Конь недовольно всхрапнул, показывая хозяйке, что пора идти дальше. Жанна была с ним полностью согласна, и всё же сперва следовало узнать, куда.

Спрашивать дорогу у каждого встречного — единственный способ добраться из города в город, не опасаясь забрести на край света. Если не брать проводника, конечно, но ни один из них не согласился бы путешествовать с той, кого при дворе за глаза зовут колдуньей. А в здешних местах проводников уже не было.

Жанна с нетерпением ждала. В крохотной деревеньке остался, кажется, один живой человек, да и тот лишь мычал что-то в ответ рыцарю, который безуспешно пытался разговорить его. Мерзкий запах палёного мяса бил в нос, к нему примешивался дым — кто-то пытался сжечь деревню, но вышло у него плохо.

— Мы едем верно, — сказал Эвен, поднимаясь в седло. Жанна посмотрела на телохранителя с нескрываемой тоской. — Если, конечно, этот бродяга говорит правду. Или хотя бы вообще понял, о чем я толковал ему.

– Если он солгал, я вернусь и сверну ему шею, – пообещала Жанна. Слишком уж давно девушка не расставалась с конём, а погода последних дней не отличалась прохладой. Весь мир словно наполняла душная серая пыль, которая так и норовила залезть под одежду, а за всадницей тянулся шлейф отвратительного запаха пота, человеческого и конского. Лишняя пара часов в грязной одежде сейчас казалась ей вполне достаточной причиной для казни.

– В этом нет нужды. Он и без того протянет недолго.

Жанна бросила быстрый взгляд на человека, с которым только что говорил Эвен. Тот сидел у груды ещё дымящихся трупов, а на шее у него виднелись запёкшиеся чёрной кровью раны. Чума шагала по этим землям, и яд её обходил немногих.

– Ты жесток, Эвен, — сказала Жанна. — Милосердно было бы убить его.

На деле она нисколько не считала рыцаря жестоким, справедливо полагая, что отмеченным печатью рока бесполезно помогать уйти – они умрут сами. Но ей нравилось задевать Эвена, говоря все эти колкости, он же оставался невозмутимым, только слова иногда говорил дерзкие и вызывающие. И непреклонность эта доставляла Жанне чистейшее удовольствие.

– Тогда я запачкаю клинок осквернённой кровью, — хмыкнул шотландец, посылая коня вперёд. – Я не страшусь врагов из плоти, потому что знаю, как убить их. Но меня пугает чума, миледи. Я не умею сражаться с болезнью.

— Но умеет моё колдовство, и ты не заболеешь, пока не покинешь меня.

Рыцарь не ответил. Жанна хорошо знала, что покинет он её разве что на смертном одре, раз уж сумел выдержать рядом целый месяц. Он не боялся даже её дара, который она без стеснения звала колдовством -- и которого пугались все остальные.

Вот уже больше недели они ехали на юг через отравленную чумой Францию. Поля здесь стояли нескошенными, мёртвые дома распахнули двери на улицу, а по обочинам дымились ямы, куда сваливали трупы. Смрад от них, казалось, никогда не исчезнет, сизый дым стелился над землёй, норовя подняться серой пеленой перед глазами. И никто не выходил встречать путников, да и некому было это делать.

А до того на здешние земли пришла война. Только теперь не два барона шли друг на друга, поспорив из-за клочка земли, а английский король с армией вторгся на французские земли. И пусть сейчас царило перемирие, крестьянам от того легче не становилось. Бедствия не отпускали их.

Редкие встречные провожали рыцаря с девушкой угрюмыми взглядами и шли своей дорогой. Иногда это были выжившие крестьяне, иногда – дезертиры, чьи алчные взгляды Жанна ощущала на себе, словно липкий дёготь. Но дальше взглядов никто не шёл – королевский синий плащ с серебряными лилиями защищал её лучше, чем рыцарский доспех.

Лишь однажды в ещё живом посёлке крестьяне при виде гостей достали арбалеты – и тут же спустили тетивы. Никто не хотел пускать к себе путников, которые могли бы занести заразу – а та просачивалась сквозь кордоны, стучалась в дома и продолжала убивать. Тогда, в крохотной деревеньке под Пуатье, Жанне повезло. Землепашцы оказались плохими стрелками, лишь один болт из пяти оцарапал плечо Эвена, а второй залп сделать они не успели – шотландец верхом врезался в их строй, разя мечом. Смерть получила ещё пятерых, путники повернули назад на тракт, и только женский плач доносился им в спины.

