Наверное, каждому человеку в современном мире знакомо одиночество. Но чувство усиливается в миллион раз, если человек принимает наркоту, особенно психостимуляторы. Это сравнимо с торнадо, опустошающим душу. Кажется, что ты не человек вовсе, а черная дыра. Ты пробел в тексте, который никто не видит. Все проходят мимо, не замечая тебя, а если замечают, то отмахиваются, как от назойливого комара или мухи.
Такое страшное чувство одиночества посетило меня утром, как только открыла глаза. Я увидела над собой белый потолок, и возникло единственное желание: чтобы меня сейчас же кто-нибудь убил. Но закрыла глаза и вновь забылась каким-то полусном-полукошмаром.
Интересно, что когда днем, с огромным трудом оторвав себя от постели, я включила песню группы «Агата Кристи», то услышала продолжение своих мыслей:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Странно, а где же те заботливые друзья, которые угощали от щедрот душевных косячком с травкой на утро после клуба? Где же любимый Каренчик, который клялся в вечной любви? Никого, кроме копошащейся за стенкой квартирантки, которой наплевать на твое состояние. Но приходит осознание того, что ты хотя бы не одна в этой грязной квартире, и жизнь вроде как продолжается… Если можно назвать жизнью жалкое бесцельное прозябание.
Всякие умные люди начнут упрекать, обвинять, осуждать и обсуждать. Но тебе сейчас не до чужого мнения: ты хочешь как можно скорее выгрестись из этой помойной ямы, а вариантов никаких не видишь. И тут же находятся «спас И тели» и «спас А тели», которые с удовольствием приходят к тебе домой и начинают тебя пичкать травкой высшего сорта и нанюхивать «первым», то есть кокосом. А группа «Агата Кристи» между тем продолжает мою любимую песню:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Нарисовался любимый Каренчик, который пришел не один, а с Санчо и его девушкой Инной, но я уже успела выпить пару рюмок коньяку для поднятия никакущего настроения. Дунув один косяк на троих, без девушки, Санчо заговорил о наркотической проблеме в институте, где он учился:
— Представьте! Весь институт сидит на амфетамине! Все обдолбанные даже на лекции приходят.
Я же рассказала забавный, на мой взгляд, анекдот про некую виртуальную Инну, но Санчо не оценил, приняв грязный анекдотный намек на свой счет, и они с подругой поспешили меня покинуть. Карен, заступаясь за своего закадычного дружка, обозвал меня сукой и отправился за ними.
А что он хотел?! Мозги-то мои не варят! Мозг информацию не фильтрует, что можно говорить, чтобы не обидеть, а что — нет. Он хотел, чтобы я принимала наркоту, но оставалась при этом добренькой и умненькой?
В итоге я осталась опять одна, только накуренная и злая.
Первое, что мне пришло на ум — выйти из дома и отправиться, куда глаза глядят, только не сидеть одной в четырех стенах. Я и не помню, как оказалась у фотографа Генки в квартире. Да-да! У того самого Генки, из-за которого мне Шива башку раскроил… Как меня туда занесло? Не ближний свет, между прочим, на другом конце города. Каким ветром задуло?
Генка был как всегда один, но через десять минут после моего прихода появился какой-то парень в потертых джинсах и черной бейсболке, натянутой на глаза. Есть что скрывать? Вроде бы обычный парень, но мутный какой-то… Хотя у Генки всегда все свои, так что замутненность гостя не насторожила. Да и до того ли мне было, если я пребывала в легком неадеквате?
Как только разговор зашел о наркоте, парень спросил:
— А можно ли чего-нибудь достать?
— Ну, конечно же, можно! Всего две секунды, — пообещала я, типа крутая, и начала названивать сначала Карену, который меня послал на три веселых буквы, а потом Пашке Лучанову, который дал мне телефон Тит а.
Я ему перезвонила и сказала, что мне нужно пять «колес». Тит согласился помочь.
— Возле магазина «Патерсон» через двадцать минут, — сказал он.
Мы с неизвестным парнем в бейсболке вызвали такси и поехали за «колесами». По дороге он остановил машину, чтобы, вроде, сходить в туалет, а на самом деле — с кем-то поговорил по мобильнику. Я видела.
Когда мы подъехали, Тит был не один, а с Григом за рулем на чужой «Ладе-десятке». Я вышла из такси, а Тит уже стоял у магазина. Он был, как и всегда, неотразим: длинные ухоженные волосы при высоченном росте и безупречный загар. Интересно, он в солярии себя поджаривает или выезжает на заморские курорты? Дорогой джинсовый костюм и широкие накаченные плечи делали его весьма привлекательным, даже когда он не был за рулем своей спортивной тачки. При других обстоятельствах — залюбуешься! По сравнению с ним я была, конечно, не айс, то есть в плане фирменных шмоток, но прическа и все остальное — при мне.
Я подошла к нему ближе и протянула деньги, взамен он вложил в мою ладонь таблетки, завернутые в фольгу. Я улыбнулась…
И это был последний момент, когда все было хорошо.
Откуда ни возьмись, налетели менты, выросшие как из-под земли, и мигом уложили Тита прямо в фирменных шмотках на грязный асфальт. Затем они вытащили Грига из десятки и тоже уложили рядом с Титом. Меня сначала не тронули, но повод обосраться уже был. Я чуть не умерла со страху. Спасло только то, что я была пьяная и обкуренная, поэтому реакция несколько замедлилась.
Опомнилась я только в отделении милиции, куда меня привезли на отдельной машине, а то бы Григ с Титом растерзали меня на кусочки. Менты, конечно, молодцы: ловят мелких покупателей и торговцев, а наркодиллеры, подобные Шиве, спокойно разгуливают на свободе.
Хотя, откуда у Тита, спрашивается, столько бабла, крутая спортивная тачка, шмотки? Может он и есть наркодиллер? В любом случае, Тита они взяли с пятью «колесами».
