Через несколько дней по пути на работу Липст встретил в трамвае Робиса с Ией. Супруги сияли. Они обменивались туманными полунамеками, и вид у них был подозрительно загадочный, будто им здорово повезло в лотерее.
— Как дела Угиса? — поинтересовался Липст.
— У него последние экзамены, — ответила Ия.
— Скоро дозреет и свалится, — добавил Робис.
— Думаешь, не выдержит?
— Нет. Я думаю, получит аттестат зрелости.
Робис с Ией переглянулись. «Можно ему сказать?» — спрашивали глаза Ии. «Можно. Отчего же нет?» — отвечал взгляд Робиса.
— Мы уже не живем в общежитии. — Ия тут же воспользовалась немым разрешением,
— Сенсация! Дали квартиру?
— Квартиру обещали к осени, — Ия поправила воротник сорочки Робиса. — Пока что мы на взморье.
— Теперь у нас собственный за́мок, — усмехнулся Робис. — Шапар отвоевал для нас у дачного треста на пять лет. С кондиционированным воздухом. Днем подается теплый, ночью — холодный.
— Семнадцать квадратных метров, не считая чердака, — уточняла Ия. — Одно окно выходит в лес, другое — на море. И никакого холода ночью не подается, ты не верь ему. Ночью в комнату подаются комары.
Все это было сказано с улыбкой и оттенком иронии, но Липст прекрасно видел, что они оба совсем ошалели от счастья. Красткалны готовы были скакать и кувыркаться, взявшись за руки, плясать вокруг унылой кондукторши с бородавкой на кончике красного носа.
Липст недоверчиво развел руками.
— Ну, поросята, я вам просто завидую!
Робис с Ией опять переглянулись.
— Ты мог бы как-нибудь заехать к нам в гости, — Робис почесал подбородок.
— Хоть один, хоть вдвоем, как тебе удобнее, — улыбнулась Ия.
Примечание Ии приятно пощекотало самолюбие Липста. Он чувствовал себя польщенным.
— Спасибо, — сказал он. — Можете не сомневаться. Приеду как штык!
— Что ты собираешься делать сегодня вечером?
Липст пожал плечами — сегодня у Юдите показ.
Что он мог делать в такой вечер?
— Хотел зайти к Угису.
— Угис вечером будет у нас. Может, и ты заедешь?
— Надо подумать.
— Ия собирает народ, — Робис подмигнул, — надо перетащить старый шкаф на чердак. Я один не справлюсь.
— Правда, Липст, приезжай! Не задавайся.
— Ну, если шкаф… Вдвоем с Угисом вы вряд ли его подымете.
— Следующая остановка Велозавод, — проворчала угрюмая кондукторша.
«Съезжу, — решил Липст. — Что тут особенного?» Мысли его вскоре умчались по привычному маршруту. К Юдите. Опять вечер без нее. Липст сможет делать все что угодно и идти куда вздумается — и все это бессмысленно. Но так или иначе эти часы тоже надо было пережить, чтобы дождаться мига, когда Юдите будет опять с ним. «Ну ладно, съезжу», — решил он.
Саша Фрейборн несерьезный противник для Липста. В первом сете он еще кое-как держался, но вскоре выдохся и окончательно утратил боевой дух. Второй сет для Саши прошел в основном под столом в поисках шарика. Такая игра была пустой тратой времени.
Липст поглядел на часы — до конца обеденного перерыва пятнадцать минут. Наконец Саша швырнул ракетку и поднял руки:
— Сдаюсь! Что делать? Я игрок другого класса…
Липст уже хотел было отправиться в цех, но тут к нему подошел Румпетерис. Липст тотчас его вспомнил, хотя с той первой встречи ни разу больше не видал и даже не знал, где он работает.
— Товарищ Тилцен, у меня к вам небольшой разговорчик.
«Не поленился узнать мою фамилию, — усмехнулся про себя Липст. — И на «вы»… Какая честь!»
— Ну что ж, — Липст закатал рукава рубахи. — На каких условиях?
Румпетерис пристально посмотрел на него.
— Никаких условий.
«Сегодня он мне пять очков форы не предлагает. Тоже неплохо. Как говорится, скромность украшает человека…»
— Кто начинает? — Липст взял шарик и спрятал руки за спину. — В какой руке?
Румпетерис смутился.
— Собственно, я играть не собирался, — сказал он. — Заводской газете нужен художник. Материал уже собран, но некому сделать иллюстрации. В субботу должен выйти первый номер. Я слышал, вы учились в художественном училище.
Такого оборота дела Липст не ожидал. Честно говоря, он чувствовал себя несколько обескураженным. «Нужен художник… Ху-дож-ник». А что, если Румпетерис его разыгрывает? Что-то подозрительно прозвучало это упоминание об училище.
— Это что еще за газета?
— Редакция тут рядом. Может, зайдете…
Румпетерис — воплощенная любезность, Он танцевал вокруг Липста, точно вокруг стола для пинг-понга.
— Пока что ничего особенного у нас нет — пишущая машинка и шапирограф. Начинать всегда трудно. Но наш завод — растущее предприятие с громадными перспективами. Через год газета будет печататься типографским способом, по крайней мере в тысяче экземпляров. Для рисунков будут изготовляться растровые клише, применим многоцветную печать!
Единственный стол, стоявший посреди комнаты, завален кучей всяких бумаг, из-под них торчит никелированный рычаг пишущей машинки.
