С первого класса я понимала, что Алису нельзя оставлять одну дома надолго. Чтобы дурные мысли не лезли в ее пустую голову, я постоянно пыталась пристроить дочь к каким-нибудь занятиям. Сначала это была музыкальная школа. Недешевое удовольствие, между прочим. Никаких теперешних бюджетных отделений. Тогда это удовольствие стоило двадцать пять рублей в месяц, что соответствовало по тем ценам на продукты, например, восьми килограммам ворованной с мясокомбината свиной вырезки по три рубля за кило.
Почему ворованной? Потому что другой в магазинах не было. Там можно было приобрести после многочасового стояния в очереди синюшного цыпленка с душком или колбасу, выгибающуюся на сковороде немыслимым зигзагом, если ее пытались жарить, потому что состояла она в основном из туалетной бумаги и красителя, ведь мясо, которое должно в ней находиться по ГОСТу, выносили через проходную на продажу, а цельное молоко, предназначенное для производства колбасы, выливали по требованию бригадира в канализацию, заменяя на воду из-под крана, чтобы продукт дольше хранился. А зачем его долго хранить, спрашивается, если все сметалось с прилавков магазинов влет?
Ну да, ладно, хватит об ужасах советской эпохи. Вспомним про Алису. Дочь, обучаясь в музыкальной школе, не справлялась с сольфеджио, как и большинство детей. Заподозрив прогулы, я решила проследить за ней, как в заправском детективе: довела Алису до двери класса, сделала вид, что ухожу, а сама притаилась в конце узкого коридора. То, что я увидела, меня не удивило: вместо урока дочь направилась в холл, где стоял телевизор, и стала смотреть мультфильм. Я поняла, что плачу немалые деньги зря. Музыкалку пришлось бросить в четвертом классе.
Дальше я пристроила дочь в театральный кружок, но театр закончился сразу после ее попытки суицида. Неадекватную девочку учительница литературы видеть у себя не захотела. Зачем ей чужие проблемы? Только после моих долгих уговоров и подарков руководитель кружка давала малюсенькие роли даже не второго, а третьего плана, в массовках, что мою дочь, конечно же, не устраивало: она себя мнила главной героиней и не меньше. Алиса охладела и к театру. Дальше был танцевальный клуб современного танца «Атлантида». Это — последняя моя попытка заинтересовать дочь чем-нибудь дельным, за исключением, пожалуй, рисования, которому дочь уделяла куда больше внимания, чем всему остальному, включая учебу. Но и живопись как таковая ее не привлекала, то есть — постоянно заниматься в изостудии она не хотела.
В тот год я недостаточно уделяла времени дочери, потому что, уйдя от прежнего мужа, занималась поисками следующего. Нет, не так! Не просто мужа. Я хотела найти настоящую любовь в том виде, в котором насочиняла ее себе еще со времен подросткового максимализма, ведь особенной любви в моей жизни не случилось. Видимо, книг начиталась, где об этом чувстве писали возвышенно и красиво. А я в первом браке позволяла себя любить бывшему мужу, и не более того.
Полгода прошло, как я выгнала Алексея к его родителям и ничуть не жалела о содеянном, хотя моя мама очень хотела нас помирить. Я же вовсе не желала мириться, ведь сравнительно недавно перестала бояться приходить домой, чтобы в очередной раз столкнуться с мужниной пьяной рожей и услышать оскорбления в свой адрес.
Много лет спустя я поняла, что с его стороны это была банальная, выжигающая все внутренности, ревность, которую он глушил водкой. Я ведь не просто красивая, а очень красивая женщина, доставшаяся ему по случаю. Ни при каких иных обстоятельствах, кроме залета, я не стала бы его рассматривать даже кандидатом в мужья. Он это знал.
А сейчас мы относительно мирно сосуществовали вдвоем с дочерью на волнах перестройки. Трудные были времена — не скрою! Нас, работников оборонного завода, все время грозили отправить в отпуск без содержания. На что же тогда существовать? Инженеры никому не были нужны. Не на рынок же идти торговать!
Алиса успокоилась, может быть — даже чересчур успокоилась, что тоже настораживало. Суицида больше не последовало, как я опасалась. И то — хорошо! Как раз моя обожаемая кузина переквалифицировалась из обычного штатного инженера в психологиню, то есть — в специалиста по психологии. Когда мы с сестрой пересекались внутри ее плотного графика, она взахлеб рассказывала о новом поприще: то обучалась сама, то проводила какие-то тренинги — платные, между прочим! — и постоянно пыталась вовлечь меня во всю эту белиберду. Я же относилась к затеям кузины чуть предвзято, поскольку считала — помочь себе в преодолении психологических трудностей смогу только сама.
Может быть, я и поучаствовала бы в этом безобразии, как оперившийся и вставший на крыло в перестроечное время новый человеческий подвид — жены-домохозяйки-бездельницы при богатых мужьях. Когда денег — лопатой греби, а заняться, кроме домашних хлопот и воспитания отпрысков, вроде бы и нечем. Да и те обязанности при желании можно переложить на прислугу и няню.