Если вы постоянно жрете и нюхаете наркоту, то рано или поздно с вами такое случится — менты, облавы… Вы даже не успеете понять, что с вами произошло, как окажитесь за решеткой.
Но вернемся к настоящему. В отделении со мной случилась такая бурная истерика, что пять здоровенных ментов никак не могли запихнуть меня в обезьянник. Хорошо хоть — не били, а то я руками и ногами махалась так, что досталось всем. Ну, я же была пьяная, а пьяных людей лучше не злить.
Оказавшись одна в убогой клетке с деревянной замызганой лавкой в углу, я почувствовала себя грязным животным из зоопарка, выставленным на всеобщее обозрение. Такого жуткого позора я никогда не испытывала! НИ-КОГ-ДА!!! У меня было ощущение, что я действительно какая-то безмозглая обезьяна, которую можно запросто взять и кинуть за решетку.
Было страшно почему-то не столько за себя, сколько за Тита и Грига, ведь это я им звонила, а теперь никак не могла повлиять на ход дальнейших событий. Мы все попали под раздачу, под оперативную разработку. Таких специфических терминов я понахваталась от материной подруги. Конечно, мне нужно было раньше думать и давать деру, когда нас брали у магазина «Патерсон». Меня вначале никто не трогал, а я стояла, как истукан, не в силах пошевелить конечностями от шока. Но не думалось о побеге вовсе, ведь я была пьяная и обкуренная. Тормозная — одним словом.
От безысходности положения я легла в полный рост на лавку и попыталась дышать ровно. Не все ли равно, кто до меня на этой лавке находился: грязный алкаш или вшивый бомж. Хотелось, чтобы в голову пришли хоть какие-то здравые мысли, но там зияла девственная пустота!
Через некоторое время меня вызвал оперативник к себе в кабинет, и началась беседа без протокола. Почему без протокола? Видимо, потому, что это был оперативник, а не следак. А может он хотел меня к себе расположить, чтобы я сдала остальных? Ну, уж нет! Мне и этих двоих хватило.
Когда он вышел по делам — а может и специально вышел, чтобы я кому-то позвонила? — я воспользовалась моментом и набрала по городскому телефону, стоящему на столе, свой домашний номер, чтобы поговорить с квартиранткой Сабиной. Как-то разоткровенничавшись на кухне за рюмкой чая, она рассказала, что бывала в таких ситуациях, когда в барделе, где она работала, случались облавы, и их забирали в ментовку. Значит, только она знала, что мне делать.
А кому еще я могла позвонить? Матери, с которой я сейчас почти не общаюсь? Она из Москвы не приедет так быстро. Бабушку Олю пугать и впутывать в эту историю не хотелось, а то еще угодит в больницу с сердечным приступом. Позвонить Карену, который бросил меня днем в одиночестве? Из-за него все и случилось, гоблин чертов! Но с Кареном шутки плохи — прибить может за своих дружков-нариков. Пашке Лучанову, который мне по доброте душевной дал номер телефона Тита? Он скорее всего — пошлет.
Между тем Сабина меня поучала по телефону серьезным голосом:
— Делай все, чтобы тебя оттуда выпустили. Подписывай все, что скажут, лишь бы ты вышла сегодня же! Иначе тебя закроют надолго до судебного разбирательства. Потом можно все отрицать. Сказать, что подписала под давлением. А сейчас — спасай себя!
Особого выбора у меня не было. Своя шкура дороже. Пашка и Тит откупятся, Григ нажмет на свои обширные деловые связи и тоже отмажется. А я за них срок мотать буду? Как Игнат?
Оперативник, когда пришел из курилки, выложил передо мной фотки, которые я так и не удосужилась забрать у Генки-фотографа, хотя тысячу раз имела такую возможность: мои фото в обнаженном виде. Видимо, тот мутный паренек у Генки их забрал. Поди — тоже оперативник. Как бы меня еще и в проститутки не записали по ходу!
Так что, припертая к стенке еще и фотками, мне отступать было некуда. А тут и протокольчик подсунули. Откуда он взялся? Вроде бы без него беседу начинали. Одно дело — языком трепать и по-легкому отбрехаться, и совсем другое — подписывать бумажки. Что написано пером — не вырубишь топором. Зная точно, что Титу светит конкретный срок за распространение наркотиков, я подписала протокол, как главный свидетель. На раздумья у меня времени не оставалось.
К тому же я до сих пор не протрезвела, если это может послужить хоть каким-то оправданием перед собой. На остальных мне было сейчас наплевать, ведь земля горела под ногами. Но так по-крупному я никого не предавала!
А когда вышла в коридор из кабинета, то нос к носу столкнулась… С кем бы вы думали? С челом, которого только что сдала с потрохами. У окна стоял Тит в грязной куртке и джинсах — ведь его при задержании в грязь положили, — с наручником на одной руке, пристегнутым к сопровождающему в милицейской форме, и дожидался допроса. Взгляд его ярко-голубых глаз пронзал ненавистью насквозь и сжигал живьем. Я чуть не сгорела от стыда! Мало того, что я их засветила, мне пришла в голову другая мысль: они ведь могли подумать, что я это сделала специально, сговорившись с ментами!
Оперативник, как главную и очень важную свидетельницу, подвез меня домой на своей машине и сказал, мило улыбаясь, что завтра обязательно позвонит. Если меня кто из наших увидел в компании оперативника — все! Мне кранты!!! С дрожащими от ужаса коленками я доплелась до лифта, а когда зашла в квартиру, то сразу позвонила Генке-фотографу, на которого вылила весь словарный запас мата, который знала. Он пропищал, что ничего не знал про «засланного казачка», но мне в это верилось с трудом.
