— Сбежал! — Жан ходил туда и сюда под нефами церкви, и Жанна ясно видела, как он едва сдерживает гнев. — Святой Рафаил, будь же неладен этот проклятый экзорцист! Если бы он не сунулся к Луи, мой брат уже был бы исцелён!

Жанна поморщилась. По её мнению, Солнечный рыцарь напрасно обвинял несчастного священника. Вот только почему он не сбежал раньше? Неужто возможность выпала только сейчас? Да не может того быть, — думала она.

Все надежды колдуньи катились под откос. Сколько бы ни желала Жанна оказаться опять на лесной дороге, вдали от проклятой чумной вони, здесь её по-прежнему держало неоконченное дело. И она знала, что останется в этом чёртовом Руайяне надолго.

Она посмотрела на лучников, которые выносили тело экзорциста из башни. Отец Фредерик молился, стоя на коленях перед алтарём — нарочито громко, хотя голос у него подрагивал. Казалось, его так и тянет закашляться. Лучников он не удостоил даже взгляда, продолжая мерно твердить "Oratio ad Sanctum Michael«.[1]

Голова слегка кружилась, хотелось присесть, но в церкви не было ни единой скамьи. Конечно, рядом стоял Эвен, который с радостью подхватил бы Жанну на руки, но демонстрировать свою слабость перед мужчинами ей не хотелось.

– Вы говорили, что будете искать его, – Жан остановился, впившись взглядом в колдунью. Та поёжилась. – Как?

– Вы готовы пойти прямо сейчас? — Жанна вздохнула. Она знала, что Солнечный рыцарь этого потребует, и уже жалела о своих торопливых словах.

— Да, чёрт побери! – взвился было Солнечный рыцарь, но тут же остыл. Медленно подошёл к Жанне и склонил голову. – Простите меня. Трудно держать себя в руках, когда брат гуляет по Руайяну, а личину его напялила на себя какая-то дьявольская тварь. Не скажу, что осыплю вас золотом — мы не слишком богаты, но вы всегда сможете рассчитывать на дом д’Олерон в трудную минуту.

– Тогда пусть мессир Томас поищет того, кто помог одержимому сбежать.

— Помог сбежать? -- англичанин шагнул вперёд. – Ты хочешь сказать, что среди моих людей предатель?

– А почему нет? – Жанна с неприязнью посмотрела на него. – Вселившийся в человека дух из любого сделает предателя, если захочет. К тому же я и так знаю, кто стал изменником, пусть и не по своей воле.

– Вот как? Ты стала ещё и провидцем?

– Нет, Томас. Я просто видела. А ты – нет.

– Довольно! – Жан вскинул руки. – Я слушаю вас, госпожа Мируа.

– Прежде мне надо спросить стражника, того, что охранял дверь. Ник! – она перешла на английский, и стоявший теперь у входа на лестницу лучник тут же вытянулся по струнке. – Скажи, а пришёл ли экзорцист с пустыми руками? Быть может, у него было орудие?

– Да, миледи. Стальной посох, освящённый в церкви.

– А раньше ты этот посох видел?

Лучник растерянно посмотрел на неё.

– Нет, миледи. Я ещё удивился – зачем бы ему эта штука, но спрашивать не стал.

– И посоха мы в комнате не увидели, – подытожила Жанна. – Разве вам этого не достаточно, мессиры? – она вновь заговорила по-французски.

– Ближе к делу, – буркнул сэр Томас.

– Кандалы, – сказала Жанна. – Одержимый обладает нечеловеческой силой, но даже ему не по силам вырвать железо из каменной стены. Зато он с лёгкостью разогнёт сковывающий их прут, если у него будет рычаг. Стальная палка, например.

– Значит, экзорцист её дал пленнику?

– Отнюдь. Если бы ты, дорогой мой мессир Томас, присмотрелся к пятнам крови, то увидел бы обширную лужу у самых кандалов. Я не знаю, почему он взял посох – может, дух повлиял на его разум, может, ещё что. Ты видел оторванную голову? Это случилось не в припадке злости. Пленник убил экзорциста, отбросил голову в сторону и забрал себе посох, которым и раскрыл кандалы.

