Приближался новый 1999 год. Знакомые девки из компании Инки Бахметьевой решили собраться у Жанки в корпусах на Фабричке. Там были и другие телки и парни, с которыми я уже успела попробовать — и не раз! — героин. Здесь, в компании нариков-любителей, я и познакомилась с Игнатом.
Еще с 1995 года наш город переполнился всевозможной наркотой, особенно героином, которого было просто море. В любой компании тебя считали лохом, если ты его не пробовал: «Героин — это круто!» В 1998 году в нашем городе половина молодежи сидела плотняком на игле. Кумиром для них стал главный герой из фильма Квентина Тарантино «Криминальное чтиво», в исполнении Джона Траволты, где он колет себя героином, пробуя контрабандный товар. Крупным планом показывается, как входит в вену игла и в растворе шприца появляется кровь. Все, как наяву. Уж я-то теперь знала!
И никто из нас не задумывался, что одно дело — кино, а другое — жизнь. В жизни все гораздо сложнее. В том культовом кино забыли показать другую сторону действительности: наркозависимость, ломки, вынос из дома последнего телевизора, передоз, смерть во время тех же ломок, лежание в больницах, СПИД, гепатит, тюрьма… Можно перечислять долго синонимы одного словосочетания — ГЕРОИНОВЫЙ КАЙФ.
А на Новый год в Жанкиной убогой квартиренке было, как в вожделенной сказке. Или это сказка продиктована коллективным употреблением героина? Мы хотели сказку во что бы то ни стало, и мы получали ее посредством наркоты, избрав самый короткий и необременительный путь.
Я не влюбилась в Игната с первого взгляда, но ощущение чего-то теплого и хорошего появилось, как только я увидела этого парня в проеме двери, а потом мне было спокойно и уютно сидеть на его коленях. Такого чувства я не испытывала никогда. Складывалось странное впечатление, что наши души уже встречались где-то раньше. Я думала: «Такое не каждый человек в жизни испытывает».
Что это — страсть или любовь? Даже мой внутренний, далеко не всегда чистый и светлый, мир стал походить на красивую сказку с приходом в него Игната.
Он — обычный парень из рабочей семьи, но по доброте души я могла его сравнить только с умершим моим дружком Женькой-Ниндзя из «Атлантиды». Или это переселение душ? И такое подумалось, к слову сказать. Кроме того, Игнат был высок и обалденно красив. Двойник Леонардо Ди Каприо! Мы все тогда засматривались романтической историей из фильма «Титаник» с его участием. Все девки так Игната и звали — Лео.
1 января я проснулась у него дома, и в первый раз в жизни мне не было страшно оказаться в чужом месте. Все последующие дни мы были неразлучны. Он стал самым близким в этом мире человеком, защищал от всякой гопоты… А знакомые девки мне так люто завидовали из-за денег и модных тряпок, что специально пускали по городу слухи, что я — шлюха и проститутка. Если бы я была немного умнее, то смогла предотвратить поток этого дерьма в мою сторону, меньше рассказывая о себе. Но откуда я могла знать, что они такие завистливые твари, ведь прикидывались-то лучшими подругами.
А я просто растворилась в Игнате, как и он во мне. Мы говорили взахлеб, выгребая на свет божий свою подноготную и находя с каждым словом новые точки соприкосновения. В этой жизни мой новый друг, как и я, хлебнул немало горя. К своему двадцати одному году он успел отсидеть два с половиной года за какой-то паршивый коробок конопли. Там была замешана целая компания, но Игнат зачем-то взял вину на себя. Он думал, что теперь-то о жизни много знает.
Его родители, как и мои, сначала постоянно ругались друг с другом, а потом и вовсе развелись. Игнат остался с отцом, строителем-шабашником с неоконченным высшим образованием, который постоянно пропадал во дворе их дома с местными алкашами, играя в карты. Короче — быдлячья свинья, считающая себя умнее всех. Детство Игната не назовешь счастливым, потому что его отец пьянствовал и бил мать. А мой отец хоть и инженер с высшим образованием, но его никак нельзя назвать главой семьи, потому что он тоже пил. Мамашка Игната работала парикмахершей и постоянно чем-то приторговывала. Ее упертости можно позавидовать, ведь каким-то образом ей удалось заработать на кооперативную трехкомнатную квартиру. Это в совет-ское-то время! Моя мать — инженер с высшим образованием, но общего языка я с ней так и не нашла.
