Прошла неделя с тех пор, как мальчики открыли дорогу в Страну Бобров. Теперь они ходили сюда чуть ли не каждый день. Их поражало, как много работы могут бобры проделать от заката до рассвета. Бобры, похоже, думали о приближающейся зиме. В миг, когда спускались сумерки, черношерстный патриарх колонии выбирался из хатки. Над водой появлялась его голова, и он медленно и бесшумно обходил, то есть оплывал, свои владения, держась у самого берега пруда; без сомнения, он проверял, не угрожает ли колонии какой-нибудь враг. Ка к-то вечером вожак не заметил мальчиков, которые сидели на корточках за молодой порослью тсуги у берега. Не увидав, не услыхав и не почуяв никакой угрозы, вожак, которого Уилл окрестил «Дедом», вскарабкался на округлый валун в центре пруда – видимо, это был знак, что все спокойно. Десятка два бобров появились на поверхности и тут же разделились на группы, или, лучше сказать, бригады. Дед явно считал, что его возраст и опыт дают ему право на несложные обязанности караульного – все время, что мальчики наблюдали, он недвижимо восседал на макушке валуна. Под его неусыпным присмотром подданные работали с поистине отчаянной скоростью. Не менее дюжины бобров колонной проследовали в лес к осиновой роще в паре сотен футов от берега. Каждый из них сам выбирал себе дерево – и начиналась ночная работа. Мохнатый лесоруб вставал на задние лапы, а передними крепко обхватывал ствол; быстро, так, что только щепки летели, бобры принимались подгрызать осины, словно во рту у них работали какие-нибудь лесопильные механизмы. Так они трудились около часа. Наконец бобер, выбравший самую тонкую, дюйма в четыре в поперечнике осинку, ударил хвостом по земле, отхватил еще несколько щепок и кинулся в подлесок. Дерево затрещало, зашаталось и с шумом рухнуло. Остальные работники по сигналу товарища тоже укрылись в подлеске и не выходили минут пять после того, как осина упала. Они, несомненно, опасались, что шум упавшего дерева привлечет кого-нибудь из их врагов. Наконец они стали выбираться из зарослей, а первый, вернувшись к упавшей осине, принялся отгрызать ветки и разделять ствол на небольшие бревнышки, которые можно было бы оттащить к «продуктовой» поленнице.

Все это время вторая бригада усердно трудилась на другом берегу озера, удлиняя канал. Осины, росшие когда-то вдоль канала, были свалены еще в прошлом год у, но футах в трехстах от берега была еще одна роща. Бобр-вожак, по всей видимости, счел, что проще прокопать туда канал, чем таскать бревна через кусты. Теперь его подданные «со всех лап» удлиняли канал – ровно, как по линейке, пять футов в ширину и три в глубину. Бобры-работники по очереди ныряли, передними лапками поднимая на поверхность глины не меньше, чем поместилось бы на лопате землекопа; мало этого, такой же ком каждый бобер прижимал к животу плоским мускулистым хвостом. Животные казались довольно неуклюжими, но следующим утром мальчики были поражены тем, как удлинился канал и сколько деревьев было повалено. Этим вечером они наблюдали за бобрами около часа, а потом стали тихонько выбираться из своего укрытия, чтобы идти в лагерь. Но как осторожно они ни двигались, бдительный Дед со своего командного пункта заметил их. Два громких удара хвостом по воде – и в один миг все бобры скрылись в озере и не возвращались, пока Дед не убедился, что соглядатаи убрались окончательно.

Следующим утром мальчики вновь отправились на разведку. За короткие две недели в лесах Уилл под руководством Джо научился правилам лесной жизни и многое узнал. Жизнь на свежем воздухе, утренние купания в холодной воде и постоянная работа добавили ему мышц, силы и крепости. Он чувствовал, что ничего не боится и может все, – и любой из нас чувствовал бы то же самое, если бы мы решились жить на природе, а не запирались в домах. Отправляясь в походы, мальчики больше не брали с собой никаких припасов, потому что были теперь совершенно уверены, что в лесу всегда найдется пища для всякого, кто знает, где и как ее отыскать. Конечно, особенно силен в «гастрономической ботанике» был Джо. Он показал Уиллу множество растений, так сказать, «блюд на особый случай», которые нашим предкам в их суровые времена были отлично известны и которые их потомки позабыли за ненадобностью в наши тучные дни. Одним из первых в меню стало растение, обнаруженное на берегах бобрового пруда. Там и тут воду закрывала поросль крупных ярко-зеленых листьев водяного картофеля, как называли его лет двести назад, или стрелолиста.

