Говорят, что время лечит. Так оно и есть! Я уже не так часто вспоминаю Игната, постепенно отошла от героинового порочного круга, потому, что денег на дозы нет, а за просто так никто не угощает. Может, оно и к лучшему. Мать вышла замуж за своего директора Игоря Носова и припеваючи живет с ним в Москве, запретив появляться на пороге их квартиры, как будто я ей и не дочь вовсе.

Мозги мои постепенно начали светлеть, хотя все равно очень трудно одной. Я иногда захожу к бабушке Оле, чтобы поесть, когда у меня дома — шаром покати, то есть — ничем съестным не разжиться. Они с дедушкой пытаются со мной разговаривать, оставить жить у себя или мирить с матерью, которая последние полгода вообще не появлялась в городе. Потом выяснилось, что у меня родился брат. Могли бы поставить в известность, между прочим!

Или — нет! Не надо! Мне только хуже оттого, что ему — все, все блага жизни, а мне ничего…

Я прибилась к компании Сашки Григорьева — Грига, с которым познакомилась при странных обстоятельствах на дне рождении Инки Бахметьевой — помните? — три года назад. Я там произвела фурор огромной шишкой на лбу, была под действием фенозепама или наркоты — не помню достоверно, — да еще и вены себе резать пыталась из-за того, что, прынц — не прынц, Вова меня беременную кинул… Полный наборчик! Но именно своей безбашенностью я приглянулась Григу и его друзьям-коммерсантам. Да-да, тому самому Григу, который был водилой и шестерил у местных бизнесменов средней руки.

Меня любили приглашать в эту компанию, потому что со мной не соскучишься, вернее — не соскучишься с моими неадекватными выходками. Я сама не знаю, что вытворю в следующую минуту, чем позабавляю народ. Особенно когда напьюсь. Вот недавно, когда справляли день рождения Грига в ресторане, где хозяйничал Виталик Борзов, мы с девками так набухались, что устроили танцы-шманцы на бильярдном столе. Песняк попался подходящий под наше настроение! Охранник — быдло уродское! — нас хотел призвать к ответу за то, что мы титановыми каблучищами дорогущее зеленое сукно попортили, так я об этого холуя еще и сверхдорогущий кий сломала. Отрываться — так по полной! Хая было выше крыши!

— Извиняйся перед охраной! Плати за кий!

— Ага! Щаз! Только разбегусь!

Григу, как своему, иногда позволяли проводить закрытые вечеринки в этом ресторане, поэтому мы и вели себя так вольно. Парни потом все сами улаживали.

Однажды я возвращалась в почти трезвом состоянии домой из кабака и увидела, что дверь выше этажом открыта. Напомню, что я обретаюсь на последнем жилом, а сверху расположен вход на общий огромный чердак, соединяющий с другими подъездами. Меня уже несколько дней доставали шумы сверху. Не давали мне выспаться! Заразы! Как выяснилось — рабочие что-то ремонтировали по аварийному вызову. А я здесь при чем?! Мне спать, что ли, не надо?!! Я бесилась весь предыдущий день — ведь сплю-то я при клубной жизни днем! — готовая урыть тех ублюдков, что устроили этот беспредел…

А сейчас я решила проверить, что же происходит на техническом этаже. Из замочной скважины чердачной двери торчал старинный такой, весь из себя — раритетный ржавый ключ. А навесной замок оказался вовсе бутафорским, он болтался на скобе просто так. Сразу сложилось в голове: а не прихватить ли мне заветный «золотой ключик» из сказки про Буратинку, ведь это — незаменимая вещь, если понадобится от кого-то скрываться: всего-то — перебежать в другой подъезд через чердак и выйти, как ни в чем не бывало, в конце дома.

Так я и сделала: не показываясь на глаза рабочим, занимавшимся починкой труб, бесшумно вытащила ключ (воровать-то я наловчилась!) и юркнула в свою квартиру. Через три дня, когда страсти о потерянном ключе улеглись и чердак закрыли, видимо, запасным ключом — хорошо хоть, замок не поменяли! — я потихоньку открыла заветную дверь своим ворованным сокровищем и оказалась в огромном гулком помещении. Здесь я не бывала ни разу: под ногами скрипел насыпанный шлак, но было достаточно светло из-за слуховых окон, уютно и тепло. Даже нагромождения отработавших свой век вещей, как обычно случается в старых домах, не обнаружилось. Наверное, во время капитального ремонта их выгребли, чтобы ненароком не случилось пожара.

Но для моего плана с отходным путем недостаточно просто попасть на чердак, необходимо проверить, в какой подъезд я смогу войти. Подергала все пять дверей, и убедилась, что четыре из них явно закрывались со стороны подъездов, а последняя — закрыта со стороны чердака на огромную щеколду, до того старую, что я таких раньше и не видела.

Сначала я попыталась ее открыть, подергав за крючок, но ничего не вышло. Тогда я спустилась к себе домой, взяла масло, которым смазывала швейную машинку, молоток, и проделала несложные манипуляции: накапала масло, ударила пару раз молотком по крючку, — и тут щеколда поддалась! Довольная произведенным эффектом, я повторила действия. И мои старания вознаградились с лихвой: я оказалась в крайнем подъезде своего дома. А потом вернулась через чердак обратно к себе, задвинув засов на прежнее место, и спрятав ключ от чердака в своем электрощитке.

…Когда обожаемый мной чудило-бизнесмен Виталик Борзов, неиссякаемый на выдумки, с друзьями собрал команду для поездки в Астрахань, то меня, в числе прочих, взяли с собой. Как же без меня?! Для прикола! Типа без меня им скучно будет. Наркотой в этой компании не баловались. Изредка травку покуривали, вот и все. Взяли и каких-то малолеток: Светку и Лильку. Не для пересыпа, а просто так, а там уж — как масть ляжет. И как только мамочки отпустили девочек со взрослыми дяденьками отдыхать? Ну да — их дело.