Спала я ужасно! Всю ночь мне снились страшные менты, заковывающие меня в тяжеленные кандалы. Несколько раз я вставала, чтобы закинуться водкой и забыться. Кое-как заснула под утро.
А на следующий день меня разбудил требовательный звонок домашнего телефона, который прокатывался эхом по пустой квартире. Сабина уехала на работу, поэтому некого было попросить взять трубку и сказать: «Алисы нет дома». Я боялась, что это вчерашний оперативник, и долго не подходила к телефонному аппарату, но это оказался не он. Приятной неожиданностью стал голос моего старого знакомого Бориса Шивакина — Шивы, который всегда появлялся вовремя со своим кокаином. Давненько он не давал о себе знать.
Когда я подняла трубку дрожащей от страха рукой, то услышала:
— Привет. Это Борис.
— Вот как раз ты-то мне и нужен, — сказала я, переведя дух.
— А что случилось? — будто не в курсе последних событий, но Генка только к нему мог побежать, чтобы рассказать, как вчера нас всех повязали.
Наверняка Шиве необходимо было узнать, что я сказала ментам, и не выдала ли его самого с потрохами. Но я действительно обрадовалась его звонку.
— Да, так, ничего особенного. Просто я ночь провела в мусарне, — с деланным безразличием, но дрожащим голосом ответила я.
— А-а! Ну, давай, приезжай ко мне. Я тебя жду.
Я взяла тачку не рядом со своим домом, как обычно, а на площади у железнодорожного вокзала — вдруг меня пасут вчерашние опера? — и приехала по указанному адресу, где не бывала ни разу. Мне сначала показалось, что дом, соответствующий продиктованному Шивой адресу — не жилой. Постояла на улице в раздумье, но потом решила все-таки зайти, ведь входная дверь была приоткрыта.
Я даже усмехнулась, пока блуждала в поисках Бориса, открывая одну скрипучую створку за другой: угораздило же его забраться в такое непрезентабельное помещение. Шиву я обнаружила сидящим в замусоленном кабинете, как в дешевом детективе о резиденте — явочная квартира, блин!
Но перед тем, как начать непростой разговор, он как всегда решил меня угостить самым чистым колумбийским кокаином по старой памяти. А может, хотел мне язык развязать, чтобы я соврать ему не смогла? Мы зашли в ангар на задворках дома, на двери которого красовался большой амбарный замок необычного вида. Он открывался ключом, извлеченным из бездонных карманов Борисовых спортивных штанов — неизменном атрибуте его одежды. Никогда не видела, чтобы Шива носил брюки или джинсы — только спортивные треники, как заведено у братков.
Внутри амбара стоял старый облезлый холодильник, из тех допотопных бронтозавров, что обычно подпирают стенки пищеблоков в общественных столовках. Шива полез рукой в морозильную камеру, где вместо толстого слоя льда был налеплен сырой кокаин. Тоже мне — конспиратор хренов!
Борис взял небольшой сырой комочек и стал втирать себе в десны, потому что нюхать это невозможно. То же самое сделала я. Не пойму, зачем мне показывать свое хранилище? Или Шива проникся ко мне особым доверием? Или очередная проверочка?
Затем я рассказала ему всю правду о том, какой у него замечательный одноклассник Гена-фотограф, делая акцент на вину этого подлого урода. Типа — я ни в чем не виновата, меня подставили. («Не виноватая я! Он сам пришел!» — как в фильме «Бриллиантовая рука».)
Шива с понимающим видом все выслушал и сказал стоящему возле двери другану Савелию, шутливо показывая на меня большим пальцем:
— Не, ну, бандюга в натуре! Бандюга сидит!
Я не совсем поняла, что он хотел этим сказать. Но потом зазвонил мой сотовый телефон, отчего я впала в ступор от страха. Номер, естественно, не определился. Либо менты, либо бандиты, либо Тит… Шива лихо выхватил у меня телефон из рук и поспешил ответить:
— Да?
Видимо, на другом конце спрашивали меня.
— А Алисы нету. Она в коме, в 33-й больнице лежит, — с наглым видом говорил Шива.
— ??? — на другом конце.
— Да-да, вчера в аварию попала! — продолжал бессовестно врать мой друг.
А когда дал отбой, заговорил со мной:
— Менты тебя разыскивали. Сегодня же выкинь засветившуюся симку.
И в этот момент я вспомнила легендарную песню Маргулиса, которую любил петь мой отец под гитару:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Это о Шиве, разумеется! После звонка на мой номер сотового телефона больше никто из ментов не звонил, хотя я симку сразу выкидывать не спешила.
Нахреначившись кокосом, мы продолжали мило беседовать, но уже на другие животрепещущие темы. Помню, вскользь я у Бориса спросила насчет ВИЧа — вируса иммунодефицита человека, потому что меня стал с некоторых пор волновать этот вопрос. Уж больно лихо мы себя вели в компании Инки Бахметьевой и фабричных девок, а потом и с Игнатом, ширяясь одним шприцом на всех. На что Борис с улыбкой ответил:
— ВИЧа нет! Это придумали врачи для сбора денег! Иммунитет есть у всех, а ВИЧа — нет!
Вот из-за таких людей и заражаются другие. Дурак ты, Боречка! Ни хрена ты не знаешь! Но тогда я ему поверила. ПОТОМУ ЧТО ОЧЕНЬ ХОТЕЛА ВЕРИТЬ!
Когда разговаривать было уже не о чем, мой сегодняшний друган предложил прокатиться в сауну, чтобы снять напряжение последних суток. Я серьезно ответила:
— Поехали, а то после обезьянника чувствую себя такой грязной, будто год не мылась. Но поеду при одном условии: до меня никто не дотронется!