В общем, мы с Игнатом решили, что судьба нас обделила родительским теплом, поэтому мы должны заботиться друг о друге и додать ту самую теплоту, что мы недополучили в детстве. Хоть мы себя и считали умудренными опытом, но, по большому счету — ничему в жизни не научились. В каком-то смысле мы были братом и сестрой по несчастным семьям. Из-за этого выросли не приспособленными к жизни, в которой нельзя расслабиться, а надо постоянно думать о будущем. Мы же думали только о настоящем и сиюминутном кайфе, если можно так выразиться.
1998–1999 гг.
(Из дневника Алисы)
Какой же они были невероятно красивой парой — моя Алиска и Игнат! Как киногерои, вышагивающие по красной дорожке на получение если не «Оскара», то уж — «Ники» наверняка. От нахлынувших разом воспоминаний наворачиваются слезы. Что же им не жилось на нашей грешной Земле!
Когда они шли по улице — все оборачивались от восторга. Как сейчас вижу: на Алисе черные полусапожки с каблуками и платформами — сантиметров двадцать высотой. Ведь она у меня — метр с кепкой, поэтому и хочет казаться выше, хотя все молодые люди, западающие на мою дочь, выше ее на голову и более. В кого Алиска такая миниатюрная? Непонятно. Может, курить начала слишком рано? Но тогда все курили…
А я продолжаю любоваться на свою воображаемую дочь: шикарные рыжие волосы, окрашенные по той моде, завязаны в «конский» хвост. Я ее никогда такой красивой и одновременно счастливой не видела. Ни до, ни после этой бедово-невероятной весны. А Игнат — ей под стать: высокий красавец в длинном светло-сером пальто, с развевающимися от быстрой ходьбы полами. А глаза у обоих светятся любовью. Этот стоп-кадр так и маячит у меня перед глазами!
Казалось — вот она, сама Любовь!
Притягиваются, что ли, любови друг к другу? Или та весна-проказница 1999 года нам всем наворожила-напророчила? Я и сама влюбилась по уши в директора фирмы, в которую устроилась на работу после долгих мытарств, вторым бухгалтером. Стать главным у меня духу не хватило…
Я заходила иногда подписывать к директору бумаги, чтобы отвезти их в налоговую инспекцию, а сама млела от звука его голоса, как сопливая пэтэушница. Но Игорь Евгеньевич Носов был глубоко и безнадежно женат. «Безнадежно» в смысле — тягать его из семьи считалось делом неблагодарным, хотя подруги меня постоянно подзуживали: «Татьяна! Не теряйся! Где ты себе еще мужика найдешь? Только на работе. Это твой последний шанс».
Через два месяца, когда благополучно закончился испытательный срок и меня взяли в основной штат, я стала замечать, что Игорь Евгеньевич посматривает на меня с нескрываемым интересом, особенно, если никого из сослуживцев рядом не наблюдается, но рук не распускает, чего я не переношу в принципе.
А в апреле — «лед тронулся, господа присяжные заседатели», как сказал Остап Бендер в известном произведении. Началось с незначительных знаков внимания, подарков, приглашений на ужин. Классика жанра — конфетно-букетное начало. Но это было вовсе не банальное влечение подчиненной к начальнику, меня по-настоящему тянуло к нему. Кажется, что я за всю свою жизнь не любила так никого, поэтому не стала сопротивляться счастью, а просто пошла навстречу ему.
Тем более, что дочь мне дала некоторый передых после бессонных ночей и постоянных поисков. Я ее почти не видела. По словам Алисы, они жили у Игната. Так им было удобно, ведь жить в своей квартире не расписанными в загсе я им не позволила:
— Алис, хочешь — обижайся, хочешь — нет, но у тебя может быть еще много парней. Я не хочу ни к кому из них прикипать раньше времени, как к потенциальному зятю. К тому же твой Игнат нигде не работает и не учится, как и ты. Вешать вас себе на шею я не собираюсь. Давайте, определяйтесь со своими взаимоотношениями и с работой, тогда посмотрим.
— А я вот еще в институт поступлю! — в запале сказала моя дочь.
— Да? Это в какой же?
— А хоть в педагогический!
— Тогда заниматься нужно, чтобы школьную программу вспомнить. И там для поступления практика нужна в детском учреждении. У ме-ня-то знакомых никого нет, чтобы тебя устроить поработать в детский сад. Может, у бабушки Оли есть. Ты спроси… С детьми-то ты хорошо ладишь… Только, если задумала поступать, не сиди сложа руки.