Жанна не жалела убитых. Она вообще редко печалилась из-за чьей-то смерти, а уж о гибели дураков не задумывалась вовсе. Но после этой стычки она объезжала далёкой дорогой всё, где замечала больше трёх домов. Эвен безмолвно одобрял это решение, да и сама Жанна понимала его правильность – но это не избавляло её от желания, наконец, помыться. И она не уставала проклинать мелочность короля Филиппа, который послал её в забытый всеми демонами Руайян ради какого-то неизвестного дворянина.

Порой ей казалось, что Филипп просто решил наконец окончательно избавиться от строптивой колдуньи, которой был чужд любой этикет и такие глупые вещи, как, например, уважение к дворянам. Жанна попала во дворец крестьянской девицей и таковой и осталась, плюя на все усилия придворных дам. А держаться на плаву ей позволял колдовской дар, которым больше не владел никто во всей Франции: дар очищать разум одержимых.

И король, конечно, пользовался им. Вот и сейчас велел отправиться в занятые англичанами южные провинции, а там встретиться с шевалье д’Олероном и изгнать засевшего в его душе призрака. Пусть на этих землях и хозяйничает враг, но нынче перемирие, и это удобный случай показать власть. По крайней мере, себе самому.

Повеление это бесило Жанну. Англичан она ненавидела и не ждала от них ничего хорошего. Лишь то, что далеко позади осталась столица с её вечными интригами и мерзким запахом чумных улиц, кое-как примиряло колдунью с жизнью.

Густой лес, сквозь который тянулась дорога, всё не кончался. Деревья уже должны были расступиться, выпустить всадников на берег Жиронды, откуда до города рукой подать. Но впереди не было и намёка на проблески света среди толстых древних стволов, а ожидание злило Жанну. Больше всего она не любила сидеть без дела, а тем более в жёстком, специально заказанном у столичных шорников дамском седле – воистину адским изобретением, и не радовала душу даже спустившаяся наконец на землю вечерняя прохлада.

– Крысы идут за людьми, а чума – за крысами, – сказал Эвен и указал куда-то в траву, где виднелось серое тельце грызуна. Кто-то разорвал его почти пополам. – Проклятые твари! Вот уж кого стоит изничтожить до конца.

– Наше дело никак не связано ни с крысами, ни с чумой, – хмуро ответила ему Жанна. – И если бы кто спросил меня, не знаю, смогла бы я ответить, что страшнее – чума или одержимые.

– Не такие уж они страшные, да и умирают, как люди.

Жанна покачала головой и толкнула пятками коня.

Сперва надо добраться до берега реки. А потом – дальше, в Руайян. Справиться с делом и вновь в дорогу, на этот раз подальше от городов, куда-нибудь в чистое место, где нет чумы. Любой разумный рыцарь будет рад предоставить Изгоняющей свой замок.

Здесь, вдали от селений, никто бы не сказал, что по миру идёт смерть. Лес одарил путников благодатной тенью, скрасившей душные вечерние часы, где-то в ветвях пели птицы. Но близилась ночь, а людей всё не было. И если раньше Жанна того и хотела, то теперь это вселяло в неё тревогу.

– До заката осталось совсем немного, – Жанна бросила быстрый взгляд на небо, едва заметное сквозь хвойные кроны. Сосны обступали дорогу, склоняясь над ней, и наверняка здесь не раз грабили неосторожных путников.

– Руайян близко. Должен быть близко.

Жанна не верила ему.

Но когда лес всё же расступился, она признала, что телохранитель оказался прав. Прямо у поворота дороги рос гигантский вяз, на ветвях которого раскачивался свежий висельник. Руки у него были связаны за спиной, на груди кто-то прикрепил грубо сколоченный деревянный крест. Еретик или ведьмак. По крайней мере, так думали его палачи.

– А вот и знак, – Эвен указал на висельника. – Не будут же они ездить за десять льё, чтобы вздёрнуть кого-то.

