— Боже, — не веря своим глазам, произнесла Мэри.

Приемная фирмы «Розато и товарищи» была разгромлена. Кожаный диван буквально вскрыт и разодран, кресла валяются. Стеклянный кофейный столик разбит, стол Маршалл перевернут. Среди обломков лежал на полу металлический ящик, в котором хранились деньги на мелкие расходы, — пустой.

— Надо убираться отсюда, — прошептал Пол. — Грабители могут еще находиться в офисе.

Он взял Мэри за руку, однако та уходить не собиралась:

— Нет. Позвоните по девять-один-один. И в охрану тоже. Номер где-то здесь, на столе. Я сейчас.

Мэри выскочила из приемной. Они с Джуди обещали Бенни держать оборону. А теперь офис ограблен. Нужно понять, что еще забрали воры. В офисе были новые ноутбуки.

— Постойте! — крикнул Пол, но Мэри уже вбежала в переговорную.

Боже! «Зал Второй мировой войны» пострадал катастрофически. Коробки с бумагами опустошены. Ковер усыпан обрывками документов из архива, телефонный провод выдран из розетки.

Мэри испугалась. Том-ПМС? Это его рук дело? Но как он вообще сюда проник? Правда, Бобби сегодня не дежурил, их с Полом впустил в здание новый охранник, который даже нагрудную карточку с именем еще не получил. Что же здесь произошло? Она побежала по коридору к кабинетам сотрудников фирмы.

— Нет, Мэри! — крикнул ей вслед Пол. — Остановитесь!

Но она уже добралась до кабинета Джуди, и ей казалось, что сердце бьется у нее прямо в горле. Заглянула в кабинет. Все цело. Может быть, разгромлены только приемная и переговорная? Мэри бросилась к следующему кабинету. «ЭНН МЕРФИ» — значилось на табличке — кабинет оказался нетронутым. Мэри метнулась к кабинету Бенни, заглянула внутрь. Все в порядке. Наконец она добралась до своего кабинета, расположенного за кабинетом Бенни, и, заглянув в него, ахнула.

Настоящий кошмар. Со стола сметено все. По полу разбросаны документы, осколки телефонного аппарата, диктофон. Выдранные из стола ящики лежали на полу вверх дном.

— Да-да, диспетчер, я все еще на связи, — произнес Пол, подходя к Мэри, стоявшей на пороге своего кабинета.

Папка Амадео! Мэри рухнула на колени и начала как безумная перебирать груды папок и бумаг. В ней было все: рисунки, бумажник, докладная записка ФБР. Папка стояла в шкафу вместе с другими делами, которые вела фирма. Где она? Папка исчезла.

— Алло? Алло, охрана? — кричал в сотовый Пол. Потом он захлопнул крышку телефона. — Пост охраны не отвечает.

Мэри не удивилась. Она сидела на полу среди груды мусора и чуть не плакала. Неужели папка Амадео исчезла? И бумажник? И фэбээровская докладная, с которой она даже копию не сняла? И тут она сообразила: на столе стоял ноутбук. Теперь его нет.

Мэри в отчаянии огляделась вокруг. Ноутбука нигде не было. Она разгребла валявшиеся по полу бумаги и папки. Среди них его тоже не было. Не было! А ведь в нем результаты всей ее работы за последние три года. Мэри начало подташнивать. Она подняла на Пола отчаянный взгляд, и он, положив в карман сотовый, протянул ей руку, помогая встать.

— Думайте об этом так, Мэри, — сказал Пол, когда она поднялась, — хорошо, что вас здесь не было, когда они вломились сюда. Вы целы, и я этому рад, — негромко заключил Пол.

Мэри, Пол и Джуди, прибежавшая по первому зову, стояли с полицейским Делоуренсом Рафтером в разгромленной приемной. Рафтер уже извлек из кармана служебный блокнот:

— Итак, мисс Динунцио, расскажите, что здесь произошло.

— Кто это сделал и почему, я не знаю. Думаю, что взломщиков интересовал лишь мой кабинет, потому что только его они и разграбили, забрав папку с делом и мой ноутбук. Кроме того, переговорной тоже пользовалась только я.