— Да ладно тебе, мам. Надоели твои нравоучения: «То — не делай! Этого — не скажи!» Я уже взрослая. Сама все знаю.
У Алисы и друзья в это недолго-благополучное время появились другие. Хотя бы на вид — нормальные. Из каких-то неведомых глубин выплыла и бывшая одноклассница Саша Журавлева, умница, отличница. Как потом выяснилось: без нее моя безголовая девица не поступила бы в институт.
Когда я выбирала имя для своей дочери, то подразумевала главную героиню книги «Алиса в стране чудес», но оказалось, что моя Алиса вовсе не та пытливая сказочная девочка, изучающая на себе физические законы. Моя дочь совершенно на нее не походила, а скорее напоминала лису Алису из сказки «Буратино», хитрое и изворотливое животное. Я уже не питала никаких родительских иллюзий!
Правда, няней в детском саду она отработала добросовестно сама два месяца, получив положительную характеристику. Зато вместе с одноклассницей Сашей они придумали аферу с черным париком для поступления в институт. Для этого Алиса убрала свои рыжие кудри под приобретенный для этой цели парик с черными волосами и немного подгримировалась, чтобы походить на Журавлеву, имевшую копну собственных черных волос. Короче, экзамены в педагогический вуз за Алису сдала Саша.
Об этом я узнала гораздо позднее, когда увидела в руках дочери зачетную книжку и студенческий билет, и простила, как любящая мать, все, включая собственные потраченные нервы. Это были документы, подтверждающие Алискино поступление на бюджетное отделение дошкольного воспитания педагогического вуза.
Мне казалось, что забрезжил лучик нормальной жизни. Нормальной в том виде, в котором я ее себе представляла. Но не тут-то было!
Полгода безоблачного счастья — это много или мало? С Игнатом я чувствовала себя счастливой, но ровно до того момента, когда в нашу с ним жизнь опять бесцеремонно вторгся героин. Это произошло летом, через полгода после нашего новогоднего знакомства. Сначала Игнат просто баловался с друзьями, а потом кололся уже каждый день.
Героин входит легко в те дома, где нет благополучия. Молодежь ищет в этой крутизне свою отдушину, ведь кайф дает возможность на время забыть о тех, кажущихся на первый взгляд ужасными, проблемах. Особенно если рядом нет ни единого умного человека, способного объяснить: «Чувак! Хватит страдать! В твоей жизни пока все нормально, выкинь ты из головы дурь. В мире столько интересного! И все у тебя будет, если перестанешь быть таким идиотом!»
А вместо этого некоторые родители только усугубляют ситуацию вызовом милиции, запирают дома, воспитывают, бьют… А что толку, когда родители — дебилы!
Если семья интеллигентная, то у детей есть шанс выбраться из пропасти, чтобы хоть как-то уцепиться за жизнь, а если в голову ничего не закладывается с детства, то дела совсем плохи. Героинщики обычно умирают, не дожив до двадцати пяти лет. С другой стороны, можно посмотреть на это, как на естественный отбор. Во время революции и в сталинское время выкашивалась интеллигенция, а теперь — работяги.
Кто такой Игнат? Простой сварщик. И если бы не наркота, мог бы зарабатывать хорошие деньги. Но кайф оказался сильнее этого доброго парня.
Если летом брезжила призрачная надежда на избавление от наркозависимости, то все окончательно скатилось в тартарары в начале осени. Игнат кололся ежедневно, но мы от всех скрывали. Сначала это было, как интересное блюдо, которое подают вместе с вином. А потом? Потом отцовские деньги, которые он оставил Игнату на хранение, уезжая на шабашку, и которые мы бессовестным образом расчихвостили… Деньги внезапно кончились, и начались ежедневные поиски Игнатом дозы. Однажды от отчаяния и невозможности его остановить, я схватила шприц с героином со стола и заперлась в ванной, чтобы уколоться назло Игнату. Но он выбил дверь плечом и отнял.
Он и дальше старался не втягивать меня в это дерьмо, и не давал колоться. Я не понимала почему, а он, видимо, уже знал, что такое ломки, и не хотел, чтобы то же самое происходило со мной. А я теряла жизненный смысл без любимого человека, иногда срываясь. Если кто-то из знакомых предлагал уколоться, я не противилась, но не успевала подсесть плотно. Я не была на системе. (Если человек колется каждый день — он сидит на системе.)