Шива согласился. Мы сели на заднее сидение в красивый американский автомобиль с белым кожаным салоном и с водителем за рулем. Но чувство вины за мое предательство в ментовке не уменьшалось. Если вы побывали в мусарне впервые — лучше к кокаину не прикасаться: он усугубляет чувства. Негативные тоже. А предательство становится ВСЕЛЕНСКИМ ПРЕДАТЕЛЬСТВОМ.
По дороге в сауну мы заехали в больницу, чтобы взять с собой какую-то его знакомую медсестру: я же Борису в близости отказала.
Сауна оказалась уютной, мне понравилось. Я была в трусах и никто из присутствующих ко мне не прикасался, как и было обещано, хотя Савелий и Гарик бросали в мою сторону похотливые взгляды. А после Борис сам отвез меня домой, поцеловал по-отечески в висок и сказал:
— Дура! Ты же умрешь молодой!
Опять я слышу это пророчество от совершенно чужого человека. Не каркайте, граждане бандиты! И без вас тошно!
— Не бойся. Никто за тобой не приедет, — заверил он меня напоследок и уехал.
Я осталась наедине со своим вселенским предательством и не проходящим чувством вины. Набрала номер Тита и, рыдая в трубку, спросила:
— Что? Что я могу для тебя сделать?
— Ничего, — ответил он, и в моей трубке послышались короткие гудки отбоя.
Я набрала номер Карена и услышала:
— Не звони мне больше, сука! Увижу — зарэжу!
Лучше бы зарезал, чем оставаться одной. Лучше бы зарезал, чтобы не мучиться! Как быстро у нас в городе разносятся слухи. Интересно, кто ему сказал? Я пошла в магазин, купила бутылку водки — а что оставалось? — и выпила полбутылки в одно лицо. Немного порыдала над своей нелепой жизнью, упала на диван и заснула.
Когда я проснулась, то набрала Пашке Лучанову, чтобы хоть немного себя обелить перед всеми… Чтобы они хотя бы не думали, что я их сдала по собственной воле. На удивление — Пашка охотно поговорил со мной, выслушав содержательный рассказ и о задержании, и о моей последующей встрече с Борисом Шивакиным. Скорее из любопытства, чем из сострадания. Не помню, кто сказал: «Не мы такие — жизнь такая. Нет! Это жизнь такая, потому что вы — такие».
Получается, что они ангелы, а я — чертиха на самокате? Получается, что я никому такая вот сумасшедшая не нужна, хотя именно они сделали меня такой. Интересно, а что они ждали? Что, угощаясь наркотой, я стану умнее? Или у меня появится второй мозг взамен разложившегося?
Ну, конечно, все живут в семьях, где тарелка супа найдется всегда. Знаю, что недавно у Пашки появилась новая любовь по имени Люда, у Грига — преданная, как собака, жена и сын… Даже у гоблина Карена есть большая дружная армянская семья, а теперь еще добавился лучший друг Санчо с оплаченными телками на выбор. И все замечательно!
А что имею я? Перечень невелик: одиночество, подруга Элька, которая давно сошла с ума, как и я, квартирантка Сабина, которая тырит мои документы и бесится, что у меня есть собственная квартира; друзья-наркоманы, которые никогда не помогут, не посочувствуют, а только проклинают… При этом нет ни приличной работы, ни диплома об окончании хоть какого-то заведения, ни своего парня, готового защитить от всех уродов, ни ремонта в квартире, ни одного близкого родственника поблизости, кто бы мог меня поддержать и не отпускать вниз по наклонной плоскости.
Отлично! Окружающие люди, наверное, думают, что я осознаю свое ужасное положение и мой измученный и больной мозг примет правильное решение. Ха! Ха! Ха! Как бы не так! Вернее — совсем не так!
А матери вообще на меня наплевать, ведь у них с разлюбезным Игоречком еще один ребеночек появился. Дочка, между прочим! А меня для них не существует вовсе?! Была когда-то какая-то дочь Алиса, да вся вышла? Если мать еще приезжает к бабушке Оле в гости, и мы иногда видимся, то Игорь и разговаривать со мной не хочет.
Все мужики — уроды! Уроды! Ненавижу!!!
2003 год
(Из дневника Алисы)
Что сказать на все это? Нечего сказать. Алиса получила то, что заслужила. И этим все сказано. Конечно, я не понеслась бы из Москвы вызволять ее из милиции, решив: что ни делается — все к лучшему. Алису напугают хоть раз по-настоящему, что она вполне может оказаться в местах не столь отдаленных или даже отдаленных, если не изменит свою жизнь коренным образом. Вдруг хоть страх тюрьмы возымеет должное действие, а то мои добрые посылы, обращенные к дочери при наших беседах, разбиваются о стену ее ненависти, стоящей между нами монолитом. Она просто меня не слышит.
А мне, честно сказать, и думать о старшей дочери некогда: на свет появилась младшая дочь Лена. Аленка, как ее называет папа Игорь. И мы ее стали так называть. Роды проходили тяжело, меня кесарили под местной анестезией. После естественных родов приходишь в себя значительно быстрее, ведь природа берет свое, а сейчас я так обессилила после операции, что меня едва хватало, чтобы ухаживать за беспокойной малышкой.
Ромик же полностью оказался на попечении няни. Мне было невыносимо жалко его, потому что из-за неугомонной сестрички я не могла додать теплоту трехлетнему крохе, а Ромик, хоть старался держаться по-взрослому, по-мужски, как маленький мужичок, но в глазенках мелькала иногда такая невообразимая тоска по мне, что я брала его с собой спать. Тогда сынок обнимал меня двумя ручонками и не отпускал даже во сне.
Мужу пришлось взять отпуск, чтобы помогать с детьми, но не роптал мой любимый мужчина, выдержал, потому что был готов ко всему ради меня и двух наших замечательных малышей.
Я настолько счастлива в московской семье, что мне часто становилось страшно от этого чувства, страшно его потерять, и казалось: нелегкие испытания с Алисой мне даются, чтобы постоянно чувствовать шаткость и хрупкость неожиданно свалившегося на меня счастья.