— Минуточку. — Рафтер поднял перед собой карандаш. — Но ведь стол секретарши также ограблен и, кроме того, из офиса взяты наличные.

— Ладно, хорошо. — Мэри напомнила себе, что спешить с выводами не следует. — Поначалу я подумала, что все это — дело рук Тома-ПМС, он часто звонил в наш офис.

— Кого-кого? — переспросил Рафтер, а Пол по-профессорски приподнял бровь.

Мэри решила, что после всего случившегося вряд ли еще когда-нибудь увидит Пола.

— Его зовут Том Котт. Это психопат, который позавчера грозился убить меня.

— Грозился убить вас? — недоверчиво переспросил Рафтер, и Мэри увидела, как глаза Пола округлились под очками.

— Честно говоря, — вмешалась Джуди, — я не думаю, что это работа Тома-ПМС. Конечно, он угрожал Мэри, но такое надо же спланировать. Тем более что к этому, похоже, причастен и новый охранник. Кроме того, нам нечем объяснить интерес Тома-ПМС к документам по делу Брандолини.

— Согласна, — сказала Мэри, обращаясь к полицейскому.

— К тому же психопатов, которые нас ненавидят, не так уж и мало, — прибавила Джуди.

— Ясно. — Рафтер записал что-то в блокнот.

Мэри страх как хотелось посмотреть, что именно. Скорее всего: «У этих телок не все дома».

— Но, послушайте, — продолжала Мэри, — в последнее время я заметила, что меня вроде бы преследует черная «эскалада». Впервые я увидела ее у дома своих родителей, когда приезжала к ним обедать, потом около моего дома.

— Вы серьезно? — Лоб Рафтера под лакированным козырьком фуражки пошел морщинами.

— Конечно! И еще я выяснила, что мужчина, похожий на водителя, приходил в дом человека, документы по делу которого украдены. Я думаю, что сегодняшнее ограбление связано с делом, над которым я работаю, — делом Амадео Брандолини. Именно эти документы и лежали в пропавшей папке. Кроме того, ко мне сегодня приходил журналист Джим Макинтайр и тоже расспрашивал меня об Амадео.

Мэри встретилась глазами с Джуди. Может, журналист-то и причастен к этой истории? И она решила позвонить дядюшке Джо, выяснить, не наврал ли ей Мак.

Рафтер смотрел на нее с искренней озабоченностью.

— Мисс Динунцио, если у вас имеются причины полагать, что за вами следят, сам я этому делу дать ход не могу. Вам необходимо официально подать заявление. Существуют же правила. Ладно, вы сказали, что в ящике у секретаря хранилось около ста долларов. А какова ценность украденной папки?

— Для меня эта папка была бесценной, — воскликнула Мэри. — В ней находился бумажник, фотографии, рисунки.

— Сколько денег лежало в бумажнике?

— В нем не было денег.

Рафтер что-то пометил в блокноте.

— Вы сказали — рисунки. Что это были за рисунки? Произведения искусства?

— Нет. — Мэри лихорадочно соображала, что к этому добавить. Какая нелепость!

— Стало быть, никакой ценности рисунки не представляли.

— Наверное, нет, — принужденно ответила Мэри, хотя была не согласна с этим.

Рафтер захлопнул блокнот:

— Ладно, пожалуй, это все. Мы займемся охранником, прочешем квартал в поисках свидетелей. На вашем месте, мисс Динунцио, я бы подал заявление о преследовании, а потом всерьез подумал бы об отпуске.

Мэри фыркнула:

— Об отпуске? Отпуск — это последнее, что мне сейчас нужно. Дело, которым я занимаюсь, обрастает подробностями, становится по-настоящему интересным.

— Сейчас вам лучше на время покинуть город. Официально я этого рекомендовать не вправе, считайте это дружеским советом. Поезжайте куда-нибудь. — Рафтер сунул блокнот в задний карман брюк. — Дайте мне знать, если выяснится что-то еще.

Он направился к лифту, и, когда двери лифта за ним закрылись, Мэри, встретившись глазами с Полом, вздохнула.

— Ну что же, профессор, — сказала она, — наверное, вам лучше выбираться отсюда. Для первого свидания впечатлений более чем достаточно.