– Ну, а окно?

– Решётка на окне проржавела. Её никто не заменял, да никому это и не нужно: до земли тут около семидесяти футов, а внизу каменные плиты. Выломать прутья посохом из хорошей стали, особенно обладая силой Самсона – раз плюнуть. Что мы и видели.

– Может, ты знаешь и куда он побежал? – сэр Томас был мрачен. Жанна могла его понять – ещё бы, сопливая девчонка вздумала учить уму-разуму взрослых мужчин. Не говоря уже о том, что по вине этой девчонки он когда-то потерял глаз.

– Это узнать несложно, – ответила Жанна и, поколебавшись, хлопнула ладонью по серебряному браслету на руке. Заострённые уши волка впились в кожу, на металл брызнула кровь – и рыцари вздрогнули, когда из тёмной капеллы у алтаря напротив потянулась чёрная мгла. Монах мельком взглянул на неё – и вскочил на ноги, прервав молитву.

Жанна закусила губу, ожидая кары. Воздух в церкви словно сгустился. Святые на фресках, казалось, готовы были сойти и растерзать нечестивицу, но ничего так и не случилось. Бог смолчал – а может, он просто ничего не имел против.

– Здравствуй, Балгурф, – сказала колдунья. Перед ней выросла огромная лохматая тень – чёрный пёс, каких иногда встречают на дорогах путники. Пёс был больше любой собаки, но перед Жанной он сел и кивнул, словно приветствуя в ответ.

– Да ты с ума сошла! – Чёрный Бык шагнул к ней, но пёс тут же зарычал, и рыцарь остановился. – Колдовать здесь...

– Довольно, мессир Томас, – сказал Жан. – Храм уже был достаточно осквернён, когда здесь совершилось убийство клирика, всё равно придётся освящать заново. По мне, так пусть мадемуазель Мируа призывает хоть самого Вельзевула, лишь бы найти чудовище.

Норроуэй с ненавистью посмотрел на него, но ничего не сказал.

– Ведьма! – ринулся к Жанне отец Фредерик с яростью на лице, очнувшись наконец от ступора. Колдунья отшатнулась, позволяя Эвену шагнуть вперёд и заслонить себя от взбешённого монаха. – Ведьма! – снова выкрикнул тот, словно забыв все остальные слова.

– Успокойтесь, святой отец, – Эвен раскинул руки, не позволяя ему пройти. – Всё, что мы делаем – во благо Церкви.

– Да как же, язви тебя в корень! – воскликнул доминиканец. – Эта шлюха смеет колдовать в хра...

В тот же миг шотландец ухватил его за шиворот рясы и без труда приподнял над полом. Ноги отца Фредерика задрыгались в воздухе, пальцы вцепились в рукав рыцаря, но тот продолжал держать его железной хваткой.

– Ты забываешься, святоша, – голос Эвена мог заморозить море.

– В храме... – выдавил монах, тщетно пытаясь освободиться. – Силы сатанинские...

– Отпусти его, – тихо сказала Жанна. – Разве ты не видишь? Он и так умирает.

Другой рукой Эвен отбросил капюшон с головы доминиканца, и рыцари дружно отшатнулись – на шее у него виднелись вздувшиеся желваки. Телохранитель разжал руки.

– Ведьма... – прошептал отец Фредерик, бессильно рухнув на колени.

– А ведь я могла бы спасти тебя, монах, – Жанна опустилась на пол рядом с ним. – Я могла бы позвать слуг Рафаила и заставить их выпить болезнь из твоего тела. Да только разве ж ты примешь помощь колдуньи?

Балгурф нетерпеливо зарычал. Вздохнув, Жанна потрепала его по загривку. Английские рыцари подхватили отца Фредерика под руки, и тот безвольно повис – силы, что двигали им, исчезли без следа.

