Кто-то шёл к дому, громко разговаривая. Жанна не стала долго ждать и тут же вскочила на ноги. Юркнула к двери, схватила ведра и, накинув на плечо коромысло, медленно пошла к спуску — будто бы за водой.

— Эгей! — услышала она и обернулась.

Гостями оказались шестеро молодых плечистых парней в красно-белых одеждах, а начальствовал над ними лысый вояка постарше — у этого на груди были вышиты золотистые львы. Жанне не пришлось долго гадать, кто перед ней. У всех семерых из-за плеч торчали луки, на поясах висели фальчионы — таких же она встречала раньше по всей Франции. И точно такой же английский лучник всадил ей в бок стрелу, когда банда эллекина захотела воспользоваться путницей для утех и вся погибла под когтями её баргеста. В тот день король Эдуард лишился десятка стрелков, хоть никогда и не узнал о том, а Жанна – очередного телохранителя.

Увидев англичан, Жанна тут же охнула, опустила коромысло и затараторила:

– Что угодно господам? У нас есть только рыба, но уже сварили отличный суп. Если господа пожелают...

– Замолчи, – рыкнул седой, обшаривая её взглядом. — Говори. Медленно.

На французском он изъяснялся с отвратительным акцентом.

— Я хотела спросить... – снова начала Жанна, но тут на плечо ей легла тяжёлая рука.

– Мы рады будем услужить господам лучникам, — размеренно, спокойно сказал Франциск. – Жанна, душечка, накрой на стол, — добавил он.

Жанна поспешила к двери, не сразу поняв, что рыбак назвал её по имени.

-- А хороша у тебя дочка, старик! – услышала она, копаясь в шкафах. Увидела на одной из полок узкий кривой нож для разделки рыбы, подхватила его и сунула в сапог. – Как это ты такую красоту здесь прячешь?

– Кроме Жанны, господин, некому больше помочь мне со снастями, – отвечал Франциск. – Если я её отпущу, то умру с голоду.

В буфете обнаружилась выцветшая от времени скатерть, которая тут же оказалась на столе. Затем – горшок с ухой. Наварил старик много, хватило бы всем пришлым.

– Ну, это мы ещё проверим, – крякнул второй голос. – Слыхал, Том? А говорили, тут кроме рыбы, ничего и не возьмёшь.

– Сжальтесь, господин, – тихо сказал Франциск, и Жанна почуяла в его голосе потаённую угрозу.

Том её не услышал.

– Да умолкни ты! – отмахнулся англичанин. – Ну что, ребятки. Перекусим на дорожку, соберём рыбу и обратно. В Руайяне сейчас каждый человек на счету.

– А девка?

– А девки всем не хватит, – захохотал Том. Дверь распахнулась – на пороге стоял тот самый, лысый. На бритом черепе Жанна углядела несколько застарелых шрамов, ещё один рассёк верхнюю губу. – Эй, цыпа, а иди-ка сюда, – позвал он.

Жанна отшатнулась, уткнувшись спиной в шкаф.

– Ну иди, иди, давай, господин Томас тебя не обидит, – ласковым голосом продолжал лысый, подкрадываясь ближе. – Что же ты не идёшь?

Ещё шаг назад – и лучник метнулся к Жанне, одним движением хватая её в охапку. Колдунья попыталась вырваться, но руки держали её не хуже кузнечных тисков.

– Не дёргайся, дорогая, не дёргайся, – шептал Том. – А ну-ка, пошла!

Он потащил её наружу.

Много раз Жанне доводилось видеть, как идут на казнь осуждённые, видеть обречённость и неприкрытую боль в глазах их родственников. Франциск смотрел на неё равнодушно, словно Том тащил дубовую колоду. И пусть Жанна и не ждала от него помощи, что-то кольнуло в сердце.

– Заходи! – сильный толчок опрокинул колдунью на охапку соломы. Со скрипом закрылась дверь сарая, оставив лишь узкую полоску света. – Ну, цыпа, не привередничай, никто тебя убивать не будет, – уже спокойнее добавил Том. И вдруг навалился сверху, прижав её к земле.

Жанна забилась под ним, точно выброшенная на берег рыба. Ей нужна была хотя бы одна рука, но слишком уж хорошо лысый знал своё дело. Локти его зажали её руки, толстые пальцы торопливо рвали ворот сорочки, обнажая грудь. Потянулся воняющим чесноком ртом к её губам, среди зубов мелькнул язык, вошёл в её рот – и в тот же миг Жанна впилась в него зубами.