— Мне было интересно, — с улыбкой ответил Пол. — Но ведь мы с вами так и не поужинали. Могу я пригласить вас еще раз?

Мэри покраснела: он ее удивил.

— Конечно.

Она хотела проводить его до лифта, но тут в приемной зазвонил телефон. Мэри взглянула на Джуди. Они оставили Бенни на автоответчике срочное сообщение, поэтому уже знали, кто звонит. Вот сейчас им придется по-настоящему жарко.

Пол уже давно ушел, а Мэри только заканчивала рассказывать Бенни о том, что произошло:

— Мне очень жаль, Бенни. Приемная выглядит так, точно…

— Ты спятила, Динунцио? Да наплевать мне на приемную! — Начальница кричала так громко, что Мэри пришлось отвести трубку от уха. — Меня волнуешь ты и Кэриер! И то, что происходит вокруг вас, мне не нравится! Динунцио, мне нужно, чтобы ты была в безопасности, а вернуться, пока не закончится процесс, я не могу. Ты должна принять меры для собственной защиты. Во-первых, с незнакомыми не болтай и вообще помалкивай.

Относится ли это к мужчинам, с которыми она ходит на свидания, и к журналистам из больших газет?

— Во-вторых, ты должна уехать из города.

— Коп сказал то же самое, но у меня столько работы…

— Никакая работа не может быть важнее безопасности. Убирайся из города! Дуй в отпуск и сиди тихо, пока я не вернусь и не займусь всем этим сама.

И тут у Мэри появилась новая мысль. Мысль о том, куда ей убраться из города.

Форт Мизула, замысловатое сооружение из неяркого красного кирпича с черепичной крышей, стоял на самом краю заповедника, примыкавшего к городу Мизула, штат Монтана. Мэри окинула взглядом окружающий пейзаж — замечательный. Слева возносились к небу Сапфировые горы, покрытые зеленым, казалось, светившимся на солнце лесом. Справа раскинулся хребет Биттеррут, острые пики которого словно прокалывали бескрайнее небо. Из лесистых долин тянуло холодным ветерком, свежим и чистым. Bella vista, подумала Мэри, поняв, что это название вовсе не было красивыми словами правительственных пропагандистов. Хорошо, что она все же решилась прилететь сюда.

Мэри подошла к парадной двери и приостановилась под развевавшемся на ветру американским флагом, на миг почувствовав себя школьницей на экскурсии. То, что она оказалась здесь, что ходит по земле, по которой ходил Амадео, видит то, что видел он, сильно взволновало ее. Наконец она вошла в музей и, оказавшись в вестибюле, постояла немного, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку.

Музей был совсем маленьким, и ни одной живой души в нем не было видно. Столик билетерши стоял при входе, но так как самой билетерши не наблюдалось, Мэри опустила пять долларов в корзиночку для пожертвований. Сразу за столиком был лоток с сувенирами, заваленный футболками с надписью «Мизула», календарями с видами штата Монтана и чем-то малопонятным с названием «Мыло из лосиной слюны». Мэри прошла мимо лотка в комнату, на двери которой черными трафаретными буквами было выведено: «ЭКСПОНАТЫ». По стенам здесь были развешаны щиты с черно-белыми лагерными фотографиями.

Мэри подошла к первому щиту, перешла ко второму, третьему. Она вглядывалась в зернистые снимки, надеясь найти среди интернированных Амадео, но ни на одном из них его не было. И Мэри, проведя там целый час, решила все же поискать кого-нибудь из сотрудников музея. Она вышла из комнаты. Билетерша, с тонкими седыми волосами в длинном джинсовом платье, к счастью, вернулась на свой пост и теперь с интересом смотрела на Мэри.

— Вам понравилось? — любезно спросила она.

— Да, спасибо, но у меня есть вопрос. Я исследую обстоятельства жизни одного интернированного. Он здесь покончил с собой, и мне хотелось бы узнать, где его похоронили.

— О господи, — билетерша покраснела, — даже и не знаю, что вам ответить. Здесь хоронили только офицеров форта. Хотя, постойте, есть у нас один человек, помогает нам, когда починить что-нибудь требуется, может, он что-то и знает. Правда, пограничником он не был, он работал в лагерном гараже.