Джо и Уилл ногами раскапывали ил под его листьями, и несколько клубней размером с куриное яйцо сами всплывали на поверхность. Сырыми они горчили, но сваренными напоминали батат. Это внесло приятное разнообразие в рыбно-ягодную диету, на которой мальчики сидели все это время. Джо открыл глаза Уиллу и на дикие бобы – они же земляные орехи, или дикий арахис, – там и тут росшие на полянах. Уилл, конечно, прекрасно знал это вьющееся растение с красивыми и душистыми пурпурно-коричневыми цветами. Но Джо цветы нимало не интересовали. Ухватив растение у корней, он вытянул целое ожерелье из трех или четырех десятков клубней, и некоторые из них тоже были размером с куриное яйцо. Сварив их, мальчики нашли, что вкусом они напоминают каштаны. Тут же, на бобровом пруду, Уилл наловчился нырять за корнями желтой водяной лилии, или кубышки. Сырыми они были сладковатыми и клейкими на вкус, а испеченные Джо в золе – становились легкими и пористыми. А вот последний из кореньев, который узнал Джо, едва не поссорил мальчиков. Как-то теплым погожим вечером они бродили по склонам Черной горы в поисках чего-нибудь новенького, что можно было бы увидеть, услыхать, понюхать или попробовать на вкус. Вдруг в сырой низинке Джо остановился и выкопал с полдюжины каких-то клубней, оказавшихся индейской репой.

– Тысячу раз видел эту штуку, с детства ее знаю, – сказал Уилл. – Не думал, что от нее есть какой-нибудь толк.

– Лучшее растение в лесу! – фыркнул Джо. – Из него делают индейский хлеб.

Не успел Джо остановить товарища, как тот откусил огромный кусок от самого большого корня.

– Выплюнь, выплюнь! – закричал Джо. – Плохо для рта! Жжется!

– Да нет, вроде бы ничего особенного не чувствую, – удивленно ответил Уилл, тем не менее послушно выплюнув полупрожеванный кусок.

– Через минуту почувствуешь, – мрачно пообещал Джо.

Не прошло и минуты, как Уилл почувствовал.

– О… Ой! Ай! Уууу! Спасите!

Больше всего это напоминало смесь из толченого стекла и серной кислоты. Вода ничуть не помогала, и Уилл буквально сходил с ума от разъедающего рот жжения. Увы, даже Джо не знал никакого средства облегчить мучения.

– Скоро пройдет, – вот и все, что он мог сказать.

Но прошло не меньше часа, прежде чем ноющая, раздирающая и жгущая рот, язык и нёбо Уилла боль прошла. Как известно, только черный медведь может безнаказанно есть индейскую репу сырой.

– Можешь взять себе мою долю, – сердито сказал Уилл. – А я лично предпочту живых шершней и ядовитый плющ.

Вечером, впрочем, Уилл изменил свое мнение. Джо часа два отваривал клубни, а потом запек их; есть их надо было осторожно, выбирая только совсем мягкие куски, потому что там, где клубни остались жестковатыми, они сохраняли отчасти и свою едкость. В конце концов Джо удалось уговорить Уилла отведать мучнистой массы. Она больше всего напоминала печеные каштаны, и Уилл раз за разом просил добавки, пока все не было съедено без остатка.

На следующий день, когда, как всякие порядочные лесные жители, мальчики бродили в поисках пищи, они услышали раздающееся из густого молодого ельника кудахтанье. Джо замер.

– Тихо! – прошептал он, подталкивая товарища назад. – Будет хорошая еда!

Он срезал кремневым ножом с ближайшего кедра тонкую полоску коры фута в четыре и быстро свил из нее шнурок. Завязал на одном конце удавку, длинный скользящий узел, который никогда не заедает и не выскальзывает и который затягивается при малейшем усилии. Второй конец он привязал к жердине футов восьми в длину – ее он сделал из ствола молодого клена – и вернулся с этим снарядом к ельник у.

– Кого удить собрался? – шепотом поинтересовался Уилл.

– Рыб-сосунов! – ехидно шепнул в ответ Джо, исчезая в елках.

Когда Уилл догнал товарища, тот стоял подле дерева, на нижних ветвях которого сидело с полдюжины больших черно-серых птиц с полосками красноватой голой кожи над каждым глазом. Уилл сразу же их распознал: канадская дикуша. От воротничкового рябчика, или гривистой куропатки, она отличается черными, а не коричневыми пятнами в расцветке оперения. Когда мальчики подобрались вплотную, птицы, вместо того чтобы с громким хлопаньем крыльев взлететь (ка к сделали бы нормальные куропатки), принялись переступать вправо-влево по веткам, поднимая крылья и дергая головами, будто танцуя. Джо медленно и осторожно поднес петлю к одной из птиц, и глупая дикуша… сама сунула голову в петлю! Петля затянулась. Индеец быстрым движением сдернул птицу с ветки и передал ее Уиллу, который свернул добыче голову и вытащил ее из петли. Точно таким же образом Джо одну за другой поймал всех птиц – важно было только каждый раз ловить ту, что сидела ниже всех.

– Самая крутая рыбалка, что я видал, – сказал Уилл, связывая тушки дикуш попарно за лапки. – Вот же дуры-то.

– Так их и зовут, – отвечал Джо. Уже позже он рассказал, что и у индейцев, и у белых лесорубов дикуши зовутся «птица-дура». Еще Джо рассказал, что, заметив собаку, дикуши немедленно взлетают, а их более благоразумные родичи дождутся, пока пес не замолчит.

