Некоторые парни находят отговорки:
— Я боюсь старости, — и опрометчиво решают получать от жизни все с лихвой сегодня и сейчас, убивая себя наркотой.
Однажды я поймала за хвост мелькнувшую догадку на мучивший меня некогда вопрос — почему боятся. Видимо, молодежь в нашей стране считает старость чем-то недостойным, ужасным, поэтому умирать молодым вошло в моду. Тот же Виктор Цой, например, ушел из жизни молодым на пике славы. Уже не говоря про моих близких друзей: Ромку, Женьку-Ниндзю или Игната.
А некоторые, мне известные парни, просто колбасятся от девиза: «Буду погибать молодым!» — ведь старость у них ассоциируется с нищетой, болезнями, предательством близких, домом престарелых, бомжами… Ну и правильно! Зачем менять систему, если можно ничего не менять, а просто умереть молодым, сдохнуть в каком-нибудь подъезде от передоза… И все! Вот и закончилась наша непутевая жизнь!
Такие глубокие измышления пришли мне на ум во время прослушивания песни группы «Наутилус Помпилиус»:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Феназепам, купленный по случаю, закончился как раз сегодня, чтобы поднять внутри меня бучу самопознания и самобичевания. Я проснулась после долгого фенозепамного сна, больше похожего на тягостное забытье, и обнаружила, что мои проблемы, от которых я отгородилась сном-забытьем, никуда не делись. И я не знаю, как их решить. А зачем решать? Ведь я никому не нужна. Да и мне никто не нужен.
Жрать нечего. Холодильник девственно чист после материной генеральной уборки. Раньше хоть у Сабинки что-то пожрать могла перехватить, а теперь… Денег ни копейки, потому что мать мне ничего не оставила, только нравоучения читала: «Работай. Учись». Пора звонить бабуле. Хоть та накормит.
Спускаться с неба на землю бывает очень сложно. Можно пребольно удариться башкой.
…Наступила зима. Я ехала в Москву в маршрутке и случайно встретила парня из прежней Григовской тусовки, с которой в силу сложившихся причин не общалась сто лет. Но не успела порадоваться встрече со старым знакомым, как он подсел ко мне сам с трагедией в глазах и в голосе:
— Ты знаешь, что неделю назад умер Санчо?
— Как умер?
Это даже представить невозможно! Санчо умер? Умер человек, который так любил жизнь во всех ее проявлениях? Парень из маршрутки рассказал, что Санчо погиб в аварии.
Глупая, глупая, глупая смерть! Ну почему уходят лучшие? Почему?! Он же рассказал: в то злополучное утро за рулем тачки Санчо был Карен, который находился в приподнятом настроении после клуба и захотел порулить. Как же отказать «лепшему» другу в такой невинной просьбе? А Санчо сел рядом с водителем.
Быть убитым собственной машиной! Не это ли ухмыляющаяся маска смерти?
Они ехали из клуба в семь утра. Карен под кайфом не справился с управлением и врезался в кого-то на перекрестке, ударившись о руль и потеряв сознание. А Санчо дремал рядом, к тому же — не был пристегнут, поэтому пробил головой лобовое стекло и вылетел на проезжую часть под колеса другой тачки. Подушки безопасности не сработали. Их просто не было: машина не так давно побывала в очередной аварии, и папаша Санчо сэкономил на ремонте, не поставив другие. Но это выяснилось гораздо позже…
Кто-то из водил других авто сразу вызвал скорую, и Санчо увезли в больницу. Если бы он не был под «феном», то наверняка бы выжил, но в приемном покое ему не спешили оказывать экстренную помощь. Зачем врачевать какого-то нарика, который сам себя и так давно убивает? К тому же случилась пересменка медбригад, которая проходит ежедневно в восемь утра. О Санчо в коридоре просто забыли, а когда встрянулись — обнаружили бездыханный труп.
Его отцу никто позвонить не догадался: он — влиятельный человек в городе, и все бы мигом устроил, подняв на ноги медиков, как по команде… Да некому было звонить, потому что еле живой Карен, едва очухавшись, не сопроводил друга в больничку, а остался около искореженной тачки разбираться с ментами и поджидать родного брата Артура, способного разрулить ситуацию с меньшими материальными потерями, так работник правоохранительных органов. Собственно из-за брата Карен и чувствовал себя так вольготно на дорогах, будучи под кайфом: Артур всегда отмажет.
Карен и подумать не мог, что всего через пару часов дружбан умрет, так и не дождавшись квалифицированной медицинской помощи. Санчо умер в приемном покое от потери крови. На мажорика никто не обратил внимание. А ведь ему было только двадцать четыре! Он — единственный из нашей бывшей компании учился в институте. И все могло быть иначе, если бы… Если бы не наркота!