За хлопотами я не виделась с родителями несколько месяцев. Они даже на мою выписку из роддома не приехали, сославшись на здоровье. Вернее — на нездоровье. Я по ним скучала и созванивалась почти каждый день, несмотря на то, что была сильно занята с детьми, а когда выпадал свободный часик, просто спала для восстановления сил.
Если бы неспокойная Аленка родилась раньше Ромика, я бы, наверное, на третьего ребенка не решилась, а тут выбирать не приходилось: глаза боятся — руки делают. Я постепенно обретала прежние силы, Ромик пошел в садик на полдня, Игорь вышел на работу. Жизнь налаживалась, только нет-нет, да екнет сердце за родителей и Алису. Как они там?
Настораживало, что моей маме становилось все хуже и хуже: постоянная слабость и головокружение, которые потом сменили серьезные недомогания. Врачи не могли определить, что с ней, и бестолково гоняли из кабинета в кабинет.
После случая с ментами и моего якобы предательства в компании Грига меня видеть не хотели, поэтому мы с сумасшедшей Элькой Григ стали зависать в Москве и в Химках. Так бесцельно прошли полгода…
Был полдень, но я еще спала, возвратившись из какого-то очередного кабака под утро, когда сквозь сон услышала шум в прихожей. Открыла глаза и увидела входящих в мою комнату бугаев с наглыми лицами: Гарика и Савелия — Шивакинских неразлучных дружков. Ко мне на хату они заявились так бесцеремонно впервые.
Я с трудом разлепила глаза и постепенно проснулась, уставившись в упор на непрошеных гостей. А меня лучше не будить: я становлюсь злая, как черт! Да кто они такие, чтобы вламываться ко мне, когда я сплю?!
А кто я, кстати? Ах, да, вспомнила. Я же — конченая наркоманка, которая никому не нужна. Поэтому все уроды могут ко мне заходить в любое время, чтобы повеселиться.
Я встала, оделась, не слишком-то стесняясь своей наготы, ведь Шивакинские дружки видели меня сто раз в саунах, когда я туда заваливалась с Шивой. Все это я проделала молча, чтобы не заорать на них.
Молчали и они. А затем я спросила более или менее спокойным голосом, на который только была способна в данной ситуации:
— И что вам здесь нужно?
— Я тебя тр…ть не буду! — сказал Савелий с наглым видом. — Тебя Шива зовет.
Охренеть! Я прямо расстроилась, что ты меня … не будешь! Или я окончательно сошла с ума? Но мне стало интересно, почему Шива сам не позвонил, как обычно, а послал за мной друганов. Я спокойно вышла с ними из подъезда и села в припаркованную машину. Мы тронулись с мес та так резко, что меня вдавило в сидение, а колеса жалобно завизжали. Похоже, что шины оставили на асфальте.
Через какое-то время, когда за окнами замелькал дремучий лес, я поняла, что меня везут слишком долго.
— И куда мы едем? — решила я поинтересоваться, потому что до этого момента не вступала с мужиками в разговор.
— В Шатуру! — огорошили меня мои спутники.
Сообразив, что деваться уже некуда, я окончательно проснулась и спокойно доехала до означенного места. Может Шива где-то на выезде завис? Все таки я чувствовала себя обязанной ему за моральную поддержку, когда от меня все Григовские отвернулись. А не позвонил он сам сегодня, потому что — под кайфом. Это его нормальное физиологическое состояние.
Я вошла с братками в местный шатурский кабак, где от безысходности накатила залпом водки грамм двести, внезапно проинтуичив, что никакого Шивы поблизости не наблюдается, и спасать меня от пьяной оравы некому. Они даже не дали мне ему позвонить, отобрав сумочку с сотовым телефоном.
Два здоровенных ублюдка потащили меня за волосы по лестнице наверх. Очень хорошо запомнилось лицо братца Бориса Шивакина — толстопузого хомяка со стеклянными глазищами навыкате, которого я раньше видела только мельком. Он с порога заорал:
— Живо, б…, разделась и пошла в душ! И чтоб не пикнула, а то я тебе, б…, сейчас сиськи отрежу!!! Живо! Я сказал!
Думал урод, что я прям сейчас ка-ак испугаюсь, ка-ак побегу намываться, да еще и разложусь на постели для удобства, но я — баба упрямая. Уж кто-кто, а даже Шива знает, что со мной можно договориться только по-хорошему. И, зная наверняка, что мне за строптивость наваляют по полной, я холодно ответила:
— В душ — не хочу…
Тогда ублюдочный хомяк разбил мне затрещиной губу…
…Ну, что, уроды?! Не думали, что я еще и сопротивляться могу?! А не только кокос с вашим братом нюхать?! А вот вам геморрой от меня лично! Нате! Ловите! Да-да! Пьяная я очень злая! Изнасиловать меня им так и не удалось. Не стоит же у них ни фига на бушующую фурию.
…Когда я вышла с Савелием к машине, то спросила у него пять тысяч рублей. Ну так, для прикола, типа — за разбитую губу и моральный ущерб. У этого чудака на букву «м» и денег-то с собой не оказалось. Или врет? Хорошо хоть домой довез из этой гребаной Шатуры!
Почему я, рыдая, позвонила в этот день матери, чтобы пожаловаться на жизнь? А терпение мое закончилось! Я сказала ей, что меня изнасиловали, приврав для сгущения картины, и вовсе не ждала от нее каких-либо активных действий, но мать развела бурную деятельность и позвонила кому надо. Не знаю точно, что там было, но на этих уродов наехал сам начальник угрозыска, после чего они бегали по городу и ссали в штаны кипятком.
