Советской гельминтологии 10 лет, — Отряд специалистов, — 51 экспедиция. — Страницы старой газеты, — Раздумья о моей профессии. — Разговор с сыном, — На вечере Владимира Маяковского.
1927 род был юбилейным годом. В ноябре Советской Республике исполнилось 10 лет.
Этот год был юбилейным и для гельминтологической науки. Исполнялось 10 лет существования кафедры паразитологии и 10 лет с момента организации первого гельминтологического отделения при бывшей ветеринарной лаборатории МВД.
Мне всегда видится очень симптоматичным тот факт, что моя наука — ровесница Советской власти. Развиваясь в условиях советского строя, наша наука смогла перешагнуть ряд препятствий, которые оказываются непреодолимыми для развития гельминтологии в зарубежных странах.
Советская гельминтологическая наука за десятилетие смогла сделать то, на что США понадобилось 45 лет, как об этом в свое время заявил крупнейший американский исследователь Морис Холл.
В бывшей Российской империи гельминтологии как самостоятельной научной дисциплины не существовало. Во всей стране не было ни одного специального научно-исследовательского института, где бы разрабатывались вопросы гельминтологии; не преподавалась эта дисциплина ни в высшей школе, ни на курсах усовершенствования врачей.
Медицина и ветеринария того времени интересовались в основном проблемами инфекций; на это мобилизовались кадры и средства, и каким-то чудачеством, если не сказать сильнее, считалось изучение паразитических червей. Врачи не только оставались равнодушными к проблемам прикладной гельминтологии, но вообще считали занятие «глистами» ниже достоинства образованного человека. И понятно, что организаторам гельминтологической работы было чрезвычайно тяжело. Старания первых советских гельминтологов привить врачам новые взгляды на гельминтологическую науку воспринимались в первые годы с недоверием или даже недоброжелательством. В те годы качество гельминтологической помощи трудящимся стояло на крайне низком уровне. Проводилось прадедовскими методами «глистогонное» лечение без надлежащей диагностики и без всякой увязки с профилактикой.
А ведь мир гельминтов огромен. Гельминты представляют пять самостоятельных типов животного царства; уже этот факт говорит о том, что объектами изучения гельминтологии являются организмы, характеризующиеся чрезвычайной разнотипностью своей анатомо-биологической организации. Однако и в пределах отдельных классов каждого из указанных пяти типов наблюдается удивительное разнообразие структурных особенностей. Вот, например, трематоды; современная систематика насчитывает свыше ста самостоятельных семейств у этого класса гельминтов, с сотнями родов и тысячами различных видов, отличающихся друг от друга.
Гельминты требуют самого тщательного изучения, необходимого для установления правильного диагноза заболевания пациента, специфических методов лечения и профилактики. А врачи в первые годы существования гельминтологии все заболевания, связанные с паразитическими организмами, именовали термином «гельминтиазис». Ставили диагноз: гельминтиазис, лечили гельминтиазис, профилактику проводили также против гельминтиазиса. Ну и понятно, что от такого рода «мероприятий» не было никакого толку.
В своих первых лекциях медицинским врачам я приводил такое сравнение. Вообразите себе, говорил я, такого врача, который, придя к больному, страдающему какой-либо инфекционной болезнью, поставил бы диагноз: «бактериазис», представьте дальше, что все инфекционные болезни стали бы именовать «бактериазисом», поскольку все они вызываются бактериями. Таких врачей фактически, конечно, нет. Но все без исключения врачи дореволюционного периода широко пользовались неграмотным словом «гельминтиазис».
Октябрьская революция вызвала к жизни революцию культурную, которая должна была перестроить на новых, социалистических началах весь быт населения, все трудовые процессы, весь издревле установившийся уклад жизни. И культурная революция шла неослабевающими темпами.