Из девок еще была королева Надя — старше всех нас. Причем королева — не фамилия, а кликуха. Так мы ее звали за глаза. Почему «королева»? А потому что за всю поездку ее никто не видел без фирменной укладки и маникюра. Все время при параде. Напомню: это в условиях готовки на костре и постоянной чистки рыбы. Сразу скажу: для меня это нереально.

Было очень весело. Ехали на пяти джипах. Барахла набрали — отпад! На все случаи жизни! Чего там только не было, начиная с немецких комфортабельных палаток, моторных лодок, рыболовецких снастей, гамаков и прочего отдыхательного барахла, и заканчивая стрелковым оружием. Его ребята взяли, типа для обороны. Даже катер с собой волокли на спецприцепе! С собой я прихватила только что купленный фотик-мыльницу и фоткала всех желающих для истории. Очень любил это занятие Григ: то с девицами, то с оружием, то с уловом, хотя сам рыбу не ловил. А как-то раз от местных он привел настоящую лошадь, с которой все с удовольствием пофоткались.

У меня же осталась на память в альбоме одна постановочная фотография: я вроде бы одна на берегу охраняю закинутые в реку удочки, штук двадцать, сидя на крутом рыбацком кресле в купальнике и с охотничьим ружьем в руках. В тот вечер мне в первый раз дали пострелять, а до этого я никогда оружия и в руках не держала. Правда, ни в одну бутылку я так и не попала, потому что была слишком сильная отдача, а я — девушка хрупкая. Или слишком пьяная была? Да и нечего к оружию привыкать, а то сгоряча пристрелю кого ненароком.

Но это я забежала вперед. Ехали мы в Астрахань действительно весело, по ходу останавливаясь в придорожных кафешках, чтобы поесть и размять ноги. Море водки! Море пива! Гора арбузов! И еще — туча всего остального. Хоть отъемся за две предстоящие недели, а то дома с пустым холодильником сильно отощала…

Так круто я никогда не отдыхала. В лагере нас было человек пятнадцать. Никто никого ничем не напрягал. Все грелись на солнце, купались, ели арбузы и шашлыки из покупной осетрины… Ребята иногда что-то ловили… Помню, как Семку, ближайшего дружбана Виталика Борзова, огромный сом чуть не утащил в море на легкой надувной моторке. Хорошо, что ему навстречу наши на катере попались, а то неизвестно, чем бы приключение закончилось.

С этим Семкой я и спала в одной палатке. Добрый он был до безобразия, возился со мной постоянно, в чувство приводил, когда я сильно напивалась. Хороший и добрый, как Женька-Ниндзя из «Атлантиды»… Который потом умер… Или, как Игнат… Который умер тоже… Но не будем о грустном! Жаль, что у Семки жена официальная имелась и двое детей, поэтому он со мной был, только если мы куда-то с Григовской командой коммерсантов намыливались…

Зато разговоров потом в лагере было про поимку самого огромного за все рыбацкое прошлое сома — на целый вечер! Как ребятки-то наши развернули свой катер, да как погнались на предельных скоростях за Семкой, который никак не хотел выпускать из рук свой фирменный спиннинг… Жалко ему, видите ли, стало расставаться с дорогой заморской снастью! А может, Семка хотел поймать сома-гиганта единолично, без посторонней помощи? Чтобы хвастать в любых мужицких компаниях, показывая на пальцах: «А глаз у сома был вот такейновый!» Но на легкой надувной лодке шансов поймать рыбину все равно не было. Короче, Семку догнали на моторной посудине, сома оглушили обычной бейсбольной битой, которую по неизвестным причинам возили постоянно с собой — видимо, для таких случаев, — и затащили сома в катер. Привезли с форсом в лагерь, и фотографировались в разных видах с уловом…

Потом была еще одна история с этой же Семкиной надувной лодкой. Мы с Лилькой как-то раз остались в лагере одни: то ли все на рыбалку двинулись, то ли закупать провиант — не помню. Скучно нам вдвоем стало. Тогда я предложила позагорать без купальников на середине реки для ровности загара. Где-то я подобное слышала… Взяли по пивку из общих запасов и отгребли маленькими веслами подальше от берега… Только расположились поудобнее, легли на дно лодки, но не бросили якорь…

Забыли!!! Нас же никто не предупреждал об опасности! А лодку подхватило течением и поволокло прямиком в море.

Мы сидим в лодке голые, как дуры, ничего сделать не можем: якорь до дна не достает — бросай не бросай, а весла никакущие, слишком хлипкие, чтобы до берега догрести. А в лагере — никого нет, так что и звать на помощь бесполезно… Накинули на себя парео и заорали что есть мочи: страшно же! Тут и подоспели наши ребята, возвращавшиеся на катере в лагерь. Хорошо, что они нас увидели издалека, отличив по ярким парео…

…Каждый вечер, выпив водки, мы танцевали дикие танцы вокруг костра под песни группы «Ленинград», перебудив всех аборигенов своим оглушительным музоном: «Танцую, я танцую только с тобой, ты — моя лошадь, а я — твой ковбой…»

2001 год

(Из дневника Алисы)

Представляю себе, каково жилось нашим соседям по лестничной клетке в Подмосковье с такой беспокойной Алисой: то ходят к ней — не пойми кто, то привидение перед смертью пишет «Прости», то музыку включают на полную мощность колонок в любое время суток. Да и музыку-то весьма специфическую. Один Виктор Цой чего стоит с его полупеснями, полухрипом, полушепотом… Тогда еще закона о тишине не было.

Бурная жизнь у моей дочери складывалась — ничего не скажешь! Многие позавидуют такой, но мне подобное — претит. Я хотела от жизни не много, всего лишь — иметь настоящую крепкую семью, где каждый готов к самопожертвованию ради любимого. Техническое образование тоже внесло свою лепту: у меня всегда все должно быть разложено по полочкам, а жизнь расписана по пунктам. И никаких отклонений в сторону.

Как-то мы пересеклись с Алисой на дне рождения моей мамы, когда та зазвала нас на масленичные блины к себе в Подмосковье. Позже я поняла, что это была очередная неудачная попытка родителей нас с дочерью помирить. Да, собственно, я с ней и не ссорилась, только пускать в свою новую жизнь не спешила.