– Если только не опасаются, что мертвец восстанет и вернётся за убийцами, – проворчала Жанна. Такое и впрямь случалось, так что у палачей были причины бояться. Как раз для того и связывали руки да ноги – чтобы очнувшийся ревенант не смог освободиться и дёргался в петле, тщетно стуча пятками о ствол виселицы.

– Восстают сильные духом люди, – возразил телохранитель. – Таких хорошо видно даже после смерти. Этот – не из них.

Жанна пожала плечами и вгляделась в сгущающиеся сумерки. Где-то впереди маячили силуэты домов.

– Прибавь ходу, – велела она.

Но действительность быстро разочаровала колдунью – дома оказались всего лишь очередной деревней, откуда тянуло застарелой гарью. Жанна знала, что это означает: посёлок мёртв, и ни единой души не найдут они там. Никого из тех, кто мог бы сказать, далеко ли до проклятого Руайяна.

Они медленно подъехали к окраине – земля здесь была истоптана копытами, умерших же свалили в наспех вырытую яму и сожгли, наломав для растопки жердей из соседних заборов. И не стали дожидаться, пока костёр прогорит. Во всяком случае, пламя погасло, слегка опалив трупы, и только вялый дым напоминал об огне.

Даже привыкшую уже ко всему Жанну пробрало до дрожи. Что-то неправильное было в этом месте, что-то скверное и опасное, и она не могла понять, что. Ехать же дальше, оставив за спиной нечто неведомое, она не хотела.

– Вы, кажется, встревожены, – сказал Эвен.

Жанна пожала плечами. В душе продолжало шевелиться густое предчувствие беды, но что это за беда, она не понимала. А потому предпочитала просто держаться настороже.

– Держи меч наготове, – велела она, дав коню шенкелей. Тот послушно зашагал вперёд.

– Но здесь никого нет, – клинок шотландца зашелестел, покидая ножны. – Дымится не первый день.

– Нет никого из людей. Отсюда уходили в спешке – видишь брошенное тележное колесо у забора? Уезжай они спокойно, его непременно вывезли бы. Потому они не похоронили и тела, и кто знает, что сюда могло прийти за ними?

Капля за каплей копилась в душе тревога. Кто-то идёт за ними, поняла вдруг колдунья. Кто-то шагает осторожно позади, прячась среди деревьев, и только и ждёт, чтобы напасть. Она обернулась, желая поймать взглядом неведомого преследователя – но никого не увидела на сельской улице, и только едва заметная пыль поднималась порывами ветра.

Эвен тоже посмотрел по сторонам. Жанна знала, что, несмотря на все слова, он доверяет её чутью. Эвен никогда не пренебрегал словами спутницы, вот и сейчас, возражая, всё равно изготовил оружие к бою.

На нем была лишь тонкая, некогда белая рубаха. Конечно, в сумках найдётся и кольчуга, и всё остальное, даже остроносый шлем покачивался, притороченный к седлу, но надеть быстро это вряд ли получится. Чёрные волосы шотландца прилипли ко лбу, капли пота стекали по коже, но рыцарь не обращал на них внимания – внимательным взглядом он изучал деревню.

– Следи, – негромко сказала Жанна, и рыцарь кивнул.

Она вновь оглянулась, ощущая, как сверлит спину враждебный взгляд, но улица по-прежнему оставалась безмолвной и пустой.

Эвен заставил коня выйти вперёд, опустив меч и тщательно изучая всё вокруг. Покосившийся забор, обросший мхом. Полуистлевший мертвец у этого забора. Кто-то рассёк ему грудь, отпихнул на обочину, да так и оставил умирать. Дальше виднелись пожухлые кусты, пыльная дорога – и колодец, рядом с которым валялось треснувшее ведро.

Жанна повернулась, собравшись плюнуть на всё и отправиться дальше – и в тот же миг по спине что-то ударило, что-то тяжёлое и мягкое. Земля качнулась навстречу, с силой ударив по лицу, в плечо будто вонзили раскалённый прут, и Жанна закричала от боли.