Томас заорал, словно его прижгли калёным железом. Отшатнулся от колдуньи, и та тут же нашарила у него на поясе мизерикорд.

– Ты... су... – просипел лучник. Ладонь его коснулась шеи Жанны и сдавила, да так, что у колдуньи потемнело в глазах. Лишь тихий стон вырвался из её горла – и коротким движением она вонзила отточенное острие Тому в кадык чуть ли не по самую рукоять.

Лысый вздрогнул, хрюкнул, испуская последний воздух из груди и обмяк. Жанна снова застонала – после смерти этот боров стал чуть ли не вдвое тяжелее. С трудом выползла из-под его тела и, не удержавшись, смачно плюнула на него.

Будь на месте Жанны какая-нибудь напыщенная дамочка из тех, что стайками кружились у короля, она отдалась бы англичанину безо всякого сопротивления – наверняка ещё бы и сладострастно извивалась, чтобы доставить тому удовольствие. Ведь у него слишком мало времени, чтобы пустить её потом по кругу своих людей, а вытерпеть одного мужчину вовсе не то же самое, что вытерпеть семь. Но Жанна, проводя время в разъездах по охваченной войной Франции, слишком ценила свою жизнь, чтобы вот так просто отдать её в чьи-то руки – даже если проглотить гордость. Кто сказал, что, насытившись, Томас не перережет ей горло просто потому, что так ему захотелось? Жанна знала, что верить не стоит никому, особенно если он говорит, что не причинит вреда. Ни англичанину, ни французу.

Вдобавок этот мужлан нестерпимо вонял.

Не прекращая отплёвываться от омерзительного чесночного привкуса, она быстро нашла две оторванные лучником пуговицы и сунула их за пояс. Подумав, не стала трогать мизерикорд – вряд ли тот ей пригодится ещё раз, зато сняла с трупа фальчион и одним резким движением вскрыла мертвецу горло.

Сердце Томаса давно остановилось, но тёплая кровь ещё текла из рассечённых жил. Брезгливо морщась, Жанна обмакнула в неё пальцы и принялась торопливо рисовать на стене.

Линии словно сами ложились под руку, и хоть доски сарая не отличались прямотой, вызову это не помешало. По слову Жанны дерево потемнело, выпуская в этот мир Балгурфа.

– Ты мне нужен, – сказала колдунья. Баргест оскалился. – Да. Помоги. Убивать.

Он кивнул и посмотрел на дверь.

Жанна распахнула её, мимолётом убедившись, что снаружи никого нет. В хижине Франциска тоже было подозрительно тихо, словно и не заходили внутрь шестеро стрелков.

Но лишь войдя внутрь, Жанна поняла, что звать Балгурфа было вовсе не нужно. Франциск управился и без него. Он обошёлся бы и без Жанны, и вообще без любых духов, каких она могла бы призвать.

Лучники умирали – кто лежал на полу, выплёвывая белую пену, кто корчился на стуле, пытаясь нашарить меч, кто судорожно вздрагивал, упав лицом на стол. Один из парней успел даже вскочить и выхватить клинок, желая убить отравителя, но не успел и теперь бился в агонии у его ног, а тот спокойно наблюдал, будто смотрел на текучую воду или в пламя костра.

Не будь Жанны, та же участь постигла бы и покойного ныне Томаса, лежащего в сарае с мизерикордом в горле.

На миг колдунья даже пожалела, что убила его так быстро.

– Значит, справилась сама, – сказал Франциск. Баргест разочарованно заскулил. – Надеюсь, мне не придётся заканчивать работу?

Жанна покачала головой.

– Я вижу, он успел попортить тебе одёжку. – Рыбак аккуратно обошёл издыхающего лучника и вытащил из шкафа небольшую коробочку, откуда достал кривую парусную иглу. – Возьми это. А нити... Увы, у меня не найдётся ниток, которые подошли бы к такой ткани. Но впрочем, можно поискать у наших гостей.

Он быстро нагнулся, вытащил несколько стрел из-за пояса одного из мертвецов и подал их Жанне.

– Шёлк, самый что ни на есть, – сказал Франциск. – Иди, сядь где-нибудь да почини рубашку. А я пока вычищу дом от этой падали.

– Ты назвал меня по имени, – сказала Жанна.

