Что понимать под Скифией?

История населения Европы насчитывает десятки тысяч лет. По сравнению с этим огромным массивом веков ее письменная история совсем молода: ей всего два с половиной тысячелетия. Свои первые шаги она сделала в Элладе, или Греции, как ее начали называть римляне и до сих пор называют на многих языках. На древнегреческом языке написаны первые сочинения, в которых освещается история не только самих эллинов, но и многих народов, населявших ойкумену — «обитаемую часть земли», известную грекам. Ее северные пределы долго ограничивались северным побережьем Понта Евксинского (Черного моря) и прилегающими к нему степями.

Здесь лежала Скифия — область, известная под таким именем эллинам с первых шагов их знакомства в VII в. Ее западный рубеж проходил по низовьям Истра (Дуная), а восточный — по Танаису (Дону), Меотиде (Азовскому морю) и Боспору Киммерийскому (Керченскому проливу). Первоначально название в целом соответствовало своему содержанию: «земля, населенная скифами». Но начиная с III в. территория расселения скифов стала значительно сокращаться вследствие внутренних причин развития скифского общества и из-за наступления с востока разных племен. Однако еще много веков название «Скифия» продолжало жить среди греков и римлян как географическое понятие, охватывающее всю Восточную Европу.

Для большинства античных писателей Скифия — это символ крайнего севера, «ледяная, заснеженная страна», о которой мало что известно рядовому греку и римлянину, не знающему многих трудов историков и географов. С таким образом Скифии, имеющим мало общего с реальной страной, читатель встретится у прославленных римских поэтов Вергилия, Горация, Проперция и даже у Овидия. Последнего император Август сослал в маленький городок Томы (современная Констанца в Румынии) близ границ Скифии. Но и это ближайшее соседство не позволило поэту преодолеть сложившиеся литературные стереотипы.

Сходная судьба у названия народа «скифы». На рубеже нашей эры территория их обитания включала лишь частично Нижнее Поднепровье и степи Крыма, а в III в. н. э. скифы исчезли с исторической арены, когда замерла жизнь в их последней столице Неаполе Скифском (на окраине современного Симферополя). Однако этническое наименование надолго пережило своих истинных носителей, так как древние обозначали им многие, даже совсем не родственные скифам племена. Плиний Старший, энциклопедически образованный римский ученый I в. н. э., писал в «Естественной истории»: «Название "скифы" постоянно переходит на сарматов и германцев. Это древнее наименование закрепилось за наиболее удаленными из народов, которые живут, оставаясь почти неизвестными остальным смертным».

Античная литературная традиция продолжала жить в средние века. Недаром русский летописец под 907 годом отметил, что греки называли славянские племена, жившие по Днестру и Дунаю, «Великая Скуфь». И в новое время, обратившись к русской поэзии XIX—начала XX в., мы встречаемся с образами скифов и Скифии, в которых отражаются все грани этих веками складывавшихся понятий.

Для античных писателей население Скифии делилось на две категории: эллины, основавшие на этой земле свои колонии, и местные племена — варвары, как греки называли все прочие народы, не говорившие по-гречески. Варвары Северного Причерноморья не имели письменности, а сочинения живших там греков не дошли до нашего времени. Поэтому все литературные источники античности — это восприятие далекой северной страны сначала глазами эллинов из метрополии, а затем глазами римлян.

Античная литература имеет огромную, более чем тысячелетнюю историю. Мы ограничимся VII—IV вв., периодом, когда описание Скифии соответствовало ее первоначальному значению: земля между Истром и Танаисом, подвластная скифам. Этот период охватывает время от появления скифов в Северном Причерноморье до начала упадка их могущества. Это время становления и наивысшего расцвета греческих колоний на берегах Черного моря. Оно совпадает с необыкновенным взлетом литературы и искусства в Элладе, с веками, которые называют «греческим чудом», когда здесь зародились многие науки, и в их числе история.

Греки считали историю скорее искусством, чем наукой. Ведь в один ряд с музами поэзии, драматургии и танца эллины ставили музу истории Клио. Труд «отца истории» Геродота не только важнейший исторический источник, но и первое крупное произведение эллинской художественной прозы, а сочинения крупнейших историков античности, таких, как Ксенофонт, Тит Ливий, Тацит, стали признанными образцами литературного языка греков и римлян.

Почву для возникновения истории как науки, у истоков которой стоят Геродот и Фукидид, подготовили работы писателей, называемых логографами. Они жили в VI—V вв. и, подобно современным краеведам, записывали всевозможные сведения об отдельных городах или областях. Первые логографы появились в Ионии — области, расположенной в средней части побережья Малой Азии и на прилегающих к ней островах. Их родоначальником считался Кадм из Милета — крупнейшего культурного и экономического центра Ионии. Достаточно напомнить, что милетская школа VI в. стоит у истоков европейской философии. С имен ее блестящих представителей — Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена — начинается любой общий курс философии.

 

Великая греческая колонизация

В глубине веков теряются времена, когда греки начали плавать вдоль южного побережья Черного моря к легендарной Колхиде. Эллины полагали, что свое первое поселение Синопу на южном берегу Понта они основали в IX в. Многие греческие полисы (города-государства) в VIII—VI вв. выводили колонии; это движение называют Великой греческой колонизацией. В ходе ее эллины широко расселились на запад и на север от своей родины по берегам Средиземного и Черного морей.

Свои поселения эллины называли словом «апойкия», образованным от глагола 'αποικίζω — «жить вдали», «выселяться»; таким образом, «апойкия» — это поселение греков в чужой стороне. Город же, откуда прибыли поселенцы, именовался метрополией, т. е. городом-матерью. В современной историографии традиционно используется не греческий, а более поздний римский термин «колония». Связанный с глаголом colere (возделывать землю), он означал поселения римлян, которые основывались в подчиненных Риму областях.