– Двух дней не проживёт, – мрачно сказал сэр Томас, разглядывая бубоны. – Уведите его, да помолитесь потом за здравие. А ты, Изгоняющая...

– Избавь меня от своих советов, мессир Томас, – холодно бросила ему Жанна. – На войне – говори, а здесь – мои владения. – Ищи, – уже тихо сказала она псу. Балгурф опустил морду, принюхался. – Дух. Не человек.

Баргест согласно гавкнул.

– Идём, – буркнула колдунья, не глядя в сторону англичан. Жан шагнул к ней.

– Берт! – подозвал он слугу. Глупая улыбка громилы начинала раздражать Жанну – она задавалась вопросом, зачем Солнечный рыцарь таскает его с собой, зачем позволяет дурачку носить огромный клинок, которым можно человека пополам рассечь? И ответа не было.

Она ненавидела вещи, которые не могла понять. Берт был одной из них.

Балгурф отправился по следу. Чёрный пёс, на котором Жанна вполне могла бы прокатиться, словно на лучшем рысаке, бежал по улице, припадая носом к земле. Редкие прохожие разбегались, едва завидев его, попавшийся навстречу патруль стражи грозно опустил алебарды, но Балгурф прошёл мимо, не удостоив их даже взглядом. Время от времени баргест останавливался, поджидая хозяйку, а когда та догоняла, припускал вперёд снова.

При каждом шаге в плече вспыхивал огонёк боли, заставляя Жанну до крови прикусывать губы и замедлять ход. Эвен с тревогой поглядывал на неё, и больше всего колдунье хотелось лечь и уснуть – но упрямство толкало идти дальше. Слишком уж уверенно шёл по следу баргест.

– Разумно ли гнаться за одержимым с вашей раной? – вопросил Жан. Быстрый шаг, казалось, нисколько его не заботил, дыхание рыцаря оставалось ровным, а голос – спокойным.

– Нет, – Жанне было отнюдь не так легко. – Но разве вы не хотите поскорее освободить брата?

– Хочу, – Солнечный рыцарь резко помрачнел. – И всё же я не склонен к поспешности.

– След растает, – буркнула Жанна, и словно вторя её словам, Балгурф остановился. В плечо будто вонзили раскалённые когти, и колдунья ощутила, как закружилась голова.

Это был грязный переулок, какие она возненавидела, едва приехав в Париж шесть лет назад. От таких же переулков в столице он не отличался ничем: точно такие же серые стены, утоптанная земля под ногами, мусор у дверей и запах – невыносимый запах какой-то дряни, в который вкрадывались гарь чумы и сладковатый аромат разложения. У дверей одного из домов лежал истекающий гноем мертвец, которого пропустили носильщики, а на створках уже начертали угольные кресты. Всё здесь давно умерло, но именно сюда ушёл беглец.

И теперь Жанна видела, почему.

Трое стражников преграждали им путь. Ещё трое торопливо разбрасывали по дороге какие-то тряпки, от вони которых у Жанны на миг помутилось в голове. Завидев баргеста с рыцарями, они бросили своё занятие и похватали алебарды.

– Отойдите-ка назад, – проговорил Жан, вытаскивая меч.

Они напали разом, без команды или приказа, и так же одновременно взмахнули оружием. Метнулся вперёд Солнечный рыцарь, брызнула на землю кровь, и один из врагов с глухим звуком врезался в стену, хлюпая рассечённым горлом. Лязгнули алебарды, мелькнул меч Эвена, вонзаясь в глаз второго стражника, и колдунья почувствовала, как мир вокруг закачался, словно на корабле в шторм: у неё вновь кружилась голова.

Стражники шли к ней, не обращая внимания на рыцарей, и Жанна вдруг поняла – они хотят убить её, её и никого больше, и плевать, если все погибнут. Вот один из них парировал удар Эвена и бросился к Жанне, наставляя на неё оружие. Колдунья едва успела отскочить, и тяжёлое тело стражника толкнуло её к стене. Жанна упёрлась ладонью ему прямо в лицо, собрала все силы, прикрывая глаза... и ничего не произошло.