Франциск бросил на неё быстрый взгляд.

– Так тебя, значит, и правда Жанной зовут? Ха! Не думай лишнего, девочка, я назвал первое имя, что пришло в голову.

Только сейчас до Жанны дошло, что старик и вправду просто ляпнул имя, чтобы выглядело всё естественно. А что он мог ещё назвать? Жаннами кличут половину женщин Франции, от крестьянок до королев.

– А ты, значит, винтенара прикончила, – продолжал Франциск. – Ушлая девочка. В былое время я бы тебя не упустил.

– Винтенара? – переспросила колдунья, отметив про себя это «былое время». Она не знала, кем был раньше Франциск, да и не хотела знать. Такие люди опасны, слишком опасны, и никакой дух не поможет, если рыбак захочет убить её.

– Командира двадцатки лучников. Не знаю, правда, почему он взял с собой только шестерых, да наверное, остальные где поблизости шастают. – Франциск подхватил одного из мертвецов и потащил его наружу. – А ты, колдунья, пол мыть умеешь? Проклятые ублюдки весь изгадили слюнями, знал бы – зарезал, а то теперь их плевки отмывать.

– Тогда пришлось бы счищать с него кровь, – Жанна позволила себе усмехнуться. – Умею.

– Эк, девочка, английскую кровь всяко приятнее мыть, чем английские плевки. Тогда вот – ведра ты уже нашла, ну а тряпку какую тоже поищем, вон, оторву у кого из этих господ. – Он стащил с тела лук, колчан, меч и куртку-стёганку, затем принялся сдирать рубашку. – Сам бы за водой сходил, да мне ещё семь дохляков закапывать – а я уж не юнец вроде них, упокой Господь их души.

– Ты отравил их.

– И сделал бы то же самое снова, – сказал Франциск. – Все они – простые земледельцы, крестьяне, даже винтенар. Что с того? Из лука в Англии стреляют все, от мала до велика. И из тех же луков они стреляют в нас. А что может сделать старый человек, если в дом к нему пришли семеро молодых?

Убить их, – подумала Жанна. Почему-то она знала, что этот старый человек, взяв в руки меч, без усилий выпотрошил бы всю ораву, как тех самых рыб, что ловил в Жиронде. Франциск лишь изображал старческую походку и усталость. Но она достаточно повидала лжецов, чтобы разглядеть правду, и знала о вреде любопытства. Она ни о чем не спрашивала рыбака, а тот ничего не рассказывал.

Ведра были лёгкими, но от спуска по тропе к реке захватывало дух. Один неверный шаг – и слабый камень вывернется из-под ног, полетит вниз, а за ним и сама колдунья. Лететь далеко, берег узкий, а даже если и повезёт упасть в воду, так здесь мелководье – не поможет. А потому Жанна шла осторожно, следя, куда ставить ногу, и старалась отгонять мысли о предстоящем подъёме с водой на плечах.

Прежде, до того, как она пришла в Париж, ей часто приходилось брать такие же ведра и идти к колодцу целый час через лес – ближе чистой воды не было. Здесь пути хорошо если двести ярдов, и всё же она с радостью променяла бы эту дорогу на ту, из детства. Идти в гору всегда тяжелее, чем по прямой, а уж если в паре футов чудовищный обрыв, так и вовсе можно не дойти.

Берег оказался каменистым, тропа здесь заканчивалась, и к воде пришлось идти, спотыкаясь и едва ли не падая. Мягкие охотничьи сапоги Жанны для такой ходьбы не годились вовсе, и уже через несколько шагов ступни её горели от тупой боли. Проклиная Франциска и в то же время изумляясь, как ему не надоело каждый день лезть сюда – рыбачить, брать воду, да хоть бы и помыться в реке, она продолжала спускаться. Никаких сетей, впрочем, не было вовсе, только утлая лодочка покачивалась на волнах Жиронды, небрежно привязанная к столбику, что торчал из камней.

Зачерпнув воды, Жанна с наслаждением умылась и тщательно прополоскала рот. Привкус чеснока речная вода смыть до конца не смогла, но стало всё же легче. Поцелуй покойного Томаса забыть не удастся ещё долго. С другой стороны, не полезь он с языком, кто знает, может, она всё ещё билась бы под лучником, ощущая в себе его плоть, сгорая от ненависти и жажды убийства. Привыкший к податливым, беззащитным девушкам Аквитании, винтенар не ждал нарваться на бешеную колдунью, за что и поплатился.