Античные авторы считали Милет метрополией рекордного количества колоний: одни называли 75, другие даже 90. Сейчас нет возможности установить их истинное число, но определенно можно сказать, что милетяне основали не один десяток поселений, привлекая жителей других ионийских городов. С VII в. они планомерно продвигались на север, осваивая сначала азиатские берега на подступах к проливу Боспор Фракийский (современный Босфор), затем западное и северное побережья Понта Евксинского. Так, на протяжении VII—VI вв. появились Кизик на Пропонтиде (современное Мраморное море), Аполлония, Одесс, Томы, Истрия, Тира, Ольвия, Феодосия, Пантикапей и другие на Понте (рис. 2). На землях Скифии все колонии были милетскими, лишь Херсонес основали появившиеся позже, в конце V в., выходцы из Гераклеи Понтийской. Не случайно поэтому упоминания о Скифии встречаются на заре возникновения греческой прозы: ведь не только многие логографы, но и Геродот были представителями ионийской культуры.

Рис. 2. Карта основных городов Причерноморья, городов и островов Греции, упомянутых в книге

Что же заставило греков, и в частности ионийцев, переселиться в края, которые на протяжении всей античности считались холодными и неприветливыми?

В IX—VIII вв. Эллада переживала экономический подъем. Население Греции стало быстро расти, и ее гористые, малоплодородные земли уже не могли прокормить всех жителей. Так возникла необходимость в поисках новых территорий для расселения избыточного населения и для импорта оттуда хлеба. Имелись и другие, также достаточно существенные, но все же второстепенные причины колонизации. Подъем сельского хозяйства обеспечивал избыточные продукты, главным образом вино и оливковое масло. В крупных городах ремесленники стали производить значительные партии товаров массового спроса — красивую столовую керамику, оружие, дорогие ткани. Все это вызвало значительное расширение торговли, поиски новых рынков сбыта. Колонии часто служили посредниками в торговле между Грецией и местными племенами. Это иллюстрируется находками в скифских погребениях греческих сосудов и украшений из разных центров Эллады. Например, в VI в. в Ольвии были модными ионийские золотые серьги-наушницы с головками львов, которые неоднократно находили при раскопках ольвийского некрополя (рис. 3). Такие же серьги обнаружены в погребении у села Емчиха Киевской области.

Расширявшемуся ремесленному производству требовалось все больше сырья, в первую очередь металлов, которых в Греции недоставало. Это стало еще одной причиной основания колоний в местах, откуда можно было получить недостающее сырье. Наконец, поводом для вывода колоний не раз служила политическая борьба, в результате которой победители изгоняли своих противников из города.

Греческая колония с момента основания становилась полностью независимым государством: вела самостоятельную политику и могла устанавливать дружеские контакты с конкурентами и даже с врагами своей метрополии. Но чаще всего колония поддерживала с метрополией культурные, экономические и религиозные связи, а также заключала политические союзы. Прекрасное свидетельство таких взаимоотношений найдено при раскопках Милета. Здесь в 1903 г. обнаружена надпись IV в., закрепляющая равные гражданские права милетян и ольвиополитов. Вероятно, подобные отношения с метрополией установились с самого начала существования Ольвии, а в IV в., после освобождения Милета от многолетнего владычества персов, старинный договор был возобновлен. В нем говорилось, что ольвиополиты в Милете, а милетяне в Ольвии имеют право занимать государственные должности, не платить определенных государственных налогов, участвовать в религиозных обрядах и празднествах, выступать на местных гимнастических состязаниях, обращаться в городской суд, который обязан в пятидневный срок рассмотреть иск.

Рис. 3. Золотые серьги-наушницы VI в. из Ольвии. Эрмитаж. Санкт-Петербург

Скифия привлекала эллинов главным образом необычайным плодородием своих земель, дававших великолепные урожаи пшеницы, ячменя и овощей. Они обеспечивали не только потребности переселенцев, но также импорт в Грецию в обмен на необходимые для колонистов товары. Реки и моря Северного Причерноморья изобиловали рыбой, важнейшим продуктом питания греков, издавна населявших приморские земли. Месторождения соли в устье Днепра и в Крыму позволяли организовать засолку рыбы, ее длительное хранение и торговлю на экспорт. Полноводные реки Скифии открывали эллинам водные дороги вглубь материка для сношений с местными племенами, а по Черному морю лежал путь, постоянно связывающий колонистов со всеми важнейшими центрами греческой ойкумены.

Основание греческих колоний не всегда протекало мирно. Например, жители Сицилии не хотели пускать на свою территорию новых поселенцев. Но в Северном Причерноморье колонизация проходила без военных конфликтов. Многолетние археологические раскопки показывают, что к моменту появления греков на юге Восточной Европы отсутствовало земледельческое население, а небольшие по площади прибрежные эллинские колонии почти не затрагивали степных просторов, необходимых кочевникам. Скифы быстро оценили возможности торгового обмена с новыми поселенцами, которые предоставляли им то, что сами они не производили.

Незадолго до начала греческой колонизации среди кочевого населения Северного Причерноморья произошло коренное изменение. В VII в. сюда с востока продвинулись скифы, вытеснив киммерийцев, сведения о которых крайне скудны. В VI—V вв. скифы полностью подчинили своему господству степные и лесостепные области. Последовавший вслед за этим расцвет могущества скифов, затем постепенное сокращение сферы их влияния и уход с исторической арены проходили на глазах греческих колонистов и существенно влияли на их жизнь.

Таким образом, период сосуществования скифов и эллинов представляет особую страницу истории населения России и Украины. Благодаря записям древнегреческих авторов мы можем прочесть ее с начала и до конца, то восхищаясь великолепными описаниями, то досадуя на огромные лакуны.

