Москва была в осаде неслыханно долгий срок. Литовское командование рассчитывало взять столицу измором. Когда тушинцам удалось блокировать город, там начался голод. К началу лета 1609 г. цены на хлеб в столице резко подскочили. Четверть жита продавали по пять рублей и выше, четверть овса — по три рубля. «Людей убогих по улицам огромное число поумерало».

Власти пытались остановить рост цен, устанавливали предельные цены, устраивали гонения на спекулянтов, дабы «градским законом смирити сих». Однако положение ухудшалось. Купцы, торговавшие хлебом, наживались на бедствиях. Подозревали, что спекулянты сами задерживали обозы с хлебом: «в протчих градех и селех закупленная ими сташа недвижима», пока цены на городском рынке не поднимались еще выше.

Правительство не могло пресечь торговлю москвичей с ' Тушином, что было свидетельством его полного бессилия. В тушинском лагере было много раненых, для их лечения недоставало лекарств. Ощущалась постоянная нехватка пороха и оружия. Были затруднения с солью.

Московские купцы старались не упустить выгоду и везли «ворам» всевозможные товары. На порохе и лекарственных зельях они, по свидетельству очевидцев, получали прибыли «десять гривен на шти серебреницах». Звон серебра заглушал страх перед наказанием за измену.

Население осажденного города было измучено дороговизной и голодом. По свидетельству перебежчиков, народ не раз собирался толпой и с «шумом» подступал ко дворцу: «Дети боярские и черные всякие люди приходят к Шуйскому с криком и воплем, а говорят: до чего им досидеть? Хлеб дорогой, а промыслов никаких нет и нечего взяти нигде и купити нечем!» Голодающие грозили, что откроют ворота врагам ради спасения жизни.

Василий Шуйский в течение двух лет постоянно был занят тем, что уговаривал москвичей потерпеть, подождать подхода войск, не сдавать город мятежникам. Он многократно назначал сроки (обычно три недели) окончания осады, кланялся толпе, а иногда, если верить перебежчикам, падал перед народом ниц («крестом»). Его уговоры неизменно достигали цели.

Что касается дворян, Шуйский старался завоевать их поддержку многообразными средствами.

До XV в. на Руси доминировала вотчинная (частная) форма земельной собственности. В конце XV в. Москва экспроприировала владения всех бояр в пределах обширной Новгородской земли. В результате государственная собственность превратилась в ведущую форму земельной собственности. Перемены оказали глубокое воздействие на социальную структуру и политический строй России. Образование всеобъемлющего фонда государственной поместной собственности ускорило формирование самодержавных порядков. Государственная земельная собственность стала базой военно-служилой системы Московского царства, основным принципом которой была служба дворян с земли.

Наделение государственными поместьями знати, дворян и детей боярских Московской земли превратило старое московское боярство в военно-служилое сословие XVI в. Помещик мог передать государственное имение — поместье — сыну, если тот нес службу. Практика наследования сближала поместье с вотчиной.

Образование обширного фонда процветающих казенных земель помогло преодолеть кризис дворянского сословия. Но к началу XVII в. поместная система пришла в упадок. Большая часть поместного фонда разорилась и запустела. Московская военно-служилая система не могла существовать без сильной центральной власти. Однако Смута подорвала мощь монархии. Беспорядочные конфискации, проводившиеся царями и самозванцами, окончательно разорили и дезорганизовали дворянское землевладение.

На протяжении многих десятилетий московские государи старательно пополняли фонд государственной земельной собственности. Царь Василий положил начало новому курсу, со временем приведшему к крушению поместной системы.

Будучи в осаде, Шуйский не имел земель, которые он мог бы в соответствии с традицией пожаловать дворянам за верную службу и мужество. Выход был найден. Государь стал жаловать служилым людям за «московское осадное сиденье» вотчины. Отличившиеся дворяне не получали новых земель, но пятая часть их поместья (государственной собственности) закреплялась за ними на правах вотчины (полной частной собственности).

При Грозном помещики мечтали, что им удастся закрепить за собой поместья на праве частной собственности. Опричнина развеяла их мечты. При царе Василии их надежды воскресли. Помещики сами определяли, какие села и угодья станут их вотчинной собственностью. Понятно, что они забирали себе лучшие земли. Эти новые вотчины, располагавшиеся посреди старых поместных владений, они могли передавать по наследству, дарить и продавать без всякой санкции со стороны Казны.

Дело, начатое Шуйским, довершил Петр I, передавший все поместные земли в полную собственность российскому дворянству.

Москва вела длительную войну с Новгородом Великим, прежде чем ей удалось подчинить эту землю. Княжества Владимиро-Суздальской земли были присоединены к Москве без кровавой борьбы. Местные династии из рода Ивана Калиты перешли на службу к московским государям, сохранив в своих руках крупные наследственные вотчины. Они явились в Москву, чтобы совместно с великим князем управлять Россией.

Когда Иван Грозный поставил целью добиться неограниченной власти, он учредил опричнину и сослал в Казань многих Ростовских, Ярославских и Стародубских князей. Названные княжеские дома вместе с домом СуздальскихШуйских проходили службу в Государевом дворе по особым княжеским спискам, что объединяло их. Опричнина ослабила мощь Суздальских князей. В конце века у них отняли особую привилегию, упразднив службу по суздальским княжеским спискам. Тем не менее суздальская знать сохранила исключительное влияние, с которым монарх должен был считаться.