Осталось только квартирантку Сабину с ее дружком Сережей выгнать, а то чувствую, что они так прижились, что детей в моей квартире готовы завести. Да и забодали: вламываются ко мне в комнату все, кому не лень! И это уже не в первый раз было! Им Сабина, сука такая, открывает, не спросив у меня разрешения.
Мать сказала, что разберется со всеми, и приехала ко мне — выставлять квартирантов взашей, а заодно проследить, чтобы чего лишнего не унесли со своими вещами. Сабинка даже охренела, увидев мою мать на пороге, заявившую, что сейчас вещи, приготовленные на вынос, проверит. И они с Сережей сразу ретировались в комнату перепаковываться по-новой. Наверное, что-то лихо прихватили. Так и оказалось: тут же обнаружился наш утюг.
Когда мать была в квартире, позвонили по городскому телефону. Я взяла трубку и услышала:
— Алиса, привет. Это Борис…
И таким елейным голосом, как будто ничего не произошло! Как будто мы с его ублюдками провели ночь по обоюдному согласию! Я проорала в ответ:
— Я такого не знаю! — и швырнула трубку на рычаг так рьяно, что чуть телефон не раздолбала.
Шива позвонил опять. Я не хотела устраивать при матери разборок, но он был настойчив, поэтому пришлось ответить. На том конце провода у Бориса Шивакина из рук тут же выхватил трубку Гарик и завизжал странным бабским фальцетом:
— Алиса, Алис! Слышь? Ну ладно тебе! Ну, изнасиловали тебя… Подумаешь! От тебя-то не сильно убудет… Брательник Шивы был весь на нервах: вчера чужую тачку разбил под кайфом…
Дослушивать я не стала. Ох…ть! Это у них такое оправдание: тачку они, видите ли, разбили! Настроение, видите ли, у них было плохое, и они решили мной развлечься! Тоже мне, красавцы крутые! У них что, баб в Шатуре не нашлось, что меня из другого города прихватили?! Или у них взыграло, что в сауне я в последний раз ни с кем не была?
…Когда Сабина уезжала, то сказала на прощание:
— Ты очень добрая. Признаю, что была не права. Извини за все.
Я ничего не сказала в ответ, ведь эта стерва, считающая себя умной и правильной, не заслуживает, чтобы я с ней разговаривала.
2004 год
(Из дневника Алисы)
Когда мне позвонила рыдающая дочь, я перво-наперво связалась с мужем Игорем, который с утра успел уехать на работу, чтобы оповестить, что мне придется отлучиться в Подмосковье на пару дней, оставив детей на няню. Ведь я ничего от мужа не скрывала, как бы ни были тяжелы «вести с подмосковного фронта». А как еще можно назвать постоянный напряг, связанный с Алиской? Конечно — фронтом, полем боя, баррикадой, как хотите, только не нормальной человеческой жизнью.
На мою эмоциональную тираду Игорь, мой всегда спокойный и уравновешенный Игорь, лишь поинтересовался:
— Тебе нужна моя помощь?
— Нет, родной. Я попытаюсь справиться сама, но если возникнет необходимость…
— Сразу звони мне, и я мигом примчусь, — закончил муж фразу, понимая меня с полуслова.
Но в тот день я выехать не смогла, потому что у нашей нянюшки случился выходной, и дома я ее не застала. Пришлось ждать следующего дня, сделав всего лишь пару нужных звонков, чтобы назначить кое-какие встречи. А назавтра я собралась, оставила детей с няней в Москве, а сама стартанула в родной подмосковный город. Глаза бы его не видели! Опять будет сплошная нервотрепка!
Уладить Алискины дела удалось только потому, что я оказалась лично знакома с начальником уголовного розыска города. В школьные годы мы, ровесники, мирно сосуществовали друг с другом, совсем не ожидая, что расслоение среди нашего поколения в перестройку достигнет таких чудовищных размахов. Мои бывшие одноклассники оказались и в прямом, и в переносном смысле — по разные стороны баррикад. Среди них теперь были бизнесмены и работяги, работники милиции и бандиты… Когда я обратилась за помощью к знакомым браткам, с которыми в школьную бытность сидела за одной партой, те наотрез отказали:
— Если бы дело касалось лично тебя — помогли бы не задумываясь, а вот твоя дочь имеет такую репутацию, что… Извини.
Тоже мне — радетели репутаций! А кто детей на наркоту сажает? Было обидно до соплей, честно сказать. Но когда дело касается собственного ребенка, то, какой бы он ни был, бросаешься на амбразуру во имя его спасения. Бросилась и я, вспомнив, что в одной из общих школьных компаний был симпатичный паренек — Санек. Он учился в другой школе, но иногда провожал меня до дома, когда я возвращалась поздно вечером с танцплощадки. Мои бывшие одноклассники и подсказали, что он не так давно стал начальником уголовного розыска нашего подмосковного города.
Набравшись храбрости — или наглости? — я позвонила перед вояжем в Подмосковье Саньку… Нет, уже не Саньку, а Александру Вячеславовичу. Хорошо, что у него не оказалось секретарши, которая могла бы отфутболить меня за милую душу.
— Здравствуйте, Александр Вячеславович. Вас беспокоит одна ваша бывшая знакомая, можно сказать — подруга юности, Татьяна Уварова.
Я назвалась девичьей фамилией, потому что как Носову он меня узнать бы не смог. Да и Носовой я стала сравнительно недавно, выйдя замуж за Игоря. А мы с бывшими одноклассниками, точнее — с одноклассницами, не единожды поменявшими фамилии, продолжали называть друг друга так же, как в школе. Повисла пауза, во время которой Санек, видимо, вспоминал, кто же я такая. К счастью, вспомнил:
— Танюша, привет. Какими судьбами?
— Можно я тебя буду без отчества называть?
— Тебе можно. Что случилось-то? Знаю¸ что теперь ко мне просто так не звонят — только по делу…
— Саш, мне по телефону неудобно. Может, пересечемся?