— Я даже не знаю, — Липст окинул взглядом редакционную комнатушку. — Я очень занят…
— Это займет у вас всего несколько часов в неделю.
— Ху-дож-ник! — словно передразнивая кого-то, протянул Липст. — Почему вы решили говорить об этом именно со мной? Какой я художник?
— Вас порекомендовали.
— Интересно, кто же?
— Секретарь комсомольской организации.
И Румпетерис еще раз нарисовал перед Липстом картину развития газетно-издательского дела на заводе. Его речь так и пестрела всевозможными «линотипами», «офсетами», «тиражами» и «ротациями».
— Что-нибудь намалевать я бы, конечно, мог, — перебил его Липст. — Но я ничего не смыслю в рисунке пером.
Румпетерис достал из синей папки узкую полосу, отпечатанную на машинке.
— Для передовицы надо нарисовать виньетку. Гвоздь номера! Результаты конкурса…
Рука Липста машинально потянулась вперед.
— Результаты конкурса?!
— Да. Я надеюсь, вы сохраните редакционную тайну. Пока газета еще не вышла…
— Покажите, пожалуйста! Какой высоты должна быть эта виньетка?
Первые строки Липст читать не стал. «Чтобы способствовать», «чтобы развивать», «чтобы развернуть»… История рационализаторского движения. Цитата. Дальше, дальше! Взгляд Липста пробежал по диагонали листок. Ага, вот! Первая премия. Вторая… Третья… Игорь Савишко, Янис Буринь, Владислав Крейцерис…
Вдруг Липст увидел свое имя. Он не прочитал его, а просто узнал по знакомым очертаниям. Нет, он не ошибся, так и написано черным по белому: «…комиссия жюри особо отмечает организационное предложение Липста Тилцена и Угиса Сперлиня, которое, несмотря на то, что не отвечает условиям настоящего конкурса, заслуживает самого пристального внимания…»
Липст посмотрел на Румпетериса, потом снова на статью.
«…особо отмечает организационное предложение Липста Тилцена и Угиса Сперлиня… Липста Тилцена и Угиса Сперлиня…»
Липсту кажется, будто какая-то чудесная сила отрывает его от пола и подымает в воздух. Губы Липста расплываются в широчайшей улыбке, щеки пылают, а глаза не в силах оторваться от узкой полоски бумаги. Румпетерис удивленно смотрит. Поведение Липста не очень понятно.
— Высота должна быть пять сантиметров.
Липст положил статью на стол и собрался уходить.
— Ну, будет виньетка? — Румпетерис взял Липста за рукав. — Нужна к завтрашнему дню.
— Виньетка? Да, да. Будет… Точно!
— Ну вот и хорошо, — довольный Румпетерис присел на край стола. — А мне казалось — с кем, с кем, а с Тилценом не договоришься…
Они посмотрели друг на друга и засмеялись,
«А ведь он неплохой малый», — подумал Липст.
— Я считал, ты из заносчивых, — добавил Румпетерис.
— Вот еще глупости, — отмахнулся Липст. — Виньетка будет! И еще какая! Высший класс!
На седьмом небе от счастья, Липст облетел все клубные комнаты, но спуститься на грешную землю так и не удавалось. Через несколько дней его имя будут повторять в каждом цехе. Его прочтут в передовой статье газеты! Липст Тилцен и Угис Сперлинь! Угис Сперлинь и Липст Тилцен! Юдите, ты слышишь? Я тебе обещал, помнишь, — впредь все пойдет по-другому. Первый прыжок с трамплина, и, извольте, каково, а?.. Поглядишь, что еще дальше будет!
Липст чувствует необходимость двигаться, что-то делать. Прежде всего не худо было бы с кем-нибудь поговорить. «А знаешь последнюю новость? Нет? Ну, конечно, откуда тебе знать! Пока что это редакционная тайна. Если ты дашь честное слово никому не разболтать, я тебе, как другу…»
В первую очередь надо бы рассказать Угису. Он, бедняга, ничего и не подозревает. Вот это будет новость для Угиса! Не исключено, что его кондрашку хватит. Но это можно сделать только вечером у Робиса.
Первый прыжок и первая победа… Липст никак не может успокоиться. Турбина честолюбия завертелась и гонит его вперед. Дальше! Дальше! Теперь не останавливаться на полпути. Сразу же сделать второй прыжок, третий. В отдел кадров к Мерпелису! Три дня подряд Липст отирался у двери отдела кадров, но всякий раз ему не хватало капельки храбрости, чтобы переступить порог. Сегодня Липст даже не заметил дверь. Он влетел точно реактивный «ТУ», которого гонит по посадочной полосе непреодоленная сила инерции полета.
— Мне к товарищу Мерпелису!
Секретарша энергично затрясла модной шевелюрой:
— Приходите завтра. Начальник занят. Он едет в совнархоз.
— Мне надо поговорить с ним сейчас.
— Завтра с утра!
— Я все-таки войду. Всего несколько слов.
Липст берется за холодную никелированную ручку, но не успевает открыть дверь кабинета. Она распахивается сама. Точнее говоря, ее изнутри толкает начальник отдела кадров. В одной руке у него шляпа, в другой — старенький, потертый портфель.
— Через час должны собраться цеховые табельщики. Позвоните, что совещание откладывается на завтра. Пока!
Липст преграждает Мерпелису путь.
— Товарищ Мерпелис, одну минутку…
— Завтра, молодой человек, завтра. Я спешу.
Липст не отступает ни на пядь.
— Я вас долго не задержу… Только на минутку.