Испытывая то ли жалость, то ли сочувствие — не разобрать! — я сразу позвонила Карену и сказала, что по-прежнему к нему хорошо отношусь, предложив встретиться, но он ответил, что не хочет меня видеть.
— Извини. Ничего личного. Просто сейчас я не хочу видеть НИКОГО. Мне недавно попалось в каком-то журнале стихотворение Владимира Высоцкого «Райские яблоки». После слов Карена оно всплыло в памяти, может быть и не к месту:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
…Позже, когда я была в клубе, Карен позвонил неожиданно сам: он хочет встретиться. Я поймала такси и поехала домой.
Вид у Карена, вошедшего ко мне в квартиру, был покруче, чем после той ночи с элементами художественной гимнастики, когда он наглотался «колес» и бился мордой обо все подряд. Сейчас он напоминал собой бомжа, потому что передвигался с трудом: во время аварии сломал себе ребра. Разве только соответствующей бомжам вони не было.
Темное пятно под правым глазом говорило, что с ним опять случился микроинсульт. В пятый раз за последний год! Понятно, из-за чего: Карен в самом страшном сне представить не мог, что лучший друг Санчо погибнет по его вине.
И уже ничего не исправить. НИ-ЧЕ-ГО!!!
А как все здорово начиналось: Новый год, много друзей, танцы-шманцы, поцелуи-объятья, наркота, наркота, наркота… А закончилось — мозгами добрейшего парня Санчо на асфальте.
В моей голове вертелись слова из русского хип-хопа, услышанного только что в клубе: «Жаль, что нет виноватого. Я бы нашел гада!» Но посмотрела на бомжастого доходягу-Карена и, опять мысленно, спела совершенно другую песню моей любимой группы «Наутилус Помпилиус»: «Где твои крылья, которые нравились мне?..»
Он пробыл у меня около двух часов, с трудом сидя в кресле. Я видела, что каждое движение причиняет ему невероятные физические страдания. И тогда он морщился и скрежетал зубами, потому что не хотел показывать передо мной свою слабость. Ни о каких кувырканиях в постели не могло быть и речи, потому что сломанные ребра постоянно давали о себе знать: даже мои нежные прикосновения вызывали на лице Карена гримасу боли. А потом он ушел в ночь, не находя себе места от телесных и душевных ран.
Мне было жалко Каренчика до слез, несмотря на то, что он хотел в очередной — стотысячный! — раз воспользоваться мной. И что обидно, воспользоваться не моим молодым и красивым телом, а моей квартирой, предложив ее внести под залог кредита в банке.
Сам Карен, нарик со стажем, был гол, как сокол. Ему просто негде взять огромную с его точки зрения сумму, чтобы отдать ее отцу Санчо за разбитую тачку и за саму аварию, ведь там серьезно пострадала еще одна машина. Не с армянских же родственников собирать по крохам. Вот он и задумал — раздеть меня. А зачем мне, драной наркоманской овце, квартирка? Лучше он, умный-преумный Каренчик, воспользуется моим отсутствием мозгов. Урод!
Удивительно, но я смогла противостоять дикой идее Карена, сказав, что квартира оформлена на мать. Так и было частично, но полквартиры-то мои, только расплачиваться за чьи-то грехи не хотелось. Пусть сам выкручивается. А Карен, получив мой отказ, сразу же засобирался домой…
Но все равно его жалко. А еще больше жалко Санчо. Так и вижу его, сидящим на кресле в моей гостиной с вечными наушниками и покачивающим головой в такт неслышимой для других музыки… Как бы он не стал еще одним приведением, посещающим меня по ночам.
…Очередной депрессивный виток настиг меня практически сразу. Пос ле всего кошмара, который происходил последний год, хочется заснуть и не просыпаться. Опять под рукой фенозепам, который я прихватила у бабушки Оли, когда у нее обедала. Можно поспать еще дней десять подряд.
Хочется убить свой мозг и стереть память.
Я бы так и поступила, но тут вырисовался совершенно неожиданный персонаж. Помните, как в школе моя закадычная подруга Вичка брала в руки гитару и пела под влюбленные взгляды ребят из театрального кружка:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Слова этого хита рок-группы «ДДТ» про «новый жанр» сейчас перекликались с тем голосом, что я услышала, подняв трубку городского телефона на звук коротких междугородних гудков с недоумением: «Кто бы это мог быть?»
— Привет, — раздался вроде бы знакомый девичий голосок, который мне никак не удавалось авторизировать. — Я звоню тебе из Арабских Эмиратов, где мы с матерью живем уже несколько лет…
Я сначала не поняла, кто говорит, потому что у девушки был сильный иностранный акцент, и она мне не представилась. Значит, по идее, я должна ее хорошо знать. Но нет у меня знакомых за границей! Тем более — в Арабских Эмиратах! Может кто, находясь на отдыхе, из Григовских прикололся? Хотя тембр голоса мне кого-то смутно напоминал, я не призналась вслух, что не помню.