Было только ощущение, что я сошла с ума. Я не понимала, почему мать стала запираться на ключ в своей комнате, почему меня выгнали из института, почему весь мир ополчился против меня, как у Виктора Цоя, моего любимого певца:
…И я чувствую, закрывая глаза, Весь мир идет на меня войной…
1999 год.
(Из дневника Алисы)
Первым звоночком из ада стало отчисление Алисы из института. Я нашла в сумке, когда убиралась в ее комнате, разорванную зачетку.
А так как несколько дней уже не видела собственную дочь, то решила поехать на место учебы сама. Может, хоть там ее застану.
Это только первые полгода кажется, что учиться в институте гораздо легче, чем в школе и в техникуме: никто вроде бы ничего не задает, ничего не спрашивает. Глобальные трудности начинаются, когда подходит первая новогодняя сессия. Я решила, что Алиса попала как раз в такое положение, ведь два отчисления из техникумов в зимнюю сессию первого курса у нее уже были. Думала, съезжу к декану, поговорю, объясню… Так, мол, и так. Развелись с мужем, дочь без пригляда, пожалейте, ведь денег на платное отделение нет…
Декан выслушал мою бредовую тираду молча, а потом сказал:
— В вашей ситуации и платное отделение не поможет, ведь я Алису Уварову отчислил не из-за оценок, а из-за профнепригодности.
— Как вы сказали? Из-за профнепригодности? А что это значит? — подобного оборота я не ожидала.
— Алисе нельзя работать с детьми. Я не так давно с ней беседовал как раз в этом кабинете. Она неадекватна. Ей нельзя доверить детей. — А потом добавил: — Татьяна Васильевна, вы прикидываетесь или действительно не видите, что ваша дочь — наркоманка?
То, что я услышала от постороннего человека, декана педагогического вуза, прозвучало страшно, безысходно, как приговор суда: «Смертная казнь!», — который обжалованию не подлежит. Ведь я была абсолютно уверена: с моей дочерью ЭТО никогда не произойдет. НИКОГДА!
Я покинула кабинет, даже не попрощавшись. И вовсе не потому, что доносчику — первый кнут, а потому что пребывала в шоке. Ехала в электричке и думала, где мне сейчас искать Алису. Первым делом решила отправиться к Игнату, в другой микрорайон города, где обитали фабричные, но никого дома не застала.
Два дня я металась между своей квартирой и Игнатовой, чтобы найти Алису, писала записки, которые подсовывала под двери, но застала, в конце концов, только его отца.
— Это я виноват в том, что случилось, — начал он сразу, как только открыл дверь на мои более, чем настойчивые звонки, без предисловия и приветствия, горестно разведя руки и опустив голову так, что я не видела его глаз.
Или он специально не хотел смотреть на меня?
— Что?! Что случилось?! Вы хотя бы можете рассказать?! — затеребила я рукав его спортивной непростиранной куртки, в другое время до которой бы побрезговала и дотронуться. — Я не могу найти свою дочь уже несколько дней!
— Я виноват в том, что уехал летом на заработки и оставил Игнату на хранение все свои сбережения. Сумму не маленькую…
— Вы хотите сказать, что Игнат с Алисой все потратили?
— Да…
— Ну, я же спрашивала дочь, откуда деньги, откуда новые вещи, а она мне говорила, что Игнат их заработал… Значит, это были ваши сбережения? Ужас!
— Да. Мне соседи рассказали, когда я приехал, что тут наркоманская тусовка была все лето. Есть у Игната один богатенький дружок из юридического института. Вот они тут и зависали с наркотой. Игнат в тюрьме-то бросил колоться, а теперь опять начал…
— Как вы сказали?! — я перешла на крик. — Ваш сын сидел в тюрьме?! И был наркоманом?! Так он же мою дочь тоже наркоманкой сделал! Как вы могли оставить наркоману деньги? Разве вы не знаете, что бывших наркоманов не бывает! — я перешла на визг.
У меня началась истерика, и тогда отец Игната поступил, как и все трусливые мужики, которые при любой опасности прячут голову в песок, наподобие страусов. Он просто закрыл передо мной дверь. Я звонила и долбилась ногами и руками в эту преграду:
— Откройте! Откройте! Скажите, где их найти?
Я и угрожала, и умоляла. Наверное, я подняла на ноги всех соседей, и они прильнули к дверным глазкам с вопросами: «А что происходит? Концерт заказывали? Или театр одного актера?» Но никто не выглянул из-за своей дверей, чтобы я могла расспросить об Алисе. А что удивляться, если все лето здесь был наркопритон? И не того насмотрелись. Я бы тоже не вышла, если бы оказалась на их месте. Сейчас я для них была не союзницей, а противником. Я — мать наркоманки.