Но модельным ростом под сто восемьдесят сантиметров я не обладала, как и блондинистыми волосенками вкупе с безразмерным бюстом, как не могла при всем желании изобразить взгляд без единой мысли. А все перечисленное — непременный атрибут новой русской жены, пришедшей на смену нормальной любящей супруге. У таких, с позволения сказать, фотомоделек рождалось соответственное потомство, не отличающееся умственными способностями — будущие мажорики, наводнившие не только обе российские столицы, но и ряд европейских и американских государств. Только несколько лет спустя английские ученые провели фундаментальное исследование, доказав, что ребенок значительно чаще берет здоровье от папы, а ум — от мамы, после чего среди богачей настала мода на умных жен.
В год, когда дочери исполнилось шестнадцать, у меня не было ни богатого мужа (никакого не было!), ни лишних денег, чтобы изгаляться над собой. Но Алисина чрезмерная замкнутость на гране депрессии не давала покоя. Подросток должен быть раскован в общении со сверстниками. И более коммуникабелен, что ли. Это мое глубокое убеждение. А у дочери наметился серьезный напряг с подругами. Тут, наслушавшись восторженных воплей кузины, я поддалась на провокацию и отправила Алису на вроде бы невинный танцевальный психологический тренинг.
Нельзя! Ни в коем случае нельзя ставить подобные эксперименты над собственным ребенком, отдавая его понахватавшимся по верхам психологиням! Но как не попробовать новомодные штучки? А ведь меня предупреждали, что танцевальный тренинг можно проводить только после восемнадцати лет. Какое там. Это же модно! И круто!
В первый месяц летних каникул после девятого класса я стала возить дочь в отдаленный микрорайон Москвы, где с ней занимались вполне адекватные девицы-танцовщицы. Я сама приехала на первое занятие пораньше, чтобы посмотреть на них, поговорить… И поверила в хороший исход! Но каждый раз, когда забирала Алису после занятий — что-то было не так. Дочь крепко засыпала в метро, а когда я ее будила на конечной остановке, чтобы пересесть в электричку, — долго не могла прийти в себя, дико вращая глазищами вокруг, как тогда, в больнице, после суицида. Дома она спала потом до утра, как убитая. Меня охватило недоброе предчувствие, но осталось всего-то два занятия. Да и деньги немалые уплачены.
Вот я дура! Деньги пожалела! А дочь?..
Или это отголоски Алискиной наследственной шизофрении?
Тем не менее, тренинг подошел к концу, и, на мой взгляд, возымел должное действие: дочь стала гораздо легче сходиться со сверстниками, и еще — стала раскованна в танце. Нет! Не зря я деньги назанимала!
В июле я отпустила Алису в турбазу с моими родителями, то есть — с ее бабушкой и дедушкой, как часто делала и раньше. Я с ними поехать не смогла, потому что перешла на новую работу, где отпуск так рано не полагался. Ничего предосудительного в том, чтобы отправить Алису на природу, я не видела. Что ей сидеть в душном городе во время летних каникул?
В шестнадцать лет турбаза на реке Оке казалась сказочно-романтическим местом. Особенно — когда наконец-то потерян постоянный и неусыпный контроль надо мной мамы. И когда каждый первый отдыхающий парень обращал на меня внимание. Заметьте, не каждый второй, а каждый первый! Ощущаешь себя принцессой — не меньше! И хотя мама твердила о моей неотразимости всегда, почему-то я в этом сомневалась.1996 год
А кто нужен юной, но, к сожалению, — провинциальной и чуть — самую малость! — закомплексованной принцессе, как ни соответствующая свита и… А может, не закомплексованной, а заколдованной? Кто же меня расколдует, как не настоящий принц?(Из дневника Алисы)
Я ждала этого постоянно. И вот настал день, когда ко мне подошел знакомиться тот самый принц, который мне пригрезился в моих незамутненных девичьих мечтах. Я помню этот незабываемый день по минутам, потому что сразу поняла — его-то я и ждала! Звали его просто — Вова. Так он представился. Скорее всего, он обратил внимание на мои русые густые волосы по пояс (я точно знаю — таких ни у кого нет!) и костюмчик «от Версаче» (настоящий, между прочим, не дешевая китайская подделка, а подарок моей богатой тетки). Тут же выяснилось, что новый знакомец — москвич, в отличие от других молодых людей, которые буквально атаковали меня своими незамысловатыми знаками внимания последнюю неделю. Слово «москвич» звучало в его устах, как «королевич Елисей».
То, что он со своими двумя друзьями курил травку, ничуть меня не смутило. Я этого и не поняла тогда, потому что оставалась наивным домашним ребенком, которого мама оберегала буквально от всего, и который даже не подозревал, что на свете существует такая дрянь — наркотики. Тогда я подумала, что парни курят какие-то необыкновенные папиросы с запахом.
Наступил вечер. Я уже собиралась идти в сторону дома, где меня ждала бабуля, но тут Вова предложил выпить чашечку кофе. Меня бы насторожило такое предложение, если бы оно делалось тет-а-тет, но мы были не одни, а в веселой компании, причем одну из девчонок я хорошо знала: она училась в параллельном классе. Мы все пошли к парням в домик пить кофе. Смеялись, о чем-то говорили. Я спокойно отпила два глотка из жестяной кружки, удивилась странному привкусу и спросила:
— А почему он такой соленый?
— Да неужели? — переспросил Вова, невинно приподняв брови. — Наверное, с сахаром в чашку случайно попала соль. А разве тебе такой кофе не нравится?
Я была девочка воспитанная, постеснялась сказать, что не нравится, и выпила все содержимое под одобрительные взгляды москвичей.