При Грозном в Тетради дворовой, закрепившей состав Государева двора, княжеский список князей Ростовских стоял на первом месте, выше списка князей СуздальскихШуйских. Ростовский дом отличался исключительной знатностью, а кроме того, его члены раньше прочей суздальской аристократии перешли на службу в Москву. Это должны были учитывать московские государи.

Царь Борис при коронации первому даровал боярство князю Михаилу Катыреву-Ростовскому. Перед кончиной он вверил высшее командование этому боярину.

Князь Василий Шуйский считал, что Растрига значительно упрочил бы свою власть, если бы женился на православной боярышне из княжеской семьи. Выбор самого царя Василия был примечателен. 17 января 1608 г. государь сыграл свадьбу с княжной Марией Буйносовой-Ростовской. Отец царской невесты, боярин князь Петр, погиб от рук мятежников. Невеста была, по тогдашним понятиям, сиротой.

На свадьбе дружками жениха были Михаил Скопин и Иван Крюк-Колычев, дружками царской невесты — Иван Пушкин и князь Никита Хованский. Жены этих двух дворян были свахами невесты.

Родня царицы была «худородной». По случаю праздника брат царицы Иван Чепчугов был произведен в думные дворяне и приближен к особе государя. Дворянин Василий Янов, «Шуйскому по жене племя», получил чин думного дьяка.

На свадебном пиру в качестве боярина новой царицы выступил самый знатный из Ростовских князей — Василий Лобанов. Монарх отличил своего шурина, князя Ивана Буйносова. В списке «ушников» (доносчиков) царя Буйносов назван в числе самых близких к монарху лиц«Шурин князя Василья Шуйского сидел у кушанья», иначе говоря, исполнял обязанности кравчего .На думный чин кравчего мог претендовать только царский любимец.

Брак с Буйносовой доказывал, что государь искал опоры у родни клана князей Ростовских. Конечно, эта знать ограничивавшая власть Грозного, не отказалась от своих претензий и при Шуйском. В опричнину лишились головы князья Александр Горбатый-Суздальский, боярин Андрей Катырев-Ростовский, боярин Семен Ростовский, Федор Троекуров-Ярославский. Царь Василий Шуйский весной 1608 г., при первом же кризисе, подверг опале князя Ивана Катырева и князя Ивана Троекурова. Эти двое были самыми знатными в роду Суздальских князей. Их ближайшие предки служили в боярах, а потому они сами претендова ли на высший думный чин. Однако Шуйский не дал боярства ни Катыреву, ни Троекурову. В 1609 г. вождем оппозиции, пытавшейся низложить Шуйского, стал князь Роман Гагарин-Стародубскии.

Факты подобного рода свидетельствовали о том, что положение новой династии оставалось непрочным даже после двух лет правления.

При Грозном оппозиция лишь однажды рискнула вы ступить против его произвола. При царе Василии знать не раз заявляла о своих требованиях.

Со времени смерти Сигизмунда II предметом диплома тических переговоров между Россией и Речью Посполитои был вопрос о личной унии двух славянских государст В периоды бескоролевья на польский трон претендовал сначала Грозный, потом его сын Федор, Борис Годунов и даже Лжедмитрий I. В свою очередь, польские дипломаты добивались утверждения на московском троне представителя польской династии. После смерти царя Федора свою кандидатуру на русский престол выдвинул Сигизмунд III.

Последний раз Боярская дума обсуждала проект унии в 1600 г. В составлении проекта непосредственно участвовал царь Борис.

С воцарением Василия Шуйского польская партия не исчезла. Ее вождь Мстиславский и другие влиятельные бояре искали случая возобновить переговоры о заключении унии, надеясь таким путем добиться прочного мира с Речью Посполитой, прекращения польской помощи мятежникам и завершения гражданской войны.

Иван IV безмерно возвысил Ивана Мстиславского, поставив его во главе думы. Сын боярина Федор наследовал от отца его пост. Знатные бояре литовского происхождения испокон веков переписывались со своей родней в Речи Посполитой, и даже Грозный ничего не мог с этим поделать. В 1609 г. Ян Сапега громил из пушек Троице-Сергиев монастырь, а Федор Мстиславский посылал втайне грамотки «другу и брату» Сапеге, просил его «писать о своем здоровье» и выражал надежду, что ему, боярину, «даст Бог очи твои в радость видети».

Гедиминовичи не без основания полагали, что передача короны члену польской королевской династии упрочит их исключительное положение при московском дворе.

Ввиду постоянных военных поражений оппозиция в думе пришла к выводу о необходимости сместить царя Василия. В январе 1607 г. бояре тайно, через посла князя Григория Волконского, предложили Сигизмунду III передать царский трон королевичу Владиславу.

После возобновления мирных переговоров в Москве в начале лета 1608 г. бояре, по словам поляков, вновь обратились к королю с тайным предложением об устранении Шуйского и избрании на царство Владислава. Инициатива исходила от польской партии в Москве.

Придворный летописец Романовых сообщает наиболее подробные сведения о заговорах против Шуйского. Но он становится вовсе не многословным, коль скоро возникает необходимость объяснить, кому бояре намеревались передать престол. Для Романовых вопрос об избрании Владислава был щекотливым. В момент составления летописи Владислав, законно избранный московским Земским собором, все еще носил титул царя и великого князя Московского.

