Воинский стан раскинулся на берегу реки, и мало уже чем напоминал тот скромный в размерах обозный лагерь, что был атакован и подожжен несколько дней назад под Киевом. Теперь внезапного нападения быть просто не могло. Только совсем чумной выщербыш мог рискнуть сунуться сюда с воинствующими намерениями. После того нападения охорона по периметру выставлялась такая, что вся византийская рать обломала бы об нее зубы, приди ей в голову шальная мысль ломануться к княжьему шатру. Шатру, который нарочно разбили на горбатом взгорке, обнеся глубоким рвом и высоким тыном. Устройство всех этих фортификационных крепей, конечно, изрядно подорвало бы скорость продвижения войска – продолжай оно рваться походной поступью в сторону Полоцка. Но именно здесь, на этом берегу хрен его разбери какой речушки, пришлось задержаться на пару дней. Черниговская рать, выдвинувшаяся на соединение с киевской, отчего-то запаздывала. И Светлому, который с каждым часом становился все мрачнее и мрачнее, неторопливость эта была что кость в горле. Норд-то времени для сбора своих союзников не терял. Из Ладоги и Новгорода слали дурные вести – о высадке многотысячной нордской рати. На чей зов она явилась и какие цели перед собой ставила, киевский князь не питал никаких сомнений. И пока она не двинула на полдень, на соединение с Аллсвальдом, нужно было во что бы то ни стало не просто успеть добраться до стен Полоцка, но еще и взять их на копье.
А для этого требовалось воинство поболе, чем одно киевское.
Именно поэтому, едва по мосту через ров прогрохотали копыта вестового, Светлый сам выметнулся навстречу.
Черниговская свита единым порывом, словно неделимый организм, опустилась на колени. И лишь князь Родовид, широкий в кости, но узкий лицом дядя Светлого, едва склонил голову. Хотя старше сына своего брата он был на добрых два десятка лет, седина не успела выбелить его волосы так, как у киевского самодержца. Правда, морщины, расчертившие лицо, выдавали куда более потрепанного жизнью мужа.
– Большой Камень да ляжет под твои ноги, Светлый князь, – тихим голосом произнес Родовид. – И да не погасит взор твой Серая Мгла.
– И тебе поздорову, дядя, – по-свойски обратился к родичу Светлый. По обе стороны от князя выстроились его бояре, нестройным хором пробурчавшие ответную здравницу гостю.
Лишь после троекратного объятия с черниговским князем Светлый позволил небрежным кивком его свите подняться на ноги.
– Позволишь взять с собой моих людей?
– Как знаешь. Но только тех, кто молчит.
Кивнув в знак согласия, черниговский князь подал знак своим людям, и четыре человека, отделившись от свиты, последовали за ним. Двое, развернувшись, остались у входа в княжий шатер, чуть не рука об руку с замеревшими здесь же телохранителями Светлого. Остальные, одетые в широкие грузные кафтаны побогаче, прошли внутрь.
Родовид, обойдя племянника, направился к столу, на котором возле расстеленных карт стоял серебряный кувшин. Черниговский князь не спеша взял его за гнутую ручку, мимоходом поднес к лицу и дернул ноздрями.
– Вино. Пойдет. Горло хоть промочить, саднит с дороги. Тебе налить?
– Единственное, дядя, что я хочу – это обсудить размер твоей рати.
Оттопырив указательный палец правой руки, которой он держал кубок, Родовид ткнул им в сторону Светлого.
– Отрекшись от своего имени и от родства, став Светлым князем, высшей для себя целью ты тем самым поставил служение своей державе. И ее интересы для тебя с тех пор – главная цель в жизни. Так ведь?
И, словно сейчас было сказано нечто важное и до сих пор неведомое, черниговский голова с видом человека, выполнившего важную миссию, снова вернулся к вину. На сей раз дергал кадыком до тех пор, пока не опрокинул в горло последнюю каплю.
– Я вот сейчас в толк взять не могу, – на редкость спокойным тоном вымолвил Светлый. – Ты и вправду думаешь, что я всего этого не знаю, или просто время для чего-то тянешь?