Минуло 10 лет с момента организации первой в России гельминтологической лаборатории, срок, конечно, небольшой, а сделано было не мало. Гельминтологическая работа за 10 лет развернулась не только в Москве, но и на периферии. В организации гельминтологических ячеек в краях и областях мы принимали самое активное участие, во главе многих из них стояли мои ученики, которые всегда получали нужную им консультацию в наших московских лабораториях.
Не имея своего научного центра, работники этих отделов тянулись к нам, и фактически мы должны были осуществлять то руководство, на которое, во-первых, не имели никаких юридических прав и для которого, во-вторых, не имели необходимой базы. Нужно было добиваться создания Центрального гельминтологического института. Он должен был координировать работу всех гельминтологических ячеек, возглавить изучение гельминтофауны СССР и гельминтозов людей и животных, заняться разработкой мероприятий по борьбе с инвазиями и вопросами подготовки врачей-гельминтологов.
Мне хотелось использовать юбилей гельминтологической науки, чтобы усилить ее пропаганду и добиться необходимых условий для ее дальнейшего развития.
О том, что юбилей будет отмечаться, мне не раз говорили в Ветеринарном управлении Народного комиссариата земледелия разные люди, в частности его начальник А. В. Недачин, который хорошо понимал значение гельминтологии.
Я стал готовить доклад к юбилею.
Пришлось поднимать огромный материал, ведь только за эти 10 лет была проведена 51 специализированная гельминтологическая экспедиция. Эти экспедиции обследовали много тысяч экземпляров различных животных. Была проделана также большая работа по обследованию людей на гельминтозы. Обследования дали материал огромной важности. Так, например, трематода фасциола — паразит печени — была обнаружена у людей в различных местах СССР около 100 раз, в то время как на всем земном шаре к 1926 году этот гельминт был описан у человека всего только 30 раз. С расширением нашей работы количество обнаруженных паразитических червей у человека и у животных стало резко возрастать.
Та пропаганда, которую мы усиленно проводили, наша практическая работа и наши печатные труды скоро дали заметные результаты. К нам в лабораторию в Тропическом институте стекалось много народу на консультацию. Вначале шли больные, а потом и врачи; появились у нас и стажеры. Мы получали для консультации гельминтологические материалы из самых отдаленных точек страны.
Консультационная работа возрастала буквально с каждым днем. Объем ее был колоссален. И понятно, что одной из основных задач, стоявших перед организаторами советской гельминтологии, являлась подготовка кадров. К 1927 году, за первое десятилетие существования нашей науки, сформировался уже значительный отряд специалистов, который мог принимать активное участие в изучении гельминтофаунистического статуса страны.
Методика привлечения к гельминтологии подходящих кадров из числа ветеринарных, медицинских врачей и биологов носила разнообразный характер. Мы агитировали самых способных студентов, окончивших ветеринарные и медицинские вузы. И я, и другие работники лаборатории много ездили в разные края, республики и области с агитационно-пропагандистскими целями. И где бы мы ни бывали, мы старались всюду привлечь в свои аудитории биологов, медиков и ветеринаров, хотя приходилось на это тратить много времени. У нас появилась масса стажеров, которые постоянно, из года в год командировались районными, областными, краевыми и республиканскими учреждениями здравоохранения и ветеринарии. Стажеры получали у нас гельминтологическую квалификацию и затем развертывали работу на местах. Мы создавали кадры также методом широчайшего гельминтологического просвещения, прежде всего врачей. Необходимо признаться, что «непротивление гельминтологическому злу», которое имело место в дореволюционное время, привело страну к тяжелым последствиям, ибо и люди и животные оказались захлестнутыми очервлением. Это было массовое бедствие, с которым мы теперь успешно боролись…
В работе заседания, посвященного нашему юбилею, приняли участие Наркомздрав РСФСР, Ветеринарное управле-2С0 ние Красной Армии, ГИЭВ, Государственный тропический институт, ЦК союза «Медсантруд», секции научных работников Рабпроса.
С периферии, из различнейших мест в наш адрес пришла масса поздравлений, получили мы и многочисленные поздравления из-за границы.