Слуга Мнишека записал в Дневнике 1 (11) июня: «Пришли вести, что все бояре покинули царя Шуйского и встали в поле, и говорили, что только мир при нем остался».

Приведенное известие следует сопоставить с записью «Нового летописца». В конце мая 1608 г. царь Василий собрал рать и отдал приказ о выступлении против «вора». Дмитрий Шуйский незадолго до того был разгромлен под Волховом. По этой причине пост главнокомандующего достался Скопину. Однако в самом начале похода Шуйский отозвал Скопина с речки Незнань в Москву. Предлогом послужила измена: «в полках же нача быти шатость, хотя царю Василью изменити князь Иван Катырев, да князь Юрьи Трубецкой, да князь Иван Троекуров и иные с ними». Ни один из «изменников» не имел воеводского чина.

Сохранилась Разрядная запись о походе Скопина на Незнань. Она датирована 29 мая. Слуга Мнишека записал в Дневнике 5 (15) июня: «Дня 15. Дано знать, что в столичном городе Москве начался большой мятеж, в котором сражаются между собой одни за Шуйского, а другие ни за ту, ни за другую сторону». Слова насчет «большого мятежа» и всех бояр, покинувших царя, кажутся большим преувеличением. Но утверждение, что в думе «сражаются» те, кто за Шуйского, с теми, кто ни за царя, ни за его противников, отразило истинное положение дел.

Заподозренные в измене были арестованы, доставлены в Москву и подвергнуты пытке. Шуйский не мог осудить лиц, принадлежавших к высшей знати, без боярского суда. Бояре же твердо стояли на том, что царь не должен «мстить» аристократии. Государю пришлось ограничиться служебными перемещениями. Князь Иван Катырев был отправлен первым воеводой в столицу Сибири Тобольск, князь Иван Троекуров попал на воеводство в Нижний Новгород, а князь Юрий Трубецкой — в Тотьму.

Царь Василий сурово расправился с сообщниками Катырева. Несколько дворян, в их числе Яков Желябужский, были казнены в Москве. Желябужские были выборными дворянами. Дьяк Григорий Желябужский получил чин думного дьяка от Шуйского и сменил Афанасия Власьева в Казенном приказе. Еще до похода на Незнань, в феврале 1608 г., дьяк лишился думного чина и был отослан вторым воеводой в сибирский острог Тару.

По мнению С.Ф. Платонова, «чисто боярская шатость» была затеяна кружком Романовых. Едва ли это так. Двое главных заговорщиков представляли суздальскую знать. Летопись ничего не сообщает, кого заговорщики прочили на трон.

Армию, ранее подчинявшуюся Скопину, царь Василий вверил своему брату Ивану Ивановичу Шуйскому. Воеводы армии Скопина — Иван Воротынский, Иван Романов, Григорий Ромодановский, Иван Черкасский, Данила Мезецкий — сохранили свои посты. Снят был один Скопин. Фактически он был отстранен от руководства армией накануне решающих битв.

Москва оказалась в критическом положении. Присутствие в столице самого даровитого из полководцев — Скопина было абсолютно необходимо. Но князь Михаил был не только отозван с Незнани, но и отправлен царем в Новгород Великий. Для отставки нужны были серьезные причины. Видимо, Скопина заподозрили в том, что он был причастен к измене или же не проявил должного усердия в обличении заговорщиков. Ясно лишь одно: борьба за первенство внутри клана князей Шуйских началась.

Племянник царя получил жестокий урок. В дальнейшем он позаботился о том, чтобы обеспечить себе свободу действий и избежать произвола самодержца.

Рать князя Ивана была разгромлена в битве под Рахманцевом в окрестностях Москвы 22 сентября 1608 г. Сражение началось с того, что ратники обратили в бегство полки Микулинского, Вилямовского и Стравинского. В центре они окружили полк Яна Сапеги и завладели всей его артиллерией. Гетман едва избежал плена. Воеводы считали, что противник разгромлен, и не ожидали контратаки. Между тем Сапега вырвался из окружения и бросил в атаку две гусарские роты. Эта атака решила исход битвы. Победа обратилась в поражение. Иван Шуйский трусливо бежал с поля боя. Передовой полк воеводы Ромодановского выстоял. Но он не получил помощи от большого полка и был разбит. Литовцы преследовали московские полки на протяжении четырех миль.

30 сентября к Яну Сапеге явились трое московских перебежчиков — служилый немец Виктор Франк и два сына боярских Максим Муранов и Вешняк Ефремов. Их показания были записаны в Дневник гетмана 1 октября 1608 г.: «Шуйскому установлен срок до Покрова, чтобы с «литвой» договорился или государство им оставил, тогда и он сам до того срока просил сенаторов своих и у всего мира, чтобы воздержались, не сдавали столицу».

Ответ за поражение Шуйскому пришлось держать перед боярами и всем миром. Дума требовала ответить, как случилось, что крупные отряды литовской армии оказались под стенами Москвы. Царю были поставлены определенные условия. Он должен был добиться вывода литовских ратных людей из России не позднее 1 октября. Если царю сделать это не удастся, он должен «оставить государство».

Перебежчики появились в лагере Сапеги через неделю после битвы под Рахманцевом. Вывести иноземные войска в столь короткий срок было невозможно. Очевидно, срок ультиматума был установлен много раньше.