Алиска то жаловалась на одиночество, то бахвалилась, как они круто с компанией коммерсантов съездили в Астрахань, то снова скулила, как ей плохо. Типа, возьмите сиротку, покормите, обогрейте. Но я не поддалась ни на какие уловки и уговоры. Чтобы она опять из дома все таскала, нигде не работая?! Хватило ее загулов и наркоты выше крыши! Алиса ведь абсолютно не умеет быть благодарной. Как будто все, что для нее делают — так и должно быть.

Иногда кажется, или так на самом деле: слово «спасибо» я от нее не слышала несколько последних лет. Мне даже почудилось на мгновение во время нашей беседы, что она со мной разговаривает на каком-то непонятном птичьем языке.

Опять хмурой осенью навалился непроходимый депресняк. В один распрекрасный день я решила, что не могу больше находиться в своей квартире одна, ведь по ночам ко мне стал приходить покойный Игнат, теребя и без того беспокойную душу. Я подумала, что это — настоящее сумасшествие. Или появление Игната произошло, потому что Элька Григ таскалась ко мне постоянно покурить травку и легкий кайф в голове к ночи не выветривался?

Она, Элька Григорьева, по-простому — Григ, и стала моей ближайшей подругой, за неимением никого лучшего. Ирка Бахметьева куда-то запропала последнее время вместе со своими фабричными девками-неудачницами. К тому же, они напоминали мне об Игнате. О живом Игнате. О моем ненаглядном Лео… И о нашем с ним знакомстве на Новый год в компании фабричных. А с Элькой Григорьевой, сестрой Грига по отцу, не связано никаких тяжелых воспоминаний. Она была моложе меня на пять лет. Малолетка.

Вот Элька-то была полной дурой, по сравнению с другими, но мнила себя умнейшей и порядочной девочкой. Мать у нее — учительница, папашка бросил давно. Жили они с матерью в однухе, больше напоминавшей бомжатник. Хуже, чем у меня в квартире, ей-богу! Если вообще может быть что-то хуже.

Элька — страшно завистливая, и гордилась собой, если удавалось избить или оттаскала за волосы какую-нибудь нормальную девушку, слабее ее. Она, рассказывая об этом по нескольку раз, так гордилась содеянным, а мне было все равно, ведь меня окружали всегда только твари. Чем наглее твари, тем веселее.

…Когда я спала в полном одиночестве на своем большом диване, покойный Игнат сидел с краю в ногах, как бы охраняя меня. Я его не боялась. Он никогда ничего не говорил, но я чувствовала его присутствие. Общение с миром мертвых стало для меня обыденностью, а сны настолько яркими, что я путалась, когда сплю, а когда — бодрствую. Но полусны не были пугающими или отталкивающими, а однажды привидевшийся Игнат взял меня за руку и провел экскурсию по городу будущего, где не было отопительных батарей, а квартиры обогревались стенами, и машины на дорогах не ездили, а летали…

Когда я рассказала одному знакомому о том, что видела во сне, он настоятельно посоветовал обратиться к психиатру, решив, что у меня отъехала крыша. Через какое-то время я и сама поверила в это. А кто бы ни сошел с ума, находясь постоянно один на один со своим горем, потеряв любимого человека?

Со смертью Игната мне первое время стало безразлично, кто я, где я, и что со мной происходит, потому что знала: сколько ни старайся — все равно ничего не выйдет.

Но неистребимая во мне жажда жизни пересилила и на этот раз. Я не могла долго находиться одна, поэтому срывалась в любую компанию, куда ни позовут, только бы не оставаться в одиночестве. В моей двухкомнатной квартире жили все время какие-то несчастные женщины, которым негде было притулиться. Такие же несчастные девки, как и я. Оптимизма в мою безрадостную жизнь они не добавляли.

Сначала жила Света с четырехлетним сыном. Самое хорошее, что получалось у Светы — это драка. Она была мастером спорта по греко-римской борьбе и могла сломать с одного маху здоровому мужику челюсть. Гулять по темным улицам города в перестройку в компании со Светой было не страшно.

Однажды вечером, когда я возвращалась домой, то увидела возле своего подъезда парня с ватой в носу. Оказывается, это моя Светуля его приложила, а он оказался милиционером. Дело происходило в баре. Тут недалеко, через дорогу. Света с подружкой на где-то раздобытые деньги пьянствовала и заказала у бармена коньяк, а их попросили на выход, потому что девки были уже достаточно бухие. Им сказали, что заведение закрывается. Или специально сказали, чтобы их по-доброму выпроводить?

Когда Света отказалась выходить, в их разговор с обслугой ввязался парень, сидевший за ближайшим столиком. Недолго думая и не разбираясь, что к чему, она сломала ему нос, а парень оказался ментом при исполнении. На Свету хотели тут же завести уголовное дело, но вызванный наряд милиции поступил более чем гуманно, узнав, что у нее маленький ребенок дома спит один. На всякий случай сходили, проверили и убедились в том, что она говорит правду. И ничего не стали заводить. Присмотревшись внимательнее, я поняла, что парень, который сейчас отсвечивает у моего подъезда — действительно работник правоохранительных органов. Он вел дело Игната… Увидев меня, он сказал не поздоровавшись:

— Разве ты здесь живешь? Красивая ты девка, Алиса, но полная дура! «Да откуда тебе знать, дура я или нет!» — чуть было не взвыла я в ответ, но с превеликим трудом сдержалась. А дура я, наверное, по его мнению, потому, что не езжу на иномарке, как все красивые девки. Боже!

Какие же все мужики тупые и примитивные! Один идиот по имени Григ как-то расфилософствовался и сказал мне:

— Был бы я красивой девкой, давно бы уже на мерседесе катался!

Да откуда ты знаешь, что было бы с тобой, если бы ты был девкой? Да вдобавок — красивой! Красота — это крест, который приходится нести. Далеко не все это испытание выдерживают. А ты, Григ, стоял бы где-нибудь на обочине, семечки грыз, придурок! И вообще, сами ни хрена не знают, а судят! Да, кто вам дал это гребаное право, судить о том, кто я? На себя бы лучше внимание обращали!