Липст наступает. Он просто-напросто заталкивает Мерпелиса обратно в кабинет. Заталкивает, как вырвавшегося из загона теленка.
Мелкими, аккуратными шажками Мерпелис возвращается к письменному столу, садится сам и указывает на стул Липсту. Лицо на миг скрывается под бледными ладонями, затем руки, словно занавес, раздвигаются, и Липст видит нечто неожиданное — глаза Мерпелиса смеются.
— Слушаю вас, — говорит он, и голос звучит весело. Можно подумать, что они рассказывали друг другу анекдоты и теперь настала очередь Липста.
Липст наспех пытается подобрать нужные слова, и тут храбрость ему вдруг изменяет… Наконец все сказано.
— Хочу перейти в инструментальный. Хочу учиться на токаря.
На словах все это звучит довольно обыденно, незначительно. «И для чего я загонял Мерпелиса обратно в кабинет? — думает Липст. — А если он теперь опоздает в совнархоз? Даже совещание табельщиков отложили, а я пристал к нему».
Мерпелис отыскал синюю папку с надписью «Липст Тилцен». В папке анкета и еще какие-то бумажки. Мерпелис внимательно просматривает их.
— Мастер Крускоп написал характеристику, — говорит он. — Так, так…
Липст вздрагивает.
— Может, мне все-таки зайти завтра, — говорит он, — раз вы торопитесь…
Мерпелис, по-видимому, не расслышал, он продолжает неторопливо листать бумажки. Он уже никуда не спешит. «И что там столько времени читать в такой маленькой бумажке? Интересно, что Крускоп накатал про меня?»
Наконец бумаги изучены. Папка перекочевала на свое место. Щелкнул замок шкафа. Мерпелис спрятал ключ в карман жилета.
— Ладно, — говорит он. — Отдел кадров сам не решает такие вопросы, но я считаю, что у остальных тоже не будет возражений. Токари заводу нужны. В отпускной период цех вас, наверно, не отпустит. Учиться сможете начать осенью. Я отмечу в блокноте.
— Спасибо, — это единственное, что Липст в силах выговорить.
Сказочный замок семейства Красткалнов оказался весьма симпатичным домиком по соседству со станцией. Он так хитро запрятался среди густых деревьев и кустов, что создавалась полная иллюзия уединения и близости к природе. Липсту больше всего понравилась наружная деревянная лестница на чердак. Экзотический вид был и у крытой дранкой обомшелой кровли. Сам домик воздвигнут на довольно высоких каменных столбах, расположенных по углам, и, возможно, потому напоминает большую голубятню.
— Ну, — проговорил Робис, когда Липст закончил осмотр. — Факты соответствуют действительности, а? Ни в чем не соврали?
— Из какого окна видно море? — с невинным видом задал каверзный вопрос Липст.
— Ах, море? Вид на море открывается с чердака.
— А может, с верхушки трубы, — съехидничал Липст. — Что вам стоит, двум молодым людям…
— Еще ничего не устроено, — вмешалась Ия. — Вот здесь будет зеркало, а тут подвесная ваза на шнурках. Перегородим этот коридорчик занавеской, и тогда у нас будет кухня. Плита не нужна, летом можно отлично готовить на примусе. Даже лучше, не так жарко. А погляди, что здесь — кладовка! Клубничный кисель можно будет ставить сюда, чтобы остывал. Робис сластена. Он у меня как маленький…
Ия величественным жестом открыла и закрыла дверь чуланчика.
— Очень здорово! — сказал Липст. — Надо бы только полки сделать.
— Робис, ты слышишь! Липст тоже говорит, что нужны полки.
— Сделаю, сделаю.
— И не повредило бы маленькое окошко, — подливал масла в огонь Липст.
— Робис, слышишь?!
— Тебе было бы лучше за Липста выйти замуж. Я смотрю, у вас много общих интересов.
Ия побежала в магазин за покупками. Липст вспомнил, что еще не вручил новоселам подарок, и вынул из кармана бутылку вина и соленые пивные сухарики.
— Где шкаф, подлежащий эвакуации на чердак? — Липст поглядел по сторонам.
— Нет никакого шкафа.
— Как? Ты же сам утром говорил!
Робис виновато пожал плечами:
— Иначе ты не приехал бы.
Дипст погрозил Робису кулаком.
— Ты уголовник, — сказал он. — И с Угисом ты тоже надул меня?
— Нет! — Робис клятвенно прижал руку к сердцу. — Угис будет.
— Ну тогда еще ладно. Мне сегодня обязательно надо его увидеть. Чрезвычайно важное дело.
Липст посмотрел на Робиса и осекся. «Больше я не смею ничего ему говорить», — напомнил себе Липст. Впрочем, он не был убежден, что удержится от разглашения «редакционной тайны», если Робис станет выспрашивать поэнергичнее. Уберечь на кончике языка такой приятный секрет чертовски трудно! Однако Робис не проявлял ни малейшего любопытства. «Чрезвычайно важное дело», как ни странно, ничуть не заинтересовало его. Он продолжал болтать о разных пустяках. Интригующий тон, таинственное лицо Липста и выразительная мимика — все прошло мимо Робиса. Это несколько огорчило Липста.
— Хоть бы Угис приехал, — повторил он. — Мне надо ему рассказать одну вещь…
Липст прекрасно понимал, что заходит слишком далеко и сам вызывает Робиса на расспросы. Но у него так и чесался язык.