Царь Василий приложил все усилия, чтобы выполнить требование бояр. В соответствии с мирным договором, подписанным польскими послами в Москве, король Сигизмунд III должен был отозвать своих подданных с территории России. Но Ружинский не собирался выполнять условия договора.

От имени думы царь Василий предложил провести переговоры. 7 сентября состоялся обмен заложниками. В Тушино прибыли бояре Андрей Голицын и Иван Крюк-Колычев, в Москву — «боярин» Заруцкий и полковник Лисовский. При таких заложниках тушинцы могли затеять любую рискованную авантюру.

На переговорах польскую сторону представляли Юрий Мнишек, Ружинский и двое братьев Вишневецких. Список русских представителей не сохранился. По всей видимости, комиссию возглавляли старшие бояре. С ними были стольники Василий Бутурлин и князь Семен Прозоровский. Переговоры не дали результатов. Шуйский не выполнил своих обещаний. Литовцы продолжали громить его войска и разорять страну. Противники царя поняли, что низложить его можно только силой.

Осенью 1608 г. войска Сапеги перерезали Ярославскую и Дмитровскую дороги, что вызвало панику в столице. Дворяне из Новгорода, Пскова, Ярославля стали спешно покидать Москву и пробираться в родные места. Царь Василий пытался отговорить их и принуждал к присяге. Но помещики отвечали: «Нашим де домам от литвы и от русских воров быть разореным». Рязанские дворяне, покинув лагерь Болотникова, не пристали к «тушинскому вору». Рязань находилась поблизости от столицы, и многие из местных помещиков участвовали в обороне Москвы. Царь Василий еще до прихода Лжедмитрия II в Тушино настойчиво советовал рязанским служилым людям, «чтобы они для воровского приходу жен своих и детей присылали б к нам к Москве с людьми своими». Многие люди последовали его совету. Союз между столицей и Рязанским краем имел неоценимое значение для «царствующего града». Из Рязани в Москву постоянно шли обозы с хлебом и отряды ратных людей. Государь не раз благодарил за усердие и верность воеводу Прокофия Ляпунова.

К исходу зимы 1609 г. ситуация вновь осложнилась. Среди рязанских дворян, оборонявших столицу, обнаружилась «шатость».

Первая осадная зима принесла тяготы и нужду московскому населению. Враги царя решили использовать момент и совершить переворот. Заговор возглавили князь Роман Гагарин-Стародубский, вождь рязанских дворян Григорий Сумбулов и московский дворянин Тимофей Ильин (последний происходил из известной опричной семьи Грязных). Заговор был хорошо подготовлен. В нем участвовали до 200 дворян. Столько же было у Василия Шуйского, когда он сверг Лжедмитрия I. Но среди заговорщиков не было бояр, что сказалось на исходе дела.

25 февраля 1608 г. заговорщики проникли в Кремль и ворвались в думные палаты, где заседала Боярская дума. «Придя в верх к бояром, — повествует летописец, — и начата говорить, чтоб царя Василия переменити». Действия Гагарина и его сообщников не были собственно мятежом. Они пытались низложить царя законным путем, через думу.

Для этого надо было настоять на том, чтобы Боярская дума подтвердила свое прежнее решение об отрешении Шуйского в случае, если к 1 октября он не добьется вывода иноземных войск из страны.

Летописец уверяет, что бояре «отказаша» Гагарину. Правда заключается в том, что дума не выступила в защиту Шуйского и не приняла мер для вызова войск и подавления бунта. Вместо энергичных действий члены думы поспешно разъехались по своим дворам.

Гагарин с дворянами не были обескуражены. Из дворца они отправились в Успенский собор, где патриарх Гермоген вел богослужение. Прервав службу, они «ведоша его на Лобное место», где уже собралась большая толпа. Мятежники объявили владыке, что восстали на Шуйского за его тайные казни: «и топере, де, повели многих, нашу братию сажать в воду, за то, де, мы стали».

Патриарх вступил в спор с мятежниками и постарался убедить народ, что царь Василий не собирается никого казнить.

Гагарин и дворяне отнюдь не были сторонниками «царя Дмитрия», в противном случае они заявили бы, что Шуйский отнял трон у прирожденного государя. Заговорщики подчеркивали, что Василий не был избран всей землей. Им и в голову не пришло выпустить из тюрьмы арестованных агентов Лжедмитрия II.

Взывая к патриотизму жителей столицы, патриарх заявил, что государь избран Московским государством, которое всегда все «государства Русской земли слушали». Что касается кровопролития, оно есть кара Божья русским людям за грехи, особенно за измену законному государю.

Настроение толпы стало меняться. Гермоген покинул площадь и укрылся на своем подворье.

Царь Василий был выкрикнут в цари толпой. Гагарин и дворяне намеревались низложить государя таким же способом. Гермоген помешал им выполнить их план. Мятежники пытались вызвать на площадь бояр. На их призыв откликнулся один князь Василий Голицын. Он наблюдал за происходящим, но в дело не вмешался.

По словам Гермогена, кроме Гагарина с товарищами на площади объявились тушинские эмиссары, которые «учали честь грамоту, писано ко всему миру из литовских полков от русских людей» с призывом свергнуть царя Василия. Однако сторонники Шуйского успели вызвать в Кремль войска из лагеря на Ходынке.