 

Понт Евксинский и скифская земля

Античная литература дошла до наших дней с большими утратами. Многие произведения, пользовавшиеся громкой славой или признанным научным авторитетом, известны теперь лишь по названиям или цитатам в сочинениях более поздних авторов. Особенно плохо сохранились труды самых древних писателей так называемого периода архаики (VII—начало V в.), времени, когда греки поселились в Скифии.

По упоминаниям античных авторов известно, что древнейшие сведения о географии и населении Скифии были включены в «Землеописание» Гекатея, гражданина Милета, выдающегося политического деятеля и самого прославленного из логографов. На рубеже VI—V вв. появился его капитальный труд, где рассказывалось о всей известной грекам земле, которая разделялась на два материка — Европу и Азию. Описывая побережья Средиземного, Адриатического, Эгейского и Черного морей, Гекатей перечислял населявшие их народы, а также многочисленные греческие города и поселения, которые, по образному выражению Цицерона, составляли «как бы кайму, пришитую к обширной ткани варварских полей». Среди них важное место занимала Скифия, уже более столетия привлекавшая пристальное внимание соотечественников Гекатея. К сожалению, от его сведений о Скифии сохранилось немногое. Во время своих путешествий Геродот читал Гекатея и критически оценивал его сообщения о Скифии. Но об этом можно судить лишь по косвенным данным, так как историк ссылается на своего предшественника только при описании Египта и в связи с восстанием ионийских греков против персидского владычества.

Почти все сведения Гекатея о Скифии сохранились в этнографическом словаре позднеантичного писателя Стефана Византийского. Приведем для примера две статьи из этого словаря: «Каркинитида, город скифский. Гекатей в описании Европы»; «Меланхлены, народ скифский. Гекатей в описании Европы». Этот город и племя меланхленов описаны у Геродота и других античных писателей, а об остальных населявших Европу скифских племенах (миргеты, матикены, эды) и городе Кардисе нам ничего не известно, кроме названий, выписанных Стефаном у Гекатея.

Среди сочинений логографов, собравших обширные мифологические, этнографические и географические сведения о разных областях, существовало специальное произведение о скифах. Об этом упомянул тот же Стефан Византийский, но каково было содержание произведения и дата его написания, неизвестно.

В число древнейших греческих источников о разных областях ойкумены входили карты, впервые появившиеся в Милете. Философ Анаксимандр в первой половине VI в. начертил карту мира. Такие карты создавались по планам, схемам и рисункам отдельных местностей, которые милетские мореплаватели привозили со всех концов ойкумены, в том числе и из Скифии, где к тому времени появились уже несколько милетских колоний.

Гекатей дополнил и уточнил карту Анаксимандра и в таком виде дал ее в приложении к своему «Землеописанию». Изображение Понта Евксинского на этой карте напоминало форму скифского лука. В отличие от греческого, согнутого из одного куска дерева, скифский лук был составным и имел в середине выступ. Его вид хорошо известен по изображениям вооруженных скифов и амазонок на греческой керамике, торевтике и скульптуре, а также на монетах городов Северного Причерноморья (рис. 25, 26, 27, 49, 53). В дальнейшем и другие греческие и римские писатели (например, Эратосфен и Плиний Старший) уподобляли южное побережье прямой тетиве, а закругленные восточный, западный и северный берег с выступом в виде Крымского полуострова — скифскому луку. Это может рассматриваться как свидетельство достаточно определенного представления о контурах северного побережья уже на древнейших картах.

По сохранившимся источникам известно еще о двух милетских картах VI в. с изображением Северного Причерноморья. Геродот рассказывает, как милетский тиран Аристагор показывал спартанскому царю Клеомену план военных действий по карте, выгравированной на медной доске. На ней были нанесены все известные грекам земли, моря, реки и города. Естественно думать, что такая карта включала Скифию и города на ее побережье.

Другую карту имел перед глазами составитель трактата «О числе семь», ошибочно приписанного Гиппократу. Карта изображала часть ойкумены, находившуюся в поле зрения торговых и колониальных интересов Милета. Автора трактата интересовали лишь крупные географические объекты, и поэтому он упомянул только Понт Евксинский, Меотиду и соединяющий их Боспор Киммерийский.

Таковы скудные сведения из сохранившейся архаической литературы о начальном периоде жизни греков в Северном Причерноморье. Однако по косвенным данным можно кое-что узнать о мироощущении греков при освоении новых земель. К этим данным относятся географические названия и мифы, действие которых происходит на берегах Понта.

Начнем с моря, по которому греческие корабли привезли колонистов на новую родину.

Древнейшее письменное упоминание об античном названии Черного моря встречается у Гекатея, называющего его Понтом, то есть просто морем. Такая традиция сохранялась на протяжении всей античности; однако источники V в. и более позднего времени указывают полное название моря — Понт Евксинский (Гостеприимное море), сменившее более ранее — Понт Аксинский (Негостеприимное море).

Уже в поэмах Гомера (рис. 4) можно различить знания эллинов о его южном и отчасти восточном и западном побережьях. Тринадцатая песнь «Илиады» начинается с того, что Зевс смотрит «вдаль на землю конеборных фракийцев, сражающихся врукопашную мисийцев и удивительных доителей кобылиц, питающихся молоком, бедных и справедливейших мужей». Взор бога обращен на западное побережье Черного моря, где живут фракийцы, хорошо знакомые грекам их северные соседи, мисийцы — одно из фракийских племен, обитавших между горным хребтом Гемом и Петром, и «доители кобылиц». Последних еще в античности отождествляли со скифами, а в современной научной литературе дискутируется вопрос, имел ли Гомер в виду скифов или киммерийцев.