…Вот сижу теперь одна дома и слушаю альбом группы «Агаты Кристи». Как раз в тему. Прикольно!

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

А теперь еще раз о Григе. Кто его не знает? Лично я знаю Грига очень давно. Так мне кажется. И не только я его знаю. С ним знакомы все, кому не лень, от сопливых малолеток и коммерсантов до маститых подмосковных авторитетов. Я уже писала, что он работал водилой-личником у Виталика Борзова — местного бизнесмена, но…

Григ тусуется со всеми. Григ в каждой бочке затычка. Григ и там, Григ и тут — как в песне.

Есть такие чуваки, у которых язык, как помело. Они чаще других бывают заводилами в компаниях, употребляют все подряд, любят выпить, покурить, да и понюхать тоже любят, и в драке поучаствовать и стырить, что плохо лежит. Правда — не всегда удачно. И телке какой-нибудь в глаз могут дать, которая послала его на х… Мол, как же так? Я — Григ, меня нельзя никуда посылать! Даже если я грязно пристаю.

С одной стороны у Грига были положительные друзья-коммерсанты, с которыми мы очень даже неплохо проводили время, выезжая на отдых в Астрахань, на Черном море, в турбазу на Оке, но с другой… С другой стороной мне тоже пришлось свидеться, потому что Григ всегда ошивался где-то рядом. Плюнь — и непременно попадешь в Грига.

Самым близким его дружком был Пашка Лучанов, который вырос в интеллигентной обеспеченной семье. Так называемый теперь средний класс. Пашка не был дураком, как остальные на темной стороне Грига, где мозги постоянно отъезжали от наркоты. Лучанов имел хорошие, а может, и выдающиеся математические способности, благодаря которым устроился в банк на работу безо всякого высшего образования. Пусть родители нам не втирают, что надо обязательно учиться в институте! Живой пример — Пашка Лучанов!

Вообще Пашка родился под счастливой звездой, которая принесла ему и любящую жену, и сына, и работу, и бабки. У Грига, кстати, тоже была жена и сын. Но обоих друзей постоянно несло налево. Они оба хотели попробовать как можно больше кайфа в жизни, как нормальные, вернее — ненормальные парни. У Пашки часто собиралась компания дома и опустошала нескончаемые запасы виски, мартини и просто пива. А если кто досиживал до утра, то уже в ход шли кофе со сливками и прочая дребедень.

Но, если Григ каждый день курил лишь травку, то Пашка не только курил, но уже успел попробовать и винт, и героин, и еще чего-то. К тому же Пашка всегда за всех расплачивался в барах, в бильярдах, в боулингах… Даже за проституток. Ну, разве не прекрасный друг? Особенно для Грига. Как там у группы «Ленинград»: «Тебе повезло — ты теперь не такой, как все! Ты работаешь в офисе!»

Как Пашка оказался в банке без высшего образования? Очень просто! Или — не очень? Он рассказывал, что устроился туда сначала охранником. Потом была проверка, и он не прошел по физическим данным, но так уж подфартило, что его увольнять не стали, а поставили на самое низкое место в банке, мелким клерком. Благодаря хорошим знакомствам и собственным мозгам он стал стремительно подниматься вверх по служебной лестнице. Тогда же он обзавелся женой и ребенком. Наверное, Пашка отличался не только математическими, но и пробивными способностями. К тому же он был прекрасным собеседником, с ним можно обсудить любые темы.

На вид Пашка Лучанов производил впечатление пай мальчика, потому что практически всегда носил костюм и галстук. Откуда у него взялся друг Тит на крутой спортивной тачке, с фигурой и прической стриптизера? Остается тайной. Почему друга звали Тит? Наверное, потому, что он своими манерами и наколками походил на Богдана Титомира, или под него косил, а еще фамилию носил — Титанов. Почему его погоняло свели к трем буквам — неизвестно. Что ли на Титана не потянул?

Теперь о Григе, о его темных друзьях и темных делишках. Однажды он пришел ко мне домой вместе с Кареном, явно — армянином и по имени, и по внешности. Раньше я их вместе не видела. Этот парень, Карен, мне не понравился сразу. В его взгляде сквозило что-то злое, противное и даже — отталкивающее, хотя отдельные черты лица можно назвать и красивыми, а глазищи — невероятными: карие с огромными ресницами. В вечер знакомства этот урод мне зарядил в челюсть за то, что я ему не дала. Или Григ ему пообещал, что я тут же ему отдамся, не отходя от кассы? Может, хотел за долги какие-то свои мной рассчитаться? С него станется! Ну и хрен с ним!.. Или с ними?

…Ах, да! Хотела еще рассказать про своего распрекрасного папашу, канувшего в небытие после окончания выплаты алиментов. Прихожу я как-то домой… И что я вижу? Сидит у меня на диване папаня Леша с какой-то пьяной кобылой и ведет себя так, как будто я здесь и не хозяйка вовсе, а в гости мимоходом зашла. Ноги папашкины на столе! Пальцы веером! Все такое!

Говорит:

— Познакомься, это тетя Тамара.

Я, понятное дело, девочка вежливая, отвечаю:

— Очень приятно, — хотя ничего приятного в этой ситуации не вижу.

Почему-то отец начал меня расспрашивать, как и где живет мать. Я толком-то ничего рассказать не смогла, а только то, что знала от бабушки Оли: живет со своим новым мужем в Москве, у них недавно сын родился. Особенно мой отец интересовался их достатком. А я в тот момент и значения этому не придала: выболтала все, что знала.

Когда разговор зашел про мою мать, тетя Тамара стала вдруг возмущаться, как это так, при ней разговаривают о какой-то другой женщине. Ах-ах! Затем отец с теткой Тамарой вызвали такси, чтобы отчалить… Но не мне дали денег, как положено нормальным предкам, а попросили у меня. И даже не взаймы, а просто так, как будто я им что-то задолжала. Тьфу! Ненавижу!