Дух не желал уходить. Человеческие губы ухмылялись, глаза сверлили колдунью взглядом. Одержимый уже умирал – меч Эвена вонзился стражнику меж лопаток, а тот смеялся, булькая кровью. Колдунья с трудом отпихнула его, шагнула к стене, тщетно пытаясь удержаться на ногах. Стражник засмеялся ещё громче, корчась от боли, и Эвен взмахнул клинком снова.

Тут и там лежали трупы убийц, искромсанные, изуродованные мечами рыцарей. Берт бродил меж тел, равнодушно пронзая им сердца своим огромным полуторником. Жан мрачно оглядывал переулок, сунув оружие в ножны и стирая кровь с камзола – кто-то из убитых заляпал его перед смертью.

Эвен поддержал её за плечи, Жанна слабо улыбнулась. На ногах стоять она больше не могла.

Чума жила здесь. Уцепившись за древние камни, она держалась в больнице для бедных, точно усевшийся в норе старый крот. Каждый день множество мертвецов уходили отсюда в последний путь к яме, где их сжигали дотла. Оттуда тянуло чадом, которым, казалось, пропахло всё.

Ни за что на свете Жанна не хотела бы очутиться в этом проклятом месте, где чаще убивают, чем лечат – уж она-то это знала преотлично. Короткая погоня забрала все её силы, и сейчас колдунья могла лишь лежать, пытаясь совладать с охватившей тело лихорадкой. О да, она заключила договор с духами жизни, и чума не могла коснуться ни колдуньи, ни Эвена – нужно лишь носить, не снимая, серебряный нательный крест. Один такой Жанна надела сама, один отдала Эвену и ещё один возила с собой. Да только крест защищал от чумы, но не от других болезней, и сейчас Жанна ощутила это на себе.

Она сумела вывести яд накера отобранной у стражников бутылью вина, но не могла противостоять заразе обыденной. Стоило бы всё-таки призвать змею Рафаила – что такое несколько месяцев жизни, если она даже не заметила бы их отсутствия? А теперь она лежит в небольшой нише, больше всего желая оказаться за много льё отсюда, вдыхает проклятый аромат больницы и жалеет себя. Страдает из-за собственной жадности, и поныне не желая отдавать драгоценные дни гостям с той стороны Грани.

Мрачную тишину изредка разрывала только молитва – священники занимались этим каждый день, призывая Рафаила, чтобы тот помог им в исцелении. Но архангел оставался глух к мольбам.

Эвен стоял рядом, глядя, как врач меняет повязку на плече Жанны. Короткий бой с одержимыми прошёл для него без единой царапины, и рыцарь не желал отходить от постели больной, вполне обосновано не доверяя врачам. Первый костоправ, сунувшийся было лечить колдунью, заставил её заорать от боли спустя всего несколько мгновений, за что немедля получил в ухо от телохранителя и спешно ретировался. Следующий оказался куда более умелым, и Жанна быстро успокоилась, чувствуя, как стихает боль.

– Это яд, – качала головой сестра-иоанитка, наблюдавшая за перевязкой. – Яд неверия, кара Господня за колдовство!

– Пойдите к чёрту, сестра, – мрачно ответила Жанна. – Ваши слова уж точно мне не помогут. И не навредят.

Она не знала, сколько придётся пролежать здесь, но была твёрдо намерена сделать этот срок как можно короче. Больница угнетала её – мерзким запахом умирающих, трупами, что выносили отсюда каждые три часа, и хоть колдунья лежала здесь только второй день, в душе для неё прошла вечность.

Может, это такая кара за колдовство?

Ночью Жанне приснился сон – странное видение, из тех, когда не можешь понять, сон это или всё-таки явь, когда нельзя закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы избавиться от захлестнувшей разум жути. Жанна бродила по ночному лесу, тщетно пытаясь найти выход, а под ногами шелестела хвоя и скрипела опавшая кора. Иногда меж деревьев мелькала фигура – женщина в белом платье звала Жанну за собой, и она покорно шла следом, иногда вдруг спотыкаясь и сознавая, что происходит. И только к рассвету странный дух покинул её, позволив забыться.