Потом папашка-страус сжалился и продиктовал через дверь адрес матери Игната, с которой он находился в разводе… Я побежала туда под проливным дождем.
Что удивительно, дверь открыла вполне симпатичная женщина чуть постарше меня с грустными глазами. Мы попили с ней чай с медом — ведь я промокла до нитки! — и поплакались друг другу в жилетку о наших непутевых детках, которые давно не показывались у нее. Она не могла уделять должное время Игнату, который после развода сам решил остаться с отцом, потому что постоянно вкалывала на нескольких работах, оплачивая взносы на кооперативную квартиру и обеспечивая еще двоих детей. Где ее сын-наркоман отсиживается с Алисой — она не знала.
Ясное дело, что в милицию идти бесполезно. Что я там скажу? Найдите мою дочь-наркоманку? Оставалось тупо сидеть дома и ждать, когда Алиска объявится сама. Или ее уже нет в живых?.. Опять пришло время гаданий на кофейной гуще: жива — не жива.
Тот микрорайон города, в котором жил Игнат, обиталище фабричных, прославился еще в далекие доперестроечные годы: по слухам там всегда можно было разжиться наркотиками. Правда, тогда эту информацию передавали шепотом на ушко. Мне, помнится, в подростковом возрасте друзья даже показывали ту заветную скамеечку в сквере у фонтана, куда нужно присесть, чтобы тебя заметили и подошли с нужным товаром. Поговаривали у нас, что в этот район городское начальство специально отселяло подальше от центра города бывших зеков и наркоманов, а также других асоциальных элементов.
А потом Алиса вернулась домой. Не знаю, что лучше: похоронить ребенка после внезапной смерти, или видеть ежедневно его медленное угасание? Я вообще никогда не якшалась с наркоманским контингентом, поэтому не знала, как определить, употребляет ребенок наркотики или нет. Не знала, как себя вести и что предпринимать.
В моей квартире наступили тяжелые времена. Родные стены не помогали и не спасали. Немногочисленные драгоценности мне приходилось перекладывать, чтобы их не выкрали Алиса с Игнатом, постоянно перепроверяя, на месте ли. Свой паспорт и свидетельство на квартиру я тихонько припрятала у родителей, продолжая скрывать от них правду. Наличность таскала с собой, или оставляла в бухгалтерском сейфе на работе.
Однажды прихожу домой, а эти двое голубчиков — Алиса и Игнат — сидят в ее комнате и посмеиваются. Я бы даже сказала — дебильно подхихикивают. Сразу же полезла смотреть, где мои золотые украшения. На месте ничего не оказалось! Я пошла к Алиске в комнату и пригрозила расшалившимся не в меру деткам, что вызову сейчас наряд милиции, чем только больше их развеселила. Они думали, что я шучу. Не сдаст же родная мать свою собственную дочь ментам!
Меня всю трясло: сказывалось постоянное нервное напряжение, когда не знаешь, идя домой, чего ждать… И тогда я, в отчаянии, набрала номер дежурной части.
Наряд приехал незамедлительно. Хорошо, что мне попались сердобольные работники милиции, которые поняли все сразу, только взглянув на хихикающих деток. Милиционеры водили меня из комнаты в комнату, вызывали на допрос-разговор Алиску с Игнатом, и следственные действия возымели должное действие. Каким-то образом представителям доблестной милиции удалось так все устроить, что золотишко мое чудодейственным образом обнаружилось, правда, не в том месте, куда я его клала до этого. Но — нашлось! Это главное.
— Вот видите, мамаша, а вы разволновались, нас вызвали. А сами-то, наверное, забыли, куда дели украшения.
Не помню, чем отблагодарила мужиков. Кажется, бутылку коньяка им отдала… Но золото на следующий день тайно переправила к родителям, а в дверь моей комнаты попросила слесаря из жилищной конторы врезать замок. Так спокойнее.
Но в другой раз было гораздо хуже. И замки не спасли.
Директор фирмы и мой непосредственный работодатель — Игорь Евгеньевич Носов, а проще, и не в служебном кабинете — Игорь, стал еще прошедшей весной моим любовником. И не просто любовником: мы действительно полюбили друг друга. Может, оба натерпелись по жизни сполна, и хотели найти тихую счастливую гавань? Наши отношения были настолько трепетными, что я, конечно, не стала напрягать Игоря моими личными проблемами с дочерью. Я боялась спугнуть птицу удачи, что случайно залетела в мой сад.