Зал заседаний Дома ученых был переполнен. Нас пришли поздравить работники научных и высших учебных заведений и ветеринарных организаций, многие приехали с периферии, причем прибыли не только те, кто был приглашен официально, — многие гости приехали по собственной инициативе.
На заседании я выступил с докладом «Достижения гельминтологии в СССР за 10 лет и перспективы ее развития». Наша гельминтологическая школа как бы предстала перед общественным судом. Что же, нам не было стыдно. Достаточно было кинуть хотя бы беглый взгляд в большой зал Дома ученых. Кто знал 10 лет назад что-нибудь о гельминтологии? Отдельные ученые и некоторые любители естествознания — вот, пожалуй, и все. А теперь гельминтология выросла на базе ветеринарии, медицины и биологии в солидную дисциплину. Гельминтология стала потребностью. Без нее врачу-медику и ветеринару невозможно обойтись. На ее праздник пришли и ученые, и студенты, и врачи-практики, и представители широких кругов общественности.
Да, гельминтология сделала большой шаг вперед — об этом я говорил в своем докладе, но в нем же я подчеркнул те важные задачи, которые стояли перед новой наукой. Нельзя было не говорить о том, что на медицинских факультетах республики, кроме Военно-медицинской академии и Ереванского университета, гельминтология не была еще признана и не преподавалась. Нельзя было не говорить, что само развитие науки требовало создания специализированного центрального научно-исследовательского института.
Выступая на юбилейном вечере, начальник Ветеринарного управления Наркомзема А. В. Недачин заявил, что создание гельминтологического института является делом ближайшего времени. Сообщение Недачина было встречено всеми с большой радостью.
Нашей юбилейной дате был посвящен специальный номер «Русского журнала тропической медицины», юбилей отмечался «Вестником современной ветеринарии» и большинством центральных газет и журналов.
Вот лежат предо мной 2 июньских номера газеты «Комсомольская правда» за 1927 год. Страницы их пожелтели, они очень ветхи, но, вглядываясь в них, я живо и ясно вспоминаю то время — и тревожное, и радостное. 13 июня 1927 года одно сообщение потрясло всю нашу страну: в Польше был убит советский полпред П. Л. Войков. Целая цепь антисоветских выступлений: осада советского консульства в Шанхае, налет на наше торгпредство в Пекине, срыв торгового договора и разрыв дипломатических отношений с Англией. В воздухе пахло новой войной, которую нам пытались навязать. И в этой накаленной обстановке страна чествовала нас, гельминтологов, заботилась о науке, помнила своих скромных ученых, отмечала их юбилей.
Вот передовая «Комсомольской правды»:
«К о всем членам ВЛКСМ, ко всей трудящейся молодежи Советского Союза.
Товарищи!
Буржуазия готовится обрушить на головы трудящихся новую мировую войну.
Правительство английских консерваторов, разорвав торговые и дипломатические отношения с Советским Союзом, сделало решительный шаг к войне»…
А вот другая страница: с ветхого листка газеты смотрит на меня мой портрет. Статья под портретом называется «Очервление людей». В ней говорится:
«В 12 верстах от Москвы, по Московско-Курской ж. д., в парке привольно жили в старину поколения князей Голицыных.
Революция по-новому направила жизнь Кузьминок. Совнарком в 1918 году создал здесь новое и единственное в России учреждение — Государственный институт экспериментальной ветеринарии.
Назначение его — быть «главным штабом охраны нашего животноводства». Институт оправдал себя. В нем работает отдел по различным вопросам биологии организма и болезней животных. Научно-исследовательская деятельность института широко развивалась, охватила и выявила много злободневных, имеющих громадное значение для экономики страны вопросов.
Мы останавливаем внимание читателей на работе гельминтологического научно-исследовательского отдела института, которым руководит профессор К. И. Скрябин»…
И дальше рассказывается о нашей гельминтологической науке: какие вопросы она охватывает и чем заняты на данном этапе работники отдела. Статья написана очень тепло, много приятного сказано в адрес гельминтологов. А внизу под статьей помещен материал: «В фонд эскадрильи «Наш ответ Чемберлену»». В информации сообщалось:
«Практиканты 6-го и 7-го выпусков и руководители Московской тягловой школы Рязано-Уральской железной дороги вносят 34 р. 10 к. и вызывают Саратовскую профшколу и московских профшкольцев, находящихся на практике в Козловских и Тамбовских мастерских Рязано-Уральской железной дороги.
Местком № 112 Туркменского представительства и Турк-менгосторга вносят 60 рублей.
Студенты Московского института, общежития № 2 вносят 12 р. 12 к. и вызывают общежитие № 1 и № 3.
Ячейка ВЛКСМ Резинотреста вносит 21 р. 06 к. и вызывает ячейку ВЛКСМ ГЭТ, Кожсиндиката и Нефтесиндиката.
Безработный член союза ВСРМ т. Бубинчик вносит 1 руб. и вызывает всех рабочих и служащих, а также и безработных последовать его примеру».
Я читал тогда газету и думал о том, что развитие нашей науки — это тоже ответ господам Чемберленам!
Одним из самых для меня волнующих подарков был сборник работ моих учеников. Его озаглавили: «Сборник работ по гельминтологии, посвященный проф. Константину Ивановичу Скрябину его учениками, основателю гельминтологической школы, организатору первой кафедры паразитологии и первого гельминтологического научно-исследовательского института в СССР к десятилетию их создания».
В этом сборнике помещены 23 гельминтологические работы, посвященные изучению паразитических червей с разных точек зрения. Здесь работы и медицинского и ветеринарного значения, описываются паразитические черви разнообразнейших «хозяев»: и млекопитающих, и птиц, и рыб; рассматриваются черви, добытые от животных из разных углов необъятной территории нашего Союза — от крайнего Юга до полярных пределов нашего Севера.
Я был удостоен звания заслуженного деятеля науки. Мне это было особенно приятно и радостно потому, что свидетельствовало прежде всего о признании гельминтологии как науки. Успехи гельминтологической науки приносили мне подлинное счастье.
…Я считаю, что очень счастливо прожил жизнь. За плечами у меня многолетняя, более чем полувековая работа в области новой науки — гельминтологии. Мой путь не был легким, я отдал много сил той неустанной борьбе, которую пришлось вести за свою науку, потому что я был глубоко убежден в ее острой необходимости для блага человечества, в ее гуманизме и большом экономическом значении. И этапы моей личной жизни так витиевато сплелись с историей советской гельминтологии, что я буквально потерял критерий для проведения грани между моим «я», «моим» институтом и «моей» наукой. Я отдал весь свой разум, все силы и всю жизнь гельминтологии, а она стала для меня целью жизни, радостью творчества, точкой приложения всех духовных и физических сил.
Моя нелегкая юность, длительные годы упорной, а зачастую ожесточенной борьбы за суверенитет своей науки — все это было искуплено той высокой радостью, тем безграничным счастьем, что дал мне мой труд. Я убежден, что человек может быть по-настоящему счастлив только тогда, когда любит свою специальность, увлечен работой и всей душой предан ей, когда чувствует, что он необходим обществу и его труд приносит пользу людям.
Каждый молодой человек, выбирая себе профессию, должен очень серьезно продумать вопрос о том, какой труд действительно может увлечь его и остаться на всю жизнь любимым делом. Вероятно, эта проблема из тех, что называют «вечными», — каждый выбирает свой путь в свое время. Этот серьезный вопрос встал в 1927 году и перед моим старшим сыном Сергеем, окончившим среднюю школу…
Сергей сидит у меня в кабинете, ждет моего совета, куда дальше идти учиться, какую выбрать профессию. Я смотрю на него и думаю о своем. Думаю, что вот он вырос, ждет моего слова, а сумею ли я дать ему правильный совет?
Я всегда чрезмерно много трудился, рано уходил на работу, а возвратившись домой, занимался до глубокой ночи. Я любил и люблю ночные часы, это время у меня обычно отводилось для литературной работы. Так что я не имел возможности уделять сыновьям много внимания. В их воспитании основную роль играла Лиза.
Я высоко ценил ум и такт моей жены, считался с ее мнением. Ветеринарный институт Лиза не окончила, она была на 3-м курсе, когда институт был переведен в Ленинград, и учеба ее прервалась. Но она ездила в качестве лаборанта во все экспедиции вместе со мной и была в курсе всех моих дел. Она вела и большую общественную работу, но всегда находила время для семьи. Сыновья ее любили и глубоко уважали, а она умела вовремя дать им совет, поддержать их в хороших стремлениях и начинаниях.
В воспитании детей огромную роль играет личный пример родителей. Сыновья видели, как я много работаю, как люблю свою профессию и увлечен ею, и это, конечно, играло большую роль в их духовном формировании.
Я всегда выступал против физических наказаний, считая, что они унижают детей и показывают полную несостоятельность родителей. Обычно мы встречались с сыновьями за столом, во время обеда и ужина. Я интересовался их делами, кое-что рассказывал о своей работе. Если мне нужно было сделать одному из сыновей замечание или поговорить с ним, я вызывал его к себе в кабинет и делал необходимое внушение. Я всегда дорожил тем, что являюсь для своих детей авторитетом, причем старался ни в чем не потакать им и не баловать их…
И вот Сергей сидит у меня в кабинете, и нам предстоит решить очень серьезный вопрос. Дело в том, что сын увлекался театром, но в то же время ему нравилась и моя профессия. Здесь, наверное, сыграл определенную роль тот факт, что он с детства находился в среде ветеринарных врачей: к нам в дом приходила уйма моих коллег; он ездил с нами в экспедиции и видел, как мне нравится эта специальность. Но и театром он заинтересовался давно.
В одном с ним классе учились мальчики, которые впоследствии стали видными актерами: Ванин, Малишевский, Мерлинский. Он с ними дружил, все они увлекались театром, вместе участвовали в работе школьного театрального кружка.
Будучи еще школьником, Сергей сдал экзамены и поступил в студию Мейерхольда, где занимался вместе с Игорем Ильинским, Ваниным, Кторовым. Он часто выступал в концертах в Политехническом музее, в воинских частях и в различных клубах.
Сергей ценил Маяковского и не признавал Есенина, увлекался современной поэзией. Он любил читать Маяковского, довольно часто выступал с его стихами и всегда, как бы он ни был занят, стремился попасть на выступления своего любимого поэта. Он слушал Маяковского в Политехническом музее, в Доме Герцена и на различных литературных диспутах. Дома Сергей увлеченно рассказывал о Маяковском и страстно нападал на его врагов, утверждая, что они ничего не понимают в поэзии.
…Нужно сказать, что сыновья обычно советовались со мной, предпринимая тот или иной серьезный шаг в своей жизни. И в тот раз я сказал Сергею: опасаюсь, что влечение к театру — временное, ведь неизвестно еще — призвание это или юношеское увлечение… С моей точки зрения, надо сначала получить высшее образование, определенную специальность, а потом, если тяга к театру с годами не пройдет, можно будет подумать и о театре. На том и порешили. Осенью 1927 года Сергей поступил в Московский зооветеринарный институт…
Приближался юбилей — десятилетие Советской власти. Из разных стран приходили волнующие вести — пролетариат планеты посылал к нам, на наше празднество, свои делегации.
Сейчас, в 60-е годы, когда к нам ежедневно приезжают различные делегации из зарубежных стран, едут группы иностранных туристов, нас это нисколько не удивляет, мы уже привыкли к этому. А тогда? Тогда обстановка была совсем иная. Буржуазия капиталистических стран злобствовала, жестоко преследовала всех, кто проявлял к нам благожелательство, делала все, чтобы не допустить к нам на торжество представителей рабочих. И в это время ЦК английской компартии выпустил манифест, в котором говорилось: «По случаю десятилетия великой социалистической революции классово сознательные английские рабочие шлют рабочему классу СССР пожелание еще больших успехов в строительстве социализма. Они дают обещание поддерживать СССР до последней капли крови в случае нападения империалистов».
Мы читали эти строки с большим волнением. В то время, когда Англия порвала с нами дипломатические отношения, а глава ее правительства Чемберлен слал самые страшные угрозы по нашему адресу, рабочий класс обещал помочь нам в случае нападения империалистов. Английская делегация выдвинула предложение созвать в Москве сразу же после юбилейных торжеств всемирный конгресс друзей СССР для обсуждения способов защиты нашей страны от происков империалистов.
В институте у нас, как и везде, проходили митинги, заседания, информации, посвященные 10-летию Октября. Все внимательно следили по газетам за тем, как международная общественность отмечала наш праздник. Было очень приятно, что в Нью-Йорке состоялись три массовых митинга по случаю 10-й годовщины Октябрьской революции. Такие же митинги проходили во многих городах Америки, в других странах.
К нам в СССР начали съезжаться делегации со всего света. Москва сияла огнями, демонстрация была великолепной, и, действительно, после торжеств состоялся Конгресс друзей СССР.
В эти дни мы с Лизой совершенно случайно попали на вечер Владимира Маяковского. Литературу я всегда любил и читал довольно много, но должен сознаться, что тогдашней поэзией не увлекался.
Для начала скажу, что меня поразила публика. Я не ожидал, что наши люди так любят поэзию и что выступление такого поэта, как Маяковский, может привлечь столько народу. Зал был набит до отказа.
Маяковский начал читать свою поэму «Хорошо», посвященную 10-й годовщине Советской власти. Поэт изумил меня мощью и богатством голоса. Но больше всего понравилась сама поэма. Я почувствовал ее огромную силу, поскольку каждое слово удивительно точно отражало самую суть нашей жизни, наших мыслей и чувств. Меня захватил бодрый дух поэмы, мне нравилось, что поэт говорил о завтрашнем дне так, будто этот день уже наступил сегодня. Меня подкупила убежденность, с какой поэт утверждал наш строй, нашего человека.
Отношение многих представителей старого поколения к поэзии Маяковского в те годы было недоброжелательным. Как-то я стал свидетелем следующего разговора во время перерыва на одном из заседаний ГУС. Всеми уважаемый старый профессор раздраженно охарактеризовал Маяковского как «крикливую бездарность». А другой, известный геолог, поддержал: «Да я разве разрешу поставить томище господина Маяковского рядом с маленьким томиком Пушкина, — ведь это кощунство!». Ученые смеялись, смеялись зло и раз драженно. Я никогда не спорил по вопросам поэзии, не брался судить о качестве стихотворения. Но тут я понял, что данный разговор касался не просто поэзии, а перерастал в спор о наших днях, о нашей действительности. Надо сказать, среди ученых тогда были люди, оппозиционно встречавшие многое из того нового, что входило в нашу советскую действительность. Они видели наши трудности и недостатки и не желали замечать наших успехов. Они кричали о неграмотной, темной России и не желали вспоминать о том тяжелом наследии, которое мы получили от царской России. Рассуждали о нищей деревне, о технической отсталости нашей промышленности и не хотели замечать громаднейшего строительства, что разворачивалось по всей стране. И Маяковский, говоривший в своей поэзии о новой жизни, о новом человеке, о его героизме и энтузиазме, раздражал их. Я вмешался в этот разговор, за мной в него вступили и другие.
Когда началось заседание, участники спора не скоро смогли переключиться на обсуждение вопросов повестки дня. Слышались едкие реплики от представителей обоих лагерей: врагов и друзей Маяковского.