– Ни то, ни другое, – стукнув по столу кубком, выдохнул Родовид. – Всего лишь хотел напомнить. Напомнить о том, что в твоих глазах я и Аллсвальд ничем друг от друга не отличаемся. Не должны отличаться. Два князя, вассала киевского стола. И если уж ты кем-то из нас не доволен, то судьбу такового наместника должен решать Княжий Собор, а не твоя дружина. Или ты Порядок решил поставить ниже своей власти? Закон этот блюдется веками, и ни разу еще за все это время усомниться в своей годности не дал. И кто ты такой, чтобы рушить устои? Чем, интересно, более Светлый князь, чем мой брат, которые устои блюл ревностно?
– Некогда мне делать все по Порядку! – бухнул кулаком по столу Светлый. – Сейчас просто нет для того времени! И твое нежелание это понять – для меня загадка. Вот отсюда, – ткнул он пальцем в карту, – прет нордская рать. И пока мы будем кликать Собор, судить да рядить, войско это уже до Полоцка доберется! И тогда Русь целое княжество потеряет! Смекаешь? Это клич будет на весь мир! Зов: «Бери, у кого меч острый, земли русские! Налетай, подешевело»! Нельзя нам сейчас медлить!
– А с чего ты взял, что норды на Полоцк двинут? Новгород ближе. Ладога – вовсе руку протяни. А еще Изборск пройти надо.
– Потому что – знаю! – рявкнул Светлый. – К твоему сведению, ближник мой, боярин Полоз, чтобы раскрыть заговор супротив Руси, жизнь свою отдал.
– Супротив Руси, говоришь, заговор? – Родовид опустился на широкую, устланную мехом барса лавку, и с наслаждением вытянул ноги, мимоходом придирчиво осмотрев свои запыленные сапоги тонкой кожи. – Что ж, рассказывай, племяш, что вы там за интриги расколдовали?
– То, что Аллсвальд слишком много на себя берет, я начал замечать уже давно, – опустившись на лавку напротив, по другую сторону стола, сцепил пальцы в замок Светлый. Он заметно поостыл, и по нему было видно, что теперь направление их разговора его полностью устраивает. – Но из уважения к его ратным подвигам и верной службе долгое время на многое закрывал глаза. На то даже, что в городе своем он стал массово привечать нордов-переселенцев и ущемлять права местных словен. Но когда он решил избавиться от купеческой Гильдии, устранив на своей земле не только влияние киевской власти, но и даже власти Гильдии, которая стоит выше по установленному Порядку, о соблюдении которого ты так благостно печешься. Тут уж я терпеть боле не стал.
– Насколько я знаю, Аллсвальд не очень обрадовался резне, учинившейся в его граде, – пожал плечами Родовид. Метнувшийся к нему взгляд Светлого он выдержал, не моргнув глазом.
– Не знал, что у тебя в том деле тоже был интерес.
– Полоцк мне такой же сосед, как и Киеву, – двинул плечами черниговский князь.
Померявшись с дядей взглядами еще какое-то время, будто пытаясь по глазам прочесть, что тому известно еще, Светлый уже куда менее довольным тоном продолжил:
– Для того чтобы выяснить все, что там произошло, Гильдия отправила в Полоцк своего человека…
– Странно, что из Киева он отправился, а не из Новгорода, – снова подчеркнул свою удивительную осведомленность Родовид.
– То не мое дело, и причины такого решения знать не могу, – проворчал он. – Я лишь настоял, чтобы с посольством этим непременно отправилась сотня киевской дружины. Нутром чуял неладное. И не ошибся.
Светлый сделал паузу, словно ожидая, что дядя его прервет и сейчас очередной фразой о том, что и в этом случае он был в курсе дел. Но тот молча смотрел на племянника ровным немигающим взором.
– Как ты, наверное, знаешь, в Полоцке мало того, что пожгли двор Гильдии, так еще и вырезали почти всех людей, кто имел к ней отношение. В одну ночь. Массово. Ты вот как считаешь, могло эта провернуть заезжая шайка татей, а? Тут нужно было ооочень много головорезов задействовать. И у кого в Полоцке была такая возможность? У одного только человека.