– Это не лихорадка, мадемуазель, – покачал головой очередной врач. Клюв его маски, прежде белый, теперь будто потемнел от царившего вокруг мрака. – Накер, значит? Вы по-прежнему отравлены. Вино и покой – больше ничего. Не разгоняйте кровь по жилам, мадемуазель. Для вас это будет смертельно опасно.

Жанна закрыла глаза.

Яд накера кипел в её крови, но ещё хуже был яд незнания. Жанна встретила сразу шестерых одержимых, пусть всего лишь слабеньких сущностей – и никто не мог ей сказать, что происходит и откуда они взялись. Жанна попыталась очистить разум одного из них – и у неё ничего не вышло. Луи д’Олерон сбежал, исчез бесследно, след его потерян. Жанна хотела всё бросить – слишком уж жутко выглядело происходящее, да только никто её не спрашивал.

Утреннее солнце светило сквозь редкие окна. Кто-то стонал на соседней лежанке, отчего Жанне всё больше хотелось плюнуть на приличия и добить бедолагу. Меж рядами ходили сестры с лампадками, окуривая больницу камфарой и хвоей – считалось, что это отгонит чуму. Жанна знала, что это вранье, но сделать ничего не могла, и приходилось глотать проклятый дым пополам с гарью от сожжённых мертвецов, пробивавшейся сквозь узкие окна.

– Я потребую от лорда Томаса отвести вам достойное жилье, – сказал Эвен.

– Вчера я уже требовала, и что же? – проворчала колдунья. – «Нет в этом проклятом месте ничего достойного!» – ответил он и засунул меня в эту дыру. Будь неладна судьба, что поставила его здесь над городом!

– Вы должны проявить смирение, – наставительно произнесла сестра-иоанитка. – Любой христианин, даже заблудший и даже кол...

– Что я вижу! – донёсся сквозь мерный ритм молитвы голос Жана. Рыцарь шагал меж лежанок, точно Ланселот Озёрный, пришедший спасать прекрасную даму. На его светлых волосах играло солнце, стальная пряжка на поясе сверкала, когда он заходил в полосу света, и Жанна поняла, почему его зовут Солнечным рыцарем. Жан казался маяком жизни и радости в этом океане мертвецов. – Значит, прав я был, друг мой. Но какое прескверное место эта больница! Англичане небось и королеву положили бы сюда, как простую крестьянку. От них всего можно ожидать.

Шедший за ним тощий черноволосый юнец с едва начавшей пробиваться бородкой согласно кивнул.

– Ни чести, ни совести, мессир, – сказал он, уставившись на Жанну, как если бы та была ожившим барельефом с церковных стен.

– Позвольте... – начала было сестра-иоанитка, но Жан просто прошёл мимо, мягко отстранив её плечом.

– Вы можете идти, мадемуазель Мируа? – он подал руку колдунье. – Я хочу отвести вас в место поприятней этого.

– Пошла бы, даже если б у меня отнялись ноги, – совершенно искренне сказала Жанна, поднимаясь. Голова слегка кружилась, но идти она и впрямь могла, хоть и опираясь на Эвена. Телохранитель стоял рядом, и каким-то шестым чувством Жанна вдруг поняла: он не верит Жану. Он что-то подозревает, и лишь сохраняет спокойный вид.

Она стиснула его руку и увидела, как Эвен улыбнулся самым краем губ. Даже такая улыбка была для него редкостью, на миг Жанна замерла, но тут же чудовищным усилием воли заставила себя улыбнуться в ответ.

– Уйти отсюда, – она глубоко вдохнула, не обращая внимания на вновь ударивший в нос запах чумы, к которому она почти привыкла. – Слыхали, сестра? Я больше не буду докучать вам своим присутствием и марать это место колдовством.

Иоанитка гордо подняла голову.