— Ты, что ли, меня не узнала? Ха-ха! Так это к деньгам. Очень кстати! Я — твоя школьная подруга Вика.
— Вика?! «Подружка дней моих суровых»? — процитировала я от неожиданности Александра нашего Пушкина. Моему удивлению не было предела. — Ничего себе раскладец! И что ты там делаешь? Я имею в виду — в Арабских Эмиратах?
— Ты чем слушаешь? Говорю же: мы здесь с матерью живем уже давно. Но я на днях в Россию по делам собираюсь. Знаю, что в аэропорту Шереметьево таксисты три шкуры дерут, поэтому тебе и позвонила. Ты не могла бы меня встретить?
— Интересно, на чем это я тебя встречу? — озадачилась я вслух.
— А у тебя своей машины нет, что ли? Как же ты вообще живешь без тачки? На своих двоих до сих пор передвигаешься?
«Какого рожна эта герла будет выпытывать, есть у меня тачка или нет!» — начинала я закипать, однако Вичка продолжила:
— Тогда другую тачку подгони типа такси, чтобы меня встретили. — Конечно. Без проблем, — решила я поостыть, потому что и злиться было лень.
— Тогда пусть водитель в зале прилета стоит с плакатом «Виктория». Договорились? Деньгами не обижу. Мой рейс…
И назвала номер рейса и дату прилета. Знакомый таксист Андрюшка потом мне отзвонился и сказал, что клиентка Вика от доброты душевной заплатила ему аж сто баксов, когда он ее довез из аэропорта Шереметьево по указанному адресу. По нынешним временам — круто!
Вика появилась у меня дома дня через три после возвращения на родину. Нет, я неправильно выразилась: не возвращения, а посещения с частным визитом обнищавших сограждан. Как там поется у той же группы «ДДТ»?
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Клево сказано! Просто в масть! Как раз в стиле Вички, прибывшей аж из Эмиратов. Она остановилась у своей сводной сестры, которая жила безвыездно в нашем городе. На пороге моей квартиры вырисовалась такая крутая бабца Викуля, что я впервые за свое одинокое существование устыдилась и неотремонтированной квартиры, и непролазного срача… И собственной неполноценности, что ли? Всего и сразу!
Предупреждать надо о визитах. Я бы дерьмо в хатке подгребла, маникюр-педикюр сделала… Хотя — ничего бы я делать не стала, если честно. Пофиг!
«И почему я раздаривала свои новомодные шмотки направо и налево? Одна Элька Григ — зараза такая! — перетаскала у меня чертову уйму.
А сколько денег мне отстегнул Сергей Иванович в качестве отступных, когда уволил из своей фирмы? На них хоть часть ремонта можно было провернуть», — промелькнули безрадостные мысли при виде чудо-дивы Вики.
Все бездарно прокутила! Даже пыль в глаза бывшей подруге школьных лет пустить нечем. Теперь-то я поняла, почему на встречи выпускников приходили только успешные бывшие одноклассники, которые смогли чего-то достичь, куда-то подняться. Чтобы похвастать! А другие — сидели по домам, исходя злобой, что остались не у дел. Я почувствовала себя такой ущербной, что противно на саму себя стало.
Холеные ручки с золотыми перстеньками, холеная мордочка с немелкими такими бриллиантиками в ушках, шикарные ухоженные локоны, окрашенные в какой-то невероятный цвет… Футы-нуты! А сама Вика в сногсшибательном брючном костюме цвета кофе с молоком и в норковой короткой шубке недовольно повела носом, заглянув внутрь, но в квартиру ко мне войти не решилась.
— Приветик, Л и са, — только она так меня называла, с ударением на первый слог. — Пойдем с тобой лучше в ресторанчик сходим. Угощу по случаю приезда. Собирайся живенько! Я тебя на улице подожду.
И уже начала спускаться вниз, цокая высоченными каблуками, не дождавшись моего ответа, будто бы и не сомневалась, что я побегу за ней следом, как подзаборная голодная шавка. Но я окликнула ее:
— Викуль, привет. Что же ты ко мне не заходишь? Брезгуешь, что ли? А как с Аркадием и Николаем кувыркалась в койке втроем, забыла?
Должна же я была поставить эту зарвавшуюся и зажравшуюся бабцу на место! Тоже мне — заезжая прима из Рима, — не меньше! Она резко обернулась, и на секунду я увидела перекошенную злобой физиономию из прошлой жизни. Что?! Схлопотала по мордам?!
Но Викуля всегда могла владеть собой и держать удар — не то что я! — и тут же нацепила одну из своих подчеркнуто-натянутых улыбочек, что надевают вышколенные секретарши в крутых офисах.
— Лис, ну что ты? При чем тут — брезгуешь? Я просто хотела постоять и покурить на свежем воздухе во дворе…
— А ты на кухне у меня покури.