Родовид вновь смолчал.
– Но мои люди постарались. И нашли чудом спасшихся свидетелей погрома. Нашли и вовремя вывезли из города. Почему, спросишь, вовремя? – Светлый подался вперед, и непослушная пепельная прядь волос упала на лицо. – Потому что, прознав об этом, Аллсвальд бросил следом за ними погоню. И если бы не боярин Полоз, догадавшийся уйти вместе со свидетелями из стана киевской сотни, мы бы этого всего так никогда и не узнали. Потому что ту самую сотню – людей моей дружины! – воинство норда догнало и вырезало.
– Всех? – разлепил наконец губы Родовид.
– Всех.
– А кто тогда рассказал, что это именно полоцкое воинство было, а не какое-нибудь там другое?
– Полоз. Он совсем чуть-чуть разминулся с нордами, когда те запирали сотню Лемеха в кольцо.
– Получается, бросил приданных ему воев?
– А что он мог поделать? Умереть – и загубить на корню все, ради чего был туда послан? Уже позже… в Киеве… он просил меня о милости предать его мечу за то бегство… Я отказал. Сказал, пока дело не будет сделано, о таких милостях, как честная смерть, думать рано, – киевский князь задумчиво пожевал губы. – Да, видать, богам виднее, чем мне. Прибрали они его, так и не дав узреть плодов трудов своих. И знаешь, как он умер? Вражьи лазутчики проникли в готовящийся к походу на норда воинский стан – мой воинский стан! – и устроили там погром с пожаром. Первым встретив опасность, Полоз и принял смерть…
Откинувшись назад, Светлый смерил родича взглядом победителя, только что заставившего разгромленного врага поцеловать свой стяг.
– И как ты думаешь, князь Родовид, кто еще мог решиться на то, чтобы напасть на мой обоз? В Киеве? Кому выгодно было если не сорвать, то хотя бы задержать поход на Полоцк? Именно в то время, когда другая вражья рать – какое совпадение, тоже нордская! – неожиданно высадилась на полночи и двинулась к нашим городам. Что скажешь, дядя? Распрю я затеял, да? Внутреннюю? Против верного наместника киевского стола. Так?
Только сейчас Родовид пошевелился, подобрав под себя ноги, подавшись корпусом вперед и так же, как Светлый, облокотившись о стол. Глухо звякнули кольчужные кольца о деревянные доски.
– И что ты намерен делать, взяв Полоцк и завернув обратно нурманов?
– Посадить в этом граде верного человека, конечно. Для которого это вовсе не будет подарком. Подымать град после всего, что он пережил… да и еще переживет…
– А с Гильдией что?
– Ах, да. Гильдия.
Светлый рассеянным движением взял со стола лежащий на нем узкий стилет, изукрашенный изысканной ковкой тонкой работы. Задумчиво повертел его в пальцах.
– Порядку на Руси много сот зим, – выдохнул, словно нехотя, он. – И на них держится земля наша. Но… Гильдия уже не имеет той силы, что имела раньше. Что иметь должна! – наконец, словно решившись на что-то, вскинул голову князь и упрямо упер взор в глаза дяди. – Поэтому защиту Гильдии мне придется – придется! – взять на себя. Без нее держава развалится, она скрепляет ее многовековым устоем. И я не позволю ему рухнуть! Отныне Купеческая Гильдия будет находиться под моим покровительством! Кто еще на то имеет полное право, как не Светлый киевский князь, заступник земли русской?
Родовид стиснул губы, нахмурился и мрачно побарабанил пальцами по столешнице.
– Ну, да, и вправду. Все именно так, – вдруг громко сказал он. – Именно так, мни его вчетверо, как ты и говорил. Слово, разрази его, в слово.
– Что? – киевский князь переводил непонимающий взор с лица своего старшего родича, который почему-то не торопился поднимать его вверх, на его крепкие ногти, продолжавшие бодро постукивать по доскам.
– Я не к тебе обращался, – поднял наконец на него глаза Родовид. И в глазах этих читалась тяжелая, закаменевшая усталость.
– А к кому?
– Ко мне.