«Все! — успокаивал Липст свою совесть. — Больше я ничего не скажу, честное слово. — Но тут же его снова одолевал соблазн. — Интересно, Робис ни о чем не спросит, если я прибавлю, что чрезвычайно важное дело связано с рационализацией? Ведь пока Робис еще ничего не понял, секрет не выдан». И Липст добавил, что ему надо поговорить с Угисом насчет конкурса рационализаторских предложений.
— Конкурс закончился, — сказал он. — Кое-что уже известно…
— Что известно? — оживился вдруг Робис. Дремавший тигр любопытства, которого все время теребили за хвост, наконец, вскочил на ноги. Это обрадовало Липста. В то же врейя он струсил: «А как же теперь?» К счастью, в этот момент в калитку вошли Вия и Казис.
Робис встал со стула и вразвалку двинулся навстречу гостям. Сердце Липста забилось быстрее.
— Еще двое гостей! — воскликнула Ия с притворным отчаянием.
— Разрешите доложить, — Казис по-военному щелкнул каблуками, — бригада шкафоносильщиков прибыла!
— Хилая бригада, ерундовская, — сказал Робис.
— Неправда, отборная, — Казис вышел вперед и протянул Робису руку. — Привет!
Затем он поздоровался с Липстом:
— И ты здесь? Послушайте, Красткалны, вы, наверно, объявили всеобщую мобилизацию?
Казис был в новом светлом костюме и выглядел так, будто сошел с киноэкрана. Обрамленное белыми волосами, его загорелое лицо казалось вырезанным из темной сосновой коры. Он был необычно весел и разговорчив. Вия стояла подле Казиса. Они то и дело переглядывались и улыбались друг другу.
— Заходите в дом! Заходите! — приглашала Ия.
Липст не выпускал руку Казиса.
— А Угис будет?
Липст и сам слышал, как странно прозвучал его вопрос. Вместо нетерпения в голос прокралась явная тревога. И вдруг захотелось, чтобы Угис не приехал. Казис с Вией опять переглянулись.
— Нет, Угиса не будет, — сказал Казис. — В порядке укрепления силы воли корпит над учебниками. Послезавтра последний экзамен.
Липст отпустил руку Казиса. Ее тотчас перехватила Вия. Они пошли в дом. Липст проводил их взглядом. Ему стало жаль Угиса и взяло зло на Вию с Казисом.
Они сидели под кустом жасмина и пили вино. Цветы в сумерках мерцали, как чистый снег, и разливали дурманящий аромат. Вскоре над деревьями всплыла луна. Казалось, на темной сковородке неба зажарили яичницу-глазунью с красивым, кругленьким желтком.
Казис рассказывал анекдоты грузинских альпинистов. В промежутках Робис играл на губной гармошке, а сестры-двойняшки пели. Липст в основном воевал с комарами — давил их, выкуривал дымом и проклинал.
Ия с милым радушием выполняла обязанности хозяйки дома. Гостеприимство, как и вино, приходилось пить чайными стаканами. Каждые пять минут Ия желала иметь последние данные о самочувствии гостей. Иногда у нее возникали «идеи», например: затаить всем дыхание и послушать стрекотание кузнечиков в темноте.
— Чудесно, правда? — глаза Ии сияли от восторга. — Какой страшный шум — и все-таки тишина.
Она изучала небеса и хотела разглядеть на западном крае свет отошедшего дня.
— Посмотри лучше, не виден ли свет завтрашнего дня, — засмеялась Вия.
Робис запел арию Ленского «Что день грядущий мне готовит?».
— Выпьем, — предложил он, — за завтрашний день! За много завтрашних дней! Авансом, месяца за два вперед!
— Тебе что — уже сказал кто-нибудь? — спросил Казис.
— О чем?
— О трех месяцах.
Робис искренне удивился.
— Понятия не имею.
— Не притворяйся! Ведь знаешь…
— Говори прямо, в чем дело. О чем я, собственно, могу знать?
Липст насторожился. Война с комарами отошла на второй план.
— Сегодня у Шапара было небольшое совещание, — Казис сжимал пальцами пустой стакан. — Разговор шел о производстве мопедов. Скоро будет готов новый мопедный цех. Но, понимаешь, у нас на заводе нет по этой части специалистов.
— Что теперь будет, доклад или политинформация? — перебил Робис.
— Ты послушай, — продолжал Казис. — Это может и тебя заинтересовать. Понадобятся, например, мастера по сборке. А кто из нас хотя бы во сне видел, как собирают на конвейере мопеды? Вот и решили послать наших ребят в Харьков. Пускай поработают на заводе месяца три, посмотрят, поучатся. В том числе и ты тоже…
Наступило молчание. Когда ракета неожиданности достигла зенита, последовал взрыв: Ия застонала, Вия залилась смехом, Липст громко шлепнул себя по щеке, услышав над ухом нахальный писк.
— Меня?! — вскричал Робис. Судя по выражению лица, в его мозгу протекали весьма сложные процессы, завершившиеся совершенно практическим вопросом: — Когда ехать?
— Приблизительно через неделю.
— На три месяца?
— Съездить понюхать там воздух не имело бы смысла.
— Что за глупости?! — Ия вскочила на ноги. — Робис никуда не поедет! — И, обращаясь по очереди то к Казису, то к Робису, она стала торопливо считать по пальцам: — Июль, август, сентябрь… Вы что! Теперь, когда у нас, наконец, есть свой дом! Когда наступает самое хорошее время и у нас будет отпуск вместе. Робис, ты ведь не окажешься таким дураком? Я никуда тебя не пущу!