— Хорошо, — неожиданно легко согласилась та. — Как скажешь.
И она вошла в квартиру, стараясь не касаться замызганных стен, брезгливо оглядываясь вокруг. Уж если Викуша себя поборола, то я сразу врубилась: ей чего-то от меня нужно. Причем — очень нужно! Только что можно взять с конченой наркоманки, чтобы так прогибаться? Загадка.
Боясь испачкаться, Вика так и не присела на одиноко стоящую табуретку, заляпанную то ли кофе, то ли вареньем — отголоски лучших времен — и только курила одну тонкую сигаретку «More» шоколадного цвета за другой на кухне, примостившись у открытой форточки, и элегантно стряхивая пепел указательным пальчиком в блюдце.
Мы с ней прибыли в самый шикарный ресторан города — «У Лукоморья», где постепенно напряг между нами развеялся, как только хорошенько выпили французского коньяку. Точно французского, потому что подруженька на ресторанное бухло не понадеялась, а принесла коньяк с собой из дома.
Я постоянно перехватывала восторженные взгляды в Викину сторону, которые бросали все особи мужского пола, находившиеся поблизости.
— Хороша Маша, да не наша! — читалось в каждом.
Но потом я перестала обращать на них внимание, как и перестала комплексовать в Вичкином присутствии. Не пуд ли соли вместе съеден? Мы вспомнили наши похождения в одиннадцатом классе и чуть позже, а потом я вкратце описала свои последние годы, сильно не вдаваясь в неприглядные подробности: только то, что посчитала нужным. И тут же схлопотала:
— Что ж ты так никуда и не выбилась? А такие надежды подавала! Судя по твоему внешнему виду и запущенной квартире — наркотиками балуешься? — прозорливо предположила Викуля, томно прикрыв глаза.
Пришлось признать, что не без того.
— А я — ни-ни! Никакой наркоты! Поэтому так и выдвинулась. Моя мать с дружком в Эмираты подалась — бизнес раскручивать на волнах перестройки. Я, естественно, с ними. Вот видишь, чего мы добились? По мне видно!
— Да, — призналась я, — Выглядишь ты шикарно!
— А хочешь так же выглядеть? — закинула она неожиданно крючок, на который я с лета не попалась, как рассчитывала Викуля.
— А что? Есть варианты? — спросила я ровным спокойным голосом, будто речь шла вовсе не о моем сказочном обогащении, а о чем-то нейтральном.
Тут-то мне подруга и призналась на ушко — каким бизнесом занимаются они с матерью: поставляют из России и Украины девок в бордели.
Да-а!!! Мне казалось, что я всего насмотрелась в этой жизни, но такого не ожидала. Продажа людей, это вам не наркота, и не оружие! Вот до чего докатились две одинокие волчицы, для которых чужая человеческая жизнь — ничто!
Оказалось, что Вика приехала в Россию за товаром. Уточню для тех, кто еще не врубился в ситуацию: за живым товаром. За красивыми бессловесными рабынями, которых можно в любой момент пустить в расход! И приехала не за разовой поставкой, а не больше — не меньше: налаживать сбыт, чтобы не мотаться самой и не засвечиваться на видеокамерах международных аэровокзалов.
Вичке хотелось только бабки стричь, припеваючи живя в Арабских Эмиратах, а черную работенку перевалить на кого-то другого. Срочно нужны были девушки для продажи, потому что эти две волчьи сучки — мамаша-зечка и дочура-выродок — вышли на прямой канал поставок в бордели, без посредников. И Вичке показалось, что я очень подхожу на роль типа зазывалы. Неужели она думала, что я смогу заведомо убивать девчонок ради горстки грязного бабла?
Я сделала вид, что слушаю с интересом, а у самой кровь стыла в жилах, хотя о своей работе бывшая подруга рассказывала интересно и хладнокровно.
— А потом и сама к нам в Эмираты переберешься жить. Вечное солнце и вечная сказка!
Представив себя в роли сволочи, продающей наших русских девочек иноверцам-зверям, которые будут измываться над ними, я даже протрезвела. Но сказала, что подумаю…
Следующий весь день ушел на раздумья. Вывод мог быть только один: «Конечно, лишних денег не бывает, но не таким же способом!» Я не захотела связываться с таким дерьмом, от которого не отмоешься всю оставшуюся жизнь. И так вокруг розами не пахнет, не хватало еще, чтобы меня посадили за пару тысяч баксов, заработанных на продаже людей. Интересно: ее-то с мамашей кошмарные сны не мучают? Не стоят девочки кровавые в глазах?
А Викуля-то хитрозадая хотела на меня все перекинуть, самой только долларами шуршать. Но ей о своем решении ничего не скажу, а то она встречу с иностранцами обещала в Москве провернуть.