Светлый уставился на одного из бояр черниговского князя, что стояли все это время неподвижно у входа, так, будто заговорил с ним сейчас сам полог шатра. Вой же шагнул вперед и стянул с головы шишак со стрелкой, который мягко и протяжно звякнул бармицей о макушку лысеющей головы. Глядя князю прямо в глаза без особого благоговения и боязни, он шагнул вперед и со стуком установил шлем на столе.
– Кто давал слово твоему псу? – недовольно зыркнул на родича киевлянин. А после – на подавшего голос дружинника. – Пшел с глаз, паскуда, покуда собаками не велел разорвать!
– Да не мой он вовсе пес, – как-то подозрительно задумчиво протянул Родовид, тоже не сводя глаз с посмевшего открыть рот на закрытом княжьем совете воя. Но даже тени осуждения в его взоре отчего-то не наблюдалось. – Скорее уж мы – его.
– Что?!
– Меня, твоя светлость, кличут Прок. Я – воевода Купеческой Гильдии. И здесь я для того, чтобы взять тебя, Светлый киевский князь, заступник земель русских, под стражу.
– Чтооооо?!
– За измену, заговор и злой умысел супротив того самого государства, которым ты поставлен володеть и честно им править.
– Да какого хрена! Стража!
– Не советую, – пресно проронил назвавшийся Проком и указал взглядом на второго зашедшего в шатер черниговского боярина. У того в руке был странного вида самострел, маленький и безо всякого намека на изгиб с тетивой. Хищно темнеющее отверстие, из которого, должно быть, и вылетала стрела, нацелено было куда-то в район княжьей переносицы. Причем сам стрелок смотрел почему-то не на предполагаемую свою мишень, а обалдевшим каким-то взглядом косился на шуйцу. Именно из нее торчало оружие.
Левша, должно быть, мелькнула в голове незваная мысль.
Шлема с прорезями для глаз левша этот отчего-то не снимал.
Едва глянув на целящегося в него татя, Светлый вдруг сбросил оторопь оцепенения. И криво, зло ухмыльнулся, глядя на дядю.
– Что, родич, столковался с этими толстобрюхами и решил со стола киевского меня подвинуть? Или, может, с Аллсвальдом?
– Дурак, – сухо пророкотал черниговский князь.
– Ну, конечно, – разошелся киевлянин. – Конечно, дурак. Мог и раньше догадаться, что эта шайка гнид наверняка сговорится с кем-нибудь против меня. Чтобы убрать очень уж вольнодумного да неудобного правителя.
– Дурак, – уже тише и менее яро повторил Родовид.
– Заметь, князь, – бойко встрял в беседу плешивый, – никто не упоминал того, что Гильдия должна отчего-то невзлюбить Светлого. Даже речи о том не шло. Да и с чего бы? Ты сам это сказал. Может, объяснишься? Что? Не хочешь? Ну, так я сам тогда попробую тебе рассказать.
Словоохотливый гильдиец с лицом, при улыбке становившимся сморщенным не хуже печеного яблока, с видимым удовольствием сел меж двумя князьями. Прямо во главе стола. И Светлый голову бы отдал на отсечение, что сделал он это вовсе не случайно. Быть может, именно от сего осознания ему до нудной боли в костяшках пальцев захотелось воткнуть эту хитрую ухмылку поганцу поглубже в глотку.
Тот и не стал скрывать, что чаяния и устремления киевского самодержца понял и истолковал верно. Правда, харя его от того сморщилась еще пакостнее, а улыбка сделалась куда шире.
– Насколько могу судить, никого не обидел, – довольно выдохнул назвавшийся Проком. – Гильдия, как и должно, во главе стола, Светлый князь – на почетном месте одесную, глава княжеского рода – по другую руку. И теперь, когда все формальности протокола соблюдены, стоит замолвить слово и о деле. Никто не возражает?
Светлый не возражал бы воткнуть его на кол. Прямо, вопреки заведенному обычаю, этой улыбающейся репой, а не чем другим. Он покосился на второго боярина, который не снимал шлема, хоронясь за надежной броней личины. Впрочем, самострел из его шуйцы тоже никуда не исчез, сопровождая чуть ли не каждое движение держателя киевского стола.