При этом меня потащили с собой в какой-то задрипаный домишко на окраине города… А потом всю дорогу папаня распинался, какая тетя Тамара молодец: с четырнадцати лет живет в своем доме, носит воду из колодца зимой и сама топит печку. Знал бы ты, папаша, что мне пришлось пережить без родительской заботы. Да видно, тебя это никогда не интересовало. А интересовала тебя лишь собственная задница.

Квартиру — и то не всю, а половину — папа Леша мне, видите ли, оставил, а вторая-то половина материна изначально. Кланяться папе Леше, что ли, теперь надо в ножки за те полквартиры? А номер своего телефона почему-то отец мне не оставил, осел! Чтобы не беспокоила по пустякам?

После этого неожиданного визита через пару дней папашка позвонил мне на домашний и попросил номер телефона моей матери в Москве, вроде что-то ему нужно срочно спросить. Я продиктовала безо всякой темной мысли, а вечером мне звонит взбешенная мать и рассказывает, как удивительная тетя Тамара устраивает ей скандалы по телефону, требуя деньги за оставленную дочери — то есть мне! — квартиру.

Так вот зачем ему был нужен материн номер телефона! И заходили они, по ходу, не для того, чтобы меня проведать и помочь материально, а чтобы показать тете Тамаре спорную квартирку… А не позарились они на мою жилплощадь и не остались с концами только потому, что хата требовала капитального ремонта с хорошим вложением денег, да и срач там был отменный! Не помню, когда в последний раз убирались. Наверное, Светка и убиралась, когда у меня жила с ребенком.

Тоже мне, любящего папашу решил из себя разыграть, чтобы ему что-то оторвать от квартиры. Впрочем, я никогда не считала его настоящим отцом. Не в смысле биологии, а в смысле ответственности за родную дочь. Как и его разлюбезную мамашу никогда не считала своей бабушкой.

За неимением номера телефона отца, мне пришлось звонить этой ужасной бабке и сказать ей:

— Я не рассчитывала, что отцовская алкашка будет орать на мою мать.

На что мне зловредная бабка ответила:

— Алиса! Я не хочу с тобой разговаривать! Тамара — прекрасная женщина! — и тут же повесила трубку, не желая ничего выслушать в ответ.

Отлично! Эта старая карга со мной и разговаривать не хочет… Как будто я хочу иметь с ней дело!

2001 год

(Из дневника Алисы)

На некоторое время я выпустила Алису из своего поля зрения, потому что у нас с Игорем родился долгожданный сын Ромик. Как молодая мамочка я не видела ничего вокруг, кроме малыша, не выпускала его из рук, не перепоручала никаким нянькам, хотя вполне могла это сделать, потому что фирма Игоря по поставке медоборудования приподнялась за последний год. Я никому не могла доверить своего сыночка, кроме, разве что — моим маме с папой, навещавших нас изредка в Москве.

Честно сказать, я тогда и слышать о своей дочери от первого брака не хотела, чтобы лишний раз не нервничать, и от этого чтобы молоко не пропало, хотя мои родители давно забыли об уговоре с зятем Игорем — об Алисе не вспоминать, и постоянно переводили разговор на мою непутевую дочь. Я, конечно, делала вид, что слушаю, а сама пропускала их реплики мимо ушей, потому что давно для себя решила: если Алиска встанет на путь исправления — приму ее раскаяние и помогу, чем могу, и то — с нами она жить никогда не будет, памятуя про развороченную топором межкомнатную дверь в подмосковной квартире. Мне хватило! До сих пор вспоминаю с содроганием, как боялась с ней ночевать под одной крышей, запираясь на ключ от собственной дочери. Шизофрения-то не дает осечек — я это помню всегда.

А если Алиска сгинет… Она сама выбрала свой путь! Как это жестко не звучит. Сколько можно нянчиться с двадцатидвухлетней девицей?! Сказать честно — я консультировалась с психологами, психиатрами, и мне сказали, что на почве приема наркотиков, да плюс наследственность — ничего хорошего ждать не приходится. Налицо полная деградация. Поможет либо чудо, либо такой убийственный стресс, который перевернет Алискину жизнь на сто восемьдесят градусов. Так что возвращение моей дочери к нормальной жизни с отказом от наркотиков — скорее чудо, чем реальность. Хотя чаще всего беседы с психиатрами об Алисе заканчивались вердиктом: чудес не бывает.

Из-за постоянных ковыряний в любимой болячке, я перестала часто приглашать родителей в гости, только когда мне действительно необходима была помощь с малышом. Я вся превратилась в наседку, в кормящую мамочку… И в любящую жену. Ведь Игорь был обделен заботой моей предшественницы, бывшей жены, долгие годы, а я любила его, и потому хотела додать всю теплоту и ласку, которые он недополучил в первом браке. А старшая дочь, по большому счету — отрезанный ломоть. Так рассуждала я в те короткие минуты, когда вдруг вспоминала об Алисе.

Или я останавливала этими рассуждениями себя, чтобы не броситься в Подмосковье — спасать? Опять спасать? От кого? От нее же самой?

…Однажды в московской квартире раздался звонок городского телефона. Я взяла трубку:

— Здравствуйте. Могу я поговорить с Татьяной?

— Здравствуйте. Это я. А кто вы?

— Вы меня лично не знаете, но я — гражданская жена вашего бывшего мужа Алексея, Тамара.

Хотела сказать: «Чем обязана», — но, честно сказать, у меня не было не малейшего желания разговаривать с незнакомкой. Тем более, что приближалось время кормления сына, и он начал в своей кроватке ворочаться с боку на бок и покряхтывать, что было первым предвестником неминуемого плача. Рома четко соблюдал режим дня. Я залюбовалась на него с телефонной трубкой в руке, когда меня вернули к действительности окриком:

— Слышь, ты, курва! Ты должна своему бывшему мужу за квартиру деньги заплатить!