(Только много времени спустя я узнала, что мне подмешали оксибутират. Препарат — вызывающий легкое помутнение рассудка. Вот вам и прынц! Черт бы его побрал! Вова попросту захотел по-легкому воспользоваться моим телом, не прибегая к донжуанским расшаркиваниям. Зачем утруждаться, если можно просто вырубить девчонку?)
Что было потом? Помню смутно. Только никого уже в комнате не было, кроме меня и Вовы. Мозги отъехали конкретно. Вдруг стало нестерпимо жарко, и я стаскивала с себя одежду… Сама! Потом — провал. Очнулась… Вокруг все плыло, как в тумане… Помню себя в одном лифчике и больше — ничего! Как дешевая шлюха! Обрывки сознания выхватывают Вову на мне…
А потом… Помню, как сердце готово было выпрыгнуть из груди и тут же — останавливалось… Помню смутно, как меня непрерывно тошнило… и Вова бегал со мной на руках к умывальнику, который находился на улице, чтобы умыть меня ледяной водой и привести в чувство… Помню, как задыхалась… Очень сильно… Казалось, что я мучительно умираю… Вот уж «прынц» перетрусил, я думаю, поэтому и удерживал в этой треклятой комнатенке почти до утра. Он пересрал! А если бы я умерла без медицинской помощи?! Он бы просто меня закопал недалеко в лесочке, которые вокруг турбазы нескончаемы.
Потом, не помню во сколько, он привел меня к домику, где на веранде сидела моя любимая бабушка Оля. Увидев меня, еле державшуюся на ногах, она сказала:
— Алиса, ты дрянь!
Ну да, взрослым всегда легче обвинить тебя, нежели разбираться, как ты вообще осталась жива. Но удивительнее всего было то, что Вова повторил за ней:
— Алиса, ты дрянь!
А мне почему-то не было даже обидно. В меня как будто чертик вселился с этого момента. И я влюбилась в Вову, в эту мразь, пахнущую дорогими духами, одетую в черные фирменные джинсы и кипельно-белую рубашечку. Зачем мне что-то было подмешивать, чтобы я чуть коньки не отбросила, если я была готова сделать все сама без принуждения, так он был хорош собой. Принц на белом коне! Не меньше! Я приняла все за настоящую любовь… И это было страшно!
Как ни ужасно звучит рядом с безумными откровениями дочери, я весь прошедший год продолжала поиски того единственного мужчины, который мне предназначен судьбой. Да, вот так высокопарно! И никак иначе! Судя по дневниковым записям, Алиса унаследовала от меня наивную тягу к сказочным, несуществующим в реальной жизни, персонажам. Я же понимала, что привести в дом лишь бы кого при взрослой дочери нельзя. А вдруг мой будущий муж к ней начнет приставать? Примеров — масса.
Напомню, что я — красивая женщина, поэтому поклонники постоянно увивались вокруг, но ни одного достойного не наблюдалось. Женатики меня мало интересовали. Выдирать из семей я никого не собиралась, но других кандидатур на горизонте не было, потому что, как говорилось выше, в раннеперестроечную моду вошли фотомодельки. О ком обычно вспоминаешь в первую очередь, когда хочешь заполнить образовавшуюся рядом пустоту? Свято место пусто не бывает, не так ли гласит народная мудрость? Конечно же, вспомнишь о школьных влюбленностях или привязанностях.
Практически сразу, как только я осталась одна, рядом со мной нарисовался Сашка-Грек, которого в школе я всегда воспринимала, как друга, очень близкого друга, но — не больше. Кстати, кличку Грек ему придумала я из-за накачанных бицепсов, греческого профиля и его увлеченности греко-римской борьбой, которая пришлась на время моего прочтения «Мифов Древней Греции». Короче, все срослось для того, чтобы назвать Сашку Греком.
— Грек, пожалуйста, принеси мой портфель из раздевалки, я там его забыла… Грек, стрельни сигаретку… Грек, а вон тот парниша неправильно на меня посмотрел…
И так далее… Дружок-одноклассник, в общем. Он называл меня тогда вполне по-домашнему, как родную сестричку — Татка. Интима не было. Берегла я свою девичью честь до окончания школы, как и большинство моих сверстниц: до сексуальной революции было далеко.
Сашку-Грека забрали в армию сразу после школы. Шел 1979 год. Всем нашим мальчишкам крупно не повезло: они попали прямиком в Афганистан. Нашему потоку повезло меньше всех последующих, служивших исключительно по контрактам, а мои бывшие одноклассники стали первым пушечным мясом, которое бросили в прорыв, в военный конфликт, в топку. К счастью, Грек остался в живых. Он вообще слыл везунчиком. Через полгода бойни с душманами Саша как-то сумел выкрутиться, написав заявление о поступлении в военное училище, после окончания которого, его направили прямехонько в Европу. Тогда это было очень круто!
Но переменчивая госпожа-удача неожиданно отвернулась от моего дружка. К нашей с ним послешкольной встрече спустя пятнадцать лет, он похоронил свою жену-красавицу, отправил двоих дочерей по бабушкам-дедушкам, а сам находился в несколько удрученном состоянии.
Горевал мужик… Хоть и не сильно, потому что баб вокруг крутилось немерено, ведь мой школьный дружок оказался при деньгах: бывшим афганцам вышли большие послабления и налоговые льготы тем, кто решил заняться бизнесом. Видимо, жалость к нему я и восприняла на первых порах за любовь.