– Говорят, за добрые дела не стыдно, – зло хмыкнул Светлый. – А ты, гляжу, смущаешься глаза свои казать.
– О, за него не переживай, – небрежно махнул рукой плешивый. – Это действующее лицо еще выберется на авансцену. А начнем мы, пожалуй, с хазар. До чего, скажу я вам, подлый и никчемный народец, кто б только знал, – сокрушенно покачал головой Прок. – Вроде бы главный бог для них – огонь. То есть сущность этого мира, которая дает свет, согревает и очищает от скверны. Они и назвали-то его вполне соответственно – Чистый. Поэтично, да?
Он вздохнул и развел руками.
– Но на деле творят дети сего Чистого полное непотребство. Обмануть, предать, бросить, втянуть в дерьмо и дать в нем захлебнуться – все это перечень наиболее безобидных хазарских черт, которые просто первыми пришли на ум. А советники хазарского Кагана – наиболее пакостные из живущих по эту сторону Камня людей. С кем ни сведешь знакомство – дрянь, а не человечишко. Гниль и плесень. Но это, конечно, исключительно мое личное наблюдение.
Прок взглянул на Светлого со вполне миролюбивой улыбкой, но глаза его при этом сделались что ледок, затягивающий поутру прорубь, – прозрачными и холодными.
– Особенно это касается тархана по имени Илдуган. Слыхали, может, о таком? – вопрос вроде как адресовался обоим князьям, но колючего, что пронизывающий по зиме степной ветер взгляда Прок не сводил именно со Светлого.
И тот заметно напрягся. То ли от взора этого, то ли еще по какой причине.
– Ну, да, конечно, – согласился Прок. – Откуда честным людям знать такого редкого мерзавца? Он был одним из ближайших наперстников Кагана, но натворил таких дел, находясь у правого сапога владыки, что о них честным людям даже слышать не полагается. Вот и мы не будем вдаваться в эти гадостные подробности. Скажем только, что голову на плечах он сохранил исключительно благодаря знатности своего рода. Таких людей не убивают. Их отсылают. Подальше. Наподольше. Нашего героя, например, спровадили навсегда – назначили послом в стольном Киев-граде. Откровенно скажем, не так уж далеко и не в такое уж непристойное место, как всем нам известно. Живи да радуйся. Но тархан наш не того роду-племени, чтобы не затаить черную обиду внутрях. Он уж огорчился так огорчился. До такой степени, что решил Кагану подкинуть наизнатнейшую свинью. Такую, чтоб она его вместе с башкой в землю врыла.
Прок перевел дух, взял из рук Родовида кубок, кивком поблагодарив его, будто тот сам предложил ему промочить горло, небрежно плеснул вина, забрызгав краешек карты, – и водворил полный кубок на стол, даже не понюхав его содержимого.
– И что вы думаете? – продолжил он, чуть нахмурясь. – Оказии долго ждать не пришлось. Он нашел некоего норда, который вынюхивал, кому бы подороже продать презанимательнейший секрет. Секрет, касающийся такого оружия, какого еще свет этот не видывал и обладание которым сделает любую никчемную армию калек непобедимой и практически неуязвимой. Раз – и навсегда. Одна беда – хранят секрет этого оружия в проклятущей Купеческой Гильдии, на Руси. И Гильдия эта, разрази ее гром, так тщательно его бережет, что даже ее воины им не пользуются. Но она точно есть, зброя эта. И ее существование – никакая не байка и не выдумка. Норд даже показал образец такого оружия и продемонстрировал тархану, как оно может действовать. Тот, понятно дело, одним показательным выступлением не удовлетворился, да и оставил вещицу у себя, по праву, так сказать, сильного. Полагаю, выглядела она именно так, дражайший князь Родовид, как та, что держит в своей левой руке сей муж, которого Светлый давеча упрекнул в постыдном малодушии и паскудном предательстве. И я даже знаю, почему. Потому что оружие это родич твой узнал. Видывал его раньше.
