Итак, друзья, кое-кому из вас пока трудновато разбираться в размерах силлабо-тонического стихосложения (сознайтесь: еще недостаточно навыков?). А было бы неплохо улавливать ритм стиха глазом, еще лучше — на слух. Поэтому продолжайте упражнения и берите для них произведения лучших мастеров силлабо-тонического стихосложения: А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и многих других классиков, а из советской поэзии С. Я. Маршака, М. В. Исаковского, А. Т. Твардовского, поэтов-песенников и других из тех, кто пишет и писал в этой системе. Дело в том, что существует много поэтических отклонений от чистой силлабо-тоники, особенно в советской поэзии. При недостаточных навыках в ритмике их трудно разгадывать. Если это не разгадывается, отложите его в сторону. И берите те образцы, которые звучат в ритме безукоризненно четко, ясно. Например, у Исаковского отлична для хорея песенка: «Лу'чше | не'ту | того | цве'ту». И для всех других размеров часто встречается отлично построенный ритм. Попытайтесь сами, а еще лучше с друзьями или с помощью педагога составить для себя небольшой список таких текстов для упражнений в ритме по всем пяти размерам (хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест). Навыки в ритме понадобятся вам и потом, когда будете знакомиться с произведениями, написанными по другой системе.
Поэтический перенос, о чем пойдет сейчас речь, помнится, оказался как-то нам полезным для облегчения чрезмерно большой строчки, а также для подчеркивания особой значимости изображаемого явления.
Перенос этот (по-французски произносят «енжамбеман») довольно часто встречается в пределах одной строфы (внутри ее). Поясним на примерах из сказок Пушкина.
Еще:
Переносы встречаем мы нередко и у учащихся. Например, один наш автор пользовался ими довольно часто и свободно. Хотя бы:
Или:
Или переносы в стихотворении «Одуванчик в космосе» у других учеников:
Но иногда перенос является своеобразным переходом, мостиком от одной строфы к другой. Внимательно проследим на примере из «Евгения Онегина». Конец тридцать восьмой строфы третьей главы звучит так:
Строфа закончилась, а содержание недосказано, вот и перенес автор последнее слово на начало следующей, тридцать девятой строфы:
По форме можно подумать: не хватило в строфе места слову «упала» и перенесено оно в следующую строфу. Ведь можно было бы сказать:
Но нет, не захотел поэт так делать: зачем выбрасывать деепричастие задыхаясь, когда именно оно удачно определяло состояние героини? А что с Татьяной сделалось? Автор чуточку помедлил, чтобы читатель или слушатель пережил момент ожидания. Этому и послужил перенос слова со строфы па строфу. Пушкину нужно передать взрыв ее душевного волнения, тревоги и смущения: «Здесь он! Здесь Евгений!» Получилось, что и читатель стал соучастником ее переживаний. Вот так:
Речь ускоряется, и вдруг пауза:
Бурю душевного волнения надо показать правдиво, сильно… Вот и выручил поэтический перенос!
Интересен перенос и в «Сне Татьяны». В четырнадцатой строфе из V главы говорится, как Татьяна убегает от медведя. Заканчивается строфа так:
А пятнадцатая строфа начинается и события развертываются:
Экспрессия этого переноса иная: заключена она в страхе перепуганной героини, но сила этого чувства не так уж велика, как сила любви. Вот что хотел поведать нам автор. Тут и синтаксическое оформление проще: никаких ступенек и знаки препинания спокойные. Это соответствует тому, что наша героиня «бесчувственно покорна».
Весьма содержателен енжамбеман у М. Ю. Лермонтова в его поэме «Тамбовская казначейша». Здесь экспрессия столь же сильна, но эмоциональный мотив ее другой: пе чувство любви и тревоги, а презрение героини поэмы к своему мужу. И там для описания ее нервного перенапряжения потребовался автору перенос строфы на другую. Попытайтесь самостоятельно разобраться в строфах пятьдесят первой и пятьдесят второй. (В них, помимо переноса со строфы на строфу, есть переносы и от стиха к стиху. Присмотритесь внимательно, найдете их быстро.)
Кроме того, вы заметите там необычную расстановку слов в предложениях — инверсию. Инверсия — это перестановка в речи привычного порядка слов. Например, в поэме можно было бы сказать: «Был страшно бледен цвет ее чела» (чело-лоб, лицо), а сказано наоборот: «Цвет ее чела был страшно бледен». Очевидно, было так: взглянули люди сначала на ее лицо, а потом уж определили ее состояние — инверсия оправданна. Или сказать бы: «Толпа обомлела». А там наоборот: обомлели, растерялись люди — «обомлела толпа». Опять инверсия оправданна. Или: «Ее в охапку схватив». Ошеломленные событиями люди увидели неожиданный взмах схватывающих рук — охапку — и ахнули: кого в охапку схватил улан? Ее, героиню поэмы.
А иногда инверсия показывает литературную небрежность, пороки авторской речи. У начинающих это встречается частенько: ради того, чтобы хорошо звучала строчка-стих, автор согласен па любую перестановку или замену слов, даже явно несуразную, затуманивающую или искажающую смысл произведения. Такая инверсия, конечно, недопустима надо уметь от нее освобождаться и ставить слова на свое место. У Пушкина, Лермонтова немалое место занимают инверсии. Они порой необходимы и для живописания взвинченного, хаотического настроения героев событий, что вы только что видели. Но в то же время они помогают автору отражать в произведении и эпическое спокойствие, философское раздумье и различные лирические оттенки в созерцании окружающего мира (любовь к природе, восхищение ее красотами, ее величием и т. п.). Вспомните-ка у Пушкина описание зимы (VII глава «Евгения Онегина»).
Простая и вечно мудрая философская истина, повествующая о величии явлений природы, размещена в двух строфах. В конце XXIX строфы перенос дает спокойное предупреждение:
А в начале тридцатой с тем же спокойным любованием сообщается:
т. е. вступила в свои обязанности. Далее следует еще поэтический перенос и инверсия: т. е. вступила в свои обязанности. Далее следует еще поэтический
Можно бы сказать: «повисла клоками», а гут наоборот. Почему? Постараемся разобраться. Строфа повествует о шествии зимы: «Пришла, рассыпалась». Это общая картина. От общего вместе с автором перейдем к частностям, к деталям картины. Перед нашими глазами клочья снега. Где они? Смотрим на деревья и видим, как причудливо они повисли «на суках дубов». В том и оправдание инверсии. Затем, кинув вдаль свой взор, мы видим волнистые ковры снега «среди полей, вокруг холмов» и т. д.
Итак, поэтические переносы, инверсии у мастеров слова служат им верную службу. Конечно, все это делается ими в должной мере, без пересола, как бы запросто усиливается выразительность, убедительность, впечатляемость их поэтической речи.
Попытайтесь убедиться в этом и на своем творчестве.