— Вот как? — Мэри не удалось скрыть удивления. Спрашивать: «И он еще жив?» — было как-то неудобно. — А почему вы говорите о пограничниках?

— Во время войны лагерем управляла Иммиграционная служба, так что формально охрану осуществляли пограничные войска. Мистер Мильтон был механиком, но он может знать ответ на ваш вопрос. Пойдемте-ка поищем его.

— Не часто встречаются люди, которые интересуются нашим лагерем, — улыбаясь, сказал мистер Мильтон, стоя с Мэри у сувенирного лотка. Одет он был в просторные брюки и красную рубашку. Мэри он сразу понравился.

— Я очень рада знакомству с вами, — сказала она. Мозолистая ладонь мистера Мильтона была прохладна и суха, а рукопожатие крепким. — Меня интересует один итальянец, интернированный, из Филадельфии. Его звали Амадео Брандолини.

— Хм. — Мильтон помолчал, постукивая узловатым пальцем по сухим губам. — Нет, не помню такого.

— К несчастью, он покончил с собой, — уточнила Мэри.

— Покончил с собой! — Мильтон даже вздрогнул, но тут же кивнул. — Вот теперь вспомнил. Не его самого, эту историю. Она тут наделала много шума.

— Я хотела бы увидеть его могилу, если можно. Думаю, его должны были похоронить на католическом кладбище. Есть в Мизуле католическое кладбище?

— Есть, — ответил Мильтон. — Рядом с Тернер-роуд.

Он помолчал, потом сказал:

— Знаете, а я это самоубийство хорошо помню. Знаю, как он покончил с собой и где. Если хотите, я покажу вам это место.

У Мэри заколотилось сердце:

— А когда вы сможете?

— Да когда захотите. В жизни пенсионера, дорогая моя, тоже есть приятные стороны.

— А что, если сейчас?

Мильтон улыбнулся.

Мэри нашла на заполненной машинами автостоянке свободное место, вылезла из прокатной «тойоты» и огляделась вокруг, ощущая разочарование. От лагеря они доехали сюда по Резерв-стрит всего за десять минут, однако и Сапфировые горы, и Биттеррут исчезли, заслоненные магазинами и «Макдоналдсами». Мимо стоянки проносились машины, нагруженные сумками покупатели волокли за собой к пикапам детей. Мэри никак не могла понять, какая связь может существовать между этим оживленным торговым центром и самоубийством Амадео.

— Вот это то самое место и есть, — сказал, выбираясь из машины, Мильтон. Он прислонился к капоту. — Старая Маллэн-роуд. Всю эту землю занимали поля сахарной свеклы. — Мильтон обвел вокруг рукой, его рубашка, развевавшаяся на ветру, походила на красный парус.

— И все это были свекольные поля? — Мэри скептически оглядывалась по сторонам, ей с трудом удавалось представить себе это место таким, каким оно было прежде.

— Поля сахарной свеклы тянулись на двадцать миль. — Мильтон прищурился от яркого солнца. — Война оставила сахарные компании без рабочих рук, вот и использовали итальянцев. Они работали на полях, ну и в городе тоже. Работа была им по душе. Японцам — тем приходилось труднее. Местным не нравилось, что они работают в городе. Но тут нас винить, по правде-то, и не за что. Ненормальное было времечко.

— Конечно. — Мэри не хотелось никого судить. — В войну у людей один страх в голове. Мы же всего лишь люди.

— Что правда, то правда. — Мильтон взглянул на нее и улыбнулся. — Хотя понимают это не многие.

— Ну, я, например, только в свекле совсем ничего не смыслю.

Мильтон прищелкнул узловатыми пальцами:

— Видите? Вы все время пошутить норовите. Это потому, что вы итальянка. И они такие же были. Веселые ребята. За это их все и любили.

И от стереотипов временами бывает польза.

— Значит, здесь находилось свекольное поле. А скажите…

— Вы все время говорите «свекольное поле». А это было поле сахарной свеклы.

— Поправка принимается. — Все-таки про Монтану она ничего толком не знает. — Сахарной свеклы.

— Вы ее когда-нибудь видели, сахарную свеклу-то? Она смахивает на толстую морковку, только белую.

— А на вкус она какая?