Ия подбежала к полулежащему на траве Робису, сгребла за плечи и принялась трясти. Она была одновременно и растерянна, и напугана, и взбешена.
— Постой, Ия, не психуй, — Робис обнял жену и привлек к себе. — Надо подумать… Дьявольски интересная затея. Надо подумать обязательно!
— Роби, я прошу тебя… Казис, как тебе не стыдно!
Казис невозмутимо играл пустым стаканом.
— Посылают, Ия, добровольно, — сказал он. — Силой никто твоего Робиса не погонит. От всего завода командируют только трех человек.
— Я на твоем месте даже гордилась бы, — Вия хотела приласкаться к сестре. Ия сердито оттолкнула ее.
— Гордиться и все лето жить одной. Спасибо! Думаешь, Робису не надо отдыхать? Для чего мы вообще тогда сюда переехали? Один раз нам посчастливилось, но кто-то должен тут же сунуть палку в колеса…
— Для Робиса это большая удача, — сказал Казис, — а для завода большая необходимость.
— А сам ты поедешь?
— Нет, — Казис покачал головой, — не поеду.
— Чего же ты?
— Меня не посылают.
— Ах, тебя не по-сы-ла-ют! — засмеялась Ия. Резкий, очень высокий звук ее голоса как бы надломился, тупо оборвался и перешел в тихие всхлипы. — Тебя не посылают…
— Ну, брось, Ия. Не надо, — Робис приподнялся на колени и в поисках платка ощупывал карманы. — Ну что за глупости… Все будет хорошо.
— Нюни еще распусти, — проворчала Вия. Она не выносила слез.
Ия вытерла глаза и резко повернулась к Робису:
— Я хочу знать, что ты им ответишь?
Робис в раздумье пожал плечами.
— Трудно так сразу… Подумать надо.
— Да или нет?
— Мопедный конвейер… Это интересно… Он будет, наверно, раза в два подлиннее нашего…
Ия сложила руки на коленях и больше ни о чем не спрашивала. Она уже слышала ответ. Не первый день она знала Робиса.
Ия уставилась неподвижным взором на причудливо темневший на фоне ночного неба дом, который как будто подпирал крышей всю массу звезд, а на самом деле не доставал даже до верхушек деревьев. В этом томе еще не было занавесок на окнах, не висела ваза на шнурках и в кладовке не появились полки. Окна темные, комната пуста. Таким это все и останется. Еще ничего не построено, а уже рушится. Это не были развалины Колизея. Рухнула только маленькая мечта: семнадцать квадратных метров, не считая чердака. Над такими развалинами не рыдают…
Вначале, слушая Казиса, Липст позавидовал Робису: «Эх, вот бы меня послали!» Теперь он испытывал только жалость — бедная Ия! Какой у нее убитый вид! Нескладно заканчивался этот вечер. Было два счастья, они столкнулись, и вдруг родилось горе. Почему? Бедная Ия… Робис сидел, понурив голову, ему тоже не по себе. Тут даже не стоило докапываться, на чьей стороне была правда, потому что сама правда имела две стороны. Как роза — на одной ветке и цветок и шипы. И сорвать их можно только вместе.
«А если бы на месте Ии была Юдите, а на месте Робиса я, — подумалось Липсту, — что было бы тогда? Как поступил бы я? Что делала бы Юдите?» Липст так и не нашел ответа на эти вопросы. Настроение было окончательно испорчено. Он взглянул на часы. Робис сразу заметил это.
— Ты чего?
— Уже поздно.
— Вот чудак! Куда тебе торопиться?
Казис тоже посмотрел на часы:
— И правда поздно. Я своего добился — вечер испортил. Могу ехать домой.
Казис подал руку Ии.
— Это тебе удалось неплохо, — сказала она. — Благодарю…
Рядом с Ией стояла Вия.
— Надеюсь, мы едем все вместе? — спросил Казис.
Вия отрицательно покачала головой.
— Нет. Я останусь ночевать здесь. Казик, пройдемся немножко…
Они отошли вдвоем в сторону и обменялись несколькими фразами, не предназначавшимися для посторонних ушей. «Казик» называла его Вия… Липст всем пожал руки.
— Дорогу знаешь? — спросил Робис.
— Не беспокойся. Можешь идти спать.
— До свидания, Ия, — прощался Казис. — До свидания, Робис! До свидания, Вия! До утра!
Робис помахал рукой:
— Утро вечера мудренее.
Ия помахала тоже. Липст не мог разглядеть ее лица. Голова Ии была опущена.
Поезда долго не было. По ярко освещенной платформе прохаживались запоздалые пассажиры. Вдали светились зеленый глаз светофора и огоньки стрелок. За железной дорогой в доме отдыха гремела радиола.
— Ия еще разок умом пораскинет и поймет, — сказал Казис.
Липсту не хотелось говорить на эту тему. Он вспомнил, что еще ничего не сообщил Казису о переходе в инструментальный, и теперь коротко пересказал дневной разговор с Мерпелисом.
— Что ж, хорошо, — сказал Казис. — Я только не понимаю, почему в инструментальный? Ты ведь мечтал одно время об экспериментальном.
Хотя эти слова были произнесены самым дружелюбным тоном, тем не менее Липста они задели.
— Одно время мечтал, — нахмурился он, — а теперь передумал. Для меня самое важное — выучиться на токаря. Разве имеет значение, в каком цехе?