– Мы лечим всех, – не без недовольства ответила она. – Даже таких, как вы.

– Идёмте же, – Жан махнул рукой, едва не сбив свечу у стены. Пламя заметалось и погасло.

Снаружи светило ласковое утреннее солнце, ничем не напоминая темень той ниши внутри. Даже привычная уже гарь казалась не такой противной, а люди – весёлыми и радостными, словно мор ушёл навсегда. Умом Жанна понимала, что это не так, что всё осталось прежним и это она сама радуется выходу из застенков больницы, а чума по-прежнему гуляет в Руайяне. Больница напомнила ей тюрьму Шато-Гайар, где колдунья провела лишь сутки – но и этого хватило, чтобы из замка она уезжала с неприличной для королевского эмиссара торопливостью, удивляясь, какой недоумок обозвал крепость «Весёлой».

– Признаться, меня удивил ваш визит, мессир, – сказала она, когда мрачное здание больницы исчезло за домами.

– Я бы пришёл гораздо раньше, если б этот болван Томас дал мне знать сразу, куда он вас отправил. Святой Рафаил! В эту темницу даже крестьянскую девку класть зазорно, она скорее Богу душу там отдаст, чем выйдет живой и здоровой. Что уж говорить о колдунье?

Жанна промолчала о том, что она, в общем-то, и была крестьянской девкой до того, как в её родную деревню приехали рыцари Рауля де Бриенна в поисках Изгоняющей. Да и ныне не лишилась прошлых замашек – например, умению плевать на учтивость и вежливость. Она была королевским эмиссаром, человеком без титула и земель, но на особом положении, отчего благородные неизменно скрежетали зубами, как только девушка попадалась им на глаза. И всячески пытались напомнить Жанне, что вылезла наверх она из грязи, а колдунья с усмешкой отвечала, что её долг – служить королю и ничего больше, чем раздражала аристократов ещё сильнее.

И, конечно, насчёт долга она лгала. Её просто устраивала такая жизнь.

– Неужто мессир Томас не хочет избавиться от одержимого? – вдруг услышала Жанна голос телохранителя, что повергло её в изумление. Она могла на пальцах пересчитать случаи, когда Эвен начинал разговор без неё. – Иначе с чего бы ему запирать мадемуазель Мируа в больнице для бедных?

– Думаю, он просто хотел унизить её, – отозвался Жан. – Ведь так?

– Ни на что более он неспособен, – проворчала Жанна, тут же вспомнив совет уезжать из города поскорее. С чего бы Чёрному Быку помогать ей? Или это очередная уловка? – Куда вы меня ведёте?

– В свой особняк. Мне кажется, он попристойней больницы, к тому же вашу рану осмотрит колдунья, о которой я говорил – а её нежные ручки куда как опытней, чем у этих монашек. Сомневаюсь, что хоть кто-то из них вообще умеет лечить людей. Я бы не доверил им даже скотину.

Жанна и сама уже видела знакомый дом. Здесь, на Зеркальной улице, располагались в основном дома зажиточных горожан, ныне пустые и мёртвые. Жанна шла мимо одинаковых дверей, расчерченных углём, вдыхала застаревший воздух, на редкость чистый для нынешних времён – ямы для трупов располагались на другой стороне города. Именно это больше всего понравилось ей в первое короткое пребывание у Жана.

Отель д’Олерон был небольшим двухэтажным домом, лишь для виду обнесённым покосившейся оградой. В Париже над владельцем такого отеля только посмеялись бы, но здесь, далеко на юго-запад от столицы, подобные дома были роскошью. Тем более что внутри обстановка не уступала и Нельской башне.

Берт распахнул ворота, приглашая гостей войти. Он по-прежнему улыбался – самым краешком губ, осторожно, словно боясь, что улыбка разозлит колдунью. Она действительно раздражала, но при первых же дуновениях злости Жанна вспоминала историю этого англичанина – и разум её остывал.