– Балгурф, – сказала Жанна. Позади неё зацокали по камням волчьи когти. – Разве ты не ушёл?

Баргест ткнулся носом ей в бок и заскулил.

– Ну, иди, я же отпустила тебя, – мягко велела колдунья.

Но Балгурф уходить не хотел. Лизнув Жанну в щеку, он повернулся и повилял хвостом, словно приглашая идти за собой. И колдунья, закинув тяжёлое коромысло на плечи, пошла следом.

Подъем оказался хуже спуска во много раз. Если вниз Жанна шла налегке, то теперь ей приходилось тащить на себе два тяжеленых ведра с водой. Вдобавок гудело раненое плечо, то и дело кололо в ноге, да и прочие раны давали о себе знать. За последнее время Жанну потрепало больше, чем когда-либо вообще.

А ещё по следу шёл Жан. Она нисколько не верила, что Солнечный рыцарь отступится, не увидев её мёртвой, а видел он лишь как она упала в море. К тому же это ведь он столкнул её, столкнул безоружную, а значит, духи должны были бы забрать свой дар. Но Жанна жива, и он быстро поймёт это. А значит, надо уходить. И пусть в Руайяне сидят англичане и вряд ли они быстро пропустят французского рыцаря, если пропустят вообще, Жана это не остановит.

Последние камни тропы остались позади, и Жанна, тяжело дыша, поставила ведра на землю. Раненая нога просто горела, да и плечо тоже, колдунья запыхалась, словно пробежала несколько льё.

Трупы англичан куда-то исчезли. Франциск деловито осматривал сарай.

– Вот твоя вода, – переводя дыхание, сказала Жанна.

Вместо ответа рыбак указал на рубашку одного из убитых, висящую на крючке. Жанна, не чинясь, схватила её и пошла в дом.

– Никак не думал, что дворянки тоже умеют такие вещи делать, – глубокомысленно заметил Франциск, пока Жанна оттирала доски. – Вышивать – да, яд приготовить – может быть. Но...

– Я не дворянка, – буркнула Жанна.

– О! – удивился Франциск. – По твоему лицу я бы так не сказал. Возможно, незаконная дочь, но...

– Моя мать родом из крестьян Лангедока, – Жанна выпрямилась, отжимая воду. – Мой отец – Робер д’Артуа, граф Бомон-ле-Роже. Бывший граф. Человек, который начал эту войну.

Франциск не повёл и бровью, словно Жанна назвала имя лавочника из соседнего городка. А она испытующе смотрела в его лицо.

Это ведь только в сказках высокородный отец с удовольствием приведёт дочь от крестьянки во дворец, нарядит в шелка, обует в хрустальные туфельки и выдаст замуж за принца. А по эту сторону Грани отец проиграет тяжбу за собственные земли, уйдёт из королевства, не дожидаясь суда, и отправится скитаться по всей Европе. Вынашивая планы мести, он попросит убежища в Англии и на пиру заставит короля решиться на войну. А потом высадится в Бретани и пойдёт разорять её, ураганом прокатываясь по французским землям.

– Понимаю, – вздохнул старик. – Что ж, родителей не выбирают.

Жанна молча вынесла ведро с грязной водой наружу. Вообще говоря, она считала, что нет смысла вытирать те несколько пятен, что остались на полу после гибели англичан, но Франциск слишком много сделал для неё, чтобы отказывать.

Затем она села на обрыве, прихватив с собой поданные Франциском стрелы. Повертела одну в руках, разглядывая. Стрела была ощутимо тяжёлой – совсем не как те лёгкие, охотничьи, которыми она училась стрелять когда-то. Толстое ясеневое древко, узкий четырёхгранный наконечник, который прошивал кольчуги, словно лист пергамента. Белые гусиные перья, приклеенные к дереву и примотанные у самого ушка шёлковой нитью – только сейчас она поняла, что имел в виду Франциск, когда говорил про шёлк.

Разматывалась нить неохотно, кое-где на ней оставались капли клея, но с первой же стрелы Жанна сняла вполне достаточно и принялась пришивать пуговицы обратно.

Франциск уходил куда-то, появлялся снова, проходил мимо Жанны, даже не глядя на неё. Колдунья наблюдала то за ним, то за Жирондой, а потом поднялась и сварила ещё рыбы, вылив отравленный бульон и тщательно промыв котелок. Позвала Франциска – тот молча поел и, поднося ко рту последнюю ложку, сказал:

– Вкусно готовишь, колдунья.

