даже челюсть отвисла.

— Не увольняю, но говорю: хватит. Деньги, которые Тони оставил на эту работу, закончились.

— Но ты же мне и не платил. Я уже месяц работаю pro bono.

— А как на это смотрит Розато?

Фрэнк усмехнулся, но как-то натужно, и Мэри почувствовала, что в груди у нее разгорается уголек подозрения. С какой стати он отказывается от даровых услуг юриста?

— Это уж мое дело. Ты все же поищи документы.

— Нет, Мар, я не стану этого делать.

Ему не хочется, чтобы она продолжала заниматься делом Амадео, и это дурно пахнет. Мэри не могла поверить, что Фрэнк — и вдруг повел себя так. Фрэнк, когда-то угощавший ее газировкой с вишневым сиропом. Она взяла портфель, коробку с пирожными, которые купила по дороге сюда, подхватила сумочку и кое-как соорудила на лице улыбку: «Я все та же старая добрая Мэри».

— Поищи, Фрэнк, а не то я пожалуюсь маме!

— А вот и не пожалуешься!

Офис Мэри покинула под раскатистый хохот Фрэнка.