К нашей встрече Сашка-Грек уволился из армии подчистую и плотно занялся риэлторской деятельностью. И неплохо начал, я вам скажу! Он с армейскими дружками развернул бурную деятельность по расселению московских коммуналок — сверхприбыльное дело! Особенно если сделки проходили не совсем законно. Еще прибыльнее, если за дело брались черные риэлторы, а бывшим афганцам ничего не стоило разобраться с неугодными владельцами квартир. Убивать — наука не хитрая. «Главное — нАчать!» — как говорил Горбачев, последний генсек СССР, с ударением на первый слог. А что еще умели бывшие афганцы, кроме как — убивать? Искореженные жизни, искореженные судьбы…
У одной моей сослуживицы, пришел любимый сынок из Афгана… Так уж она радовалась, сердешная! Свадьбу сыграли с невестой, которая его из армии два года ждала, дочка родилась… Ничего не предвещало трагедии, когда бывший афганец повесился в ванной… Не вписался в гражданскую жизнь.
Но я ничего о черном риэлторстве Грека не знала. Даже не догадывалась! Только значительно позже нашего расставания вычитала в Интернете об уголовном деле, заведенном на их риэлторскую контору, о суде и вынесенном приговоре… А сейчас… Сейчас Сашка-Грек, при всех своих внешних закидонах, относился ко мне достаточно серьезно, чтобы я его впустила в нашу с Алисой жизнь, а значит — в свою квартиру тоже.
В турбазу с моими родителями мы с Греком собирали Алису вместе. Честно сказать, хотелось хоть недельку побыть вдвоем, не заботясь, чтобы наши ночные кувыркания не были слышны взрослой дочери. Хотелось расслабиться.
Расслабились! Через пять дней нам Алиску привезли обратно, швырнув в лицо:
— Забирайте свою шлюху!
И это было сказано с таким презрением! Да еще в присутствии моего гражданского мужа Сашки! Со стыда сгореть! А ведь я, если честно, с ужасом ожидала этого уже давно, с момента, как увидела свою дочь в бюстгальтере на улице в тринадцать лет. Я боялась этого. Не меня ли поучали, что мысли, особенно негативные, могут материализоваться. И — вот оно, началось!
Но страшное-то началось на следующий день после ее приезда: я собственную дочь не узнавала. Как будто в турбазу отправила своего ребенка, а получила обратно невесть кого: не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку. Мои мозги отказывались это понимать. Я пыталась выяснить, что же там произошло у дочери — может, изнасилование?!! — но она замкнулась в своем непробиваемом панцире. Я не могла до нее достучаться!
Но я же не знала, что Алиса оказалась под воздействием наркотиков! И это было самое настоящее изнасилование! А как еще можно назвать противоправные действия, когда девушку вынуждают заниматься тем, что она бы не сделала добровольно?
Наркотики!!! Я даже в самом жутком сне не могла такое представить!
Июль прошел в полубреду. Алиса все время куда-то рвалась из дома. Мне приходилось ее запирать на ключ, убирая домашний телефон, установленный год назад. Лучше бы его не было вовсе. Дочери постоянно названивал какой-то парень, представлявшийся Вовой. Вот ведь наглец! После его звонков Алиска сходила с ума в прямом и переносном смысле слова. Я боялась следующего суицидного витка, ее шага в окно, ведь жили мы на последнем этаже. К счастью, мобильников еще не существовало. Как теперь справляются с детьми-наркоманами их несчастные родители?!
Я так была поглощена переживаниями за дочь, что не заметила резких перемен, произошедших с моим Сашкой-Греком: он осунулся, почернел лицом, стал нервным, дерганым. Только однажды он обмолвился, что нажил смертельных врагов два года назад, в 1994-м, когда ему с друзьями пришлось отбивать свои капиталы у проходимца-афериста Мавроди, подключив к разборкам друзей-афганцев. Для тех, кто не в курсе, сообщу, что был такой деятель в перестройку, который выпускал свои акции, дорожающие с каждым днем в геометрической прогрессии. Желающих обогатиться в короткие сроки было много. Прокрутив однажды скромные сбережения в этой конторе, неискушенные россияне ошалевали от мнимых возможностей Мавроди и вкладывали в его пирамиду все, продавая машины, квартиры и дачи. Даже эстрадные звезды и высокие чиновники не могли устоять от соблазна, хотя с каждым днем становилось ясно, что крах ничем не подтвержденных бумаг неминуем.
В событиях 1994 года Сашка-Грек принял непосредственное участие. Кто-то из людей Грека, внедренных в структуру Мавроди, перед самым приездом СОБРа на улицу Варшавка, где располагался центральный офис, шепнул ему и компаньонам, вложившим в эту аферу умопомрачительные суммы, о готовящейся налоговой проверке, и ребятки с вооруженными друзьями-афганцами прибыли на место перед открытием. Но впереди оказалась огромная толпа простых граждан, также жаждущих забрать свои денежки с процентами и карауливших с ночи. Слухами Земля полнится!
И тогда Грек с друзьями дали команду «фас» своим вооруженным людям, которые прокладывали дорогу к вожделенному входу прикладами автоматов. Сашка с гордостью рассказывал, что удалось взять сумму, причитающуюся им по бумагам, до последней копейки, оставив всех за дверью с носом… На улицу они вышли с обратной стороны здания, помог все тот же внедренный сотрудник. Тогда везунчику Греку и его друзьям подфартило! Может — в последний раз. Но ничего не дается просто так. Через полгода у него скоропостижно скончалась любимая жена.