— Все-таки. Ну, раз ты уже передумал…
У Липста было такое чувство, будто он убегал, а Казис преследовал его. Он мчался что было мочи, но убежать не мог. Схвачен! Сознание этого вызвало чувство стыда, а стыд перешел в упрямый вызов.
— Да, — сказал он, резко поворачиваясь к Казису. — Я хочу больше зарабатывать. Хочу честно работать там, где лучше платят. На нашем же заводе. Разве этого надо стыдиться? Не все ли равно, в каком цехе работать?
— Если ты действительно думаешь, как говоришь, тогда все равно. Но если в глубине души ты считаешь иначе, но ради денег хочешь похоронить свое призвание… — Казис странно улыбнулся и покачал головой, — тогда ты навсегда останешься рабочим с маленькой буквы, для которого труд только добыча средств существования, и все. Тебе никогда не узнать, что такое страсть и неистовство в работе, какими бывают отчаяние и счастье в труде. Чего там говорить о заводе! Возьмем все наше государство. Миллионы разных людей работают в тысячах разных цехов. Один — бухгалтер и весь день сидит на мягком стуле и в тепле. Другой — в дождь и снег пробивается сквозь дикую тундру и ищет алмазы. Оба делают полезное и нужное дело. И пусть это будет торговец каким-нибудь барахлом, но если он занимается своим делом по призванию, я сниму перед ним шляпу. Но если этот торговец в душе искатель алмазов и торгует только потому, что так может больше заработать, он самый жалкий человек на свете. Нет, дружище, деньги в день получки не единственное вознаграждение за труд. Есть еще и другое. Если бы его не было, как ты думаешь, опускались бы люди в морские глубины, взбирались на неприступные вершины, впрыскивали себе неизученные вакцины и просились бы в полет на далекие звезды? Конечно, в инструментальном спокойнее. Аккордная работа. Там тебе заплатят за каждый болт, который ты нарежешь. Рублей, возможно, набежит больше. А в экспериментальном ты будешь, — Казис опять улыбнулся, — искателем алмазов на повременной зарплате. Будут и дожди, и снег, и напрасно пройденные километры, за которые тебе никто не заплатит. Но когда ты, наконец, найдешь то, что искал, — это вознаградит за все!
Липст дальше не слушал. Особенно больно его ударили слава Казиса о торговце барахлом. «Торговец барахлом… Торговец…» Липст даже почувствовал что-то вроде легкой дурноты. Лицо Казиса вдруг исчезло в зыбкой тьме. Но, возможно, дело было только во влаге, навернувшейся на глаза. «Торговец барахлом… Это он о тебе сказал…»
— Послушай, Казис, — Липст сжал кулаки с такой злостью, что хрустнули пальцы. — Ты за меня не беспокойся. Я свое барахло распродам как-нибудь и без твоей помощи!
Казис расхохотался. Он ничего не отвечал, только держался за живот от смеха. Это взбесило Липст а еще больше. «Кто он такой, что считает себя вправе учить меня? И почему он насмехается надо мной?»
Злость, нахлынувшая на Липста вечером, когда он увидел Казиса вместе с Вией, вспыхнула сызнова. И он вдруг возненавидел Казиса. Возненавидел за этот неуместный смех, за то, что Угис обманывался в своей любви к Вии. Возненавидел за причиненное Ии огорчение и за испорченный вечер. Но Казнсу и этого было мало. Теперь, наверно от зависти, он хотел еще вмешаться в дела Липста.
Ему захотелось сказать Казису что-нибудь поехиднее.
— Интересно, кто стал бы учить меня в экспериментальном цехе токарному делу? Может, ты? Но ведь тебе надо искать алмазы…
— Нашлось бы кому учить, — Казис не обратил внимания на насмешливый тон Липста. — Я и сам охотно учил бы тебя.
— Ты?! А почему же ты не учишь Угиса? Он тебя уже сто раз просил.
— С Угисом дело другое. Угис должен закончить школу. И физически он слабоват.
Липст отрывисто усмехнулся:
— Я тебе могу назвать настоящую причину. Если решил отбить девушку у приятеля, очень выгодно в глазах других сделать из него чудака и заморыша…
Липст и сам испугался своих слов. Откуда они взялись? Как у него повернулся язык? Но слово не воробей… Казис опешил, на его лице удивление и растерянность: не ослышался ли он?
Липст ожидал всего, чего угодно — удара железного кулака Казиса, нового приступа уничтожающего смеха, отеческого поучения, проклятий, — всего ожидал Липст, но только уж никак не растерянности. Казис медленно провел рукой по волосам.
— Как ты сказал? О ком ты говоришь? Об Угисе и Вии?
— Точно — об Угисе и Вии.
— Хоть убей меня, ничего не понимаю.
— Тут и понимать нечего: Угис любит Вию.
— Угис любит Вию?
— Ха! Вот чудеса-то, правда? Вспомни, как она хлопотала около него, когда он лежал избитый.
Замешательство Казиса доставило Липсту удовольствие. «Ага, у тебя тоже есть чувствительное место… Вот видишь, парень, все мы одинаковы…»
— Тебе Угис сам сказал об этом?
— Конечно. Я удивляюсь, как он не завалил экзамены. Он же стал сущим лунатиком.
Казис посмотрел Липсту в глаза.
— Я не знал, — сказал он. — Все это очень плохо.
Липст отвернулся. Казис ерошил волосы и, прищурив глаза, смотрел туда, откуда должен был появиться поезд.