От подобной бесцеремонности я сначала онемела, а потом решила с этой сучкой разговаривать на ее же языке, выйдя из детской, чтобы не напугать ребенка:

— Нет, это ты меня послушай, кошка драная! Кому и что я буду платить, не твоего ума дело! Сегодня ты есть, завтра — нет, и поминай, как звали. Там мои полквартиры, а за вторую половину я машину с гаражом бывшему мужу отдала. Так что поживиться тебе, сучка, нечем!

Дальше я услышала только мат-перемат, поэтому в ответ послала самозваную жену далеко и надолго, и повесила трубку. Что с дерьмом общаться? Только разозлилась я, конечно, на Алиску. Кто еще мог дать мой номер? Не мои же родители! Я тут же перезвонила дочери, и от повышенного тона удержаться не смогла:

— Алиса, здравствуй! Почему ты раздаешь мой московский номер телефона, кому попало?! Я и тебе его дала для экстренной связи. Только что мне позвонила какая-то отцовская оторва, чтобы попытаться с меня взять деньги за нашу квартиру. Да еще матом на меня орала! Учти, никто с меня не получит ни копейки! Ни ты! Ни он! И никто другой!

И тут послышался плач Ромика, моего малыша. До каких разборок мне теперь дело? Я положила телефон, взяла себя в руки, улыбнулась и пошла кормить сына.

Только спустя два часа я подумала, что была с Алиской излишне резка. В конце-то концов, номер могли у нее выманить под каким-нибудь благовидным предлогом.

Когда дочь позвонила мне в следующий раз и спросила, можно ли с ней поживет подруга, я не стала возражать и даже обрадовалась, в надежде, что квартира перестанет быть проходным двором. Только оказалось как раз наоборот. Но все — по порядку.

Первую жиличку Свету с сыном я не застала. Не до того было. А вот Сабину я увидела почти сразу, когда она еще и недели у Алиски не прожила. Эта девица мне с порога очень не понравилась, потому что напоминала внешне рыночную хабалку или откинувшуюся зечку, хотя изо всех сил изображала радушие при моем появлении. Но Алиса меня уговорила ее оставить, потому что та сразу начала наводить порядок в квартире и выдраивать запущенные до неузнаваемости места общего пользования: кухню, ванну и туалет.

Я же поставила жесткое условие — Сабина должна обязательно платить за проживание в комнате Алиске, хотя сама себе противоречила в этом вопросе, ведь своим родителям строго-настрого запрещала давать наличные. Но здесь вопрос состоял в другом: пусть хоть на хлеб с маслом деньги будут, чтобы дочь постоянно не столовалась у моих родителей. Там же Алиске изредка удавалось не только перекусить, но и разжиться деньжатами.

И сколько бы я ни запрещала давать деньги, мои мама с папой тут же начинали мне пенять, что я бросила несчастного ребенка на произвол судьбы. Я знала, что спорить с ними бесполезно, поскольку в Советском Союзе было заведено нянчиться с великовозрастными детками всю жизнь. Объехав старушку Европу вдоль и поперек, и поднахватавшись несколько иных нравов, сей атавизм пребольно давил на мою любимую мозоль. Отпустив Алиску в вольное плавание, я пошла вразрез с существующими российскими нормами морали, а значит — становилась для остального общества бесчувственной гражданкой, бросившей дочь на произвол судьбы и яростно осуждаемой старушками-соседками.

Когда я прочитала Алискины записи о Сабине, сложилось впечатление, что мы говорим о разных женщинах. Или смотрим на нее разными глазами, что, в общем-то, и не удивительно. Я, умудренная жизненным опытом, видела всю подноготную жилички, как на ладони, Алиске же было, похоже, наплевать, кто с ней живет бок о бок. Ничего красивого и привлекательного я в Сабине не заметила: мужиковатая сутулая баба под метр семьдесят или чуть выше, и не более. Честно сказать: мне она напомнила тюремную коблу, что ужасало неимоверно. А «жалистные» истории Сабины об умерших родителях — ничто иное, как тюремные байки, чтобы оправдать занятия проституцией. Да и имечко — явно вымышленное для клиентов. Паспорт она мне свой так ни разу и не показала, поставив в известность в день нашего знакомства, что он отдан на фирму, куда Сабина устраивается на работу. И это мне не понравилось еще больше.

Да разве нормальная женщина пошла бы жить к Алисе в ее гадюшник? Навряд ли.

Элька Григорьева, которая ко мне частенько заглядывала, посоветовала, чтобы не быть одной — жить хотя бы с подругой, если не хочу видеть рядом мужиков… Умирать от одиночества мне не хотелось, да и приходы по ночам покойного Игната не столько пугали, сколько расстраивали на весь день. И тогда Эля привела ко мне Сабину, которая была старше меня лет на восемь, но почему-то мы нашли с ней общий язык. Так мне сначала показалось.

Где Элька ее откопала? Не знаю. Но Сабина оказалась сущей пройдохой и умела нащупать подход ко всем живым особям от президента до дворняги. Выглядела она красиво: длинные ухоженные волосы, маникюр, загар после солярия, дорогая обувь и много нарядов. Потом в приватном разговоре за чашкой чая выяснилось, что она после приезда в Москву из какого-то занюханного Мухосранска была проституткой, а потом уже стала работать администратором в мужском клубе, а точнее — в дорогом борделе.

Родители умерли, когда ей было 12 лет, и Сабине пришлось самой выбираться по жизни. В общем-то, она была неплохой, но присутствовала в ней некая скрытая злоба на весь мир. Причем это нельзя назвать ни завистью, ни цинизмом, а именно грубой и глупой злостью.

Деньги, само собой, жиличка мне платить за квартиру не собиралась, потому что считала, что все ей по жизни должны. Сабина, обжившись у меня окончательно, обнаглела до того, что стырила мой паспорт с подмосковной пропиской и страховой медицинский полис, которые отдала на хранение Эльке. Зачем Эльке? Хотела воспользоваться? Или пользовалась втихаря? А дурочка Элька отбрехивалась потом передо мной, что не стала сразу отдавать документы, потому что я могла подумать, что украла их именно она. Или обе прикидывались, выгораживая каждая — себя?