А потом на них стали наезжать, пытаясь отнять тот заработанный не вполне честно капитал. Сначала никто из Сашкиных друзей не придал этому должного значения, но угрозы сыпались то справа, то слева…
Сейчас шел 1996 год. В конце июля Сашка-Грек и спал с лица, хотя, казалось бы, и не в таких передрягах побывал. Стало ясно, что с ним происходит нечто непонятное. Честно сказать, и поговорить-то мне с ним было некогда, потому что постоянно пасла Алису. А потом Грек вдруг предложил нам с дочерью пожить в санатории на берегу озера. Это мне было как раз на руку. Хоть Алиса и сопротивлялась, но я даже позвонить ей не дала, сказав, что мы едем в гости всего лишь на три дня. Загрузились в Сашкин джип, и резко стартанули в сторону Питера.
Алиска, конечно же, взбесилась, узнав, что мы остаемся на весь месяц, но санаторий оказался в довольно безлюдном месте вдали от трасс, так что сбежать бы ей не удалось. А потом она втянулась в режим дня. А тут было чем заняться! Саша умел заполнить собой пространство так, что скучать нам не приходилось. Мы жили в люксе с двумя спальнями и просторным холлом. Втроем ходили на массаж, в бассейн, в сауну, плавали по озеру на лодке, несколько раз были и в боулинге. По вечерам Саша учил нас с Алисой игре на бильярде. Мне вообще нравилось, как он ведет себя с моей дочерью: ничего кроме отцовской опеки, хотя раньше, зная, какой Сашка бабник, я опасалась, что он с меня легко переключится на дочь.
Я не придала значения, что три путевки в санаторий приобретались по моему паспорту и на мою фамилию, но, присмотревшись внимательно, стала замечать и нервозность, и деланную веселость Сашки-Грека. Наступили последние безмятежные деньки.
А потом я увидела в его спортивной сумке, которую он ставил почему-то не в шкаф, а к прикроватной тумбочке со своей стороны, настоящий пистолет. Честно-честно! Настоящий! Я и в руки его не решилась взять… А вдруг выстрелит?! Всегда боялась оружия. Даже на уроках по гражданской обороне — обязательном предмете в советской школе, — старалась отлынить от сборки-разборки автомата.
Но потом мои мысли переключились на другой аспект: «А вдруг безбашенная дочура Алиска найдет пистолет и возьмет, чтобы перед местными парнями, с которыми она подружилась, похвастать?!» С нее станется!
Еле дождавшись вечера, когда дочь уйдет в свою комнату спать, я решила с Греком поговорить:
— Саш, скажи мне, пожалуйста, что происходит?
— А что?
— Я увидела в твоей сумке пистолет…
— А почему ты рылась в моих вещах?! — взвился неожиданно Грек. Он раньше никогда не позволял со мной подобного тона. Но все когда-нибудь происходит в первый раз. От неожиданности я отшатнулась к стене, не в силах вымолвить и слово… Только от обиды слезы брызнули из глаз. Увидев мою реакцию, он перемахнул через кровать, обнял, зашептал на ушко:
— Татка, девочка моя, прости-прости… Я испугал тебя? Прости! Слышишь? Неприятности у меня большие. Не хотел я тебя с Алисой впутывать…
— Но ты уже впутал!
— Мне обещали через пару недель все уладить, так что к первому сентября вернемся в город.
— Саш, а что случилось-то?
— Не собирался тебе говорить, но нужно, чтобы ты тоже была настороже. Наехали на нас серьезно: бизнес отжимают. Представляешь, у одного моего компаньона джип отняли прямо в центре Москвы, на Кутузовском проспекте? Просто резко сели в машину на перекрестке перед светофором с двух сторон и выкинули его самого на проезжую часть. У нас же офис на Кутузовском, вот и выследили. Хорошо хоть в живых оставили! Зато у другого компаньона родную сестру убили: сбросили на ходу из электрички…
— И ты молчал?!! Как же нам с Алисой дальше жить?
— Говорю тебе — все уладится. Обычный передел собственности. Такое случалось не раз, но уж больно сейчас наглые попались, беспредельщики. Мы к своим браткам обратились, которые нас крышуют, чтобы перетерли с захватчиками…
— Да, зря я тебя спросила. Лучше бы мне этого всего не знать.
— Боишься?
— Конечно, боюсь… Теперь вообще спать не буду. А ты не мог бы пистолет в сейф класть, который в шкафу?
— Нет. Мне нужно, чтобы оружие было под рукой.
Так и закончился наш странный разговор, из которого я поняла, что спокойной жизни с Сашкой-Греком, о которой мечталось, не получится. Хотя о какой спокойной жизни с любимым человеком я мечтала, если из-за Алисы у меня земля под ногами горела? А тут — из огня да в полымя. И заодно — стало понятно нежелание Грека приобщить меня к риэлторскому бизнесу, хотя подобные разговоры я начинала не раз. Он берег меня!
Через неделю мы вернулись в город.
Ну, вот и оно — первое сентября. В санатории Алиса нам показывала полное послушание, а что будет, когда я опять выйду на работу? Сдается мне — Алискины похождения просто так не закончатся! Не могу же я запирать ее дома, как на каникулах, ведь Алисе нужно ходить в школу. За ручку водить на занятия и обратно бесполезно, так как остальное время она все равно предоставлена сама себе. Не сидеть же с ней за одной партой, пристегнув к себе наручниками!