Неподалеку мерцал огонек стрелки. За железной дорогой в доме отдыха радиола играла польку. Прощупывая ночь километровым лучом прожектора, подошел поезд. Казис поднялся в вагон первым. Липст хотел последовать за ним, но почему-то не двигался с места. В последний момент, когда поезд уже тронулся, он вскочил в соседний вагон.
«С вокзала поеду к Угису и расскажу ему все, — размышлял Липст. — Пускай знает. Рано или поздно — все равно узнает. Лучше раньше, чем позже. Но ведь это убьет беднягу…»
Липст вспомнил: Угису предстоит экзамен. «Он наверняка срежется. Рассказывать нельзя. К Угису зайду, но скажу только о результатах конкурса. Остальное в следующий раз, когда будет не так опасно. А вдруг Казис сам пойдет к Угису и захочет объясниться? Что тогда получится?»
От этой мысли Липста бросило в дрожь. Полупустой вагон ритмично покачивался. Кто-то сел рядом с Липстом, вытянул ноги и громко крякнул. Липст не отрывал взгляда от окна. «Тут есть и моя вина тоже. Давно надо было сказать Угису правду. Почему я не сделал этого?»
Сидящий рядом пассажир фыркнул и толкнул Липста ногой.
— Пардон!.. Мы случайно не знакомы с мосье?
Липст вздрогнул. От неожиданности он, кажется, даже вскрикнул: рядом сидел Сприцис! Он не узнал Узтупа! Комизм фантастического стечения обстоятельств развеселил Липста и оторвал от мрачных раздумий.
Насмеявшись, он почувствовал известное облегчение. Это сразу настроило его благожелательнее к Сприцису, чем он сам того хотел бы.
— Сприцис! Ты откуда свалился?!
— Нашел чему удивляться! — Сприцис, поддернув брюки, закинул ногу на ногу. — Рижское взморье — излюбленное место отдыха трудящихся.
— И такое превращение! Будь я католиком, я подумал бы, что дева Мария сотворила с тобой чудо!
— Со мной чудеса творит только святой Рубль.
Сприцис был живым подтверждением своих слов. От старого Узтупа сохранились лишь дряблые, как гриб-дождевик, щеки и жиденький хохолок надо лбом. Все остальное на нем было новехоньким и стоило не одну тысячу. Светло-серый бостоновый костюм сидел с таким шиком, что Липст только поежился от зависти. К ярко-голубой нейлоновой сорочке как нельзя лучше подходил вишневый в горошек галстук. Носки серых замшевых туфель были острее бычьих рогов. Даже от круглого подбородка Сприциса пахло деньгами, воплощенными в стойкий запах «Шипра».
Липст с простодушным любопытством разглядывал соседа. Что за жалкий и убогий вид был у Сприциса, когда они встретились в последний раз, и какой солидный, благообразный джентльмен сидел теперь рядом! Совсем другой человек! Липст изучал костюм Сприциса с недоверчивым удивлением, подобно тому как в цирке рассматривают букет цветов, только что вынутый фокусником из уха ассистентки. Какой-то фокус тут определенно был, но со стороны ничего подозрительного не заметно.
— Чем ты тогда занимался, игрой в «рублики» или ипподромом? — пытался вспомнить Липст.
— Оставим историю в покое, — отмахнулся Сприцис. — Лошади — животные вымирающие, а ипподром — жидкая баланда для нищих. В моду, малыш, входят международные связи — экспорт, импорт, посредничество…
— Высоко хватил, Сприцис!
— Все в пределах закона и существующей глупости.
— Да-а?
— Не ной, салатик. Нытики ничего в жизни не добиваются.
— «Посредники» нет-нет да садятся в тюрьму…
Сприцис осклабился и самоуверенно потрогал узел дорогого галстука.
— У нас с тобой нет взаимопонимания, — сказал он. — Ты говоришь о темной уголовщине, а я о светлом искусстве жизни. Мое новейшее увлечение — научно-практическое усовершенствование учения Фрейда. Я исхожу из соображений психологического порядка. Все моряки пьяницы. Из этого факта закономерно вытекают два следствия. Во-первых, у пьяниц всегда в наличии пустые бутылки, но никогда нет денег. Во-вторых, чтобы раздобыть денег, пьяницы с удовольствием продают бутылки.
— О бутылках лучше не будем вспоминать.
— Я говорю не о молочных бутылках. Меня интересует заграничная стеклотара с благородными этикетками. Представь себе такую картину: с Мадагаскара прибывает лайнер «Бель Ами». Стюард пожелал в ресторане «Рига» пропустить русской водочки, а рубликов маловато. Что делает он? Он собирает пустые пузырьки из-под виски, добавляет к ним бутылки из-под выпитого капитаном французского коньяка и сходит на берег к Сприцису Узтупу. Навстречу таможенник. «Ну-ка, иди сюда. Что у тебя тут, милый?» Моряк любезно открывает чемоданчик. «Эмпти, милорд, — совсем пустой. Бонжур, елки-палки». Пустые бутылки никогда не считались контрабандой. Моряк получает честно заработанный червонец, а Сприцис Узтуп может выбросить на рынок очередную партию виски и «Мартеля» своего изготовления. Все счастливы и довольны, и покупатели и продавцы.
Липст слушал захлебывающегося от восторга Сприциса, и перед его взором туманно маячила кирпично–красная физиономия Шумскиса. И тут же Липст вспомнил бутылку с яркой этикеткой «Мартель. Гордон блю» и бутылки на маленьком столе в комнате Юдите. И ему снова пришлось расшифровывать загадочный ребус, в котором существовала определенная, но еще не известная Липсту связь между Сприцисом, Шумскисом и этими бутылками. А может, к нему причастны и Юдите и он сам?..