Пришедший вместе с ним в больницу юнец шагал позади, то и дело озираясь, а когда он смотрел прямо, Жанну обжигал его взгляд, едкий, как восточный перец. Лишь у самого дома ощущение пропало, и колдунья вздохнула с облегчением.

– Берт! – бросил Жан, едва переступив порог. – Наполни для мадемуазель Мируа бадью. Думаю, после нашей лечебницы для бедных ей вновь хочется помыться.

– Сделаю, – ответил тот. Голос у него был неожиданно приятный – Жанна привыкла, что такого рода люди обычно говорят чуть ли не рыком. Берт же высказывался мягко, бархатисто, совсем непохоже на свою внешность.

– Вы читаете мысли, мессир, – сказала она с улыбкой.

– Я не чародей и не ангел, чтобы мысли читать, – усмехнулся Солнечный рыцарь. – Да тут и дураку ясно, чего вы захотите, покинув чумную обитель. Но здесь заразе воли нет.

– Колдунья?

– Да. Увы, она сейчас в ратуше, – Жан развёл руками, – так что вы успеете искупаться. Хотя, право, я бы не сумел спокойно лежать в горячей воде, когда по Руайяну бродит одержимый.

– Когда этот одержимый – ваш брат, здесь нет ничего удивительного, – Жанна села в огромное дубовое кресло у камина, расслабилась и с наслаждением закрыла глаза. Кожей она ощутила, как рядом замер Эвен и наощупь взяла его за руку. – Но на вашем месте я бы ничего не опасалась. Сколько бы людей ни убил мессир Луи, чума всё равно заберёт больше. А если он прибьёт кого-нибудь из людей Эдуарда, это даже хорошо.

– Но разве его не утыкают стрелами лучники, если увидят?

– Кого? Эту хитрую бестию? – колдунья приоткрыла один глаз. – Он убил экзорциста и сбежал с верхнего этажа церковной башни! Если какие-то йомены сумеют его поймать, я в тот же день постригусь в монастырь.

– Я бы не стал зарекаться, – заметил Жан.

– Дозвольте мне сказать, мессир, – подал голос юноша. – Я могу взять Берта и расспросить горожан. Быть может, кто-то видел его.

Жан покачал головой.

– Эти люди расскажут вам, как одержимый угощал их вересковым пивом, лишь бы получить пару лишних денье[2], – сказал он. – О! Из-за этой проклятой лечебницы я вновь забыл о манерах. Мадемуазель Мируа... мой оруженосец, Шарль де Гидель.

Шарль изящно поклонился.

– Счастлив знакомству, хоть оно и случилось не в самое лучшее время, – заявил он. – Признаться, я никогда прежде не встречался со столь высокородными людьми...

– Высокородными? – Жанна фыркнула, не сдержавшись. – Что ж, может, вы и правы. Но не стоит думать, будто я принадлежу к числу дворян.

– А разве это не так?

– Конечно, нет.

Изумление на лице эсквайра было столь глубоким, что Жанна засмеялась уже в голос. Она-то хорошо знала, что только на первый взгляд похожа на дворянку. Всевышний смешал в ней черты матери-простолюдинки и отца-графа, получив в результате отнюдь не крестьянское лицо, но искушённый человек быстро вывел бы Жанну на чистую воду. Этот же паренёк был прост и наивен, как только может быть наивен оруженосец рыцаря, живущего на краю мира.

– Но тогда кто же вы? – наконец собрался с духом Шарль. Жан улыбался, небрежно прислонившись к стене.

– Я – эмиссар его величества Филиппа де Валуа, – хихикнула Жанна. – И никто больше. Даже королева не смеет мне приказывать – но и я всего лишь инструмент.

– Королева не смеет приказывать уже никому, – вздохнул Жан.

– Почему же?

– Она умерла. Вчера из столицы прибыл человек...

Жанна глубоко вздохнула.

– Хоть одна приятная новость за последние недели, – сказала она, закрывая глаза.

[1] Молитва святому Михаилу (лат.)

[2] Денье – средневековая мелкая монета во Франции