Словно в тумане услышала она, как топают рядом копыта, как шепчет что-то в ухо напавшее на неё чудовище, сильнее сжимая челюсти, увидела, как наливаются светом возникшие вдруг перед лицом его жёлтые глаза. Увидела серую чешую, зубы, впившиеся в её плоть – а потом клинок Эвена вонзился существу в спину, ломая хребет. Хищник зашипел от боли, раскрыв пасть и освободив жертву.

Жанна со стоном отпихнула тварь и попыталась подняться, лишь сейчас осознав, что лежит на земле. Кружилась голова, ноги подкашивались, а каждое движение отзывалось в ушах лёгким звоном. Только прикосновение Эвена, который отпустил рукоять меча и подхватил колдунью на руки, принесло облегчение. Взгляд его продолжал обшаривать всё вокруг.

Нападавший лежал рядом – огромная змея, свернувшая кольцами и содрогающаяся в предсмертной агонии. Никогда прежде Жанна не видела таких тварей, кроме как на гравюрах в старинной книге, что показывал ей учитель. А теперь одна из них едва не убила её.

– Умирает, – сказал рыцарь, не спуская глаз с поверженного существа. Жанна обмякла, положив голову ему на плечо. – Что это?

Дух слабо подёргивался. Жёлтые глаза медленно гасли, из горла раздавалось всё затихающее клокотание. Наконец, он в последний раз взглянул на Жанну – и затих.

– Накер, – говорить было трудно и хотелось закрыть глаза, но Жанна знала, что если заснёт сейчас, то больше не проснётся. – Колодезный охотник. Таился в колодце, ждал, пока кто-то придёт посмотреть... Вот и дождался...

Эвен помог ей подняться в седло. Управлять конём Жанна не могла, и рыцарю пришлось перехватить поводья.

– Долго же ему пришлось ждать, – сказал он, выдёргивая меч из мёртвой твари и опуская его в ножны. На лезвии не осталось ни капли крови. – Неужто так часто сюда заходят? И кто, кроме нас?

– Неосторожные путники. Как мы. Быть может, сновидцы, священники-целители – те, у кого есть хотя бы капля дара. А для него это самая лакомая добыча.

– Всё равно на всю округу кроме вас, миледи, вряд ли можно найти хотя бы одну такую жертву. Глупо это.

Жанна хотела возразить, но поняла, что на это у неё просто не осталось сил.

– Накер – это английское слово, – продолжал Эвен. – Что эта тварь делает во Франции?

– Англичане, – выплюнула колдунья, и плечо вновь охватила боль. Таким тоном мельник мог бы вспоминать о крысах. Или виноградарь о слизнях, которых десятками снимает с иссыхающих листьев лозы. – В трюмах их вонючих корыт не только накер поместится, но и толпа аванков. Заполз... в корабль, пока тот стоял на причале. А потом сбежал.

Проклятая деревня осталась позади. Вдоль дороги потянулись заросшие сорняками поля – следить за ними было некому. Кое-где среди молодого кустарника виднелись распятые чучела, изорванные и изгаженные птицами. Ткань выгорела на солнце, некоторые уже упали, а птицы давно разгадали уловку и, не таясь, сидели прямо на головах пугал, деловито разглядывая гостей.

У обочины Жанна спешилась и с помощью Эвена села на круглый валун. Красный туман перед глазами немного отступил, но укус накера выпил все силы. Рыцарь распорол ткань и довольно сноровисто наложил повязку, и хоть жаль было загубленное платье, оно не стоило жизни.

– До Руайяна не больше одного льё, – сказал Эвен, и на этот раз Жанна почему-то сразу поверила ему. Быть может, ей просто хотелось верить. – Думается, там мы сможем найти лекаря, который сумеет помочь.

– Если только он не дымится в груде мертвецов вроде той, что мы проехали, – прошептала колдунья. Темнота уже почти окутала дорогу, и ехать дальше становилось опасно. Но Эвена это не смущало.

А через целую вечность невыносимой муки в нос Жанне вновь ударила вонь, так хорошо знакомая, но не менее противная – вонь горелого мяса. Она с трудом открыла глаза – и увидела темноту.

– Где...

– Руайян, – сказал Эвен. – Мы добрались.