— Давай. У меня обеденный перерыв в час дня. Где тебе удобнее?
Мы встретились в кафе. Пришлось исповедоваться перед другом детства, как перед батюшкой в церкви, зато я заручилась поддержкой действительно хорошего человека. Удивительное дело, но актеры из фильма «Улицы разбитых фонарей» оказались реально похожи на свои прототипы, как списаны с настоящих работников убойного отдела. Я потом и с подчиненными Санька встречалась, чтобы убедиться в очередной раз — они действительно лучшие представители правоохранительных органов: такие же смелые, сильные, добрые и справедливые, как в кино.
А сейчас Саша посоветовал мне горячку не пороть, тем более, что заявлять на дружков и брата Бориса Шивакина Алиса официально не собиралась. Видимо, опасалась, что остальное грязное белье придется перетряхнуть в зале суда. Думаю, что его-то как раз скопилось немало, поэтому дочь и не хотела публичного разбирательства.
Алисе сейчас нужно, чтобы эти конкретные братки ее оставили в покое, как я поняла из Алисиных слезных завываний по телефону. Но заявление написать на всякий случай надо, чтобы держать насильников на крючке, как мне подсказал Саша.
— Пусть оно у меня в сейфе находится. Без твоего согласия, не волнуйся, я ходу заявлению не дам.
Так и сделали.
Дальше мне пришлось действовать не менее решительно. Я позвонила еще вчера на квартиру дочери, и попросила пригласить к телефону Сабину:
— Слушай сюда, жиличка! Тебе никто не давал право открывать дверь кому ни попадя! Из-за тебя изнасиловали мою дочь, поэтому я могу тебя притянуть к разбирательству, как соучастницу! Поняла меня?! Ты и так живешь на птичьих правах, потому что денег не платишь за проживание. Даю тебе день на сборы, и чтобы завтра я тебя у Алисы не застала! Приеду вечером проверить! Ты все уяснила?
На что мне эта овца проблеяла:
— Да.
Сабина и раньше мне не нравилась. Скользкая какая-то. А последнее время стала мне названивать в Москву со странной на первой взгляд миссией: докладывать об Алискиных художествах. Чтобы мне еще раз тыкнуть носом в дерьмо, какая у меня дрянная дочь, а какая она сама, свет-Сабина, белая и пушистая? Складывалось впечатление, что она напрашивалась на роль моей приемной дочери, а Алиску пыталась устранить, как ненужную конкурентку. Кукушка, одним словом. Придет же бывшей зечке в голову подобная дурь. Или в тюремной камере историй про Золушку наслушалась? Неужели мать сможет променять родную дочь на кого бы то ни было? Но это поймет только женщина, имеющая собственных детей.
Несколько лет спустя после выдворения наглой жилички за дверь Алиса встретила Сергея, с которым Сабина жила у нее, и выяснила, что та родила хорошенького здоровенького пацаньчика, а потом сбежала, бросив годовалого сына на гражданского мужа. Теперь я думаю, что ее байки про погибших родителей не пустая болтовня, а Сабина действительно воспитывалась в детдоме, где ей не привили инстинкт материнства.
Но сегодня, когда квартирантка спешно паковала свои вещи, я решила к ним неожиданно нагрянуть раньше намеченного срока, ведь уезжая к мужу Игорю в Москву, оставила многое, чтобы Алисино жилье не выглядело, как после Мамаева побоища, как опустошенная бегством территория. Там были и ковры, и сервизы, и мельхиоровые столовые приборы, и гжельские изделия… Словом — все то, что создавало необходимый уют. Да, хоть просто: занавески, люстры, кухонная утварь, бытовые приборы… Правда, дочь устряпала все, что только можно, доведя состояние квартиры до абсурда, но это не давало право какой-то мнимой подруге забирать себе, что заблагорассудится.
Когда я нарисовалась на пороге квартиры, которую должны были покинуть бывшие жильцы до вечера — такой я им установила жесткий срок — у Сабины аж желваки на лице заходили. Не ожидала она, что я в ее вещах рыться стану. А я не побрезговала, и в первой же сумке обнаружила свой утюг. Алиске-то было глубоко наплевать, что вынесут. Создавалось впечатление, что она здесь вовсе не хозяйка, а приживалка на вокзале. К тому же жиличка не очень-то спешила выметаться из нашей квартиры, вымучивая из меня согласие на недельное пребывание:
— Вы должны войти в наше положение, Татьяна Васильевна, — увещевала меня Сабина, пытаясь разжалобить. — Мы с Сережей не успели снять квартиру…
Но я решила выкинуть эту хабалку взашей сегодня же — и ни часом позже! — чтобы никто не мог открыть дверь браткам, если Алиса сама этого не захочет. Хоть какая-то защита!
Пришлось подгонять нахалку угрозой вызвать милицию, тем более, что за время своего проживания, Сабинка с дружком не заплатили моей дочери ни копейки. Конечно, хорошо жить не запретишь! За другую-то съемную квартиру придется платить наличкой. Да и паспорт заезжей авантюристки я так и не увидела за все время ее присутствия в квартире.
Как не нашелся и внезапно исчезнувший паспорт Алисы вместе с ее страховым полисом, которые еще предстояло восстанавливать. Может, Сабина прихватила? Или она думала провернуть аферу, используя документы дурочки Алиски, чтобы прибрать к рукам ее недвижимость? Не удивлюсь, если это так. Желающих срубить деньжат по-легкому всегда хватало.
Свидетельство о собственности на квартиру я благоразумно оставила у себя сразу, как только мы оформили приватизацию в равных долях. Алисиной я квартиру просто называла, но специально оставила за собой половину — хотя она мне была не нужна, — чтобы под кайфом с Алиски не могли вытрясти все, что плохо лежит. Если бы не моя прозорливость, думаю, такие ушлые девки, как Сабина, приделали бы ноги Алискиной квартирке, давно бы канувшей в небытие.