2004 год
(Из дневника Алисы)
Тут меня отвлекли от чтения дневника рабочие, которые расчищали завалы в Алискиной квартире в предпродажной подготовке. Они спросили: выкидывать ли кухонную мебель. Две комнаты и санузел уже расчистили. Шел третий день выгребания Авгиевых конюшен, в которые умудрилась превратить двухкомнатное жилье на центральном проспекте моя покойная дочь.
Сегодня с утра заехали с рабочими на строительный рынок, чтобы водоэмульсионной кремовой краской подновить лепной трехметровый потолок, и скрыть следы потеков. С пластиковых окон, которые я установила год назад, нужно только пыль стряхнуть. А насчет стен я пока сомневалась: переклеивать обои или попросту все ободрать и покрасить, потому что грязные клочья, которые болтались после выкидывания мебели, вызовут у покупателя легкую панику, и цена квартиры начнет стремительно падать. Нет уж! Начали предпродажное шаманство, нужно довести до ума.
Я прошла на кухню, чтобы осмотреться, и убедилась, что мебель не отмыть, даже если нанять квалифицированных уборщиц. Сама я прикасаться ни к чему не хотела, и дала команду рабочим — выбрасывать все подчистую, оставив на месте лишь газовую плиту. И то, только потому, что ее должен отключить от стояка газовщик. Да решила еще забрать на память о прошлой жизни кое-какую уцелевшую посуду, собрав ее в коробку из-под пылесоса. Отвезу на дачу.
А потом вернулась в опустошенную от рухляди и тряпья гостиную, где гулким эхом отзывался каждый шаг, но в гордом одиночестве стояло мягкое кресло с высокой спинкой, облюбованное мной. Можно продолжить чтение, открыв настежь окно, и впустив свежий воздух, насколько он мог быть свежим, выходя на оживленный проспект, постоянно заполненный автотранспортом. Спасал только высокий этаж и огромное количество старинных лип и разлапистых голубых елей, поэтому и не чувствовалось запаха выхлопных газов. Не нам, москвичам, привередничать, ведь в подмосковных городах даже на центральных улицах воздух чище, чем в столичных дворах…
Теперь можно продолжить чтение дневника Алисы, окунувшись снова в 2004-й год.
Вспоминаю, усевшись поудобнее в кресло, что через неделю после Викиного появления я решила навестить Алису, потому что приехала в родной город из Москвы на день рождения своей близкой подруги. Той самой подруги, которой я звонила из разгромленной Алисой квартиры, обнаружив после приезда из Римини разрубленную топором межкомнатную дверь и пропажу ценных вещей. Ей же я поверяла все перипетии наших со старшей дочерью непростых отношениях. Изредка мне нужно было просто выговориться и поплакаться в жилетку, любезно подставляемую подругой.
Муж Игорь меня отпустил тогда, признав, что мне пора выходить в люди, а то совсем закисла, сидя дома с малышами. Супруг очень меня любит, поэтому чувствует, что мне нужно, раньше, чем я сама об этом подумаю.
— Съезди, Танюша, развейся немного, — сказал он мне за ужином, когда узнал о приглашении. — А то ты целыми днями с детьми. Твой круг общения ограничился семьей, и я вижу, насколько это тебя тяготит. Иногда нужно бывать на людях. Я имею в виду не спасательные операции по выгребанию твоей офигительной дочери из очередного дерьма, а о званых вечеринках в приятных компаниях. Няня, по-моему, с обязанностями хорошо справляется, так что подумай, может, тебе чем-нибудь интересным заняться. А то я смотрю — у тебя блеск в глазах пропал.
— Так это не удивительно. Ты же знаешь, как трудно каждый раз видеть, во что превратилась старшая дочь. Именно ни «в кого», а «во что». Когда бываю у нее — сердце разрывается на части, а сделать ничего не могу.
Игорь подошел ко мне, обнял:
— Прими все, как есть. Значит, это твой крест, твое земное испытание. Будем надеяться, что хуже не будет… А к подруге ты все же съезди. Знаю, как вам иногда почирикать необходимо. Заодно и родителей проведаешь.
Видимо, на разительных контрастах с непутевой Алиской, моя семейная жизнь в Москве доставляла столько неподдельной чистой радости, что я считала себя нереально счастливой с мужем Игорем, сыном Ромой и дочкой Аленкой. Поэтому и чувство вины не отпускало, что я бессовестно кинула Алису на моих сердобольных маму и папу. Хорошо, у родителей под боком есть младшая замужняя дочь Ирина, моя родная сестра, так что им есть, кем и чем заняться, кроме Алисы, чтобы они не зацикливались на ее провалах. Правда, этим летом мама с папой разъехались с Ирининой семьей, перебравшись в отдельную квартиру, и теперь Алиса зачастила к ним. Как бы ни осталась жить с бабушкой и дедушкой, а то подкосит их и так не идеальное здоровье.