Жанна слабо улыбнулась. Ей не пришлось долго вспоминать, как потрошить рыбу и варить суп. Жизнь в разъездах приучила Жанну готовить самой, как для себя, так и для рыцарей, что сопровождали её. Конечно, у тех зачастую были свои оруженосцы и слуги, но стряпали эти молодые люди обычно не лучше, чем их хозяева. Нельзя сказать, что Жанна была мастерицей в области кулинарии, но всяко получалось у неё лучше, чем у воинов.

Дом больше не казался ей странным, он стал уютным. Да, в первый же день она успела пролить здесь кровь, но что с того? Франциск наверняка убивал здесь и раньше. Скромная хижина на обрыве, где до ближайшего жилья идти несколько льё, теперь казалась ей местом куда лучше шумного грязного Парижа, где на мясной рынок нельзя выйти, не заткнув нос. Даже деревни, где Жанна с удовольствием поселилась бы, наплевав на короля, теперь уступали этому жилью, столь спокойному и далёкому от мира. С одной стороны здесь разливалась Жиронда, с другой – плескалось море.

Снаружи быстро темнело, и Жанна запалила свечу. Франциск снова куда-то исчез. Тогда колдунья вновь принялась за работу, перекраивая юбку так, чтобы в ней можно было нормально ходить.

И когда делала последние стежки, взгляд её упал на кожаный тубус, лежавший на столе. В таких штуках возили ценные письма гонцы, хранили грамоты и указы.

Тёмная, покрытая лаком кожа могла выдержать даже морскую воду – в этом Жанна уже убедилась. Лежавший внутри кусок пергамента пережил её подводное путешествие не так гладко: некоторые буквы смылись, растёкшись по желтоватому полю уродливыми пятнами. Лишь свинцовой печати не сделалось ничего.

Жанна плохо понимала латынь, но этот текст знала наизусть. «С даром изгнания, коим Господь наградил деву Жанну, закончилась долгая полночь христианского народа...» – прочла она первые строки и стиснула кулаки.

Христианского народа! Все духовенство хотело всего лишь одного: обезопасить свои толстые зады от существ с той стороны Грани. Они ведь не признаются, что неспособны бороться с ними сами. Ведь важен не крест, а человек, который его держит. И уж чего-чего, а святости у кардиналов с епископами не было ни на медяк.

«...Не без мучительной боли недавно мы узнали, что появились во Франции лисы, возводящие злые наветы...»

Они хорошо знали, что дар Жанны не дан Богом. Они знали, что Жанна – всего лишь ведьма, у которой есть власть над духами. И написали бумажку, дабы кто другой не позарился на их имущество.

Никакого Бога нет, – сказал Азазель.

А если он и есть, вряд ли служители храмов ближе к нему, чем простая крестьянка.

«...и что они по наущению врага рода человеческого дерзают говорить, будто святой дар Изгоняющей проклят...»

А она честно выполняла свою работу. Приезжала на место, касалась головы одержимого – и тот исцелялся. Вот только исцеляла она сплошь дворян да церковников. Тех, на кого указывал король.

«...Всеми силами души мы требуем: пусть же ни один человек не посмеет нарушить этот акт нашего заявления или дерзко противоречить ему...»

И куда её завела верность слову? Жанна скомкала пергамент и сжала его в ладони. Хромоножка и Филипп пытались убить её, но тогда она ничего не поняла. Теперь они отправили её в Руайян, надеясь, что колдунья сгинет там – и почти преуспели. Стоило плюнуть на долг и согласиться на предложение лорда Мортимера. Дураки не стоят того, чтобы им служить.

«...и если кто допустит это, пусть знает, что он навлекает на себя гнев всемогущего Господа и благословенных апостолов его, Петра и Павла...»

Зачем ей теперь эта бумажка? Разве уберегла бы она от винтенара Томаса, не знающего латыни и не умеющего читать?

Жанна поднесла документ к пламени. Огонь тут же охватил уголок, пробежал вверх, заставляя пергамент чернеть и сворачиваться от жара. Пальцы обожгло, но она не заметила боли – и лишь когда листок вспыхнул, озаряя комнату ярким светом, колдунья разжала пальцы.

Её охранная грамота, пылая, упала на стол.