Я не уходила до тех пор, пока бывшая жиличка не вынесет свой последний тюк. Но когда я хотела у нее забрать ключ от входной двери, то мне было нагло заявлено, что ключ потерян. Наверняка эта дрянь хотела наведаться к Алиске без меня и прихватить все то, что я ей не дала сейчас вынести. Пришлось вызывать слесаря — в который уж раз! — и менять замки на входной двери, чтобы ни у кого, кроме дочери и меня, не было ключей. В том числе и у нерадивого папашки, который может привести в этот дом невесть кого. Прецеденты уже случались. Вспомнить хотя бы тетю Тамару.
Сначала я и родителям своим оставлять ключ от Алискиной квартиры не хотела, чтобы у мамы с папой не было соблазна посещать внучку ежедневно — СПАСАТЬ. А то наспасаются так, что мне их не удастся вытянуть из болезней. Как известно, частое общение с наркоманами близких родственников приводит к тяжелым последствиям. Но потом пришлось ключ все же им оставить: вдруг в квартире что-то произойдет, а Алиска — в загуле окажется. Не вскрывать же железную дверь, как консервную банку?
После того, как Сабина с дружком наконец-то отчалили, я сходила в ближайший хозяйственный магазин за перчатками и бытовой химией, и заставила Алису разгрести завалы мусора, оттереть газовую плиту, разморозить холодильник и навести хоть какой-то относительный порядок. Запустила стиральную машину с постельным, неизвестно когда стираным последний раз, бельем. Как можно так жить? Я, естественно, ей помогала. Одного мусора мы вынесли пять больших мешков.
Пока мы убирались, позвонил по городскому телефону какой-то Борис, с которым Алиса не захотела разговаривать, бросив трубку. А через полчаса стали звонить и долбиться в дверь. Алиска с опаской подошла и спросила:
— Кто?
— Это Гарик, — донеслось из-за двери. — А Борис внизу, в машине. Выйди, Алис, поговорить надо.
Дочь показала мне жестами, что ни выходить, ни общаться с этим Гариком она не хочет. А за дверью слышалось тяжелое дыхание двух мужчин, а вовсе не одного. Я слегка перетрусила, потому что мне пора было идти ночевать к родителям. Пришлось вмешаться:
— Алиса никому открывать не будет! Слышите? А если вы сейчас же не уберетесь, то мне придется вызвать милицию! Кстати, заявление об изнасиловании уже готово и лежит в нужном месте. И если вы с дружком не уберетесь немедленно с лестничной клетки, я дам ему ход! — прокричала я через дверь, и услышала, как непрошенные гости скатываются кубарем по лестнице вниз. Надеюсь, что у подъезда они подкарауливать нас не станут после моих угроз дать делу ход.
Они ушли и больше не появлялись, по крайне мере, пока мы с Алисой были в квартире вдвоем. Во время уборки я пыталась опять провести с Алисой беседу по поводу устройства на работу. И опять ничего не получилось. Как только я произношу ключевое слово «работа», взгляд Алисы стекленеет, и она перестает что-либо слышать и, кажется, — соображать. Не хочет она ни работать, ни учиться.
Мне же пора было уходить к родителям, чтобы преодолеть неблизкий путь до наступления темноты. В городе передвигаться вечером небезопасно. Придется заночевать у мамы с папой, потому что сегодня в Москву выезжать уже поздно. Только выспаться все равно не удастся, потому что я буду беспокоиться за свою машину, оставленную в их дворе, и прислушиваться — не вопит ли сигнализация. Хотя местные друзья-приятели научили меня не слишком доверять электронной защите, а ставить дополнительные механические блокираторы на руль и педаль газа. Так вернее.
Сегодня утром, перед посещением Алисы, я увидела моих любимых маму с папой после долгого перерыва. Мы все даже коллективную слезу пустили, но мне нужно было срочно убегать к дочери, поэтому поговорили и пообщались только вечером, когда я уладила с горем пополам Алискины дела.
Мне показалось, что родители сильно похудели, хотя изо всех сил бодрились и показывали своим видом, что у них все хорошо. Но я-то вижу! Я вижу, что у них что-то не так. Как ни допытывалась, не добилась ничего, кроме увещеваний, чтобы я не беспокоилась.
А утром уехала домой в Москву, где меня заждались дети и муж.
Гарик ночевал у меня в подъезде этажом ниже. Он звонил в дверь несколько раз после ухода мамы, но я ему не открыла. Мало того, я так перетрусила, что воспользовалась своим потайным ходом через чердак и улизнула и от Гарика, и от Шивы к Эльке Григ. Я бы и вовсе из города смоталась, но опасалась, что мать поднимет хай. Мол, я тут для тебя стараюсь, а ты куда-то уматываешь. И так она свои связи задействовала, чтобы выцепить меня из очередной нелицеприятной истории. В кабак ехать я тоже не захотела: приключений мне хватило на месяц вперед.
Когда я появилась у дверей собственной квартиры через день, то обнаружила около нее две бутылки пива. Вот у меня какие честные соседи! Никто и не притронулся! И это все, на что раскошелился Гарик, чтобы загладить передо мной вину? Моя жизнь стоит всего лишь две бутылки пива? Или он что-то другое хотел? Непонятно. Видимо, мужики переср…ли, когда протрезвели. Маман дала им жару!
Потом Шива звонил в течение целого года, но я так и не простила его за друзей. Да и на фиг надо! Скорее всего, он просто хотел поинтересоваться, не сдала ли я его вместе с кокосом уголовному розыску, который по непонятным причинам встал на мою защиту. Это у матери надо спросить — по каким? Но я уточнять не стала. Было хорошо уже оттого, что никто не заходил теперь в гости без моего позволения.
2004 год
(Из дневника Алисы)