Я пропадала целый день на работе. Что творилось с дочерью в мое отсутствие?
Я перешла в одиннадцатый класс. Если бы я нормально общалась с матерью и не боялась, что меня снова обзовут шлюхой, я бы рассказала о летнем происшествии, и Вову бы посадили. Но отношения у нас в семье были всегда напряженными…1996 год
Как только мы вернулись из санатория, куда меня увезла мать со своим гражданским мужем Греком чуть ли не насильно, я продолжила встречи с Вовой. Какую паиньку я им изобразила на отдыхе. Сама себе была противна! Нате теперь! Получите!(Из дневника Алисы)
Не было ни одного дня, чтобы я не думала о Вове, не мечтала о встрече с ним. У меня случилась жуткая депрессия, на гране суицида. Я не понимала смысла своего существования. Мне стало неинтересно учиться, меня не трогали отношения с окружающими людьми.
Я замкнулась в себе, но при этом — искала отдушину в тусовках, научилась курить, думая, что сигареты «успокаивают душу», как говорили мои типа продвинутые одноклассницы, сдружилась с самой отвязной телкой в классе — новенькой Викой, которая с легкостью рассказывала похабные анекдоты, круто играла на гитаре и пела жалостные тюремные песни с папироской во рту. Откуда она этого понахваталась? Видимо, от собственной мамаши — бывшей зечки, которая находила с местными братками общий язык, поэтому могла себе позволить заниматься любым бизнесом. Да-да! Викуша была более чем уверена в себе.
Мне всегда хотелось иметь рядом старшую сестру, или хотя бы — сильную подругу. Только маленькие глупенькие девочки, не имеющие жизненного опыта, не могут отличить человека от недочеловека. О том, кто ее мамаша и почему Вика учится в нашем классе, я узнала намного позже. Очень низкий голос, излишне пышный бюст делали ее взрослее меня и остальных одноклассниц. Эта взрослость меня и привлекла. Вика, конечно же, была уже не девочкой, а взрослой мадам, хабалистого вида. Ее мозг напрягался только тогда, когда можно на чем-то заработать бабло.
Парни из театрального кружка, куда мы изредка забредали вдвоем с Викой, замирали, когда она брала в руки гитару и исполняла очень популярную песню рок-группы «ДДТ»:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Вика была очень похожа внешне на свою мамашу — бизнес-вумен: зеленые глазищи, обрамленные темными густыми ресницами, и светлые волосы. Недостаток тоже имелся — короткие кривые ножки, но его уравновешивал бюст четвертого размера, на который все парни и пялились. А описание можно закончить странным выражением лица, в котором не читалось ни страха, ни жалости, ни грусти, ни злости, ни глупой похоти, хотя была бл. дь бл. дью. Вероятно, это взгляд будущей идеальной авантюристки, а может и преступницы. Глаза светились каким-то жутким блеском одинокой волчицы. В нашем случае — одинокая козочка (это — я) и одинокая волчица (это — Вичка) нашли друг друга. Сама наивность и сама нахальность притянулись мгновенно.
В ту осень одиннадцатого класса мы поехали в московский «Малый театр» смотреть программную пьесу «Вишневый сад». С самого начала спектакля я абсолютно ничего не понимала:
— Что я тут делаю? О чем говорят люди на сцене?
Я даже не пыталась вникнуть в этот бред. Хотелось встать и крикнуть:
— Люди! Мы в Москве! Это же круто! А вы сидите в этом скучном месте с умными лицами и делаете вид, что вам это интересно, и что это самый лучший спектакль в мире! А главный спектакль там — за пределами театра!
После антракта я, не думая о последствиях, не выдержала и вышла погулять по центру Москвы. Самое удивительное: не нашлось ни единого человека из тех, с кем я приехала в театр, который бы спросил:
— А куда это ты направилась? — поэтому у меня не возникло никаких угрызений совести.
Когда я шла по Лубянке в неизвестность, меня окликнул элегантный мужчина на BMW. Это был привлекательный харизматичный мэн с карими глазами, как потом выяснилось — тридцати семи лет от роду, представившийся Аркадием. И тогда я подумала: «Может, он мне даст то, что не дал Вова, тем более, что этот много старше, значит должен быть более ответственен и мудр». Из разговора выяснилось, что у него есть собственный ресторан в центре Москвы.
Сентябрь и октябрь пролетели, как один день. Все, чего я так опасалась в отношении Алисы, вроде бы прошло. Она стала дружить с новенькой девочкой из их класса — Викой, хотя та мне категорически не понравилась сразу: уж слишком прожженный взгляд опытной шлюхи. Я пыталась воспрепятствовать их общению с дочерью, но — ничего не вышло. Алиска в слезах и соплях защищала новую подругу.
— Мама, со мной в классе никто не дружит! Только Вика! Ты хочешь, чтобы у меня совсем не было подруг? Ты этого хочешь?!
Они стали вдвоем ходить на так раньше не нравившийся Алисе театральный кружок, и моя бдительность притупилась.
В ноябре дочь с классом поехала в московский театр. Если бы я знала, что они едут не со своим классным руководителем, а с обычным учителем литературы — ни за что бы не отпустила! Ведь их классная училка — бой баба! Если ученик из Алискиного класса пропускал урок — об этом сразу же становилось известно его родителям, которым Анна Петровна перезванивала вечером:
— А почему вашего сына (или дочери) не было сегодня в школе?