Светлый побелел так, что его пепельные седины стали казаться темнее на фоне лица, а старый рубец на шее заалел не хуже макового цвета. Но с места он не двинулся, угрюмым взором уставившись на тот самый самострел.
– Тут, собственно, и начинается наша с вами история. Не долго думая, наш хазарский доброхот явился пред светлы очи не менее Светлого киевского князя и отвесил тому весьма выгодное предложение: я, де, сделаю твою армию непобедимой, но ты за это должен проверить эту ее непобедимость ни на чем другом, как на хазарском Каганате. А после, когда отправишь владыку на свидание с Чистым, поставишь меня на его место. Дело-то плевое, и требует от тебя, Светлого, лишь одного – приказать своим гильдийцам выдать тебе то, что с них потребуешь.
Теперь побелели даже сцепленные пальцы Светлого – с такой силой он невольно стиснул их в замок.
– Но Светлый князь на то и заступник земли русской, что, в отличие от хазарина, понимает – никакого приказа он, конечно, гильдийцам отдать не сможет. Более того, замолви он хоть словечко, что знает об их тайне – и сам быстрехонько да тихохонько окажется на дыбе, где его подробно расспросят, откуда это он наслышан о таких высоких материях. И придумал князь план. Правда, не знаю, сам придумал, или тархан наш ему его напел – больно уж почерк на хазарский смахивает. Что, само собой, князя ничуть не оправдывает. Потому как следовал он сей мерзкой придумке неукоснительно, предваряя ее в жизнь старательно, вплоть до этой самой минуты.
Уголки рта Прока чуть тронула холодная усмешка.
– А план этот змеев заключался вот в чем. Хазарин тайно набирает воинство головорезов, худо-бедно облачает его на нордский манер, добавляя для наглядности на щиты и стяги тавро Аллсвальда. Полоцкого, стало быть, посадника, который Светлому, то всем известно, отчего-то хуже занозы под ногтем свербел. И тут выдался такой шанс! Спалить в его городе двор Гильдии, устроив вместе с тем резню, из которой бы не выбрался ни один знающий настоящее положение дел человечишко, и обвинить во всем этом непотребстве именно местного конунга. А затем, как заступник земли русской, объявить, что такого более случиться не должно и торжественно взвалить на себя бремя покровительства над Купеческой Гильдией. И красиво, и своевременно. А главное – все свои секреты при таком раскладе гильдийцы просто обязаны будут выложить пред твои светлы очи. То есть одним ударом можно укокошить не двух даже, а трех зайцев! Ну, вот чисто хазарский план! – по тону Прока можно было подумать, что гильдиец планом этим просто немыслимо восхищен.
Светлый перевел тяжелый взгляд с новгородца на своего дядю. Тот, похоже, от подобных восторгов был невероятно далек. Откинув со лба непослушную прядь, киевский князь с вызовом процедил:
– Никогда не слыхивал более мерзкого бреда.
– Понимаю, – кивнул Прок. – Такими обвинениями просто так не бросаются. Тут нужно хоть что-то по полочкам разложить. Дабы всем понятно стало, откуда у кого уши растут. Итак, полоцкий двор Гильдии. Сгорел он так споро да яро, что весь город едва не занялся. Потушить-то пожар не могли. Почему? Да потому, что развели его на земляном масле, которое хазарские священные огни питает. А привезено оно было из Киева. Илдуганом.
– Да? – с натянутой насмешкой фыркнул Светлый.
– Да, – ничуть не смутился его тоном Прок. – Просто ты, княже, не все гильдийские хитрости учел. Как, например, специальную книгу учета, что дублирует настоящую, но хранится совсем в другом месте. За пределами Двора. И вот в ней ясно было писано – последним доставленным грузом на пристань полоцкой Гильдии были бочки, привезенные хазарами. С именами, о которых мы сегодня уже слышали. Я ее сам и нашел, грамоту эту.
– Брехня, – скривил лицо Светлый. – Всем ведомо, что в Полоцк Гильдия отрядила голову киевского Двора. А я ему в помощь свою сотню дружинную дал.