Но я решила сегодня зайти не к родителям, а к самой Алисе: вдруг за чашкой чая удастся с ней поговорить по душам и попытаться в очередной раз уломать устроиться хоть на какую-то работу. Я не оставляла надежду изменить Алискину непутевую жизнь, в свои «за сорок» не разучившись верить в чудеса, как бы странно это не звучало. Мне ведь повезло с Игорем, может, и Алиске улыбнется удача, если она сделает над собой усилие?
Со всеми этими позитивными мыслями я зашла проведать Алису, купив по дороге небольшой тортик: чай с ней попить, чтобы разговаривать не в дверях, не на бегу, как всегда. В последний момент я побоялась заявиться без предупреждения: один бог ведает, кого я там застану. Хотя ключ от квартиры с собой взяла. Позвонила из телефона-автомата на городской номер, чтобы знать наверняка: дома Алиса или нет, а то сотовый телефон такой гарантии не дает.
Трубку долго не брали, и я уже хотела дать отбой и пойти с тортом к родителям, но в последний момент щелкнуло, как будто на том конце провода что-то уронили, а потом послышалось сонное:
— Алло? — это в час дня!
— Алиса, здравствуй. К тебе можно зайти? — я почему-то не представилась, в надежде, что мой голос Алиса должна узнать.
И вправду узнала.
— Мам, ты? Можно. Только у меня тут не убрано…
— Ладно тебе. Что я у тебя нового могу увидеть? Я сейчас приду с тортом, так что ставь чайник.
Алиса мне открыла дверь в грязной ночнушке, со спутанными не-промытыми волосами и сказала коротко:
— Привет.
— Привет, привет. Давай-ка одевайся, умывайся и пойдем на кухню чай пить, — бодро проговорила я, чтобы хоть как-то ее встряхнуть, но моя уловка не сработала.
Алиса потащилась в санузел, как будто к ее ногам привязаны пудовые гири. Что с ней опять? Я ведь не знала, что она балуется фенозепамом, от которого — по себе знаю, — мысли расплющиваются в лепешку, а все движения становятся, как в замедленном кино.
Когда пили чай, дочь немного оживилась и поведала о приезде Вики в Россию. У меня сразу заметались недобрые мысли: от этой неуемной авантюристки можно ждать чего угодно. И оказалась права: Вика возит девиц для борделей. Алиска проговорилась. Только я испугалась не за каких-то там неизвестных мне девушек, которых продают в рабство, а за свою безмозглую дочь, которую легко втянуть в аферу.
Между тем Алиса продолжала рассказывать:
— А два дня назад мы с Викой поехали в итальянский ресторан на Пушкинской. Ты знаешь, мам, мне эта еда не понравилась. Макароны какие-то недоваренные, жесткие, с морепродуктами. Как можно макароны есть с рыбой? И вкус более чем странный.
— Алис, к итальянским блюдам нужно привыкнуть. Зато, когда распробуешь по-настоящему, то отрываться не хочется. А ели вы, наверное, не макароны, а так называемую пасту, которая сварена «альденте», что означает «слегка недоварено». Когда мы с Игорем впервые в Римини ездили, я целую неделю привыкала к новым вкусам, а вначале никак не могла свыкнуться, что они готовят на оливковом масле. Что же вы пиццу не заказали?
— Не знаю. Мы там были с Викиными знакомыми итальянцами. Я вообще себя чувствовала, как дебилка, потому что ни итальянского, ни английского языка, на котором они общались, не знаю. Когда они между собой о чем-то лопотали и не всегда переводили, я думала, что они обсуждают меня. Посматривали в мою сторону и посмеивались.
— А о чем беседовали?
— Так, ни о чем. Они спрашивали, где можно в Москве хорошо отдохнуть, оттянуться, я им рассказала о некоторых точках. Только продолжить знакомство со мной они не захотели, и в клуб с собой не пригласили.
— А у тебя откуда такие познания, ты ведь в основном здесь, в Подмосковье, тусуешься? Или я ошибаюсь?
— Когда я работала на Тверской улице в офисе, то с девчонками вечером по клубешникам шарились, — привычно солгала Алиса, чтобы не вдаваться в подробности своих похождений.
…Теперь-то, после чтения дневника, стало ясно, как много она мне недоговаривала. Но, если честно: хорошо, что я всего не знала, потому что переварить этот вал сплошного негатива невозможно. Я и сейчас читаю, как о чужом человеке, а не о собственной дочери, иначе — слишком тяжело.
…Пока мы разговаривали с Алисой, я навела относительный порядок на кухне. Насколько можно навести порядок в годами не убираемом помещении. А потом ушла к подруге на день рождения.