— На вкус? Сахарную свеклу не едят, городская вы девушка. Из сахарной свеклы делают сахар. Режут ее на куски, выдавливают из них сок. А уж из сока получают сахар. Вот во время войны интернированные как раз этим и занимались. Пограничная охрана привозила их сюда утром на двойке с половинкой, а вечером забирала.

— А что такое «двойка с половинкой»?

— Грузовик на две с половиной тонны. Сэм грузовик водил. Тот еще тугодум был. Умер пять лет назад. Сердце.

Еще один призрак. По дороге сюда Мильтон много рассказал ей и о людях, которых он знал когда-то, и о их смерти.

— Отсюда уходили вон туда деревья, — указал Мильтон в сторону Костко. — Итальянцы под ними обычно обедали. Одно дерево было больше других — дуб. Тот парень, о котором вы спрашиваете, — он на нем и повесился.

Мэри не знала, что Амадео покончил с собой именно таким способом. Она взглянула в направлении Костко, прикрыв ладонью глаза от солнца.

— Но как же он повесился, если вокруг были люди?

— Людей-то как раз в тот день и не было. Бригада тогда работала маленькая — только он да еще один малый, дружок его. Дружок во время обеденного перерыва задремал, а когда проснулся, Брандолини уже удавился.

— А кто он был, этот дружок?

— Не знаю.

Мэри все-таки не понимала, как такое могло случиться.

— Постойте, Амадео залез на дерево, повесился, и охрана его не остановила?

— Там, где работали итальянцы, охрана не требовалась. Да и куда им податься-то было? Кругом же одни поля, сахарная свекла. Те, которые работали в городе, сами возвращались на ночь в лагерь, вот как люди домой с работы приходят. А тех, что работали в полях, мы забирали в конце дня. Сэм же и забирал.

— Я все-таки не понимаю, почему Амадео покончил с собой именно здесь. Почему не в лагере?

— В лагере ему бы помешали. Интернированные спали по сто человек в одном бараке. Уединиться было трудно.

— Но как же он это сделал? Где взял веревку?

— Ну, веревка-то в кузове грузовика всегда найдется.

— А когда в лагере узнали, что он покончил с собой?

— Только когда Сэм его привез.

— И Амадео полдня пролежал здесь мертвым? — Мэри проняла дрожь.

— Вы, случаем, не родственница мистера Брандолини?

— Нет. Поверенная фонда его наследуемого имущества. Кто может знать имя того второго интернированного?

Мильтон покачал головой:

— Я думаю, никого, кто мог бы его знать, уже не осталось. Берт, наверное, мог знать — он один из интернированных, — да только он в Италию погостить уехал. Может, директор форта что-нибудь знает. У него же на втором этаже архив.

— Архив? — Мэри насторожилась.

— Вы порасспрашивайте директора, — предложил Мильтон. — Ну как, все увидели?

— Да. Могу я в качестве благодарности угостить вас гамбургером?

— Конечно, только добавьте к нему ванильный коктейль.

— Договорились.

Мильтон нырнул в машину, а Мэри постояла еще с минуту, обдуваемая ветерком, представляя себе большой старый дуб. Кто-то будто просил ее побольше выяснить о самоубийстве Амадео. И Мэри гадала, ее ли это внутренний голос или душа Амадео говорит с ней.

Но она во что бы то ни стало выяснит все.

В тот же день, немного позже, Мэри поехала на кладбище. По бокам от кладбищенских ворот стояли каменные столбы с вытесанными словами: «Св. Мария». Она въехала в ворота и повернула направо, на дорожку из черного гравия, вдоль которой росли высокие, раскидистые деревья, такие старые, что их массивные кроны образовывали сверху полог из листвы. Мэри окинула взглядом кладбище — небольшое, скромное. Среди ухоженной травы ровные ряды темных аккуратных надгробий. Мэри поискала глазами контору — не увидела, но заметила вдали белый обшарпанный пикап. Мэри подъехала к нему и вышла из своей «тойоты». Пожилой рабочий грузил в кузов пикапа газонокосилку. Увидев Мэри, он улыбнулся.

— Простите, — сказала она, — я ищу могилу итальянского интернированного из форта Мизула. К кому я могу обратиться?