– Ну, он ее не просил и пытался всячески от нее отделаться…
– Да откуда ты…
– …Знаю! Знаю. Это я отправил в Полоцк бедолагу Путяту. Чтобы он, стало быть, внимание на себя отвлек. Отвел глаза от меня. Чтобы мне-то уж никто палок в колеса не пихал, как ему. Видишь ли, я был свидетелем тому сражению, в котором полегла посланная тобою на убой сотня Лемеха. И не мне тебе рассказывать, как можно отличить ряженых лесных татей от настоящего нордского воинства. Больше тебе скажу – я пошел следом за этой армией разодетых головорезов и выяснил, что их, оказывается, куда больше, чем я рассчитывал, и следующий удар они собирались нанести уже по новгородскому Двору Гильдии. Понятное дело, что рассчитывать на успех этому отребью можно было и не надеяться, но сам факт нападения подбросил бы дровишек в разведенный тобою костер. Только вот, незадача, не добрались до заветной цели ряженые воители.
Прок с довольным видом поковырял пальцем в зубах, будто в прямом смысле питался своими словами и в них откуда-то мог оказаться изрядный шмат мяса.
– Как ты понимаешь, – наковырявшись и всласть накривив рожу, он разглядел результаты этих поисков под ногтем и деловито отщелкнул куда-то под стол, – главных зачинщиков я настиг. Но, к моему удивлению, человечки, за которыми я гнался, оказались очень проворными. Представляешь мое удивление, когда меня быстренько нейтрализовали, повязали и доставили, так сказать, для дальнейшего выяснения обстоятельств в главную цитадель заговора. Вот тут даже ты не можешь представить мое удивление, когда оказалось, что это – походный стан киевского войска! Я-то сдуру за хазарской угрозой гонялся, а оказалось, что все и гораздо глубже, и одновременно значительно ближе. И твой благоверный боярин Полоз, живота за державу не пожалевший и сложивший буйну головушку во благо отечества, моими допросами руководил. Представляешь? Тоже, должно быть, не ведал ты о поступках сего аспида? А сказать, о чем ты не знал точно? О том, что исполнявший партию шавки на побегушках норд Хёгни – тот самый, что продал Илдугану секрет гильдийского оружия – на самом деле был не так прост, как вам всем представлялось. Ты знаешь, что на самом деле весь этот заговор, от начала и до конца, именно его задумка? И он вовсе не прислуживал вам всем, рассчитывая нагреть руки жалкими крохами по итогам этих хитросплетений, а контролировал вас, руководя вашими действиями. Что, складывается картинка? Ты-то ведь гадаешь, откуда могло это нордское воинство взяться, которое сейчас к Ладоге прет? Его ведь в планах не было. Не иначе случайное совпадение, которое нечаянно может загубить все ваши дела. А вот и нет! Не случайное! Появление этой армии изначально входило в планы Хёгни. А главная его цель, пока ты будешь ломать зубы о Полоцк во внутриусобице, о которой так мудро обмолвился тебе твой дядя, – взять Новгород и уничтожить на корню то, на чем держится пока Русь, – Гильдию.
Родовид шумно выдохнул. Даже боярин с самострелом, мнущийся у полога, показалось, замер так напряженно, будто изо всех сил старался удержать руку, в которой держал оружие, от необдуманного действия. Светлый же глазами четвертовал гильдийца. Только без помощи коней – собственными руками. А местами так даже и зубами.
– Князь всегда действует во благо государства, – процедил наконец киевский самодержец, хотя по заострившемуся лицу его было совершенно понятно, что из глотки рвались совсем другие слова. Куда менее вежественные.
– Вот и я о том же, – кивнул Прок, будто ждал именно этих слов.
Киевлянин зыркнул в сторону дяди. Но тот отвел глаза.
– Вы находитесь в стане моего войска.
– Да? Ну, раз подобрался такой удачный момент, и все столь удобно собрались в одном месте, может, и расскажем тогда твоим дружинникам о гибели сотни Лемеха?
– Да кто поверит какой-то безродной собаке, брешущей в сторону Светлого киевского князя?! Все это – не более чем выдумки одного-единственного невменяемого юродивого. Не более того.