Не случайно у Гомера отсутствует этническое определение «доителей кобылиц» в отличие от более известных грекам фракийцев. В «Илиаде» отразились первые, еще очень поверхностные впечатления о кочевых народах, населявших Северо-Западное Причерноморье. Гомер обрисовал обобщенными, типичными для эпического памятника средствами не конкретное племя, а носителей необычного для греков хозяйственного уклада. Взгляд греческих мореходов — выходцев из народа земледельческой культуры — уловил такие необычные для них черты, как употребление в пищу кобыльего молока, «бедность» кочевника, который в отличие от земледельца нуждается в гораздо меньшем количестве предметов, необходимых для его существования, наконец, значительно меньшую по сравнению с греческим обществом социальную дифференциацию, что породило эпитет «справедливейшие», так как, на взгляд греков, среди бедных, мало отличавшихся по достатку племен соблюдалось равенство их членов.

Рис. 4. Гомер. Римская копия с греческого оригинала. Ватиканский музей. Рим

Сходное представление о северных соседях Фракии было у Гесиода, поэта рубежа VIII—VII вв. В небольшом фрагменте из его утраченной поэмы описаны злоключения фракийского царя Финея; мучившие слепого царя крылатые божества гарпии увлекли его «в землю млекоедов, что домы имеют в повозках».

В основе описаний северных соседей фракийцев у Гомера и Гесиода лежат рассказы мореходов-первооткрывателей берегов Понта. В те времена греки не совершали дальних сухопутных путешествий, да и позже всегда предпочитали морские пути.

Первые письменные сведения о северо-восточном побережье Понта содержатся также у Гомера. В начальных стихах одиннадцатой песни «Одиссеи» речь идет о входе в Аид в стране киммерийцев, которых большинство современных исследователей локализуют на Керченском полуострове и Северном Кавказе.

Плавание по Черному морю было сопряжено в древности с величайшими опасностями. По сравнению со Средиземноморьем здесь гораздо чаще дули сильные ветры, бушевали бури, не было спасительных в ненастье островов, столь многочисленных у берегов родины греков, наконец, водовороты и сильные течения в проливах затрудняли вход в Черное море. Неудивительно поэтому, что греческие мореплаватели VIII—VII вв., выходя из Боспора Фракийского, ощущали себя за пределами обитаемого мира, в просторах безбрежного океана, омывающего со всех сторон сушу. Такое представление, как замечает Страбон, запечатлено в поэмах Гомера. Недаром поэт поместил вход в Аид в стране киммерийцев на отдаленных берегах Понта.

Итак, на ранних этапах знакомства с Черным морем греки полагали, что они вышли в Океан или в огромное неизведанное море. Отсюда и произошло название Понт, море вообще, в отличие от других известных в то время морей, например Икарийского и Фракийского. Однако и позднее, на протяжении всей античности, когда Понт уже имел свое собственное определение — сначала Аксинский, а затем Евксинский, Черное море часто называли Понтом.

После того как греческие мореплаватели, освоив южные, восточные и западные берега, прошли вдоль северного побережья Черного моря, они поняли, что это замкнутое водное пространство, а не безбрежный океан, и подобно другим морям оно должно иметь свое определение. Так появилось прилагательное «Аксинский», то есть «Негостеприимный». Оно вполне отвечало впечатлению греков о суровом северном море и обитателях его берегов. Название было заимствовано у местных ираноязычных племен, в число которых входили киммерийцы и скифы. Иранское слово axaina, означающее темно-синее или черное (море), греки по созвучию, понятному с точки зрения их родного языка, истолковали как αξεινος — негостеприимный, что соответствовало их первому впечатлению. Заимствование названия моря, еще не известного Гомеру, произошло в VII в., но наиболее древние сохранившиеся литературные свидетельства об этом названии не старше V в., когда уже утвердилось наименование Понт Евксинский. Геродот, например, пользуется исключительно последним наименованием, а иногда пишет Понт без определения. Старое же название обычно использовали поэты, излагая древние мифы.

В четвертой Пифийской оде Пиндар, повествуя об аргонавтах, специально избрал вышедшее из каждодневного употребления наименование Понта Аксинский. Теми же соображениями руководствовался Еврипид в трагедии «Ифигения в Тавриде». Он четырежды назвал Понт Аксинским и каждый раз в связи с побережьем Крыма, где эллинов подстерегали враждебные племена тавров.

Эллины быстро забыли иранские истоки происхождения наименования моря. Истинную этимологию смогли установить лишь лингвисты XX в. Древние же авторы полагали, что определение родилось у самих греков при знакомстве с обитателями побережья. По утверждению Плиния, «Понт Евксинский прежде из-за негостеприимной дикости назвался Аксинским», а Страбон объяснял наименование бурями, бушующими на этом море, и «дикостью окрестных племен, особенно скифов», которые приносят в жертву чужестранцев, поедают их мясо, а из черепов делают кубки. Здесь скифами собирательно названы многие племена Северного Причерноморья с различными обычаями: ведь принесение в жертву чужестранцев было характерно для тавров, а людоедством отличалось лишь одно племя андрофагов.

Сходные мотивы можно найти в стихах Овидия. Строки одной из «Печальных элегий» в прозаическом переводе звучат так: «Меня удерживают студеные берега Евксинского Понта; он назван был древними Аксинским. Ведь его гладь волнуется не умеренными ветрами, и ты, чужеземный корабль, не войдешь в приятные гавани. Вокруг племена, которые кровью ищут добычу, и земля внушает страх не менее ненадежной воды».

Действительно, на протяжении нескольких столетий, особенно благодаря знаменитой трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде», в представлении образованных греков и римлян северное побережье Черного моря неизменно связывалось с описанием жестоких обычаев тавров, тем более, что эти обычаи не изменились и в первые века нашей эры. Римский историк Тацит описал кровавую расправу с префектом когорты и его воинами, корабль которых тавры захватили в плен.