— Контора через улицу, — ответил рабочий. — Да вам туда не надо. Я знаю, где хоронили этих ребят. Двадцать пять лет здесь работаю.

— А не знаете, есть ли среди них человек по имени Амадео Брандолини?

Вместо ответа старик показал ей, куда идти.

Мэри, сцепив руки перед собой, стояла у могил четырех интернированных. У каждого по бронзовой табличке, надгробий они не получили. На табличках вырезано имя и, чуть левее, изображение молитвенно сложенных рук. ДЖУЗЕППЕ МАРЧЕЗЕ, АУРЕЛИО МАРИАНИ, ДЖУЗЕППЕ МАРАЦЦО…

АМАДЕО БРАНДОЛИНИ

РОДИЛСЯ В АСКОЛИ-ПИЧЕНО, ИТАЛИЯ

1903–1942

Мэри испытывала боль. Может, не стоило ей сюда приезжать? Может, ей станет от этого только хуже? Она опустилась на колени, провела пальцами по вырезанным буквам: БРАНДОЛИНИ. Странно. Буквы оказались теплыми. Но ведь табличка в тени, разве не так?

Она посмотрела наверх. Высокое, с густой листвой дерево заслоняло этот маленький мемориал, окутывая его прохладной тенью, от неба. Мэри тронула другую табличку, соседнюю. Холодная, несомненно холодная, хотя находится совсем близко. Она снова коснулась фамилии Амадео. Теплая. Мэри отпрянула, начала подниматься на ноги. И тут услышала тихий голос.

— Да? — обернулась она, решив, что к ней незаметно подошел рабочий.

Никого. За ее спиной никого не оказалось.

Так. Что происходит? Она прислушалась, склонив голову набок, однако услышала только ритмичный плеск брызгалок, поливающих траву. Наверное, в них все дело. Мэри снова прислушалась, сердце ее ухало в груди.

«Нет, — различила она за мягким шуршанием налетающего с Биттеррут ветерка отчетливо прозвучавшее слово. — Нет».

Мэри постояла, пытаясь решить, сошла ли она с ума, или это из-за перелета, или она успела превратиться в Мэри-ПМС. Или все же она слышала голос? Потому что третья ее страшная тайна, к которой она относилась с иронией и которой до этой минуты всерьез не воспринимала, была такова: Мэри верила в духов. Да и как же в них не верить и быть католичкой? С самого детства ты просишь милости у Святого Духа, изучаешь жития святых и сотворенные ими чудеса. Так что ничего по-настоящему невероятного в том, что теперь с тобой заговорил дух, нет, правильно? Дух Амадео.

«Нет», — повторил он.

Страшно Мэри не было, нисколько. Ей не хотелось ни завопить, ни удариться в бегство.

Ей хотелось лишь одного — узнать правду.

Вернувшись в мотель «Два дерева», Мэри подошла к стойке администратора. Девушка подняла на нее вопросительный взгляд, ее волосы, собранные в хвостик и стянутые белой резинкой, слегка качнулись.

— Простите, мне факс не приходил? Я остановилась в номере 217, — спросила Мэри.

— Сейчас взгляну. — Девушка скрылась за внутренней дверью и минуту спустя вернулась, улыбаясь, с крафтовым конвертом в руке. — Вот, пожалуйста.

— Свидетельство о смерти! — радостно воскликнула Мэри.

Девушка отпрянула, но Мэри не стала ей ничего объяснять. Этим утром по дороге в форт она заглянула в муниципалитет и попросила найти для нее свидетельство о смерти Амадео.

Поблагодарив девушку, Мэри поднялась в свой номер и вскрыла конверт.

Документ состоял из двух частей, все графы были заполнены от руки. В верхней части писали очень аккуратно. Имя скончавшегося: Амадео Брандолини. Псевдоним: Отсутствует. Возраст: 39 лет. Дата рождения: 30 августа 1903 года. Дата смерти: 17 июля 1942 года. Семейное положение: Вдовец. Род занятий: Неизвестно. Служба в вооруженных силах: Не пригоден. Место жительства: Форт Мизула, лагерь для интернированных. Раса: Европеоидная. Национальность: Итальянец.