Ближе к ночи выяснилось, что из Москвы Алиса не вернулась вместе с другими учениками. Причем — никто даже не чухнулся! Уроды! Хоть бы мне перезвонили! Так, мол, и так, ваша дочь потерялась. А мне пришлось обзвонить полшколы в двенадцать часов ночи, так что теперь все в курсе Алискиного загула.
Конечно, я не спала всю ночь. Конечно, рыдала от безысходности, хватаясь то и дело за корвалол. Сашка-Грек успокаивал, как мог. Но заявление о пропаже ребенка принимают только на третьи — третьи! — сутки, как мне сказали в дежурной части, куда я позвонила часа в четыре ночи.
— Ждите дома, мамаша! Сама найдется. Вот увидите. Тем более, что ночью электрички из Москвы не ходят. У нас таких потеряшек — по десятку каждый день. Вернее — ночь. Ничего! Есть захочет — придет, — «успокоила» доблестная милиция.
Под утро Алиса появилась. Видимо, действительно приехала с первой электричкой. Я ее чуть не прибила на месте, надавав пощечин от души. Вот так всегда: не троньте моего ребенка — сама прибью. Но меня тоже можно понять: то, что я пережила в эту ночь не подходило ни под какие описания. Хотя это было только начало…
Теперь загулы дочери стали нормой жизни. Это в последнем классе общеобразовательной школы, когда пишут характеристику для поступления в вуз! Кошмар наяву! Смириться с этим положением вещей я не могла! А еще приходилось скрывать все от друзей, соседей, от собственных родителей, для которых подобный позор был бы невыносим. Ведь Алиса не представляет, что с ней могут делать озверевшие пьяные мужики. Или уже представляет?
Аркадий мне очень нравился. В постели он научил меня всему, что в жизни мне не раз пригодилось. Мы проводили много времени у него в ресторане или на квартире его друга Николая. В один прекрасный момент я имела счастье познакомиться ближе и с этим другом Аркадия, который оказался полковником МВД Москвы.1996–1997 гг.
Однажды мы сидели вчетвером: я, Аркадий, Николай, четвертой была любовница полковника Юля — лейтенант милиции, не блистающая красотой, но темпераментная черноокая брюнетка. Несмотря на свои двадцать два года, она обладала жестким характером. А других в милиции и не держат. Туда вообще идет только соответствующий контингент. По-моему они с полковником друг друга стоили.(Из дневника Алисы)
Потом мой Аркадий с Юлей неожиданно куда-то исчезли. Сговорились что ли? А престарелый уродливый полковник Николай начал на меня набрасываться. Это было противно, потому что у него толстый живот и отвратительная морда. Оттолкнув его, я выскочила на балкон шестнадцатого этажа и прокричала:
— Не смей ко мне приближаться! Подойдешь ближе — выпрыгну!
— Убирайся из моей квартиры! — взревел отвергнутый полковник. Я не заставила себя упрашивать, подхватила курточку, на ходу надевая сапожки. Даже не застегнула как следует, чтобы хозяин квартиры не передумал.
Было два часа ночи, метро не работало, а я уверенно вышагивала по улице неизвестно куда, почему-то не боясь, что со мной может что-нибудь случиться. Но ушла недалеко. Буквально через двести метров от подъезда Николай подкатил ко мне на своем шестисотом черном мерсе и предложил вернуться обратно при условии, что он до меня не дотронется. Скорее всего, он подумал, что со мной может случиться что-то страшное, и ему за это придется отвечать.
Мы вернулись в квартиру. Он закрыл дверь снаружи на ключ, и я осталась одна. Изнутри открыть замок было невозможно. Забавно. От нечего делать я стала внимательно осматривать квартиру и заметила видеокамеру в углу спальни, направленную на кровать. Правда, сейчас она была выключена. Обшаривая каждый угол, я заглянула в огромный встроенный шкаф и обнаружила там кучу видеокассет. На каждой коробке было написано женское имя. Компру, что ли, жучара готовил? Но заинтересовала меня лишь надпись «воровка». Я вставила ее в видеомагнитофон и начала смотреть.
Сначала было неинтересно, нудно, но потом я поняла суть записи. Дело происходит здесь, в этой квартире, где гуляла компания из четырех человек, двое из которых мне хорошо знакомы: Аркадий и полковник Николай. А с ними две проститутки. Рыжеволосая разбитная девица, улучив момент, когда осталась в комнате одна, взяла из чьих-то брюк деньги и засунула себе в лифчик, а потом сказала вошедшим в дверь мужикам, что ей срочно надо домой. Но Николай уложил ее на кровать и стал лапать за грудь. Естественно, он обнаружил спрятанные деньги и с удивлением спросил:
— Откуда?
— Это мои, — попыталась выкрутиться воровка.
Но выяснилось, что деньги — Аркадия. Он узнал купюры, потому что на одной из них был ручкой поставлен крестик. Потом они запугали рыжую, изнасиловали вдвоем и отправили домой, не оплатив сексуслуги. Все это записано на видеокассету, вплоть до изнасилования. Зачем компромат на самих себя хранить, да еще меня запирать в квартире с этим компроматом? Осталось для меня неразрешимой загадкой. Или Николай думал, что я буду сидеть паинькой, не трогая ничего? Или забыл камеру включить, чтобы за мной проследить?