В античных источниках происхождение эпитета «Евксинский» имеет двоякое толкование. Согласно одному из них после возникновения на берегах Понта множества греческих колоний Негостеприимное море превратилось в Гостеприимное как для эллинов, поселившихся на его берегах, так и для тех, кто приезжал из Греции торговать с ними. Согласно другому толкованию греки дали морю ласковое название, чтобы задобрить его бурный характер.

Иную гипотезу о происхождении наименования предлагают специалисты по античной мифологии. Первые впечатления греков о неизвестном бурном и бескрайнем море воплотилось в легенды, где Понт изображался краем мира, откуда идет дорога в потустороннее царство. Прилагательное «Евксинский» означало первоначально «гостеприимно встречающий мертвых», то есть по этому морю душа умершего отправлялась в Аид. Недаром вход в него помещали в стране киммерийцев на севере Понта.

Это объяснение представляется нам вполне убедительным, но его смысл, видимо, недолго оставался в памяти греков. Со второй половины VI в. и до конца античности они с полным основанием считали Понт гостеприимным в прямом смысле этого слова. Ведь на его берегах возникло много греческих городов, эллинские корабли постоянно бороздили его воды, везя сюда всевозможные товары со всех концов Греции и вывозя местные хлеб и сырье.

Итак, Черное море, сначала Негостеприимное, стало затем Гостеприимным, но называли ли его греки черным, подобно многим другим народам? Известно ведь, что иранское и старые кавказские, а позднее турецкое и современное русское и греческое наименования связаны именно с определением «темный» или «черный». В античной литературе лишь однажды встречается такое определение в 107-м стихе трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде», и некоторые исследователи видят здесь одно из античных наименований моря. Это малосостоятельная гипотеза, так как в греческой литературе с морской водой нередко связывали определение «черная». К примеру, в «Илиаде» вестница богов Ирида погрузилась в «черное море» близ острова Самоса, чтобы отыскать в морской пещере Фетиду и других богинь Океана.

Северные берега Понта греки с первых шагов знакомства определили как скифские земли. Исключение составлял один отрезок, где Крымские горы выходят к побережью. Они показались грекам сходными с горным массивом Тавр в Малой Азии, и на них было перенесено это наименование. Аналогичная картина наблюдается на Сицилии и в Испании, где горные цепи также получили от греков название Тавр. Так поступали многие народы при переселении на новые земли, называя там свои поселения и окружающие географические объекты именами, которые им были привычны на родине. Например, карта Америки изобилует множеством европейских топонимов.

От горной цепи Тавр произошло наименование Таврика, сначала относившееся лишь к горному Крыму. Его население соответственно стало именоваться таврами. Остальная же известная грекам часть Восточной Европы считалась Скифией с начального периода колонизации.

На рубеже VII—VI вв. поэт Алкей, уроженец острова Лесбос, в одном из своих гимнов назвал Ахилла «владыкой скифской земли». Поэт имел в виду земли милетской колонии Борисфена, а затем Ольвии в районе Днепро-Бугского лимана. Здесь, как показывают материалы археологических раскопок, гораздо больше, чем в других колониях, было распространено поклонение Ахиллу.

Спустя столетие, Гекатей отмечал на Понте «скифский город» Керкинитиду. Это упоминание характеризует не население города, а его местоположение в скифской земле. Подобным образом Гекатей назвал Лигурийскими греческие колонии Массилию и Монойкос. Первый город (современный Марсель) был колонией Фокеи, а второй основали жители Массилии. Таким образом, в сочинении Гекатея отразился обычай греков давать определение городов по тому народу, на землях которого они основывались. Такое определение закреплялось на века. Это иллюстрируют две надгробные надписи. В эпитафии Мойродора, умершего во II в., говорится, что его родиной была Ольвия в Скифии, а более ранняя надпись (рубеж IV—III вв.) из некрополя Пантикапея гласит, что погребенного здесь Гекатея «укрыла скифская земля».

 

Топонимика — свидетель встречи греков и скифов

Еще до возникновения первых колоний греческие мореходы, знакомясь со Скифией, узнали от местного населения целый ряд географических названий, которые относились главным образом к морям и рекам. Наряду с наименованием Понта они услышали о Меотиде, чье название значило, как пишет Плиний, «Мать моря». Предполагалось, что водами Азовского моря наполняется Черное, а из него через пролив воды текут в Среднеземноморье.

Эллины выделили восемь крупнейших рек Скифии и сохранили в своем языке их названия, происходящие от иранских или даже более древних индо-арийских корней. Пять из них — Истр, Тирас, Гипанис, Борисфен, Танаис — определенно отождествляются с Дунаем, Днестром, Бугом, Днепром и Доном, чьи современные названия впервые зафиксированы авторами римского времени. Остальные три — Пантикап, Герр и Гипакирис — не поддаются точному отождествлению с современными реками; это объясняется большими гидрологическими изменениями за истекшие две тысячи лет.

Наименования древнейших греческих колоний — Тиры, Борис-фена и Пантикапея — происходят от названий рек. Это убедительное доказательство того, что местная топонимика стала известна эллинам еще в доколонизационный период. Ведь название нового города-государства давалось при его основании, предварительно одобренном оракулом Аполлона, бога-покровителя колонистов. Милетяне получали необходимый оракул в своем храме Аполлона Дидимского, а эллины, жившие на Балканском полуострове, — в Дельфах. К жрецам Аполлона стекались все географические познания, добытые в плаваниях по Средиземному и Черному морям, и таким образом служители культа были осведомлены об устьях крупнейших рек, впадавших в Понт, и об окружавших их землях.