Царь решился покинуть хорошо охраняемый дворец и вышел к народу. Он не стал разгонять толпу силой, а вступил в переговоры с ее вожаками. Самодержец поклялся на кресте, что через три недели на помощь Москве придут рать его племянника Скопина и войско Федора Шереметева. Обещание было невыполнимо, но толпа послушала монарха и разошлась.

Окончание мятежа получило неодинаковое освещение в русских и иностранных источниках. По летописи, Гагарин и 300 дворян после провала мятежа бежали в Тушино. Согласно записи Дневника Сапеги от 20 февраля (2 марта) 1609 г., в табор Лжедмитрия II «прибыло несколько десятков простолюдинов, которые от всего мира привезли повинную грамоту... прося о милосердии». Речь шла о волнениях черни, происшедших за пять дней до выступления Гагарина. Тогда в Тушино отправились простолюдины с «посольством».

Следующая запись заключала сведения о мятеже в столице 25 февраля (7 марта) 1609 г.: «7 марта весь мир хотел выдать, связавши, Его Милости Царю (Лжедмитрию II) Шуйского». Сделать это не удалось, и москвичи отправили в Тушино «двести сынов боярских с повинной грамотой от всего мира» к «царьку». 2 (12) марта перебежчики предупредили Сапегу, что «все дети боярские и немцы, чернецы и попы несколько человек, которые отъехали в царский лагерь из Москвы, устроили то ради измены и некоторые с ведома Василия Шуйского».

Тушинцы использовали любую возможность, чтобы спровоцировать беспорядки в Москве. Среди их агентов выделялись поп Иван Зубов и сын боярский Кирилл Хвостов. Этот последний получил от Сапеги крупную сумму денег для «подкупления» москвичей. В свою очередь, царь Василий использовал любой повод, чтобы заслать своих людей ко двору «царька».

Гагарин и его сообщники бежали в Тушино после провала мятежа. С ними в «воровской» лагерь пробрались царские лазутчики.

Вскоре в столице произошли новые волнения. 2 апреля собравшийся на площади народ потребовал отречения царя Василия, не желая дальше терпеть трудности осадного времени. К народу вышли несколько думных бояр и купцы, представлявшие посадскую общину. В феврале — марте царь поклялся, что Скопин окажет помощь столице через три недели. Обещание не было выполнено. Но в начале апреля думные люди зачитали толпе грамоты от Скопина и Шереметева о выступлении в поход на Москву. Толпа дала себя уговорить.

Перебежчики уверяли тушинцев, что царь Василий не раз прибегал к хитрости. Его слуги сами изготовляли и подписывали ложные грамоты от Скопина. Гонцы тайно выезжали через одни ворота, а затем торжественно въезжали в другие, «чтобы мир видел». Грамоты содержали фантастические сведения о том, что Скопин ведет 200 000 шведов.

В марте царь объявил, что прощает всех участников заговора, как уехавших с Гагариным к «вору», так и оставшихся в столице. Прощение было своевременным. Князь Гагарин недолго пробыл в Тушине и уже в начале мая 1609 г. вернулся в Москву.

За попытку государственного переворота и измену в пользу «вора» Гагарина надлежало пытать и казнить. Но он явился с повинной, и его встретили с распростертыми объятиями.

Во время новых волнений в Москве 5 мая Гагарин выступил перед народом с горячей речью. Он засвидетельствовал, что «Дмитрий» — «прямо истинной вор», и призвал москвичей не прельщаться «на дьявольскую прелесть». Он сказал также, что виновник беды, литовский король, хочет попрать православную веру. Его выступление помогло успокоить народ, но ненадолго.

Положение в государстве быстро ухудшалось, и от царя отворачивались даже его ближайшие сподвижники.

Окольничий Михаил Татищев оказал Василию Шуйскому неоценимые услуги при избрании на трон, но ожидаемых выгод не получил. Царь не пожаловал ему боярства и не допустил в Ближнюю думу. Более того, в 1608 г. он выслал окольничего из Москвы на воеводство в Новгород Великий, что было несомненным знаком опалы. Там он стал жертвой доноса и погиб.

Новгородский дьяк Иван Тимофеев был очевидцем происшедшего. Он хорошо знал и Татищева, и тех, кто донес на него. Тимофеев не жалел черных красок для обличения Михалки Татищева, но даже он не принимал всерьез версию об измене окольничего в пользу «вора». Татищев, по авторитетному свидетельству очевидца, очень старался вернуться из изгнания (из Новгорода) в Москву, «некими злоухищрениями» вновь приблизиться к царю Василию, добиться высшей чести, сравняться честью с «первыми по цари в синглитех» (боярах), чтобы приступить к осуществлению своих дальнейших честолюбивых планов.

Татищев и Скопин были самыми решительными и отважными среди заговорщиков, свергших Растригу. Когда к Новгороду подошли тушинцы, Татищев просил Скопина послать его с «посылочным отрядом» на Московскую дорогу против «воров». В этот момент князю Михаилу донесли, будто Татищев «идет для того, что хочет царю Василью изменить».

Получив донос в конце 1608 г., боярин Скопин избавился от «предателя» без суда и следствия. В Новгороде не прекращались волнения, и Скопин выдал Татищева на расправу толпе, объявив «вину его вслух всем людям». Поборами и притеснениями воевода Татищев успел навлечь на себя ненависть народа. Слова Скопина пали на готовую почву. Толпа возопила: «Да извергнется такой от земли!» Татищев был мгновенно растерзан, труп брошен в Волхов.