Откуда-то сбоку донеслись перекрикивания людей – кто-то ещё работал. Жанна вгляделась во мрак. Даже сейчас последние мертвецкие телеги разгружали закутанные в рваные плащи мужики, словно жалкие тряпки и маски могли уберечь их от проклятия, сваливали умерших в тлеющую массу на дне рва и уходили прочь. Ров должен был питаться водой из Жиронды, но кто-то возвёл плотину и осушил его – должно быть, чтобы избавить себя от копания мертвецких ям.

– Лентяи... – с трудом выговорила Жанна.

– Что?

Колдунья покачала головой. Яд накера расползался по её телу, вывести его мог крепкий мёд или вино – но в дорогу Жанна никогда не брала ничего подобного, да и дома не держала бутылок. Оставалось только надеяться, что в Руайяне еще не выпили всё, что могли.

Лошади свернули на подъёмный мост – давно уже вросший в землю. Копыта гулко затопали по дереву, и на миг Жанне показалось, что мост сейчас треснет, сломается и упадёт в яму вместе с всадниками. Но иллюзия быстро рассеялась, и колдунья глубоко вздохнула, стараясь собраться.

– Эгей! – Эвен спрыгнул с коня и застучал кулаком в калитку. – Отворяй!

На стук никто не отозвался, и телохранитель забарабанил по двери снова. Но лишь когда он занёс кулак в третий раз, с той стороны послышались шаркающие шаги и дверь заскрипела, открываясь.

– Кого ещё черти принесли... – проворчал хриплый голос. – Сказано же, телеги через Восточные... Ох!

Эвен шагнул внутрь, бесцеремонно отпихнув привратника в сторону. Затем загремел засовом, открывая створку ворот.

– Вы кто? – растерянно спросил страж, глядя, как Жанна въезжает внутрь. – Э-э, проезд после темноты...

Жанна нашла в себе силы улыбнуться.

– Позови своего командира, – велел Эвен, даже не пытаясь выглядеть дружелюбно. Но звать никого не пришлось – на шум из караулки потянулись стражники.

– Поди закрой ворота, – гаркнул на привратника сержант. – Не видишь, ночь на дворе!

Тот торопливо пошаркал выполнять приказ, бормоча что-то под нос. Стражники тревожно озирались, явно желая побыстрее вернуться под крышу.

– Жанна Мируа, эмиссар его величества Филиппа, – коротко ответил Эвен, не дав сержанту вставить и слова. – Нам нужен лекарь и городской комендант.

– Ни того, ни другого предложить мы не можем, и лучше бы вам уйти с улицы, если не хотите накликать беду на нас всех, – сказал сержант. – Идите в караулку, там найдётся, где леди положить и вам отдохнуть. До утра за дверь соваться не стоит.

Усталые глаза его изучали Жанну так, словно в город въехал демон, надевший монашескую рясу. Колдунья знала, куда он смотрит – на волосы, рыжие, длинные, спадавшие на грудь и напоминавшие цветом лисий мех. Встретить рыжую – к беде, это знал каждый крестьянин и аристократ.

Эвен помог ей спешиться. Стражники уже торопились обратно, не скрывая облегчения, кого-то из молодых отправили пристроить лошадей. Жанна попыталась сделать шаг – и стиснула зубы, когда плечо вновь пронзило болью. Эвен подхватил её, и колдунья уже без сил рухнула ему на руки.

– Вина, – прошептала она. В караулке воняло прогорклым жиром и какой-то кислятиной, сменившей мертвечину, но сейчас колдунья не обращала на это внимания.

– Вина! – бросил стражникам Эвен, и через несколько долгих мгновений перед ним поставили глиняную бутыль и кружку. Жанна села, морщась от боли – и, выдернув пробку, приложилась к горлышку. Надолго.

Глаза стражников полезли на лоб.

– Пока хватит, – отдышавшись, сказала колдунья и отставила бутыль. Мерзкий вкус вина ничуть не походил на тот нектар, который ей доводилось пробовать в Париже, но Жанна давно уже не заботилась о таких мелочах. – До утра... до утра выпью ещё. А сейчас...

Она закрыла глаза.

– Что творится в этом городе, если ночами стража жмётся по тёмным углам и боится выйти на улицу? – услышала она голос телохранителя. Сержант стал что-то отвечать, но в этот момент усталость и боль взяли своё, и Жанна провалилась в сон.