Некоторые географические пункты Северного Причерноморья, в первую очередь пролив Боспор Киммерийский, напоминали о киммерийцах, исчезнувших под напором скифов. Наименование пролива встречается у множества античных авторов, начиная с Гекатея; он упоминал также какой-то киммерийский город, то есть греческую колонию в землях киммерийцев. Римский географ Мела, опираясь на утраченные теперь сочинения греческих географов VI—V вв., назвал киммерийскими городами Мирмекий, Пантикапей, Феодосию и Гермисий, следовательно, киммерийскими землями считалось восточное побережье Крыма. Существовали также два греческих поселения — Киммерик и Киммерии (один — на европейском, другой — на азиатском берегу Боспора Киммерийского), мыс Киммерии недалеко от устья р. Кубани и Киммерийские стены — какие-то укрепления на Крымском полуострове. Наконец, часть Восточного Крыма называли Киммерией, а переправы через Керченский пролив именовались Киммерийскими. Все перечисленные топонимы группируются у Керченского пролива; лишь у Тираса находился курган, именовавшийся могилой киммерийских царей, и в горной стране тавров высилась киммерийская гора. Такое распределение киммерийской топонимики нуждается в объяснении. Первое, что приходит на ум, это сосуществование здесь киммерийцев в соседстве с другими народами, в среде которых возникли подобные наименования. Таким образом, по мнению одних ученых, пролив был восточной, а других — западной границей расселения киммерийцев. Однако по материальным остаткам на берегах Керченского пролива археологам пока не удалось обнаружить контактной зоны киммерийской и какой-то иной культуры.

Другое объяснение исходит из полного отрицания факта жизни киммерийцев в Северном Причерноморье. Еще в прошлом веке среди части ученых развилось гиперкритическое отношение к античным письменным источникам, сведения которых в большинстве своем признавались недостоверными. Эта точка зрения обсуждается в трудах некоторых современных исследователей. Они считают данные Геродота полностью легендарными, а топонимику вовсе не принимают в расчет, выдвигая ничем не обоснованное предположение, что все киммерийские топонимы происходят от Боспора Киммерийского. Определение «киммерийский» они толкуют как «северный», так как киммерийцы — северный мифический народ. Пролив же между Керченским и Таманским полуостровами похож на Боспор Фракийский, находится к северу от него, и потому его назвали Киммерийским. При этом никак не объясняется, почему один пролив был назван в соответствии с греческими традициями именем народа фракийцев, живших на его берегу, а другое название, образованное по тому же типу, не соответствует этой широко распространенной традиции.

Уязвимость рассмотренного толкования состоит в том, что в начальный период колонизации вполне реальные киммерийцы были хорошо знакомы грекам. В VII в. от нашествий киммерийцев на Малую Азию пострадали греческие города Эфес и Магнесия, а другие города готовились к отпору врага. При раскопках Милета обнаружены остатки укреплений, сооруженных в предвидении киммерийской угрозы. На глазах у малоазийских греков в середине VII в. киммерийцы разграбили столицу Лидии Сарды и убили царя Гига. Таким образом, греческим колонистам, выходцам из Малой Азии, киммерийцы не могли казаться мифическим народом. Поэтому корни киммерийской топонимики следует искать в исторической реальности.

Появление киммерийской топонимики на Боспоре обычно приписывается грекам. На наш взгляд, часть названий возникла еще в доколонизационный период в среде скифов, у которых греки заимствовали ряд географических названий.

Скифы пришли в Северное Причерноморье через Северный Кавказ, использовав давно существовавшую у местного населения дорогу через Керченский пролив. Они назвали переправу именем киммерийцев, у которых они переняли этот путь. Разнообразные письменные источники, начиная с Геродота, содержат много свидетельств о переходе кочевников через Керченский пролив: сначала скифы, затем гунны, татары и др.; эта переправа неоднократно получала наименование по народу, от которого вновь прибывшие узнавали об ее существовании (например, в средние века здесь были хазарские переправы).

Киммерийские переправы, дважды упомянутые Геродотом, локализуют обычно в северной, узкой части Керченского пролива, где и теперь между Крымом и Таманью ходит паром. Здесь найдены развалины греческого городка с названием Порфмий (переправа).

Текст Геродота позволяет думать, что речь идет не об отдельном пункте, а обо всем Керченском проливе, ведь историк говорит о границе материков Европы и Азии, которую многие греческие ученые проводили по Танаису и Боспору Киммерийскому. По-видимому, переправа, называвшаяся Киммерийской, существовала не только в северной, узкой части пролива, но и у его южной оконечности. Недаром Геродот употребляет оба раза множественное число — Киммерийские переправы. Страбону известна большая переправа между Акрой на европейской стороне пролива и Корокондамой на азиатской стороне. Ледяной покров, по словам географа, простирался до этого предела. Здесь скифы переходили зимой в Синдику, лежавшую на азиатской стороне Боспора Киммерийского. Из-за более мягкого климата там легче было прокормить скот. Античный комментатор комедии Аристофана «Птицы» яснее других записал: «Скифы зимой из-за ее невыносимости складывают свое имущество на повозки и уезжают на другую сторону». Климатические условия также вынуждали кочевников киммерийцев изменять в зависимости от сезона места своего обитания. Вероятно, скифы позаимствовали у них опыт перегона табунов по льду в Синдику, а летом переправу в самой узкой и мелкой части пролива. Они назвали переправы Киммерийскими по имени тех, от кого их узнали. Греки же переняли у скифов уже установившееся название.