Этот эпизод весьма характерен. Скопин действовал на манер Грозного. Он нарушил крестоцеловальную запись царя Василия, запрещавшую «мстить» и чинить расправу без боярского суда, в особенности когда речь шла о влиятельном члене Боярской думы.

Скопин тотчас послал, в Москву гонца, чтобы известить государя о казни Михаила Татищева. Не зная, что предпримет московская дума, воевода на всякий случай стал искать оправдания для себя. Он «в притворе церковне» прилюдно объявил, что повинен в происшествии некий новгородский дьяк, который был «не мал советник и совещатель на убийство». Козлом отпущения должен был стать, кажется, дьяк Ефим Телепнев.

В глазах Тимофеева Скопин был героем. Оправдывая его, Тимофеев высказывал догадку, будто Татищев втайне готовил почву для низложения государя: «Мню, паче и самого своего си царя, его же посади, коварствы некими дщася, дошед, нйзложити», «яко возможе того (царя Василия. — P.C.) на престоле посадити, мощен, мняшеся, того и низвергнути, клюкам своим надеяся». «Мню» — так пишет Тимофеев, но не ссылается на свидетелей и не приводит никаких доказательств.

Страшная расправа с Татищевым произвела сильное впечатление в Москве. Встревожились прежде всего лица, принадлежавшие, как и Татищев, к кругу ближайших советников государя. В этом круге возник заговор, во главе которого встал дворецкий боярин Иван Крюк-Колычев. Заговорщики намеревались убить царя Василия и совершить переворот в Вербное воскресенье — 9 апреля 1609 г., во время церемонии въезда патриарха в Кремль. Во время шествия царь «вел ослять» под владыкой и не был плотно окружен-стражей. Мятежники надеялись использовать момент и убить государя. Волнения в столице вспыхнули за неделю до назначенного дня, что спутало планы заговорщиков.

Дворецкого Ивана Крюка-Колычева погубил чашник Василий Бутурлин. Чашник имел репутацию доносчика. В списке «ушников» царя Василия о нем сказано: «А такова вора и довотчика нет, и на отца своего родного доводил». Возможно, царь получил не один донос. Под начальством Крюка служили дворцовые дьяки. Опала дворецкого не сказалась на их карьере. Более того, они попали в список «ушников»: «Диаки дворцовые Филип да Афиноген Федоровы дети Голенищева. Злые шептуны». Шептунами называли лиц, шептавших в уши государю доносы.

На протяжении двух десятилетий Колычев был едва ли не самым верным сторонником Шуйских. По словам Исаака Массы, в народе Крюк пользовался большим уважением. Заговор угрожал жизни монарха, и тот не пощадил прежнего любимца. Воеводу вывели на Пожар и казнили.

Заговор был обезглавлен, но сообщники Крюка не отказались от своих намерений. 6 мая Сапега получил весть о новых волнениях в Москве. Тотчас после этого в Тушино бежал молодой подьячий Чубаров, служивший в Судном приказе. Он сам знал мало и не мог ответить на простейшие вопросы, заданные ему в Тушине: преданных Шуйскому бояр назвал приверженцами «Дмитрия». Однако перед побегом Чубаров имел беседу с участником заговора, сыном боярским Саввой Таракановым. Этот человек, видимо, и послал молодого подьячего к «вору» с важными вестями.

Савва поведал Чубарову, что «из их думы» казнен Колычев, который один был на пытке, но «ни на кого из них не говорил, потому одного и казнили»; «и оне же своим старым заговорам умышляют и хотят его (царя Василия. — P.C.) убить на Вознесеньев день из самопала». Итак, уцелевшие участники заговора отложили покушение на последнюю декаду мая. Тараканов подтвердил, что в заговоре с Колычевым были бояре, дворяне и посадские торговые люди. Судя по способу убийства, в заговор были вовлечены стрельцы из кремлевской охраны государя.

Секретари Сигизмунда III в январе 1610 г. записали в Дневнике: «...в самой Москве русским стало ненавистно правление Шуйского. Множество бояр, а мир чуть ли не весь, хотели иметь князем Голицына, пока не узнали о нашествии короля». Вторжение началось в сентябре 1609 г., а значит, приведенное известие относилось к весне — лету 1609 г. Не Голицын ли был сообщником Колычева, и не ему ли заговорщики предполагали передать корону? Заслуживает внимания родство Крюка с Голицыными: он был женат на княжне A.A. Голицыной.

Шуйский не стал распутывать клубок измены, так как не хотел множить раздоры с боярами.

В период гражданской войны система управления утратила некоторые черты самодержавного режима. Подданные могли призвать монарха к ответу, открыто заявить о своих требованиях, обсуждать вопрос об отрешении государя от власти.

После восшествия на престол царь Василий допустил в Ближнюю думу, кроме своих братьев и племянника, также бояр Василия, Ивана и Андрея Голицыных, окольничих Ивана Крюка-Колычева и Василия Головина. Приведенные имена Сапега собственноручно записал на карте Московии, выделив «ближних людей» царя. Двусмысленное поведение Голицыных привело к их изгнанию из Ближней думы. Выбыли из Ближней думы также Скопин и Колычев.

Сразу после свержения Шуйского некий московский чиновник — приспешник короля — составил список «ушников» Шуйского, якобы повинных в смущении Московского государства. Автором документа был, возможно, Федор Андронов. В середине августа 1610 г. он обратился к канцлеру Сапеге с предложением удалить и заменить деятелей предыдущего царствования.