О пропаже я узнала поздно, поскольку не привыкла отслеживать свои документы. Их никогда никто не брал. Первой спохватилась моя мать. Вот уж кому в деловой хватке не откажешь. Хорошо хоть Сабина кредит на меня не оформила, а то плакала бы моя квартирка, уйдя за долги. Или не успела оформить? Мать пригрозила Сабине вызовом милиции — и документики враз обнаружились, так что я отделалась легким испугом.

Когда жиличка познакомила меня с Сергеем Ивановичем, то решила, что я вообще должна ее озолотить. Это был бывший клиент Сабины или того борделя, где она работала. Я так и не поняла. За неимением ни работы, ни образования, она решила, что для нас обеих это — хороший вариант для устройства на высокооплачиваемую работу.

Сергей Иванович был генеральным директором крутой телекоммуникационной компании, расположенной в самом центре Москвы на Тверской улице. При устройстве на работу мы наврали в отделе кадров, что знаем персональный компьютер, как свои пять пальцев, что имеем немереный опыт работы, и легко можем работать секретарями.

Сначала я понятия не имела, для чего Сабина потащила меня с собой к Сергею Ивановичу, но потом догадалась: подмосковная-то прописка стояла только в моем паспорте. А новая подруга просчиталась в своих далеко идущих планах: директору я приглянулась значительно больше, чем она, несмотря на ее ухоженность и фирменные тряпки, поэтому и рабочий стол мне выделили ближе к директорскому кабинету. И не только рабочий стол, и не только к кабинету… Я теперь имела непосредственный доступ к вовсе не молодому телу генерального. После чего Сабина меня невзлюбила и стала настраивать офисный планктон против меня. Ведь если директор отсутствовал на рабочем месте, то не было и меня.

Но самое страшное оказалось, когда я впервые села за компьютер, и мне принесли бумаги, отчеты и поздравления, которые нужно срочно отпечатать. Срочно! А я не умею таких элементарных вещей! Даже одним пальцем не умею!

Тут я с ужасом поняла, что никогда не выберусь из пропасти, в которой пребываю, потому что абсолютно не приспособлена ни к работе, ни к какому бы то ни было распорядку дня. Я не могла себя заставить рано вставать, трястись в электричке и метро, вовремя приходить в офис. У меня и персонального компьютера-то никогда не было дома, поэтому я не знала, как на нем печатать.

Не умела я общаться и с деловыми партнерами, любезно улыбаться в ответ на любую их грубость и глупость. Не знала ни единого иностранного языка, так что для переговоров мне приходилось звать переводчиков из соседнего бюро, что было не всегда удобно. К тому же — на мое место стояла очередь обученных секретарш с фотомодельной внешностью, с идеальным знанием персоналки, с умопомрачительной скоростью печати и со знание более трех иностранных языков. Все! Список завершен!

А мое прежнее Григовское окружение с темной стороны продолжало тянуть меня вниз.

И я решила не барахтаться, чтобы прибиться к берегу и обрести твердую почву под ногами, а плыть по течению.

А что вы хотели, если я — загнанная в угол девочка с непрекращающейся депрессией, у которой даже постоянного парня нету, не говоря уже о муже и ребенке. Взять хотя бы родную мать — и та отвернулась! Отец неизвестно где, как всегда. И какая разница при этом, есть ли у меня квартира или нет. Лучше бы ее не было вовсе, тогда бы я жила у бабушки Оли, и этого кошмара со мной не происходило. А сейчас вокруг меня куча непонятных людей, ищущих выгоду оттого, что я одна живу в двухкомнатной квартире.

Заняв свое место под солнцем, то есть — в офисе на Тверской, я не пыталась за него ухватиться, потому что знала изначально: скоро попросят на выход. Поэтому, став любовницей генерального директора, жила в свое удовольствие: лазила по интернету по запретным сайтам — меня научили пользоваться компьютером, опаздывала на работу, иногда заходила на товарный склад, к которому имела прямой доступ, и брала оттуда все, что хотела. Например, бутылку дорогого виски, фарфоровые чашки, подарочные коробки чая и кофе… Честно говоря, при таком положении я и сама в глубине души хотела, чтобы меня уволили. Чтобы дальше не позориться.

Сергей Иванович зачастую вел себя не вполне прилично, а если честно — отвратительно по отношению ко мне, выставляя перед сослуживцами дешевой проституткой с улицы. Один раз он бегал по всему офису и орал:

— Алиса, где мое полотенце?!

А на одной конференции, проходившей в гостинице «Континенталь», босс заметил при всех, что мой брючный костюм немного великоват — будет тут великоват, если дома в холодильнике мышь повесилась! — и тут же повел в соседний бутик одевать в приличные шмотки. Он купил мне серебристое вечернее платье и строгий черный костюм, а затем — дорогущие туфли на титановых шпильках. Когда я надела купленное платье в примерочной кабинке и нацепила туфельки, мы с Сергеем Ивановичем пришли под ручку на званый обед, где сотрудники и гости сидели за столом и ели под песню «Бессаме мучо» суп из акульих плавников. Представляете себе размах мероприятия?!

Я знала, что выгляжу сногсшибательно, но весь кайф обломал пьяный шеф, навалившийся на меня чуть ли не всей тушей. Он провозгласил:

— Посмотрите, какое платье я купил Алисочке!

Да-а! Это было что-то! Все посмотрели сначала на меня, а потом — на него! Видно было, что мужики ему по-черному завидуют, а бабский коллектив в едином ненавидящем порыве прожег мне дыру в новом платье своим испепеляющим взором. Каждая хотела оказаться на моем мес те! Каждая!!! Я же с ужасом почувствовала, как кровь хлынула к лицу. Наверное, еще окончательно не разучилась стыдиться. На минуту зал застыл, даже ложками по тарелкам стучать перестали, а затем все отвернулись и продолжили трапезу, будто ничего не произошло. Ни единой реплики в ответ.