По-видимому, сходным образом появилось у греков название страны Киммерия. Раз ионийские географы называли киммерийскими города, основанные на западном берегу Керченского пролива, значит в архаический период считалось, что они находятся в Киммерии. Остатки сооружений, сохранившиеся в Киммерии с доскифской эпохи, скифы, а затем греки связывали с деятельностью киммерийцев: таковы Киммерийские укрепления, упомянутые Геродотом, и какие-то сооружения, около которых возникли греческие города Киммерии и Киммерик. Гора Опук, где лежал Киммерик, благодаря ее выгодному географическому положению с древнейших времен использовалась как укрепление. Его остатки дали боспорцам повод для названия города, вокруг которого многое напоминало о более древнем населении Восточного Крыма. Наверное, аналогичным образом возникло название города Киммерия, археологических следов которого пока не обнаружено.

Вероятно, киммерийская топонимика в языке скифов распространялась по всему Северному Причерноморью, а не только вокруг Керченского пролива. Мы думаем, что заимствование подобных топонимов греческими колонистами на столь ограниченной территории произошло потому, что греки осваивали земли около морского побережья, а кочевники (киммерийцы, а затем скифы) — степи, простиравшиеся далеко вглубь материка. Топонимика этих мест греков мало интересовала. У моря же кочевники регулярно появлялись лишь на берегах Керченского пролива, через который они переправлялись, собираясь в дальние военные походы или перегоняя зимой стада. Эти обстоятельства способствовали тому, что бытовавшие в скифской среде киммерийские названия вошли в греческий язык только в районе пролива, где постоянные пути кочевников проходили близ основанных греками поселений.

Место для Пантикапея на берегу Боспора Киммерийского, по преданию, выделил грекам скифский царь Агаэт Таким образом, с самого начала оба народа оговаривали зоны влияния и регулировали условия, при которых греческие колонии не мешали сезонным движениям кочевников через пролив. Его иранское название Panti-Kapa означает «рыбный путь»; оно звучит в наименовании Пантикапея, столицы Боспорского царства. По Керченскому проливу из Азовского моря в Черное и обратно проходили огромные косяки рыбы, так что пролив был действительно рыбным путем.

Итак, рассмотренные топонимы проливают свет на этнический состав населения Северного Причерноморья в период основания греческих колоний. Теперь посмотрим, что внесли в топонимику эллины, поселившись в Скифии.

Начнем с названий городов. Их названия, как уже отмечалось, давались еще на родине колонистов, когда они в храме Аполлона получали одобрение на основание нового поселения. Непосредственно вопрошать бога могли только жрецы, которые затем передавали его ответ, заключенный в нескольких стихотворных строках, составленных гексаметром.

Сохранились тексты оракула Аполлона в Дельфах, устами которого вещала его жрица Пифия. Греки обращались к божеству за советом по самым разнообразным политическим и частным вопросам. На сходные группы вопросов изречения оракула составлялись по некоему стереотипу. Определенные стереотипы просматриваются и в названиях колоний. Пользуясь наиболее выразительными сведениями о местности, оракул нарек ряд древнейших причерноморских колоний по местным названиям пролива (Пантикапей) и рек (Истрия, Тира, Борисфен и Фасис).

Если же город основывался там, где не было никаких заметных географических пунктов с туземным названием, то оракул руководствовался описанием местности с выделением ее характерных черт. Так появились многочисленные, чисто греческие наименования колоний. Например, в Крыму Калос Лимен (Прекрасная гавань), Херсонес (город на полуострове), Керкинитида (город у Крабового залива) и Мирмекий (город у рифов).

Широко распространенный в Северном Причерноморье принцип наименования поселения по географическим ориентирам использовался и позже, когда греки уже прочно здесь обосновались и стали основывать свои дочерние поселения. Таковы Танаис в устье Дона, Акра («поселение на мысу») у южной оконечности Керченского пролива. Конечно, этим принципом не исчерпывались источники происхождения названий греческих поселений. Иные причины послужили поводом для наименования Ольвии, Феодосии, Нимфея и некоторых других городов. Каждое такое наименование требует специального исследования, и не всегда удается выяснить, почему город получил то или иное название.

Рассмотрим топонимику Ольвийского государства, название главного города которого имеет уникальную историю.

Свою первую колонию в Северном Причерноморье греки основали близ Днепро-Бугского лимана, который они считали устьем Борисфена (Днепра). Соответственно поселение получило наименование Борисфен. Его остатки найдены недалеко от современного г. Очакова, на маленьком островке Березани. В античности он соединялся с сушей перешейком, давно затопленным морем. В результате повышения его уровня, начавшегося в первые века нашей эры, прибрежные части причерноморских античных городов находятся сейчас под водой. Со времен античности море покрыло значительную полосу берега шириной от нескольких десятков метров до километра и более.

Из всех северопричерноморских колоний только Борисфену посчастливилось сохранить дату своего основания — 647/6 г. Она включена в «Хронику» Евсевия, который использовал массу теперь утраченных сочинений. Конечно, в каждой колонии хранились записи о времени ее основания; вероятно, списком дат вывода колоний располагали и храмы Аполлона, куда обращались за благословлением бога перед выводом колонии. Этими документами пользовались писатели, излагавшие историю своего родного города, области или всей Эллады.

Время возникновения остальных колоний в Северном Причерноморье определяется по археологическому материалу и относится к первой половине—середине VI в. Исключение составляет Херсонес, основанный Гераклеей Понтийской на столетие позже многочисленных ионийских колоний.

В середине VI в. в Борисфен прибыла из Ионии новая волна колонистов. Так как им не хватало места на небольшом полуострове с ограниченным запасом питьевой воды, они продвинулись севернее и обосновались в новом центре на берегу Южного Буга (Гипаниса) немного выше его слияния с Днепром.

Когда милетяне обратились к оракулу с просьбой одобрить вывод нового поселения в этот район, его природные богатства были уже хорошо известны. Поэтому оракул без труда предрек счастливую участь основателям полиса и их потомкам, назвав их колонию Счастливым городом Όλβνη πολις. И действительно, город просуществовал целое тысячелетие.