Андронова отличали язвительная речь и цинизм. Образцом его стиля может служить письмо канцлеру Льву Сапеге. Андронов так прокомментировал обещания Жолкевского московитам, данные при подписании московского договора и избрании Владислава: «...где было не учинить тех договоров по их воле, тогды было, конечно, пришло на то, доставать саблею и огнем... лутчи ся с ними тепере обойтиться по их штукам; те их штуки к часу нарушим, их на иную сторону, на правдивую наворотим». Список «ушников» был составлен в тех же целях: «наворотить» события в свою пользу, водворив в Москве послушную клиентуру.

Среди «ушников» Шуйского были бояре князья Иван Куракин и Борис Лыков. Куракин был отличным воеводой и не раз доказывал преданность царю. За это ему была пожалована богатейшая вотчина боярина Петра Басманова, отписанная в казну после смерти вельможи. Братья князя Ивана Куракина получили от царя Василия обширные вотчины из дворцовых земель.

Ближними советниками царя были окольничие князь Данила Мезецкий и Артемий Измайлов, думные дворяне Василий Сукин и Иван Чепчугов, постельничий Иванис Ададуров, а также спальник Иван Измайлов («ближе его и не было»), «отливной чашник» Тимофей Измайлов и стольник Василий Измайлов, «а братья ево и племянники — ближние стряпчие».

В числе «ушников» и «шептунов» царя названы великородный стольник князь Иван Одоевский, князья Ярославского дома кравчий Семен Прозоровский и Алексей Львов («великий шептун и нанозщик Шуйскому»), князь Григорий Хворостинин.

Князь Курбский смеялся над царем Иваном за то, что тот, не доверяя знати, ищет «верников» среди «худородных» приказных людей. Шуйский также приближал приказных. В числе его «ушников» значились родня царицы думный дьяк Василий Янов из московского Разрядного приказа, дьяк Василий Телепнев из Посольского приказа, Томило Луговской из новгородского Разрядного приказа, дьяк Михаил Бегичев («А диачество ему дано за шептанье»), дьяки дворцовые Голенищевы («Злые шептуны»).

Среди сановников составитель списка особо выделил Сукина: «Думной дворенин Василей Борисов сын Сукин. Сидел в Челобитной избе и людей втайне сажал в воду по Шуйского веленью и сам замышлял». Знатный дворянин Сукин получил думный чин от Бориса Годунова. Царь Василий поставил его во главе Челобитного приказа. В окружении Шуйского Василий Сукин играл, по-видимому, ту же роль, что Малюта Скуратов при Грозном или Семен Годунов при Борисе.

Созданный при Иване IV Челобитный приказ был предназначен для того, чтобы донести до царя жалобы населения на сановников и приказных. В конце правления царя Василия этот приказ стал едва ли не главным сыскным ведомством государства. В него стекались, помимо жалоб, бесчисленные доносы.

Соратником Сукина был окольничий Артемий Измайлов («Был у воровских дел у Шуйского»). Под «воровскими делами» подразумевались розыск и искоренение государственной измены. Постельничий Иванис Ададуров ведал внутренней дворцовой стражей и также был причастен к розыску и казням. О нем в списке сказано: «А такова вора и на Москве нет».

Самодержавный режим, сложившийся при Грозном, имел характерные особенности. Сыскное ведомство и Пыточный двор приобрели значение, которого не имел ни один другой приказ. Иван IV дневал и ночевал на Пыточном дворе, чего нельзя сказать о Василии Шуйском. Он не был жестоким от природы человеком. Но ему довелось править в обстановке гражданской войны, отличавшейся крайней жестокостью.

Первые массовые казни были проведены в Москве в декабре 1606 г. Болотниковцев, сдавшихся в плен, верстали на службу. Тех, кто отказывался сложить оружие, казнили. Репрессии не прекращались до времени царской свадьбы в начале 1608 г. По словам очевидца Исаака Массы, арестованных, «как это видели, каждый день топили»; такая казнь «совершалась в Москве уже два года кряду», «и когда весной наступило половодье, то вместе со льдом выносило на равнину трупы людей, наполовину съеденные щуками»; «и эти мертвые тела лежали там по берегам и гнили тысячами, покрытые раками и червями»; «все это я сам видел в Москве».

Авраамий Палицын горько порицал царя Василия, уподоблявшегося гонимому зверю, который «хапает обоюду не ведая что», вместе с повинными казня невиновных. В обстановке мятежей многие люди, зная истину о замышлявшейся измене, «не возвещаху на них (изменников. — P.C.) ни царю, ни вельможам». Возвещавших же называли так — «клеветники и шепотники».

По масштабам репрессии Шуйского не уступали опричному террору Грозного. Но были и существенные различия. Царь Иван разгромил Новгород, ложно обвинив новгородцев в заговоре и измене. Царь Василий столкнулся не с мифическими, а с реальными заговорами и мятежами, угрожавшими его власти и жизни.

Кары в отношении простолюдинов и дворян были неодинаковы. Простой народ казнили беспощадно, с дворянами обращались милостиво. В Московском государстве с давних пор за государственную измену полагалась смерть. Царь Василий если не отменил смертную казнь, то, во всяком случае, очень редко прибегал к этой мере, коль скоро речь шла о московской знати и дворянах. Крестоцеловальная запись, составленная при воцарении Шуйского, не была клочком бумаги.