Даже терпеливый донельзя Саша-Грек, видевший-перевидевший в афганской компании и горы трупов, и наркоту, и тот не выдержал мою Алиску, чертика с рожками. Что же будет, когда обо всех ужасах станет известно интеллигентному и правильному Игорю? Подумать страшно! И я помалкивала, не показывая при нем свою озабоченность судьбой дочери. На фирме, располагавшейся в другом городе, вообще никто ничего не знал, потому что я боялась потерять место в бухгалтерии из-за дочери-наркоманки.
Как-то принято считать, что родители вместе с ребенком-наркоманом становятся неблагонадежными. Доля правды в этом есть, ведь если понадобится спасти свое чадо, то родители пойдут на любое преступление. Кража денег из кассы фирмы или у сослуживцев — не самое тяжкое из того, на что могут пойти отчаявшиеся люди.
Так как Игорь оставался женат, и встречи наши проходили в основном урывками в гостиничных номерах или в подмосковных домах отдыха, он неожиданно предложил съездить на две недели в Италию. Я согласилась. Провести с любимым человеком целых две недели и забыть хотя бы на время об ужасах той жизни, в которую меня помимо собственной воли погружает Алиса?
Да! Да! Ничего не хочу слышать и знать! Я еду! И попытаюсь на две недели забыть все. Не судите — да не судимы будете! Дайте отдушину! Жить в постоянном страхе за жизнь дочери невозможно!
…Начало октября в итальянском Римини было восхитительным. Я так не отдыхала никогда. И Адриатическое море здесь более морское, чем российское Черноморье, и ослепительно-белый песок на пляже — более песочный, и тенистые улочки города, с небольшими особнячками, казалось, вылизаны невидимыми дворниками так, что надетые с утра лаковые туфли не пылились до позднего вечера. А может быть, эта сказка наяву происходила потому, что отыскался в мире единственный мужчина, похожий на мою вторую половинку? А я уже искать отчаялась. Казалось, что мы знакомы очень, очень давно, потому что не подменяли, а дополняли друг друга. Даже фразы заканчивали одинаково, хором, а потом весело смеялись, поймав себя на том, что опять думаем одинаково.
Мы остановились в тихом отеле «Бьянко Манна», что означает по-итальянски — белоручка, рядом с центральным Гранд Отелем, в котором, как нам сказали, бывал сам великий Феллини. Я не способна преклоняться перед кем бы то ни было, даже перед великими мира сего. В этом случае абсолютно не понимаю фанатов, готовых ради имени своего кумира совершать любые безумства. На мой взгляд, фанатеть, это значит — подменять чужой жизнью свою собственную, неповторимую и единственную. Нужно жить сегодня и сейчас самой! Так, отметила про себя, что бывал Феллини, и не более.
Я впервые приехала в Италию. Как же здесь все необычно, начиная с еды, и заканчивая самими итальянцами. Раньше я слышала итальянский язык только в оперных партиях и в популярных в России эстрадных песнях 90-х годов. Тогда мне он представлялся мелодичным перезвоном колокольчиков. И только в Римини я услышала совсем другой итальянский язык: гортанные каркающие голоса женщин, которые, переговариваясь-переругиваясь между собой, спешат на велосипедах с корзинками на рано открывающийся городской рынок, чтобы успеть приобрести утренний улов: рядом находился небольшой порт.
Игорь сказал, что в Италии бывал не раз. Он меня посвятил в тонкости итальянской кухни, где подавали только свежеприготовленные блюда. И никакого фаст-фуда в помине! Если вы собираетесь пойти в ресторан перекусить, то надо рассчитать время на трапезу — не менее часа. Непривычен мне был и вкус оливкового масла, и бальзамический уксус, и специфические приправы-травки, которые мы не используем в русской кухне.
Удивила и подача блюд: сначала — салат и легкие запеченные овощи, потом суп-пюре, паста или равиолли, и только после всего — кусок мяса или рыбы с ломтиком лимона, чтобы полить при желании основное блюдо лимонным соком. В России мы привыкли есть все сразу, или по крайне мере — гарнир с куском рыбы или мяса, поэтому я долгое время не могла привыкнуть к раздельному питанию, к которому призывали и наши диетологи. А какое белое вино подавали в отеле! Правда, мы потом разведали и местный супермаркет, где покупали и пробовали разные итальянские сухие вина.