– Кстати, да, – щелкнул пальцами Прок, разворачиваясь в сторону молчаливого напарника с самострелом. – Мой, так сказать, бог из машины. Знакомьтесь. Хотя, что-то мне подсказывает, будто в представлении вы не нуждаетесь.
Нехотя, будто стаскивал не шлем, а саму голову с плеч, незнакомец открыл лицо. И поднял его навстречу княжьему взору.
– Собака! – процедил Светлый, метая молнии глазами. – И это – твоя благодарность за то, что сохранил тебе живот?!
– Моя, и двух моих побратимов, что остались снаружи шатра, – Тверд мерялся с князем тяжелыми взглядами. – Так вышло, что только мы трое – свидетели того побоища. И все трое – здесь.
На миг в шатре повисла тишина.
– Любая, даже самая замудреная задумка, может полететь в тартарары, совершенно неожиданно столкнувшись хотя бы с одной из трех составляющих любого краха, – продолжил молоть гильдиец. – И предсказать их появление на ее пути не сможет никто. Знаешь, что это за препоны? Случайность, глупость… и баба. Кто ж мог подумать, что твоя с хазарами задумка вляпается во все три эти лепехи разом? То, что ближник твой Полоз вместо того, чтобы выполнять княжьи распоряжения, примется глупить, устраняя возможного конкурента на своем супружеском ложе, а другой, не менее башковитый дурень с вислыми усами, вдруг ткнет пальцем в небо и укажет точно на виновника сих бед. А также то, что Путята обратится за помощью именно к троице беглецов, за жизнь которых никто бы не дал и плошки полбы, но именно они станут выжившими свидетелями той бойни, что ты учинил над лемеховой сотней. Но ты очень-то не кручинься. Не ты первый, не ты, думается мне, и последний стратег, кто погорел на этих традиционных бедах любого многомудрого заговорщика.
Светлый умелым скупым жестом вскинул руку. И лишь отменная реакция Прока, который безо всякого перехода от праздного трепа к жестким действиям, упредил его движение, скрутив и в мгновение ока воткнув матерого воина мордой в стол, уберегла их всех от неприятностей. Потому как собирался князь метнуть нож. В Тверда. Судя по всему, в глаз, чтоб уж наверняка. Может, чтобы устранить некстати воскресшего свидетеля. А может, стараясь убрать с дороги хоть одну из трех обозначенных Проком «лепех на пути стратега». Шуйце Тверда на то было плевать. Она резво вскинулась вверх и даже почти нажала на крючок, выцеливая, походило на то, тоже глаз. А убийство Светлого в его же шатре любому вышло бы боком, как потом ни оправдывайся и ни кивай на уделанное пухом рыло почившего. И пока Тверд с Родовидом перебрасывались взорами, в каждом из которых облегчение перемешивалось с упреком и непониманием, гильдиец деловито сграбастал пепел седых волос Светлого в жменю и без особого почтения оторвал его лицо от столешницы.
– Выход у тебя один, Светлый мой государь, – процедил новгородец прямо в ухо князю. – Бросить клич по Руси, объединить дружины Киева, Чернигова и Полоцка – и двинуть навстречу нордам. По пути, может, еще кто пожелает и успеет присоединиться к благому делу защиты Отчечества. А дальше – стань легендой, сложив голову в бою. Сын у тебя еще мал, думаю, пока не настанет его время отказаться от имени, регентом при нем побудет твой уважаемый дядя.
– И это ты называешь выходом? – кисло и как-то совсем беззлобно оскалился в ухмылке Светлый.
– Есть и второй. Черниговцы подошли сюда гораздо ближе, чем ты подозревал. А задержались, потому как окружали твой лагерь. И на помощь им движется из Полоцка Аллсвальд. Пока будут греметь мечами о шеломы твоих воев, конечно, потеряют время. Но закончится все одинаково – после разгрома киевлян они выступят навстречу Хёгни. Разве что гораздо меньшими силами. И без тебя. У того, кто насажен на кол, как правило, не получается должным образом возглавить войско. Так что решай, заступник земли русской. Судьба ее сейчас в твоих только руках. Прямо, как ты и хотел.