Именно в тот момент в моей юной голове возникли очень интересные мысли, с учетом того, что мать меня не слишком-то баловала дорогой одеждой. А если откровенно — совсем не баловала, поскольку оказалась не у дел. Да еще и развелась с отцом некстати. Нет, чтобы челночным бизнесом заняться, как умные люди делают, или еще чем прибыльным, чтобы деньги были, как у Викиной матери. Нет! Мои предки, видишь ли, слишком гордые! Ну и черт с вами! Я сама денег раздобуду!
После просмотра кассеты еще раз я сделала вывод, что у Аркадия и полковника по карманам постоянно распиханы деньги, которые они не считают. Далее следует — у Аркадия лучше не брать, так как у него денег меньше, чем у полковника Николая. Ни в коем случае в лифчик украденное нельзя прятать. Мои мысли заработали, как часы, просчитывая возможные варианты: можно положить в сумочку, или в куртку, а потом сказать, что это мои. И главное — убедиться, что тебя в этот момент не снимают, то есть видеокамера не включена.
Чтобы было не так скучно и одиноко в пустой квартире, перед сном я послушала песню рок-группы «Наутилус Помпилиус»:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
На следующий день, когда Николай с Юлей приехали и подвезли меня до метро, я сказала, что обязательно еще приеду, а сама подумала: «Я зашла в эту квартиру наивной девочкой, а вышла воровкой, но уж такова жизнь. Посеешь ветер — пожнешь бурю!»
В следующий раз я приехала в гости к Николаю и Аркадию с подружкой Викой, которая одна знала о моих московских похождениях и не раз просила взять с собой. Но я не ожидала, что Вика настолько шлюхастая, что будет спать со всеми подряд, то есть с обоими мужиками. Хорошо хоть — не одновременно! Для меня это нонсенс. Вот что значит Викуля — незамороченная бабища из Воронежа!
Когда ночью все заснули, я взяла несколько сотенных долларовых купюр из брюк Николая и положила к себе в сумочку. Утром он ничего не заметил. Первый улов шестнадцатилетней девочки.
И так было каждый приезд. Николай и не догадывался, что неопытная на его взгляд школьница будет у него бабки таскать. А он как думал? Общаться с молоденькими несовершеннолетними девчонками и ничего не давать за это? Старый козел! Он глубоко ошибался, думая, что его общество так уж приятно выносить. Вонючая, пьяная, мусорная скотина с зеркальной болезнью, считающая себя Аленом Делоном и не думающая даже дарить подарки. Такое положение вещей его, видимо, устраивало, и полковник был уверен, что я с ним вожусь только из-за его природного обаяния. В сорок три года этот урод так ничего и не понял. В собственных глазах он был настолько крутым, что все должны смотреть ему в рот и кланяться в ножки.
Полковник Николай часто напивался, и в один из таких вечеров разругался со своей любовницей Юлей.
— Ну, все. Костюма от Тома Клайма мне не видать, — сокрушенно произнесла она довольно громко, одеваясь в прихожей.
В пьяном угаре Николай побежал на кухню, открыл встроенный в стену сейф, замаскированный под дешевую репродукцию с натюрмортом, и выгреб оттуда всю наличность. Там было около трехсот тысяч долларов! Я потом посчитала. Таких огромных денег я никогда не видела. (В 1996-м году на них можно было купить тридцать однокомнатных квартир в Подмосковье!) Потом Николай кинул все эти деньги в Юлю и заорал:
— Вот! Это все тебе! Оставайся!
А у меня промелькнула мыслишка: «Знать бы, чем эта чертовка ему мозги свинтила, что он такими деньжищами швыряется». Ее же реакция была бесподобна. С высокомерным видом Юля расшвыряла доллары в разные стороны и прошлась по ним тонкими каблучками своих туфе лек:
— Трах…ся со своей Алисой! — и гордо удалилась.
До меня тогда так и не дошло, что поссорились они из-за меня, поскольку все внимание поглотила куча бабла, разбросанная по квартире.
Расстроенный и отвергнутый Николай, осознав, что его еще и унизили, упал своей пьяной харей на кровать и мертвецки уснул. Обо мне он забыл, а я продолжала сидеть в углу комнаты, тупо уставившись на разбросанные по ковру доллары. Конечно, хотелось взять все и уйти, но такой вариант сразу отпал, потому что они знали мое имя, адрес и даже школу, в которой я училась: Аркадий часто довозил меня до дома в Подмосковье, а однажды даже заехал за мной в школу. Недолго думая, я взяла из какой-то пачки три тысячи баксов и спрятала их за подкладку сумки… Почему именно три? Не знаю.
В тот год я была самой модной и крутой девчонкой в школе! Сбылась мечта идиотки! Я покупала все, что хотела и не хотела.
Все думали, что меня одевают родители. Конечно, такие мелочи, как школьный театральный кружок и какие-то там фестивали меня больше не интересовали. Главное было — выглядеть круче, чем любые маме-папины дочки или сыночки, которые тогда, в начале перестройки, уже летали в Лондон так же часто, как мы с матерью ездили на зачуханную подмосковную дачу. Но на меня хотя бы перестали смотреть с пренебрежением мои сверстники! Помню, как я кому-то врала, что только недавно вернулась из Европы, вовсе не для того, чтобы выглядеть в их глазах круче, а потому что искренне хотела туда попасть.