На следующем пригорке ребят ждало еще одно открытие. На коре клена рос большой гриб – казалось, дерево высунуло большой малиновый язык.

– Грибной бифштекс, – сообщил Уилл, отламывая гриб. – Пожарим вместе с птицами.

Джо подозрительно понюхал находку. Действительно, когда гриб оторвали от коры, он стал очень похож на бифштекс с кровью, да и розовые капли, падающие с места, которым гриб крепился к дерев у, были точь-в-точь как мясной сок.

– Плохой гриб, – решил Джо.

– Самый что ни на есть хороший. И вон те тоже, – Уилл нагнулся и сорвал разом пригоршню сухих грибов с серовато-зелеными шляпками. Это были зеленые сыроежки, одни из самых вкусных лесных грибов. Уилл сунул один себе в рот, но ему пришлось прожевать несколько штук, прежде чем Джо согласился попробовать. Убедившись, что это вкусно, Джо принялся рыскать в поисках грибов. Увы, Уилл не догадался предупредить друга, что не все грибы одинаково полезны, а Джо решил, что всякий гриб по вкусу так же хорош, что и отведанный им. И эта ошибка едва не стоила ему жизни. Всего через четверть часа Уилл увидал, что индеец запихивает в рот последний кусок молочно-белого гриба.

– Ты где это взял? – встревоженно спросил он.

Вместо ответа Джо ткнул пальцем во второй такой же гриб у себя под ногами.

– Вкусно, – с набитым ртом сказал он. – Попробуй. Дрожащими руками Уилл сорвал гриб. У гриба была широкая и плоская белоснежная шляпка с белыми же пластинками, а чуть ниже основания шляпки гриб украшала похожая на вуаль бахрома. К низу ножка расширялась, вырастая из плотного мешочка. Вуаль и мешочек были несомненными признаками одного из тех двух грибов, которые грозят почти неминуемой смертью отважившемуся их съесть.

– Ты точно съел именно такой? – надеясь на чудо, уточнил Уилл.

Джо кивнул. А Уилл побледнел не хуже гриба.

– Джо, бегом к воде, быстро! – закричал он. – Это сам ангел смерти, и если он задержится у тебя в желудке больше чем на пару минут, ты покойник!

– Вкус хороший, запах хороший, приятно есть! – возразил Джо.

– Дурак, не спорь! Время же уходит! – чуть не плача, заорал на него Уилл. – Я виноват, надо было тебе про него рассказать, но я же привык, что ты в лесу все знаешь, вот и забыл! Да бегом же!

До ручья было долгих две мили, и мальчики пробежали их в молчании, экономя дыхание.

– Я себя нормально чувствую, – сообщил Джо наконец.

– Ничего не значит, – задыхаясь, ответил Уилл. – Будешь чувствовать себя нормально… часов двенадцать. Потом умрешь.

– Хммм, – все, что ответил Джо на эту «утешительную» новость.

Прыжками мчась со склона, Уилл заметил на лужайке красные пятна.

– Стоп! Можно к воде не спешить! – крикнул он, разглядев, что пятна – это красные грибные шляпки. Сорвав три или четыре штуки, он сунул грибы в руки Джо.

– Вот, глотай. На вкус вроде твоей индейской репы, но тебе придется съесть все.

Джо проглотил первый гриб, и в его глазах показались удивление и возмущение. Он схватился за живот.

– Как пчелу проглотил, – выдохнул он.

– Ешь еще, – приказал Уилл. – Надо. Не то помрешь.

У Джо слезились глаза. Но он все-таки съел еще один гриб, а потом, подстегиваемый непрерывными угрозами неминуемой гибели, и еще парочку.

– Я… тошнит. Сильно тошнит. Плохо тошнит, – выдавил он. – Умираю.

– Все правильно, так и надо, – бессердечно отвечал Уилл, – а через минуту тошнить будет еще сильнее.

Так и случилось; и полминуты не прошло, а рвотная сыроежкаподтвердила свое гордое имя: Джо расстался со всем, что съел в этот день. Приступы были так сильны, что могло показаться, что мальчик вот-вот расстанется с какими-нибудь нужными внутренностями. Когда рвотные позывы наконец прекратились, Джо повалился навзничь, бледный, потный и совершенно опустошенный.

– Так тебе и надо, – нравоучительно сказал Уилл. – Это тебе, жадному поросенку, урок – не совать себе в рот все, что попадется в лесу. В дикобразах ты, конечно, знаток, но что касается грибов – учиться тебе еще и учиться.

У Джо не было сил отвечать. Вечером Уилл сварил пару дикуш, и Джо все-таки сумел удержать в желудке кусочек мяса и несколько глотков бульона. После ужина он долго сидел молча, размышляя.

– В другой раз, – заявил он наконец, – лучше дай мне умереть, только не заставляй есть эту красную гадость.

– Если когда-нибудь съешь гриб без моего разрешения, я так и сделаю, – мрачно ответил Уилл.