Единственно, по чему откровенно скучала — отсутствие привычных десертов-тортиков, но это вполне заменялось фруктами и невероятно вкусным мороженым. Только моя любимая хурма, видимо, не привлекала местных жителей при обилии винограда, дынь и арбузов, потому во время дальних прогулок по городу мы с Игорем наблюдали, как созревшие плоды хурмы срывались с веток и разбивались вдребезги о мостовую, рассеивая вокруг миллионы оранжевых брызг.
Первую неделю я привыкала к новым вкусовым ощущениям, а потом полюбила итальянскую кухню навсегда. Нас в отеле обслуживали русскоговорящие официанты, судя по легкому акценту — украинцы, поэтому я смогла их расспросить о приготовлении тех или иных блюд, которые взяла на заметку. Игорь только хмыкал, когда я восторгалась в очередной раз Италией. Сказка! Ну, просто сказка!!! И, судя по тому, как часто и моя дочь Алиса восклицает — сказка! — обе мы непроходимые фантазерки и выдумщицы, готовые в любой момент подменить реальность на вымысел. Может, потому нам с ней так непросто живется в этом мире, где процветают лишь холодные прагматики?
Нас с Игорем ничуть не смутило, что в октябре трудно найти экскурсии с русскоговорящими гидами. Мы ограничились поездкой в Рим, да еще заглянули в ближайшее государство Сан-Марино. Если честно, нас вообще мало что интересовало, кроме нас двоих, ведь мы наслаждались возможностью побыть вместе, не отвлекаясь ни на кого и ни на что.
Здесь же, в Италии, Игорь впервые заговорил, что хотел бы видеть меня своей женой, рассказав, что его теперешняя супруга с сыном и дочерью собираются покинуть Россию навсегда, чтобы перебраться к тестю во Францию. А Игорь уже поставил их в известность, что не хочет оставлять Россию. Так я узнала, что у меня появился шанс стать госпожой Носовой.
Счастливая, загоревшая, в приподнятом настроении, с кучей подарков для Алисы, я возвращалась в родной подмосковный город, куда меня подвез шофер Игоря. Он выгрузил мои чемоданы к лифту и поехал на работу: ожидались переговоры с иностранными партнерами. Собственно, поэтому любимый мужчина не стал меня провожать домой, а сразу поехал на фирму — готовиться к встрече.
Я затащила вещи в лифт и доехала до своего этажа…
…К своему ужасу я поняла, что дверь в нашу квартиру только прикрыта, а не закрыта на замок. Предчувствуя беду, я на дрожащих ногах переступила порог и… Сползла на корточки по стене… Если бы не битые стекла, то опустилась бы и на пол. КВАРТИРА БЫЛА РАЗГРАБЛЕНА, А ДВЕРЬ В МОЮ КОМНАТУ, ЗАПЕРТАЯ ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ НА КЛЮЧ, РАЗРУБЛЕНА ТОПОРОМ, КОТОРЫЙ ВАЛЯЛСЯ ТУТ ЖЕ!
Я, что вполне естественно, хотела сначала вызвать милицию, и уже потянулась рукой к телефону, но в последний момент остановилась… Явно, к этому разгрому приложили руку Алиска с Игнатом. Будь неладен этот зек-наркоман! Может, как-то удастся разобраться по-семейному?
Но одно дело, когда они своровали — и то неудачно — золотые побрякушки, а другое дело — разбой с применением топора. Я поняла и без специальных знаний юриспруденции: тут грозил конкретный тюремный срок. Ладно бы этому придурку Игнату грозил, как рецидивисту, пошедшему на преступление во второй раз, но и моей дочери, потому что он при желании все свалит на Алису. Да еще наркота…
При виде топора шевельнулся невольный страх за дочь, поэтому, собрав волю в кулак, я прошлась по квартире, чтобы убедиться в отсутствии чьих-либо трупов, а также — оценить возможный ущерб. И тут у меня впервые появилась крамольная мысль: «А не посадить ли мою дурищу в тюрьму, чтобы раз и навсегда отвадить и от Игната, и от наркоты?» Ведь его отец рассказал, что Игнат перестал колоться, когда сидел в тюрьме.
Я позвонила своей ближайшей подруге, работающей в правоохранительных органах, чтобы рассказать об ограблении и посоветоваться насчет вызова ментов.