В нижней части графы заполнял кто-то другой — почерк почти нечитабелен, скорее всего, коронер, имя которого Мэри разобрать не смогла. Причина смерти: Асфиксия, как следствие несчастного случая. Время смерти: 19.18. Место смерти: Городская больница Мизулы. Последнее Мэри перечитала еще раз. Время и место смерти никак не согласовывалось с тем, что рассказал ей мистер Мильтон. Предполагалось, что Амадео повесился во время обеда и до вечера пролежал в поле — мертвым.

Мэри присела на краешек кровати и позвонила в телефонную справочную Мизулы, чтобы выяснить домашний номер Мильтона. А услышав в трубке его мягкий голос, сказала:

— Мистер Мильтон, простите, что беспокою вас.

— Ну что вы, дорогая. Мне очень понравился наш с вами ланч.

— Мне тоже. Я звоню потому, что получила копию свидетельства о смерти Амадео и тут сказано, что умер он после семи вечера. Как по-вашему, что это может означать?

— А, понятно… Я ведь вам только часть правды рассказал.

— Почему? — удивилась Мэри.

— Расстраивать вас не хотел. — Мильтон помолчал. — Ну, в общем, этот Брандолини умер не сразу. Когда Сэм приехал за ним, он был без сознания, но еще жив, а умер он в больнице.

— Так что же случилось?

Мильтон снова помолчал, потом сказал:

— Да понимаете, веревка, на которой он повесился, она не выдержала. Порвалась.

Мэри поежилась, но старалась говорить спокойно:

— Ведь он весил всего сто пятьдесят пять фунтов. — Вес был указан в регистрационной книжке Амадео, и Мэри его запомнила. — Что же это была за веревка? Просто бечевка?

— Да нет. Веревка-то была крепкая. Беда в том, что он связал два ее куска. Оба были недостаточно длинными. Ну вот, по узлу-то она и порвалась.

О нет. У Мэри свело живот.

— Мэри, как вы?

— Хорошо, спасибо. Больше ничего об этом не помните?

— Нет, дорогая. Это все. Мне очень жаль вашего клиента.

— Спасибо вам большое, — сказала Мэри и положила трубку.

С минуту она просидела на краешке кровати. За окном в мелких волнах реки Кларк-Форк поблескивало солнце. Мальчик в полосатой рубашке и резиновом комбинезоне удил в реке рыбу, за ним стоял его отец. Мэри смотрела на них, думая о своем.

Она пыталась представить себе день смерти Амадео. Представить, как рвется привязанная к ветке веревка. Как Амадео падает на землю. Веревка могла перервать в шее Амадео сонную артерию и другие кровеносные сосуды, и несколько часов он умирал от внутреннего кровотечения. Мэри вздохнула, ощутив вдруг желание прилечь.

Но тут она услышала радостный крик снаружи и выглянула в окно. Удочка мальчика согнулась вдвое, он крутил катушку, вытягивая что-то из реки. Отец придерживал его крепкой рукой. И в следующий миг из воды выпрыгнула в воздух рыба.

Мэри смотрела на них как зачарованная. Мальчик лихорадочно крутил ручку, рыба снова выпрыгнула из воды, задергалась. Потом это повторилось еще раз, мальчик и рыба словно сошлись в схватке не на жизнь, а на смерть, и в конце концов мальчик победил: подвел рыбу близко к берегу — так близко, что отец подхватил ее сачком. Мальчик запрыгал от радости, отец обнял его, потом достал из сачка рыбу, и они выпустили ее обратно в реку.

Мэри и не знала, что рыбы так сильны. Видимо, крючок мальчик привязал к леске очень надежно, узел выдержал рывки рыбы, да и леска оказалась крепкой. Мэри задумалась. И если бы рыбак связал две веревки, узел бы не порвался.

А что сказал по телефону мистер Мильтон? «Беда в том, что он связал два куска веревки. Ну вот, по узлу-то она и порвалась».

Мэри даже затрясло от волнения. Амадео был по профессии рыбаком и узлы вязать наверняка умел. Значит, узел завязывал не Амадео. Кто-то другой. А в тот день на свекольном поле, кроме Амадео, находился только один человек. Его друг.

И Мэри протянула руку к телефону.