С течением времени Счастливый город стали называть одним прилагательным, и он превратился в Ольвию. Однако наименование граждан — ольвиополиты — по-прежнему производилось от полного названия. Ольвия не была оригинальным наименованием колонии, так как в греческой ойкумене насчитывалось около десятка Ольвий.

В записях античных авторов об Ольвии наблюдается удивительный разнобой, которого нет в отношении ни одного другого северопричерноморского города. Город на Гипанисе постоянно встречается в античной литературе под именем Борисфен, даже когда о нем пишут люди, видевшие его своими глазами, такие, как Геродот или оратор I в. н. э. Дион, прозванный Хрисостомом, то есть Златоустом. Многочисленные надписи и монеты, найденные при раскопках, говорят исключительно об Ольвии, а писатели, даже зная об этом, называют его Борисфеном. Древнейший из них Геродот упомянул об ольвиополитах, следовательно, он знал официальное наименование города, но во всех прочих случаях историк написал о городе Борисфене и его жителях борисфенитах. Более поздние писатели не раз объясняли, что Ольвия и Борисфен один и тот же город.

На самом деле вначале Борисфеном и Ольвией, как мы упоминали, назывались разные поселения на о. Березани и на Гипанисе. В V в. политический центр переместился из Борисфена в Ольвию и образовалось Ольвийское государство, включившее в свой состав Борисфен. Однако не местные греки продолжали называть новое государство Борисфеном. Ведь оно лежало в устье знаменитой реки, и первое небольшое поселение вошло в его состав, не сохранив статуса самостоятельного полиса. Для греческих мореплавателей это название звучало гораздо выразительнее, чем Ольвия (Ольвий было несколько, а Борисфен один), и оно сразу ассоциировалось с Северным Причерноморьем. Из устной речи наименование перешло в литературную традицию.

Различия в наименовании города или страны ее жителями и другими народами встречаются не только в древности, но и в наше время. Так, страна, которую ее граждане называют Deutschland, в русском и в ряде европейских языков сохранила свое древнее, известное с античности, наименование Германия, а немец, говорящий по-русски, скажет о своей родине Германия, а не Deutschland.

Точно так же и ольвиополиты, если речь шла об обращении к грекам неольвийского происхождения, называли себя борисфенитами, а свою родину — Борисфеном. Это ясно по двум надписям, найденным за пределами Ольвии. Мраморная плита с декретом IV в. о регулировании ввоза и вывоза «из Борисфена всякого чеканного золота и серебра» 62 стояла на азиатской стороне Боспора Фракийского у святилища Зевса Урия. Сюда приставали суда перед выходом в Черное море, и поэтому там устанавливались надписи с копиями постановлений, которые было важно знать купцам, плывущим в Понт. Еще выразительнее надпись II в. с обращением ольвиополитов к оракулу Аполлона на острове Кларосе. Наряду с официальным наименованием граждан в надпись внесено уточнение: «ольвиополиты, они же борисфениты».

В топонимике Ольвийского государства, кроме названия города, известно еще несколько топонимов греческого происхождения. При слиянии Гипаниса и Борисфена находился Гипполаев мыс (современный Станиславский), названный, по-видимому, по имени человека, носившего греческое имя Гипполай. На левом берегу Борисфена при его впадении лежала область Гилея (т. е. лесная), выделявшаяся среди степей своей растительностью. Ольвиополиты устраивали атлетические состязания на острове Ахиллов Дром (Бег Ахилла — Тендровская коса). Под покровительством Ольвийского государства близ устья Истра находился священный Ахиллов остров, иначе называвшийся Левка (т. е. белый — современный Змеиный).

Рассматривая античную топонимику Северного Причерноморья, мы отметили названия как греческого, так и местного происхождения, причем в количественном отношении доминируют первые. Они включают в себя наименования не только новых поселений, но и островов, мысов и целых областей.

Греки называли окружавшие их географические объекты, руководствуясь примерно теми же принципами, какие существуют в настоящее время. Они давали наименования не только крупным рекам, но и любым ручьям и источникам, а также сколько-нибудь заметным горам, холмам, скалам и т. п. Им важно было знать все, что необходимо мореплавателю при каботажном плавании. Поэтому свое название получали каждый залив, бухта, остров, мыс. Эти объекты не представляли никакого интереса для кочевников. В их языке наименования часто присваивались не отдельному географическому объекту, а какой-то территории, представлявшей единство с хозяйственной точки зрения и нередко принадлежавшей определенной семье.

В топонимике Северного Причерноморья отразилось различие взглядов представителей двух культур: кочевников и земледельцев, которые по-разному видели и оценивали одну и ту же природу: то, что было важно для одних, не привлекало внимания других, и наоборот. При освоении земель Скифии греки встретились с неразвитой, на их взгляд, топонимикой, и поэтому они смогли позаимствовать сравнительно немного географических названий. Большинство из них относится к гидронимике: реки, два моря, пролив, переправы. В остальном же перед эллинами открывались широкие возможности собственного творчества, и они создали множество новых топонимов, используя традиции, которые принесли вместе с культурой метрополии.

Итак, обращение к топонимике позволяет представить первые шаги эллинов при освоении северного побережья Понта. Они осознавали, что поселились в Скифии. Ее земли, прежде подвластные киммерийцам, теперь находились под контролем скифов, мало интересовавшихся собственно побережьем. Они не противились появлению там греческих колоний, занимавших ничтожные территории по сравнению с бескрайними просторами степей. Археологические находки в скифских погребениях степной и лесостепной зон Восточной Европы показывают, что местное население сразу же вступило с греками в торговые контакты. Единственным местом, где постоянно скрещивались пути греков и скифов, оказался Керченский пролив, и это отразилось в более интенсивном, чем в прочих областях Северного Причерноморья, заимствовании местных названий.