— Не смей! — тут же отрезала она. — Алиска тебя никогда не простит.
— Да она и сейчас не прощает, только я даже не догадываюсь, что. К тому же, ты знаешь: однажды я наряд милиции уже вызывала…
— И что? Это тебе помогло? Они вдвоем теперь на открытый разбой пошли.
— Посоветуй, что мне делать? Я даже в квартире оставаться боюсь. — А тут у тебя хорошая возможность складывается — позвонить Игорю, все ему рассказать и заодно проверить на вшивость. Если он тебя действительно любит и хочет видеть женой, то он примет тебя со всеми твоими недостатками, поможет, спасет. А если — нет, то стоит задуматься, нужен ли тебе такой очередной-проходной мужчина, который только в радости может быть рядом, а вовсе не в горе…
— О-о, не-ет! Вспомни Сашку-Грека. Я уже научена опытом, что нельзя проверять близких на вшивость. Не проходят они проверок.
— Кстати, тебе не кажется, — вдруг сказала подруга, — что пора обо всем и родителям рассказать, да и остальным родственникам и твоим друзьям об Алисе, а то одной разбойной кражей не обойдется. Как ты потом всем в глаза смотреть будешь? Чем расплачиваться? Ведь украденное Алиской и Игнатом тебе возмещать придется.
— Обещаю подумать. Ты лучше скажи, что мне сейчас делать?
— Осмотрись вокруг, что пропало.
— Уже посмотрела по верхам. Деньги и драгоценности, за которыми и была охота, я не оставила в квартире, когда уезжала за границу, а вот злосчастную дверь, которую разрубили топором, заперла на ключ. За неимением того, зачем лезли, сейчас украдены новая норковая шуба, кожаное пальто, куртка с чернобуркой — все подарки Игоря. То, что можно легко сбыть с рук…
— Ясно. Тогда тебе прямая дорога в ломбард. Искать надо, — констатировала подруга. — Найдешь пропажу — звони. Вместе будем думать, что делать дальше.
Я побежала в ближайший ломбард и слезно умоляла приемщицу посмотреть, нет ли среди сданных моих вещей. Девица была непреклонна, поэтому опять пришлось прибегнуть к помощи моей подруги, которая подъехала к ломбарду и помахала перед носом приемщицы удостоверением майора милиции. Только тогда дело сдвинулось с мертвой точки и нам показали в подсобке мои: норковую шубу и кожаное пальто. Куртки с чернобуркой там не оказалось. У воров не хватило ума, чтобы отвезти награбленное подальше от дома, или уже началась ломка и было невтерпеж ширнуться. Но приемщица так и не показала нам квитанции, кто сдал вещи в ломбард, как я ни уговаривала.
— Только по постановлению суда или при открытии уголовного дела, — констатировала приемщица, будто имела, как минимум, юридическое образование, или насобачилась в подобных ситуациях, что для ломбардов нередки.
И сумму залога тоже называть отказалась. Или глаз положила на мои эксклюзивные вещички, чтобы скупить подешевке, когда подойдет срок?
Мной завладело отчаянье: при обращении в милицию и разбирательствах придется рассказать Игорю о моей наркоманке-дочери, ведь ему нужно будет подтвердить, что эти вещи дарил он, за неимением у меня чеков на покупку. Захочет ли он после этого меня знать? Хорошо подруге рассуждать: проверь мужика на вшивость, оцени его любовь.
А если Игорь — это последняя моя возможность зажить нормальной жизнью, без постоянных поисков дочери, без скандалов, без вздрагиваний от любых телефонных звонков, а не только ночных, без оглядки на развороченную топором дверь…
Пришлось подключить знакомых из Уголовного розыска, которые помогли мне вернуть вещи из ломбарда с уплатой только суммы залога. Даже за хранение вещей работникам ломбарда не удалось с меня взять ни копейки: помогли те же оперативники. К сожалению, куртка с чернобуркой так и не нашлась. Заодно по горячим следам я выяснила у соседей, что топор брала у них моя дочь, чтобы инсценировать ограбление. Естественно, об истинных помыслах относительно топора Алиса им не сказала, а выдумала витиеватую историю, шитую белыми нитками.
Опять пришлось вызывать слесаря, только уже не из домоуправления, а частника, который поменял дверь в комнату на более прочную, без стекол, и вставил новый замок, ведь я теперь боялась находиться с наркоманкой в одной квартире. Я вовсе не думала о вещах, которые могут украсть. Я боялась, что убьют меня.