Но самое неизгладимое впечатление шеф произвел на меня, когда, прогулявшись после трапезы мимо ресепшен по ковровому покрытию без единой пылинки в холле гостиницы «Континенталь», снял штаны и пописал там же в угол, видимо, думая, что он в туалете. После этого я вообще делала в офисе все, что хотела. Какой шеф серьезный и обстоятельный, когда трезвый. Наверное, сам себя боится. И что вытворяет в пьяном виде, чмо чмошное?

А еще Сергей Иванович очень любил рассказывать про свою прежнюю любовницу. Видимо хотел, чтобы я с нее пример брала. Как наслушаешься — охренеешь! Во баба захмурила ему мозг! Она очень искусно изображала все, что надо, чтобы выжать их этого ханурика кучу бабла. Вот такие сорокалетние парикмахерши работают в Москве!

Была бы я чуточку поумнее, ездила бы уже давно в авто со своим личным водителем, как пророчил мне Григ. Но куда уж мне до прежней любовницы! Кстати, и оказалась я в постели шефа, потому что там наметился холодок: парикмахершу уволили по сокращению штатов, и она укатила обратно в Киев.

Каждый понедельник я ехала на работу в офис к Сергею Ивановичу с единственной мыслью: дотянуть до конца рабочей недели, настолько он мне был неприятен. Скажу больше — отвратителен! В пятницу меня ждали в клубе любимые друзья из Григовских и дорожки «фена» с косячком. Это было очень весело, а совсем не грустно. Каждую пятницу я погружалась на все выходные в мир иллюзий, которые не собирались таять. Их становилось все больше и больше, пока они не заполнили собой все пространство вокруг, и я опять потеряла реальность.

В общем, закончилась эта секретарская история, когда я пришла на работу прямиком из ночного клуба, где весело провела время. Пришла прямо в лаковых ботфортах, в коротюсенькой юбчонке, еле прикрывающей сами знаете что, и под амфетамином. И с ходу нагрубила жирному, обрюзгшему сынку директора, с заплывшими глазенками, ни на секунду не спускающему с меня похотливого взгляда. Он подошел ко мне, типа — строго призвать к ответу за то, что я до сих пор не принесла ему в кабинет факсы. И как посмела?! Или хотел лично отшлепать негодницу? Его низменные мыслишки так и читались на лбу.

Я взяла бумаги на своем столе и швырнула об стену, сказав:

— Вот вам ваши факсы!

В тот день Сергей Иванович подвез меня до дома в Подмосковье в последний раз, на своем персональном автомобиле с водителем — моя несбывшаяся мечта! Или вовсе не моя, потому что я не рвалась к этому достатку, как другие. Выходя из машины, чтобы открыть передо мной дверь, бывший шеф вдруг сказал:

— А таких родителей, как у тебя, я бы задушил голыми руками!

Странно, ведь я про родителей ничего ему не рассказывала… Ну, сказанула однажды, что одна живу… Вот и все! Может, Сабина о чем-то проболталась, заняв тут же, как только напечатала приказ о моем увольнении, освободившееся место любовницы и мой стол, ближе к кабинету шефа? Странные люди эти директоры. Я была настолько согласна с его мнением о моих родителях, что ничего не ответила. А с другой стороны…

Да, блин! С какой не посмотри стороны — везде пропасть!

В принципе, мы сами выбираем родителей, ведь наша душа смотрит сверху, куда ей вселиться, чтобы воплотиться в новой жизни. Выходит, во всех своих несчастьях виноваты мы сами: таких родителей возжелала наша душа.

Странное дело! Я сама никогда не хотела иметь детей, потому что уверена, что они будут несчастней меня в сто раз. Если вообще можно быть несчастнее.

Что это? Родовое проклятье?

2002 год

(Из дневника Алисы)

Фраза Алискиного директора про «задушил бы голыми руками родителей» меня ничуть не тронула и не смутила. Знал бы этот придурок, какого чертенка пригрел… Впрочем, я думаю, что он это понял, поэтому по-быстрому от нее избавился. Хорошо, конечно, переложить ответственность и заботу на кого-то другого, а потом «душить», только что-то валандаться с такой непредсказуемой девицей, как Алиса, Сергей Иванович не стал.

А как я искренне порадовалась за дочь, в кои веки устроившуюся на работу! Об этом они мне с Сабиной поведали взахлеб, когда я зашла однажды посмотреть на их житье-бытье. А Алиса еще добавила что-то о постоянных зависаниях на выходных в казино «Кристалл» — было такое крутое заведение на Пролетарке до тотального запрета. Упомянула вскользь, как они с друзьями играли в рулетку, и какие крутые ставки делали, и бутерброды с черной икрой ели без счета, запивая шампанским «Вдова Клико»… Я тогда уже поняла, что Алиса долго на работе не продержится, потому что продолжает разгульную жизнь с той же командой подмосковных новых русских, с которой проводила время и раньше.

Только потом они обе полгода молчали, как партизанки, что Алису быстренько уволили. Никто не стал держать на работе «обезьяну с гранатой». Кстати, Алиса по японскому календарю — обезьяна.

Я не понимала этой странной жизни на разрыв, где нескончаемое буйство и веселье сменяются моментально на суицидальную депрессию. Не понимала, что это прямое следствие потребления наркотиков. Как не понимала и увлечение Алисы песнями Виктора Цоя, которые она слушала с утра до вечера, воспроизводя этот заунывный хрип в близко поставленный микрофон — будто он его между делом жует! ей-богу! — снова и снова. Я в этом хрипе даже не все слова могла разобрать. А нашумевший фильм «Игла», с участием Цоя, не понимала, потому что была слишком далека от психологии наркоманов. И даже вникать не хотела. Как можно себя так бестолково убивать? В то время, когда тяжелобольные люди судорожно цепляются за жизнь… За остаток жизни…

Времени на дочь у меня не было вовсе, ведь сыну Роме едва исполнилось два годика, а так как мой детородный возраст поджимал — мне исполнилось тридцать девять лет — то мы с Игорем подумали о втором совместном ребенке. Да, восстановиться я не успела. Врачи говорили, что нужно подождать еще хотя бы год, а лучше — два, но у нас их в запасе не было.