«Тетродотоксин: небелковый яд нервно-паралитического действия. Химическая формула: CHNO. Физическое действие на организм: молекулы тетродоксина закупоривают натриевые каналы нервных волокон, блокируя ток ионов натрия и, таким образом, управление мышцами. Симптомы отравления…»

Фиона прочитала это на Википедии — ничего лучше под рукой не нашлось. От каждой буквы её мутило, точно она коснулась творчества маркиза де Сада, и статья так и осталась недочитанной. В конце концов от избытка чувств Фиона стёрла всю историю браузера, едва сдерживаясь, чтобы не расколотить планшет о стену.

Это было во время короткого периода на больничной койке. Потом итальянка вернулась к работе, и очень быстро нашлось дело ей по душе.

— Не сложнее, чем потрошить лягушку в школе, — сказала она, ловко делая надрезы, точно занималась этим всю жизнь. Руки слушались её пока ещё не очень хорошо, но, как мудро рассуждала Фиона, существо на столе вряд ли будет протестовать.

Жан, сухопарный худой француз, посмотрел на неё с неодобрением. Он был серьёзным, слишком серьёзным для учёного, как считала Фиона, и шутки на работе не любил. Итальянку в помощницах он воспринял как неизбежное зло.

«Загубит образец, так он всё равно ценности не представляет, слишком повреждён», — пробурчал он тогда в ответ.

Фионе на это было глубоко наплевать.

Она попросту отводила душу.

— Плавней движения, — проскрежетал Жан. — Плавней! Вы не курицу разделываете, аккуратно!

— Тоже мне, аккуратист, — Фиона выяснила, что кости грудной клетки акванта очень похожи на человеческие и теперь возилась с хрящами, собираясь снять рёбра. — Этому-то уже всё равно!

— Зато не всё равно мне, — отрезал француз. Экземпляр был восьмым, который лёг под нож, и Фиона не сомневалась, что предыдущие разложили чуть ли не на молекулы. Жан просто брюзжал, вот и всё.

Итальянке нравилось потрошить одного из тех, кто ещё вчера едва не убил её. Нравилось щеголять в костюме биозащиты, пусть даже в нём было слегка душновато. И особенно нравилось вспоминать полузабытые навыки — месяцы практики патологической анатомии не прошли даром.

Этот аквант был буквально изрешечён пулями, которые, как выяснилось через минуту, превратили его грудную клетку в кашу. Наверное, только поэтому Фиону и поставили на его анатомирование, наплевав на иную расцветку и прочие детали, делавшие его более интересным, чем остальные. Она не знала, была ли это такая психологическая реабилитация или просто кто-то из начальства решил таким образом посмеяться, но в любом случае была благодарна тому, кто это придумал.

Ей нравилось.

— У этого вместо лёгких челюстная полость с водой, — заметила она, тыча пальцем в чудом уцелевший орган. Пули прошли чуть ниже, свинцовыми глазками проглядывая в раздавленных тканях. — Он не двоякодышащий.

— Если бы господа солдаты стреляли аккуратней, мы бы нашли и другие различия, — пробурчал Жан. — Срежьте вот эти мышцы.

— Господа спасали свои жизни, а не добывали для вас материал, — Фиона принялась отделять мышечные волокна от костей.

— Наука должна быть прежде всего, — в голосе Жана был такой авторитет, что Фиона не выдержала и прыснула со смеху. — И в этом нет ничего смешного! Без науки человечество обречено на гибель!

— Да, да, верно, — Фиона срезала очередной пласт и уставилась на открывшую картину. — Тёмная энергия!

— Что такое? — Жан тоже посмотрел. — Чужеродное существо?

— Похоже на паразит. Или мицелий кордицепса. По «Discovery» была однажды передача, я хорошо запомнила.

— Вы основываетесь на общеобразовательных программах для детишек? — насмешливо спросил Жан. — У других экземпляров такого не было.

— Этот от них отличается. Хотя это можно было сказать и без вскрытия.

— Вот как?

— Ну да. У него шесть глаз вместо четырёх, — Фиона захохотала уже в голос.

— Как будто мы сами не заметили, — саркастически ответил Жан. — Гриб, значит… