По Северной Сосьве. — Знаменитое село Березово. — Описторхоз и борьба с ним. — 80-ая экспедиция. — Кусок мыла. — Н. И. Плотников и его работа. — Выходим на международную арену. — Морисе Холл о темпах развития советской гельминтологии.

В 1929 году я возглавил большую союзную гельминтологическую экспедицию, 70-ю по счету. Работали мы на Тобольском севере, на Среднем и Южном Урале. В эту интересную экспедицию со мной поехали врачи Подъяпольская (она заведовала медицинским отрядом), Шихобалова, Василькова, Статирова; ветеринарный врач Петров заведовал ветеринарным отрядом.

В Свердловске к нам присоединился местный врач Николай Николаевич Плотников. Мы были знакомы с ним и раньше. В 1926 году Плотников приехал в Москву, в Тропический институт, на курсы по малярии и болезням жарких стран. Он работал тогда научным сотрудником Уральской областной малярийной станции. Зайдя однажды к нам в лабораторию, Николай Николаевич заинтересовался, какими вопросами занят наш сектор. В гельминтологии он в то время был эрудирован слабо. Я всегда стремился каждого, и особенно приехавшего с периферии, по возможности глубже заинтересовать нашей наукой. Медицинский врач из Свердловска для меня представлял большой интерес, поскольку там специалистов-гельминтологов еще не было. Я разговорился с Плотниковым, и часа через два он с явным интересом склонился над микроскопом.

На следующий вечер я снова увидел длинную сухую фигуру Плотникова у нас в лаборатории: он пришел поработать с микроскопом, посмотреть на незнакомых ему гельминтов. Я часто беседовал с Николаем Николаевичем, и он проводил многие вечера с нами. Вернувшись на Урал, Плотников стал заниматься гельминтологией. Узнав, что мы собираемся в экспедицию на Тобольский север и на Урал, Плотников просил меня зачислить его в члены экспедиции. Я с удовольствием выполнил его просьбу, будучи уверен, что из него получится хороший специалист. И мои предположения сбылись. Ныне Николай Николаевич — известный профессор-клиницист, гельминтолог, заведующий клиническим отделом Института медицинской паразитологии и тропической медицины имени Е. И. Марциновского. Николай Николаевич опубликовал около двухсот научных работ.

Первый медицинский отряд нашей экспедиции обследовал народность манси по реке Северная Сосьва, а второй — хантов на реке Оби в районе села Мужи и в г. Обдорске . Группа Подъяпольской шла на лодке под парусами, причаливая к каждой юрте, замеченной на берегу. Население состояло преимущественно из манси, встречались и коми. Манси — народ веселый, жизнерадостный, очень музыкальный. У них есть свой национальный инструмент — вогульская балалайка, игру на которой они очень любят. Манси гостеприимны. У них считается самым неприличным остановиться около юрты и не войти в нее.

Были они все неграмотны: когда мы находились в этих местах, школ там еще не было. Учебные заведения появились позже, и наши последующие экспедиции видели, как строились прекрасные интернаты для детей, живущих в дальних поселках. А в 1929 году манси были еще очень отсталой народностью. Имелись у них и жертвенные места, куда они складывали рога убитых и съеденных оленей.

Мужчины манси носили две длинные, до пояса косы и находились в особо привилегированном положении. Так, например, стоило только нашим врачам войти в юрту, как женщины манси бросались к Плотникову снимать сапоги, чтобы отдохнули его ноги. И хотя Подъяпольская всегда вызывала у них острый интерес, за ней никогда не ухаживали, как за Плотниковым. Этого не разрешал обычай.

На Северной Сосьве произошел случай, который едва не закончился трагически для участников экспедиции. Лодки направлялись к селу Березово, куда в свое время был сослан сподвижник Петра I Меншиков. Парусное суденышко двигалось медленно. Однажды его нагнал катер и по просьбе наших врачей взял лодку на буксир. Почти у самого Березова внезапно поднялся сильный ветер, начали лопаться веревки, которыми лодка была привязана к катеру. Лодка встала поперек волны, еще минута, и она бы перевернулась. Всех спасла Подъяпольская: она мгновенно схватила запасную веревку и кинула ее на катер. Там веревку быстро закрепили, и катастрофы не произошло.

Березово было большим селом, в котором жили по преимуществу русские. Здесь наш отряд сделал небольшую остановку и только после того, как было обследовано все население, отправился дальше.

Всюду, где медицинский отряд проводил обследование, он обнаруживал почти полную зараженность жителей описторхозом. Второй отряд медицинских врачей также столкнулся с массовым заражением описторхозом, который местные жители называли «обской болезнью».

Северяне охотно несли коробочки с фекалиями, понимая, что врачи хотят им помочь, относились к приезжим с полным доверием, внимательно слушали беседы, которые члены экспедиции вели через посредство переводчиков. Все врачебные советы выполнялись быстро и точно.

Первый случай обнаружения описторхоза у человека принадлежит профессору Томского университета Виноградову. При вскрытии трупа он увидел в печени небольших трематод, которых ошибочно признал новым для науки видом и наименовал сибирской двуусткой. Между тем оказалось, что это был описторхис, который еще в XIX столетии находили в Западной Европе у собак и кошек.

А наша экспедиция установила факт массового, почти стопроцентного поражения населения Тобольского севера описторхозом. Мы обнаружили описторхоз даже у детей, не достигших года. Н. Н. Плотников, вскрыв труп северянина, насчитал в печени больного, погибшего от описторхоза, свы ше 25 тысяч паразитов!

Ветеринарный отряд установил поголовное заражение описторхозом кошек и собак.

Источник заражения описторхозом — сырая рыба, которая являлась основным элементом питания народов Севера. Наша экспедиция решила выяснить, является ли описторхоз профессиональным заболеванием работников, имеющих непосредственный контакт с рыбой. Началось обследование рабочих рыбоконсервных заводов.

В г. Тобольске мы уделили много внимания рабочим консервного завода и его отделения, расположенного в 100 километрах ниже Обдорска. Болота и тундра с ее пестрым ковром мхов и лишайников окружали одиноко расположенный завод. На протяжении полукилометра были разбросаны несколько деревянных зданий, контора, склад, бараки для рабочих и несколько юрт; затем снова на сотни километров — тундра.

В 1929 году завод помещался в двух длинных деревянных бараках: возле них жили сезонные рабочие. Однако, несмотря на примитивное оборудование и сравнительно небольшое количество рабочих (всего 110 человек), в сезон 1928 года на заводе было выработано 350 тысяч банок консервов. В 1929 году число рабочих достигало 200 человек. Основными видами рыб, идущими в производство, были нельма, налим, муксун, осетр, стерлядь, язь.

Мы обследовали 111 рабочих, 89 из них были заражены описторхозом. Столь высокая инвазионность, несомненно, находилась в прямой связи с привычкой работников консервного производства употреблять в пищу сырую рыбу. Общественные организации завода и администрация с интересом и вниманием отнеслись к работе нашей экспедиции. Лозунг «Описторхоз должен быть ликвидирован!» стал руководством к действию.

* * *

Наша деятельность достигла уже той стадии, когда стала ясной необходимость обсудить ряд важнейших вопросов с гельминтологами, работавшими в различных республиках и городах. Надо было найти общее решение важных вопросов, выработать единый план дальнейшего развития и углубления нашей работы. Ощущалась необходимость в созыве съезда гельминтологов. Об этом я ставил вопрос в Наркомздраве, в Наркомземе и в Ветеринарной управлении.

В Ветеринарном управлении А. В. Недачин отнесся довольно благожелательно к моей идее, сказав, что съезд, пожалуй, еще рано созывать, но какое-то совещание типа съезда созвать было бы неплохо. В Наркомздраве РСФСР также были склонны на первых порах созвать не съезд, а конференцию.

Как всегда в серьезных вопросах, меня поддержал и помог мне Е. И. Марциновский. Он предложил организовать совещание при Тропическом институте. Все на этом сошлись, и началась подготовка. Мы много потрудились над программой совещания, причем и Наркомздрав РСФСР, и Наркомзем, и Ветеринарное управление приняли самое горячее участие в ее обсуждении. Было решено пригласить на эту встречу работников всех республик, где была развернута гельминтологическая работа. На наши приглашения моментально откликнулись специалисты со всех концов Родины.

Первое совещание гельминтологов, проходившее с 8 по 11 апреля 1930 года, превзошло все наши ожидания: в нем участвовало 168 человек, представлявших 65 городов России, Украины, Белоруссии, Грузии, Армении, Узбекистана и Туркмении. 118 медицинских, 22 ветеринарных врача и 26 биологов заслушали 78 выступлений.

Совещание подтвердило, что в стране действует сильная и организованная армия гельминтологов. Я сделал три доклада: «Распространение гельминтозных инвазий в СССР и их связь с географическими, экономическими, профессиональными и бытовыми факторами», «Организация изучения гельминтозов в СССР и борьба с ними» и «Охрана малых народностей Севера от гельминтозов».

С докладами выступали В. П. Подъяпольская (говорила о подготовке врачебных кадров в области гельминтологии и о состоянии терапии гельминтозных болезней), Р. С. Шульц, товарищи из Белоруссии, Армении, Средней Азии; короче говоря, каждый прибывший на совещание стремился поднять наиболее актуальные вопросы своей работы.

Хочу вернуться к своему выступлению на совещании. Я говорил об охране малых народностей Севера от гельминтозов, и в частности от описторхоза. Величина и значение этой проблемы выявились только после работы нашей 70-й экспедиции. Подытоживая свой доклад, я сказал, что описторхоз — серьезная санитарная и социально-экономическая проблема Тобольского севера, эту болезнь нужно стереть с лица советской земли во что бы то ни стало!

По докладу было принято специальное решение, говорящее о необходимости дальнейшего изучения гельминтозов на Севере, обследования жителей бассейнов Печоры, Енисея, Лены, районов Камчатки, Анадыря и других, об организации санитарно-просветительных и лечебных мер Совещание подчеркнуло, что наша работа по борьбе с гельминтозными болезнями среди малых народностей Севера должна вестись в тесном контакте с Комитетом Севера и желательно при его активной поддержке. Отмечалось несоответствие между опасностью гельминтозов и нейтральным отношением ряда органов здравоохранения к вопросам борьбы с этими заболеваниями. Дальше шли конкретные и деловые предложения по всем докладам, где были отражены такие важнейшие моменты, как борьба с анкилостомидозом и цистицеркозом в СССР, координация профилактической работы по борьбе с гельминтозами между медицинскими и ветеринарными учреждениями.

С тех пор прошло почти 40 лет, и сейчас, оглядываясь назад, я вижу, с каким энтузиазмом и настойчивостью, невзирая на трудности, участники этого совещания претворяли в жизнь все его решения.

…Работа 70-й экспедиции побудила коллектив гельминтологов к интенсивному изучению описторхозной проблемы. Вопросы географии и статистики описторхоза взяли на себя Подъяпольская, Шульц и я, эпидемиологию и биологию возбудителя — Плотников и Зерчанинов, клинику описторхоза — Кондратьев, профилактику — Шихобалова и Васильева, патологическую анатомию — Желтиков, Боль и Яковлев.

Мы изучили всю иностранную литературу об этой болезни. Выяснилось, что описторхоз встречался на территории Европы и Азии. В Европе он был зарегистрирован во Франции, Голландии, Германии, Швеции, Италии. Но единственным значительным очагом его в Европе считался район Балтики в Восточной Пруссии.

Необходимо было выявить границы описторхоза в СССР. Перед нами была целая цепь нерешенных вопросов, требующих углубленной научной проработки и отчетливого решения. Мы еще не знали первого промежуточного хозяина описторхиса, что было совершенно необходимо для построения законченной системы профилактических мероприятий. Не было надежных лекарств, и потому мы не имели возможности проводить дегельминтизацию. И самое главное, не хватало кадров гельминтологов. Большая разбросанность населения на обширной территории Тобольского севера и тогдашний уровень общей и санитарной культуры коренного населения сильно осложняли решение стоявших перед нами задач.

Я понимал, что прежде всего нам необходимо привлечь внимание врачей и самых широких кругов советской общественности. Комитет Севера помогал нам в важных и серьезных вопросах, и главным образом, конечно, в организации гельминтологических экспедиций на Север. В Тропическом институте сектор борьбы с гельминтозами начал вести гельминтологическую подготовку врачей, командируемых в Арктику Наркомздравом и Комитетом Севера. Мы составили для арктических врачей специальную инструкцию по борьбе с гельминтозами вообще и с описторхозом в частности. Нам удалось заинтересовать врачей Тобольского севера и Свердловска.

В Свердловском санитарно-бактериологическом институте было организовано гельминтологическое отделение во главе с Николаем Николаевичем Плотниковым. Это отделение снарядило три экспедиции на Тобольский север, которые занимались исключительно вопросами описторхоза.

В 1930 году под руководством В. П. Подъяпольской и М. П. Гнединой 80-я союзная гельминтологическая экспедиция работала в Красноярском крае, в 1931 году — 100-я гельминтологическая экспедиция под руководством тех же специалистов провела обширные обследования в Якутской АССР.

Работа экспедиций была очень напряженной, ее участники не только вели широкие исследования, но и оказывали большую медико-гельминтологическую помощь населению и проводили культурно-просветительные мероприятия.

80-я экспедиция обследовала людей и животных в низовьях Енисея и бассейне Нижней Тунгуски. Члены экспедиции доехали по железной дороге до Красноярска, а оттуда по рекам разъехались в глубь края. Подъяпольская вместе с врачом Блажиным должна была плыть на лодке по Подкаменной Тунгуске, 3. Г. Василькова — по Туру-хану, а М. П. Гнедина — по Нижней Тунгуске.

Лодка, которую Подъяпольская достала с большим трудом, шла медленно, ее тянули собаки, бежавшие по берегу. Около каждого домика, чума и поселения врачи останавливались и обследовали жителей. Кеты обследовались охотно, без всяких опасений доверчиво глотали лекарства.

Одно поразило жителей в пришельцах — любовь к чистоте. Когда Варвара Петровна стала купаться в реке, сбежались все обитатели чумов. Кеты, кочуя по рекам всю жизнь, никогда не купаются, не моются и не меняют одежды. Между прочим, одна из жительниц этих чумов, Марфа, обратилась к Подъяпольской с жалобой, что у нее изнуряюще чешется все тело. При осмотре врач поняла, что у Марфы нет никакой чесотки, просто она искусана вшами. Варвара Петровна подарила Марфе кусок мыла, объяснив, как им пользоваться. Это благое дело вызвало совершенно неожиданную реакцию: Марфа обиделась на врача, видимо, решив, что над нею издеваются.

Как все северяне, кеты очень гостеприимны. Каждого гостя, приехавшего к ним, они угощают чаем. При этом гость пользуется своеобразной привилегией: если сами кеты пьют чай, по очереди облизывая кусочек сахару (один на всех), подвешенный на тоненькой веревочке, то гостю дается отдельный огрызок, и не для того только, чтобы его облизать, но и съесть.

80-я экспедиция установила, что в низовьях Енисея и Нижней Тунгуски описторхоз отсутствует.

100-я экспедиция обследовала людей, а также домашних и диких животных в Якутске, Жиганске, Усть-Мае.

В. П. Подъяпольская проделала тяжелый путь по реке Мае, впадающей в Алдан. Плыли на лодке, причаливая ко всем встречавшимся на пути поселениям. Если причаливали ночью, все вещи оставляли в лодке, сами же шли ночевать в юрты, — якуты отличались исключительной честностью.

Дома не запирались, но по совету переводчика наши товарищи протягивали поперек двери веревку, так как жители были чрезвычайно любопытны. Им ничего не стоило прийти с рассветом и начать бесконечные расспросы: зачем приехали, что будут делать, далеко ли поедут еще и т. д. С исключительным интересом и любопытством слушали якуты все, что рассказывали наши врачи. Столь же охотно они и лечились, точно выполняя все, о чем их просили.

По вечерам домики, где останавливались члены экспедиции, были полны народу — приходили женщины, мужчины, дети и задавали уйму вопросов: как выглядит Москва, что такое самолет, почему движется автомобиль и т. п.

Подъяпольская выучилась отдельным словам и фразам по-якутски, и жителям очень нравилось, когда она могла что-то сказать им на их родном языке. Переводчик научил Подъяпольскую читать по-якутски, и она довольно хорошо произносила текст, правда, ничего в нем не понимая. Во многих якутских домиках уже были книги, якуты относились к ним очень бережно, гордились ими, но грамоте обучены не были. И Подъяпольская часто читала им эти книги. Народу собиралось много, услышанное воспринимали очень живо — смеялись, ужасались, ахали и готовы были слушать целыми ночами. В поселках строились школы, и якуты относились к ним с чрезвычайным уважением.

В Якутии оказались широко распространенными цепень бычий и лентецы широкий и тунгусский. Строганина, сырая и жареная на вертеле рыба были источниками заражения дифиллоботриозом, обнаружена была большая зараженность оленины (до 70 процентов) финнозом.

Эвенки встречали экспедицию также с большим гостеприимством. Тут же приводили к себе в дома и угощали. Членов экспедиции старались размещать в новых домах, и не раз им приходилось наблюдать, как хозяева перед едой выплескивали немного супа в огонь, — они считали: переехав в новый дом, надо угостить «духов», чтобы их умилостивить и чтобы в этом доме жилось хорошо.

Эвенки, так же как и якуты, лечились охотно, легко перенимали от врачей все, чему их учили. Правила санитарии и гигиены воспринимали с интересом, серьезно. В те, далекие уже годы (1930–1931) медицинская работа в отдаленных местах как следует не была развернута, и экспедиция наша стала как бы пионером в этом важном деле.

Экспедиция задержалась в Якутии и возвращалась обратно уже к началу зимы, когда наступили морозы. Добирались к пароходу верхом на лошадях, и так как Варвара Петровна была наездником неважным, то ей пришлось особенно тяжело. Прибыли к поселку на берегу Лены. Сюда из Якутска должен был прийти последний пароход. Шла шуга, члены экспедиции волновались: появится ли судно? Но якуты успокаивали их, твердо веря, что пароход придет обязательно. И они оказались правы.

На заседании оздоровительной комиссии Комитета Севера В. П. Подъяпольская сделала подробный доклад об итогах экспедиции. Было решено открыть гельминтологическое отделение при Якутской санитарно-бактериологической лаборатории.

В 1930 году под руководством Николая Николаевича Плотникова работала 93-я гельминтологическая экспедиция в районах городов Тобольска, Обдорска и на полуострове Ямал. В следующем году Николай Николаевич возглавил 121-ю гельминтологическую экспедицию по изучению описторхоза в Тюменской области. Здесь велось широкое обследование взрослых и детей. Было вскрыто 20 человек, погибших от описторхоза.

Члены экспедиции исследовали 2542 рыбы, изучали влияние копчения, соления и морожения рыб на личинки описторхоза. Здесь же Николай Николаевич начал экспериментальное изучение терапии описторхоза.

Работавшая еще в 1928 году на Дальнем Востоке 60-я гельминтологическая экспедиция ни одного случая описторхоза не обнаружила ни на Амуре, ни в Уссурийском крае. Население Туруханского края, Якутии, Дальневосточного края и животные этих областей оказались также абсолютно свободными от описторхоза. Таким образом, наши экспедиции выявили восточную границу распространения описторхоза в азиатской части СССР: им оказался водораздел Оби и Енисея.

Нас поражал контраст: в то время как Обь представляла собой крупнейший очаг описторхозной инвазии, в смежном речном бассейне — на Енисее царило благополучие. В чем причина — вот вопрос, который предстояло решить. Необходимо было обратиться к жизненному циклу описторхоза. В развитии этого паразита участвуют три звена. Яйца опи-сторха проглатывает моллюск — пресноводная улитка. В улитке зародыш развивается и, став личинкой, покидает этого «хозяина», начинает самостоятельно плавать в реке или пруду. Далее личинка поселяется в рыбе и живет в ее мышцах. Если человек съест недостаточно проваренную или прожаренную рыбу, населяющие ее личинки проникнут в его организм и обоснуются в желчных протоках. Живя в желчных протоках, паразит вызывает обширные и глубочайшие поражения печени, а тем самым и всего организма.

Фауна рыб Оби и Енисея очень сходна, так что ихтиологический фактор не мог влиять на географию описторхоза. Мы пришли к выводу, что наличие описторхоза на Оби и отсутствие его на Енисее и дальше на восток зависело от различия в составе фауны моллюсков в бассейнах этих рек. На Оби, очевидно, был тот моллюск, который является промежуточным «хозяином» описторхоза, а на Енисее его не было. Называется этот моллюск Битиния личи.

Николай Николаевич Плотников серьезно занялся терапией описторхоза. На протяжении почти 35 лет он вел большую экспериментальную работу, главным образом в г. Тобольске, куда приезжал на продолжительное время сначала из Свердловска, где он жил, а потом из Москвы, куда в 1938 году переехал. В конечном итоге его труды увенчались полным успехом. Описторхоз, еще не так давно страшное заболевание, с которым никто не умел бороться, теперь излечим; и у нас, и за границей широко используют методику, разработанную Плотниковым.

…Теперь, когда я пишу эти строки, советские гельминтологи провели уже свыше 330 экспедиций. Они имеют огромное научное значение. Экспедиции обогатили науку и практику колоссальным материалом по гельминтофауне людей, животных и растений, выявили основные очаги гельминтозов. Это позволило медицинским и ветеринарным организациям повести планомерную борьбу с заболеваниями, научно обоснованно планировать оздоровительные мероприятия. Материалы, полученные в экспедициях, заставили переоценить ряд научных ценностей, взбудоражили общественное мнение, послужили поводом для организации очень многих санитарно — и ветеринарно-просветительных мероприятий. А все это, вместе взятое, служит здоровью и просвещению человека.

* * *

В 1929 году вышел первый том большого труда «Гельминтозы человека» (авторы К. Скрябин и Р. Шульц). Мы прекрасно понимали, какую ответственность берем на себя, выпуская книгу. В мировой литературе это был первый труд, специально посвященный вопросам медицинской гельминтологии. В нем не только приведен огромный фактический материал, но и поставлены задачи, которые гельминтология выдвигает перед медициной.

Гельминтологические исследования разрастались. Интенсивно шли они в различных республиках. Много внимания гельминтозным заболеваниям уделял коллектив Узбекского ветеринарно-бактериологического института во главе с Г. А. Обулдуевым. И закономерно, что именно здесь задумано было провести 1-й съезд паразитологов Средней Азии. Г. А. Обулдуев приезжал в Москву, советовался со мною по поводу организации съезда.

Среднеазиатский съезд по изучению паразитарных заболеваний домашних животных открылся в Ташкенте 9 января 1930 года. На нем присутствовало более 180 человек, в их числе — деятели медицины и биологии. Я еще раз убедился, как сильно волнуют рядовых ветеринарных работников вопросы паразитологии, как серьезно оценивают они роль инвазионных заболеваний, как стараются получить надлежащие знания, чтобы активно бороться с этим бичом животноводства.

Участковые и городские ветеринарные врачи в обсуждении целого ряда вопросов принимали самое активное участие. Съезд признал необходимым тесное единение ветеринарных и медицинских работников на фронте борьбы с паразитарными болезнями животных и людей.

В докладе «Перспективы строительства гельминтологического дела в Средней Азии» я говорил о значительных достижениях (результате коллективного труда) в области научной и прикладной гельминтологии, говорил о тех больших задачах, которые еще предстоит решить для развития гельминтологии в Средней Азии.

В докладах моих учеников: Баданина, Петрова, Подъя-польской, Шульца, Ершова и других — говорилось о частоте гельминтозов в Средней Азии как у животных, так и у человека. Съезд вынес решение продолжать исследовательскую работу на территории Средней Азии, срочно провести ряд профилактических и организационных мер по борьбе с гельминтозными заболеваниями. Особое внимание съезд обратил на подготовку кадров специалистов-гельминтологов, организацию краевых и областных гельминтологических учреждений, как ветеринарных, так и медицинских.

Съезд закончился, но я пробыл в Ташкенте еще несколько дней. Г. А. Обулдуев ознакомил меня с работой ветеринарно-бактериологического института, и я был просто поражен глубиной и серьезностью тем, экспериментов и поисков, которые вел коллектив этого учреждения.

Вместе с Г. А. Обулдуевым мы были в театре имени Хамзы; я не помню названия пьесы, но хорошо запомнил прекрасную игру молодых узбекских актеров, среди которых было много женщин. Самым же интересным и приятным для меня было видеть в партере женщин-узбечек с открытыми лицами, без паранджи. Таких было уже много.

Пьеса, которая шла на узбекском языке, призывала женщин сбросить паранджу и чачван. И в самом драматическом месте зрительницы, пришедшие в театр с закрытым лицом, под гром аплодисментов срывали с себя покрывала и бросали их на пол. Это была поразительная картина, раскрывающая великую силу искусства. Со счастливыми, возбужденными и решительными лицами выходили узбечки из театра, где они только что и навсегда покончили с многовековым обычаем.

…В августе 1930 года я поехал в Париж для участия в заседании Международного эпизоотического бюро. Там я выступил с докладом «Проблема борьбы с гельминтозами домашних животных в СССР». Впервые за время существования этой организации ставился доклад по вопросам гельминтологии. Это, конечно, обязывало меня ко многому. Но была еще другая, особая ответственность: я ехал на сессию представителем Советского Союза.

Забегая вперед, скажу, что начиная с этого года ведущая роль в гельминтологической работе Международного эпизоотического бюро принадлежала Советскому Союзу. Наша страна определяла тематику гельминтологических докладов на указанной интернациональной трибуне, ибо никто из представителей других государств не дерзал с нами конкурировать; в лучшем случае они выступали в прениях.

В те годы за границей бытовало мнение, что Советская страна отстала в культурном и научном отношении. Выступая по вопросам гельминтологии, я стремился показать ученым зарубежных стран быстрые темпы развития нашей науки. Мне было о чем рассказать и чем гордиться. На примере советской гельминтологии, которая, безусловно, ушла вперед по сравнению с гельминтологией любой другой страны, я популяризировал наши достижения.

Но вернемся к докладу. Я тщательно и скрупулезно работал над ним, и он вызвал в Париже немалый интерес. Ученых-паразитологов очень заинтересовало состояние советской гельминтологии, ее объем, темы, методы. Вопросы, которые они обсуждали со мной, вышли далеко за рамки моего доклада. В итоге зарубежные ученые констатировали, что советская гельминтология выдвинулась на одно из первых мест в мире.

Осенью того же 1930 года я был командирован в Лондон для участия в работе XI Международного ветеринарного конгресса. Вместе со мной в работе этого конгресса участвовали доктор Р. С. Шульц и начальник Ветеринарного управления Красной Армии Н. М. Никольский.

В Лондоне я выступил с двумя докладами. Один из них был посвящен вопросу организации международного паразитологического конгресса. Эта идея очень заинтересовала слушателей, но осуществить ее не удалось из-за слабого развития гельминтологической науки за рубежом.

Как в Париже, так и в Лондоне я встретился с мировыми светилами в области ветеринарии и паразитологии: познакомился с крупным гельминтологом США — Элоизой Крэм, главой английской гельминтологической науки Лейпером, а также паразитологами Никколем, Кэмероном, Гуддеем, Трифит, с венгерским гельминтологом Котла-ном и многими другими. Меня долго расспрашивали о состоянии гельминтологии в СССР, о положении ученых в нашей стране. Последний вопрос интересовал всех, кто со мной беседовал, поскольку большинство из них полагало, что ученым у нас живется плохо, не обеспечиваются условия для научной работы. Мой бодрый вид, доклады, рассказывающие о быстром и успешном развитии науки, мои ответы — все это опровергало превратные представления.

Я должен сказать, что в основной своей массе ученые зарубежных стран относились к нам, представителям Советской страны, весьма корректно и с большим уважением. Со многими учеными я и мои ученики подружились, стали вести научную переписку, обмениваться печатными работами. Я пришел к убеждению, что участие наших специалистов в работе международных конгрессов чрезвычайно полезно для развития теоретических и прикладных проблем различных разделов науки и для установления дружественных взаимоотношений.

Через некоторое время после моих докладов в Париже и Лондоне американский журнал опубликовал большую статью крупного гельминтолога Мориса Холла «Ветеринарная паразитология в США и СССР». Статья Холла — результат подробного изучения не только моих докладов на конгрессах, но и советской гельминтологической литературы, вышедшей в те годы.

В разделе «Организация» Холл писал следующее: «Доктор Скрябин говорил о том, что до последнего времени в СССР имелись лишь отдельные попытки разрешить вопрос борьбы с паразитическими червями, но сейчас проводятся общие мероприятия в крупных масштабах. Начало этому делу было положено учреждением гельминтологического института в Москве, как центра научного изучения гельминтологии и ее практического применения, а также с целью руководства всеми гельминтологическими учреждениями в СССР.

Кафедры паразитологии со специальным уклоном по гельминтологии основаны в 14 высших ветеринарных школах, и таким образом была предусмотрена научная работа и обеспечение страны опытными и квалифицированными ветеринарами-паразитологами, работниками, которых прежде не имелось. В основу работы был положен метод полных гельминтологических вскрытий, на проведении которых автор настаивал в течение нескольких лет. За 11 лет было проведено около 50 тысяч вскрытий, и таким образом была установлена весьма разнообразная фауна паразитических червей и установлены наиболее важные участки, которые необходимо оздоровить в первую очередь.

К концу 1929 года Советским правительством была разрешена организация 75 гельминтологических экспедиций во все концы страны и учреждено свыше 50 медицинских, ветеринарных и биологических учреждений по гельминтологии. Наиболее ценные экземпляры, собранные этими институтами и экспедициями, концентрируются в центральном музее в Москве. Коллекция эта имеет приблизительно около 200 новых видов гельминтов. Высшие ветеринарные институты выпустили около 2 тысяч ветеринаров-гельминтологов (на 1-м совещании гельминтологов в Москве было 168 делегатов). Было издано около 300 работ по медицинской и ветеринарной гельминтологии. Все эти достижения не могут отрицать американские паразитологи, встречающие необходимость знакомиться с положением в СССР и получающие массовую литературу на русском языке по этим вопросам, которая является весьма ценной».

Далее Холл писал:

«Все указанные методы Скрябин предлагает проводить в международном масштабе по специально разработанной программе, утверждая, что почти все страны в общем недооценивают до сих пор значения гельминтов, зараженность которыми принимает характер мирового бедствия. Вкратце его программа состоит из объединенных действий, имеющих целью разработку и применение координированного плана для общего нападения на гельминтов. Проведение такой кампании приведет к экономическим выгодам, выражающимся в создании крепких и здоровых животных, освобожденных от паразитов и от предрасположения к другим заболеваниям. Меры эти также уменьшили бы зараженность человека паразитическими червями. В результате Скрябин заключает, что эти меры помогут разрешению большой социальной проблемы — созданию здорового человечества».

Далее профессор Холл сравнивал развитие ветеринарной паразитологии в Соединенных Штатах и России. Рост паразитологии в США проходил медленно, но настойчиво. До таких крупных ветеранов, как Куртице, Стайльс, Хассаль, Уорд, Линтон, Вэрриль и Пратт, можно упомянуть только об одном видном паразитологе — Жозефе Лэйди.

«Около 15 лет тому назад, — анализировал Холл, — повысился интерес к гельминтологии, который растет и будет расти по крайней мере в течение последующих 10 лет. Мы пришли к выводу, что современные условия ставят перед нами изучение новых проблем, в частности гельминтов растений.

Рост интереса к паразитологии в СССР произошел быстро и весьма наглядно. До войны в России существовали единичные гельминтологи, как, например, Синицын. Со времени же войны число работников-гельминтологов быстро возросло, большинство из них очень способны, судя по их работам. В общем в течение 10 лет Россия добилась того же, на что американцам понадобилось 45 лет… Мы имеем значительно меньше опытных работников и организованных учреждений по ветеринарной паразитологии, и у нас отсутствуют статистические данные, получающиеся в СССР путем координирования работы и экспедиций…

Из вышеуказанного можно заключить, что в России имеется более острый интерес и реальная оценка задач, стоящих перед паразитологией, чем в Америке… Надо думать, что рост интереса к гельминтологии приведет и Америку к такому же уровню, который уже достигнут в СССР».

Итак, быстрый рост нашей советской гельминтологии стал фактом, который признали и за рубежом. Иностранные ученые не могли не отметить, что Советская власть уделяет огромное внимание борьбе с очервлением людей и животных, что в нашей стране сделано очень много для улучшения быта трудящихся. И, наконец, ученые зарубежных стран поняли, что у нас ученым созданы все условия для настоящей, плодотворной научной работы. В этом отношении статья Холла была очень показательной, и потому я позволил себе привести здесь из нее довольно большие выдержки.