Вечером, уже дома, в Москве, меня не оставляли мысли о Вике, и о том, что она набирает русских дурех в арабские бордели, посулив быстрое обогащение. А если моя Алиска соблазнится на легкий заработок? А если ее обманным путем вывезут в такой бордель? Ведь это можно сделать под наркотой. Я боялась за нее, хотя, казалось бы, чего уж бояться? Но такой страшной участи в рабстве — видит Бог! — я для своей дочери не хотела!
Заметка на полях дневника другой ручкой:
«Спустя несколько лет я увидела в телевизионной программе «Чрезвычайные происшествия», как арестовывают сутенершу, переправлявшую молодых телок за границу. Это была совместная операция полиции Арабских Эмиратов и наших фээсбэшников, накрывших подпольную работорговую сеть. Сутенерша внешне очень походила на Вику, на ту самую холеную Викулю, которую занесло в 2004 году в родные пенаты. И хотя в телепрограмме так и не озвучили имя арестованной, я уверена, что личная арабская сказка для моей бывшей подружки на этом этапе закончилась. Маятник-то был запущен давно. Викина маман научила дочурку быть преступницей с молодых ногтей, кидать всех, никого не любить. Ее путь должен был плохо закончиться, рано или поздно».
Без даты
(Из дневника Алисы)
… Человеку приходится отвечать за все плохое, что им совершено в жизни. Если ты когда-нибудь кого-то использовал в личных целях, то непременно воспользуются и тобой.
«Даже друзья меня, и те кидают, а на что они еще нужны?» — чеканилось речитативом в какой-то клубешной песенке, теребившей меня сквозь тягучий сон. К этому времени от посещения ночных клубов и чрезмерного потребления всевозможных наркотиков вперемешку с фенозепамом я окончательно потеряла разум.
Но я потеряла не только разум и соответственно — голову, а также потеряла печень, легкие, желудок, сердце, почки… И где-то, кажется, был позвоночник… Вечно бледный вид и ничего не выражающий взгляд в утреннем мутном зеркале меня совсем не волновали. Я продолжала курить гашиш, но он уже не цеплял. Я нюхала «фен», чтобы уйти от реальности, но от него становилось только хуже. Никакого кайфа или легкой эйфории это уже не доставляло. В клубе, чтобы нормально оторваться, нужно было не одно «колесо», а пять. Притупились все хорошие чувства и стремления. Осталось единственное желание:
ВЗОРВАТЬ ЭТОТ ДОЛБАНЫЙ МИР К ЧЕРТУ!
Без таблеточек и порошочков уже невозможно радоваться жизни. Больная ненависть впитывается в каждую клеточку организма. Не радуют ни праздники, ни шутки, ни солнце.
«Колесо»! Вот настоящий праздник! Но когда оно перестает действовать и красочная ночь переходит в безрадостный день, зависает зловещая пустота, от которой не хочется ни плакать, ни смеяться, ни жить, ни умереть.
НИЧЕГО НЕ ХОЧЕТСЯ! Вот самое страшное, что может произойти с вами. Остается только лежать и смотреть в белый потолок. В такие моменты было бы лучше, если бы вас кто-то убил. Неважно кто и как: застрелил, задушил или просто выбросил в окно. Впрочем, некоторые персонажи и сами порой прогуливались с верхних этажей вниз.
В один из таких черных дней, черных осознаний действительности, я приплелась домой из клуба. И, несмотря на то, что оставалась под амфетамином, призадумалась: «Что делать дальше? Как жить? Или не жить вовсе?»
Заглянула в записную книжку мобильного телефона: может, кто-нибудь отведет меня от мрачных мыслей о суициде. Но подруга Элька не отвечала. Каренчик? Он никогда не был близким другом, а появлялся только тогда, когда ему самому удобно, или что-то от меня нужно. Ярик? Давно не виделись… Макс? Сумасшедший тип… Еще каких-то двадцать непонятных номеров… Бывшие одноклассницы: вечная неудачница Инка Бахметьева, чистая душа Сашка Журавлева… А что они могут? У них своя жизнь…
Я в ужасе спустилась по стенке в коридоре и села на пол. Хорошо было бы отключиться и уснуть, но «фен» продолжал гнать одну и ту же пустую мысль.
Мысль-пробел… Бесконечный пробел, когда противна даже хорошая музыка, которая раньше обычно успокаивала.
Я была одна в квартире.
— Господи! А где же та орава гостей, которая совсем недавно здесь бывала? — крикнула я в пустоту, услышав в ответ лишь эхо. По ходу — от той толпы не осталось ни следа. — Где друзья?! Где эти веселые добрые люди?! Ау!!!
— А-а! И-и! У-у! — было мне ответом.
А за окнами плыл день. Я слилась на улицу и пошла по бордюру мимо проезжающих с огромной скоростью машин, мимо спешащих куда-то незнакомых людей… Я медленно двигалась будто по разделительной полосе между механической рекой авто и живым людским ручейком, но никого не видела… Как и они — меня… Казалось, что если кто-то из людского потока отделится и пересечется со мной, то пройдет насквозь, не причинив мне вреда, как впрочем, и я не причиню ему. Или я нахожусь в другом измерении?