И московский государь, и «тушинский вор» старались любыми средствами привлечь на свою сторону высшие сословия. До Тушина было рукой подать, и немало дворян бежали к «вору» в поисках богатства и чести. Лжедмитрий II жаловал перебежчиков и выдавал им грамоты на земли. Щедрый на обещания, «царек» не имел денег, чтобы хорошо платить перебежчикам. Обманутые в своих надеждах, беглецы возвращались в столицу. Случалось, что они по нескольку раз переходили от царя к «царьку» и обратно. Ни беглецы, ни их родня не подвергались преследованиям в Москве. «Перелеты», будучи государственными преступниками, нисколько не боялись того, что с их плеч слетит голова. Бессилие власти плодило измену.

Царствование Василия Шуйского было бесславным для монарха и гибельным для народа. Это всецело определило оценку личности царя современниками.

Иван Тимофеев написал, быть может, самую пристрастную биографию Шуйского. Дьяк успешно служил в столичных приказах. Он выделялся среди приказных острым умом и литературным талантом и мог рассчитывать на блистательную карьеру — думный чин. Он сопровождал царя под Тулу. После похода он не только не получил наград, но был отправлен «в изгнание» в Новгород. Карьера его была безвозвратно загублена. Писатель имел все основания негодовать на монарха.

Царь Василий, писал дьяк, царствовал в пролитии невинной крови; сокровища прежних российских государей расточил; отбирал у церкви драгоценную утварь, чеканил из нее деньги и тратил на распутство и пьянство. «Царь Василий, — писал один из его современников, — возрастом (ростом. — P.C.) мал, образом же нелепым, очи подслепы имея; книжному почитанию доволен и в разсуждении ума зело смыслен, но скуп велми и неподатлив». Внешность Шуйского была далеко не царственной.

Неверно было бы утверждать, что Шуйский был полностью лишен качеств, необходимых для управления государством. Знавшие государя люди утверждали, что он довольно много читал и, по меркам своего времени, был образованным человеком. Его «рассуждения ума» отличались глубиной и опровергали молву о глупом царе. При всей своей предубежденности, Тимофеев признавал, что, будучи боярином, среди сверстников — равных ему по чину — Шуйский занимал выдающееся положение первосоветника, был первым указчиком в собрании всего синклита — Боярской думы — обо всех подлежащих управлению мирских делах. Лишь став царем, он «развратился» умом.

В мирное время Шуйский был бы неплохим монархом. Но ему пришлось воевать все четыре года царствования. В таких условиях венценосцу более всего требовались такие качества, как отвага и воинские способности.

Род Шуйских-Суздальских дал России ряд выдающихся полководцев. В их числе были покоритель Казани князь Александр Горбатый, герой псковской обороны князь Иван Шуйский. Храбрым воеводой был молодой Андрей Шуйский. Горбатый был убит Грозным, а Иван и Андрей — Борисом Годуновым. Не чувствуя склонности к военным подвигам, царь Василий передоверял высшее военное руководство бездарному брату Дмитрию.

Современники приписывали Шуйскому все возможные грехи. Он якобы «царствовал в блуде» и все деньги, положенные на годовое жалованье воинам, «прожил с блудницами».

Заняв трон, Шуйский всего полтора года оставался вдовцом, а затем стал вести жизнь семейного человека. Средневековые владетельные особы далеко превосходили в блуде библейского царя Соломона, примером чему была жизнь Грозного. Жизнь Шуйского не шла ни в какое сравнение с жизнью «благочестивейшего» Иоанна Васильевича.

Шуйский предчувствовал грядущую катастрофу и задумывался над тем, как обеспечить свою жизнь после утраты власти. В свои замыслы он посвятил думного дьяка Григория Елизарова. Против его имени в списке «ушников» государя помечено: «Сидел в (приказе. — P.C.) Ноугородской четверти. Сам еретик и еретики ему приказаны. Да у нево ж многая Государева казна, и ведает, где казна кому раздавана и росхоронена». Ближний слуга Елизаров якобы завоевал доверие царя «ересью» — гаданиями и волшебством. С помощью дьяка Шуйский спрятал в тайниках многие сокровища царской казны. Другие ценности были розданы верным людям.

В конце жизни царь Василий под влиянием сплошных неудач все чаще впадал в отчаяние. Подобно Борису, он предался «богомерзким гаданиям». По его приказу во дворце были устроены особые палаты, в которых поселились ведуны и ведьмы, «ради непрестанного, ночью и днем, с ними колдовства и совершения волшебных дел».

Кудесниками во дворце ведал особый чиновник, пользовавшийся исключительным доверием государя. В списке «ушников» царя значится: «Спальник Иван Васильев сын Измайлов. Был у Шуйского у чародеев и у кореныциков. Ближе ево и не было». Коренщиками называли колдунов, которые могли «портить» людей с помощью волшебных кореньев.

Посредством магии царь Василий пытался избавиться от врагов и повлиять на ход событий. В глазах богобоязненных людей, он оставил Господа и прибегнул к помощи бесов.

Даже в кругу ближних бояр царь не находил людей, которым мог бы довериться вполне. В думе все «друг друга ненавидяху и друг другу завидоваху». Государь не открывал своих истинных помыслов даже «первоначальствующим державы своей», «двоемыслен к ним разум имея». Ближние бояре платили ему той же монетой.