— Если божьи люди могут торговать телячьими ребрами, выдавая их за кости Христа, велик ли грех продавать хороший армянский коньяк за знаменитое заграничное сусло? Люди испытывают потребность в поклонении. Одни перед костями Иисуса, другие перед заграничными этикетками. Для чего лишать их этой радости? У нас свобода вероисповедания.
— Благодарю тебя, Сприцис.
— За что?
— За армянский коньяк, который ты принес мне на день рождения…
— Стоп! Это был настоящий «Мартель». Честное слово! Мой единственный оригинальный экземпляр, так сказать, эталон фирмы. Я его достал у полупьяного бельгийца. Он хотел купить невесте янтарные бусы.
Они с любопытством смотрели друг на друга.
— Клянусь тебе, тот был настоящий! — божился Сприцис. — Друзей я не околпачиваю. Да еще в день рождения!
Хитро улыбаясь, он добавил:
— Я подумал тогда — ведь Липст один пить не станет. У него в гостях, наверно, будет нейлоновая принцесса Юди Жигур. Ну, думаю, пускай мисс разок попробует, каков на вкус настоящий «Мартель». Она знает толк в таких вещах…
Сприцис подмигнул, исподтишка наблюдая, как отзовется на собеседнике это замечание. Липст не обратил внимания на изменившееся выражение лица Сприциса. И подчеркнутая интонация тоже прошла мимо его слуха. Но то, что Сприцис отдал единственную бутылку настоящего «Мартеля», растрогало Липста.
— Дай пять, Сприцис, — проговорил Липст. — Ты все-таки железный парень. Не сердись на меня.
— Людям свойственно ошибаться.
— Беру свои слова обратно.
— О’кэй. Обойдется. У тебя сегодня чертовски кислый вид. Неприятности?
— Всякое бывает.
Сприцис понимающе покачал головой.
— Жизнь коротка и несовершенна, — зевнул он. — С этим приходится мириться. Свинство существует испокон веков. Почитай историю. Почему именно мы с тобой обязаны улучшать мир? Да и можно ли его улучшить? Вот, скажем, в этом вагоне грязный пол. Так что ж, мы должны немедленно снять с себя рубахи и начать мыть? Мы едем только до своей станции, а там сойдем. Незачем делать жизнь сложнее, чем она есть.
Липст не знал, что ответить. Слушая Сприциса, он мысленно продолжал спор с Казисом. Что мог он возразить? Сприцис высказал вслух лишь то, о чем умолчал Липст, но что логически продолжало его аргументы. Не согласиться со Сприцисом означало бы в той или иной степени признать правоту Казиса. Нет уж, спасибо! Это никак не входило в намерения Липста.
«Может, Сприцис отчасти и прав? — подумал он. — Я, конечно, согласен не со всем из того, что он тут наговорил. Человек должен жить по возможности лучше и красивее, без ненужных трудностей и лишних осложнений. Деньги — не самое главное, но они отнюдь не мешают».
Пиджак Сприциса с покатыми плечами. Последняя мода. Как раз такой костюм Липст недавно видел в журнале у Юдите. Химический костюм Казиса куда старомоднее… Сприцис сунул руку в боковой карман и вытащил несколько сотенных.
— Гляди, — сказал он, — вот ось, на которой вертится мир! Когда-нибудь, может, и перестанет, но пока что вертится на ней. Сегодня я тебя излечу от всех печалей. Куда пойдем?
— Пойду домой, спать. Ах, нет! У меня еще есть дело.
— Никуда я тебя не пущу. Будем лечить печали.
— Нет у меня никаких печалей.
— Будем пить самые лучшие лекарства. От печалей бывших и от тех, что ждут нас впереди!
Сприцис смеялся. Липстом помаленьку тоже овладевало нервное желание пуститься на какое-нибудь безрассудство. «Почему бы нет? — думал он. — Почему нет? Вот так, всему назло!»
— Полечимся, Липст. Ты еще не знаешь, какой я мировой врач.
— Врач обязан быть хорошим.
— Бывают и плохие.
— Не имеют права. Потому что плохой инженер-дурак, плохой мясник — болван, а плохой врач — убийца.
Приблизительно через час Липст звонил из ресторана Юдите. Желание слышать ее голос, обменяться несколькими словами было так сильно, что он дольше не мог ему противиться. Сприцис нес всякую чушь и пустозвонил. Оркестр играл, точно на собственных похоронах, коньяк отдавал клопами. Все было лишено значения, пусто и бессмысленно. Только Юдите могла сейчас помочь разогнать жгучую тоску… На другом конце провода несколько раз продребезжал звонок.
— Хелло! — отозвалось заспанное сопрано. — Это не Юдите. Это ее мать.
— Добрый вечер! Вы не могли бы позвать Юдите?
Пожилая женщина замялась.
— Юдите еще не вернулась… Она ушла… Позвоните завтра.
— Извините.
— А кто ее спрашивает?
— Мы с вами не знакомы. Благодарю. Привет.
Липст бросил трубку и тяжелым шагом вернулся в зал. Он чувствовал себя абсолютно трезвым.
«Идиотский вечер, — думал Липст по пути домой. — Даже к Угису не сходил…» Тут он спохватился, что еще надо нарисовать виньетку к передовой. И не какую-нибудь, а высший класс! К счастью, до утра оставалось порядочно времени.