Михалыч не любил копить деньги. Из-за этого мама с ним частенько ссорилась.

— Пойми, — говорила она, — ну, заболеешь или мало что может случиться, а у тебя хоть шаром покати. Что заработаешь, то и истратишь. Хоть бы по десять рублей в месяц на всякий случай откладывал.

Михалыч с этим всегда соглашался — и не откладывал ни копейки. Но вот однажды земство выдало ему сто рублей наградных. Эти деньги мама тут же отобрала, купила на них выигрышный билет и заперла в шкаф.

Михалыч поворчал-поворчал и наконец смирился. Потом все мы про этот билет и забыли. И вдруг случилось чудо: билет выиграл, выиграл целых шестьсот рублей! Тут уж Михалыч пришёл в большое волнение. Он говорил, что эти деньги сами с неба свалились и прямо грех не истратить их на что-нибудь интересное. Мама протестовала. Михалыч настаивал. Наконец решено было выигрыш разделить пополам. Половину мама откладывала на какой-то «чёрный день», а половина поступала в руки Михалыча для бесконтрольной траты.

— Ну, брат, что мы на эти деньги купим? — говорил Михалыч, сидя в своём кабинете.

Я даже не мог себе представить — что можно купить на такую огромную сумму.

— А я знаю, — таинственно сказал Михалыч. — Я пока отвоёвывал у Самой нашу долю, давно уже решил. — Он помолчал, глядя на меня сияющими, совсем мальчишескими глазами, и вдруг сказал: — Мы купим на них мо-то-цик-лет! Ну как, одобряешь?

Вместо ответа я издал пронзительный ликующий крик и закружился в диком танце. Даже Михалыч не выдержал, встал с кресла и прошёлся по комнате, лукаво подмигивая и поводя усами, будто царь водяной из «Садко».

На шум прибежала мама взглянуть, не случилось ли что-нибудь, но, увидя, что мы просто танцуем, махнула рукой и ушла, затворив за собой поплотнее Дверь.

Когда танец восторга был закончен, мы сели рядышком около письменного стола, и Михалыч достал из ящика книжку. Называлась она «прейскурант». Это была, пожалуй, одна из самых интересных, самых лучших книг, которые я видел за всю мою жизнь. На толстой глянцевитой бумаге были изображены разные мотоциклеты.

Там были ещё и велосипеды, но на эти страницы мы не обратили внимания.

Нам предстояло решить важное дело: выбрать самый лучший из указанных в прейскуранте мотоциклетов и чтобы он стоил не дороже трёхсот рублей. Выбор машины затянулся до самой ночи. Мама несколько раз входила в кабинет, говоря, что мне давно пора спать, но мы просили в таком серьёзном вопросе нам не мешать.

Наконец мама рассердилась и пригласила на помощь тётку Дарью. Та, как всегда, не захотела слушать никаких доводов.

— Буду я с вами тут ещё канителиться! — сурово заявила она, забирая со стола и унося в кухню лампу.

— Это же просто возмутительно! — негодовал Михалыч. — В своём доме и нельзя ни над чем подумать.

— А не возмутительно никому не давать ночью покоя?.. — гневно отвечала мама. — Юра, сейчас же умываться и спать!

Так в этот вечер мы с Михалычем и не успели ничего решить. Но зато мы имели возможность вернуться к этому интереснейшему вопросу и на следующий день, и ещё через день.

Наконец выбор был сделан, машина намечена и в Москву в магазин послано заявление с просьбой выслать мотоциклет за таким-то номером. Деньги переводом. Всё, кажется, сделано, оставалось только ждать, когда прибудет сама машина.

Но ждать сложа руки нам было некогда, предстояла ещё уйма дел. Во-первых, мы сходили к портному, и там Михалыч заказал себе спортивную куртку и брюки, а у картузника — кепи.

Узнав об этом, мама только пожала плечами.

— Воображаю, — сказала она, — на кого ты, Алексей Михайлович, будешь похож со своим животом в спортивной курточке.

— Не в курточке, а в куртке, — поправил её Михалыч. — И потом, я не вижу тут ничего особенного. Не могу же я ездить на мотоциклете в шляпе и в пиджаке.

— По-моему, это вообще будет бесплатное представление для всего города, — недовольно ответила мама. — Впрочем, ты сразу же и весь мотоциклет раздавишь, и ездить будет не на чем.

— Перестань, пожалуйста, глупости говорить! — возмутился Михалыч. — В прейскуранте ясно сказано, что он рассчитан на пятнадцать пудов. Что ж, я слон, что ли, по-твоему?

— Делай как знаешь, — уклончиво ответила мама.

Подобные небольшие стычки Михалыча с мамой случались частенько.

— Нет, брат, об этих вещах с женщинами беседовать невозможно, — бодро говорил мне Михалыч. — Пойдём-ка лучше в кабинет, разберём систему зажигания да тормоза повторим.

И мы шли изучать руководство по устройству и работе мотоциклета. Михалыч читал его вслух; потом мы оба рассматривали какие-то картинки, чертежи.

Я не понимал ни одного слова, но делал вид, что отлично во всём разбираюсь. Боюсь, что и сам Михалыч понимал в этой путанице колесиков, гаек, поршней… немногим больше меня.

Иногда он переставал читать, закуривал и говорил:

— М-да, мудрено что-то. Ну, не беда. Это мудрено только в книге, а как сама машина будет перед глазами, мы сразу, брат, разберёмся, что к чему.

И вот наконец прибыла сама машина. Её прислали в ящике из досок и фанеры.

Ящик с мотоциклетом втащили прямо в кабинет и начали распаковывать с особой осторожностью. Внутри ящика машина была ещё завёрнута в провощённую бумагу, в паклю, в стружки.

— Вот это упаковка! — восхищался Михалыч. — Хоть с горы бросай — ничего не погнётся, не поломается.

Наконец все «одёжки» были сняты, и мотоциклет предстал перед нашими глазами во всём своём великолепии. Он так блестел, что мне показалось, будто даже в комнате посветлело.

Михалыч надел на себя серый халат, который специально сшил для ухода за машиной. Он ходил вокруг неё и чистой белой тряпочкой стирал все соринки, все пылинки.

Вошла мама. Остановилась, поражённая.

— Ну как, нравится? — спросил её Михалыч.

— Да, красивая вещь! — со вздохом отвечала мама.

— Я же говорил, что тебе понравится! — торжествовал Михалыч. — Подожди, ещё сама будешь просить, чтобы прокатил тебя с ветерком.

— Нет уж, озолоти меня, а на такую страсть ни за что не сяду: тут и бензин и огонь. Ну как взорвётся!

— Для этого-то я всё заранее и изучил, чтобы исключить возможность всякой аварии, — солидно ответил Михалыч. — Он поглядел на меня и добавил: — Мы теперь с Юрой эту машинку как свои пять пальцев знаем. Верно, братец?

Я кивнул головой.

Весь остаток дня и весь вечер мы провели около машины. Михалыч снова и снова читал руководство и пытался разобраться, к каким частям что относится. Но, кроме руля, колёс, седла и багажника, мы, кажется, не усвоили ни одну из прочих частей.

Наконец Михалыч сказал:

— Ну, утро вечера мудренее. Я полагаю, что всё остальное мы разберём и усвоим во время самой езды. А теперь пора спать.

На том мы и порешили.