Поднялась на четырнадцатый этаж башни, расположенной рядом с моим домом — самая высокая обзорная площадка в нашем городе — и часа три стояла, тупо смотря вниз.
Просто смотрела вниз на серый асфальт.
И представляла, как меня будут с него отскребать…
Но что-то меня остановило в последний момент, когда я все ниже и ниже перевешивалась через перила…
И я вернулась домой, вспомнив по дороге, кому можно позвонить в любое время суток. Да! Это моя родная бабушка Оля. И дедушка… Я пошла к ним всего лишь пообедать, а они оставили меня насовсем:
— Хватит тебе жить одной в квартире. Ты губишь себя день ото дня. В кого ты превратилась, Алиса? Страшно на тебя взглянуть. Скоро тень перестанешь отбрасывать солнечным днем. Оставайся. Хоть отъешься… Только давай с тобой договоримся сразу: ты не будешь больше ездить по клубам и потреблять наркотики.
Если бы они меня не приютили, я сдохла бы в этот же день где-то под забором, или просто не проснулась от фенозепама.
Слабость во всем теле была ужасающая. Каждым движением я превозмогала не только апатию, но и дикую ломоту в суставах. Но это не было ломкой от наркотиков, которую к тому времени я наблюдала не раз, поэтому могла отличить. Со мной творилось что-то другое: меня часто стало бросать то в жар, то в холод, безобразно увеличились лимфатические узлы.
Я подумала сначала, что подхватила какую-нибудь неприличную болячку, но сдала платно анализы — ничего не обнаружилось, да к тому же — я давно пользуюсь «презиками». Хотя пару-тройку месяцев назад встречалась в Москве с Яриком, Ярославом, ласковым и нежным мажориком, платившим за наши удовольствия в клубах. Он меня уговорил спать без резинок, потому что от наркоты и страшной худобы у меня давно пропали женские дела. Собственно, поэтому я и побежала проверяться к гинекологу на венерический букет, но обнаружилось другое: я залетела в очередной раз! Черт! Черт! Черт!!!
Я пожаловалась матери на странное недомогание, на ломоту, на увеличенные лимфатические узлы, не упоминая о беременности — с этим я разберусь как-нибудь сама, срубив с Ярика бабло на платную клинику, — но мать не восприняла мои жалобы всерьез. Думала, что я простужаюсь часто, поэтому температура постоянно и держится.
Пообещав бабушке и дедушке все, что угодно, в том числе: не ездить по клубам и не потреблять наркоту, я хотела только одного — остаться у них жить, потому что с некоторых пор боялась умереть одна в квартире, где меня найдут соседи снизу по запаху от разложившегося трупа. Мне иногда даже снился собственный труп, по которому ползают червяки-опарыши и жрут меня. Я в ужасе просыпалась вся в поту.
Некоторое время я честно придерживалась данных обещаний, пока на бабушкиных пирогах и борщах ни отъелась до того, что чуть окрепла. А потом наступило лето. Бабушка с дедушкой уехали жить на дачу, не настаивая на моем присутствии в маленьком дачном домишке с удобствами на улице, а значит — ослабили контроль надо мной. Тут меня и выцепила на улице около бабушкиного дома Элька Григ, караулившая меня, оказывается, не один день. И все закрутилось по новой…
…Я сделала четвертый криминальный аборт на поздних сроках в дорогущей платной клинике, куда меня определил душка Ярик, потому что точно знала: при постоянных возлияниях спиртным вкупе с наркотой — рожу неизвестно кого. По крайне мере человеком это нечто нельзя будет назвать. А когда сдавала анализы перед абортом…
… У МЕНЯ ОБНАРУЖИЛИ ВИЧ!
А вместе с ним гепатит В и гепатит С. Сколько мне осталось жить? Год? Неделю? День?
Никто не давал вразумительного ответа. Или Бог надо мной сжалился и послал смерть, которую я так часто звала на помощь, чтобы прекратить свое никчемное существование?
Только теперь нужно об этом букете заболеваний как-то сообщить чистоплюю Ярику, большому любителю покувыркаться на кипенно-белых простынях в дорогущих отелях, не предохраняясь. Вот теперь и огреб, придурок, по полной программе! Не покончит ли сладенький мальчик с собой после услышанного? Или его богатенькие родаки отстрелят меня, получив результаты его анализов. Не сами, конечно, — киллера наймут для грязной работенки. Ну и прекрасненько! От пули — легкая смерть.
И я сообщила «радостную» весть Ярику по телефону… На тет-атет не решилась. Хорошо, что он был далеко от меня, а то бы придушил на месте.
2005 год
(Из дневника Алисы)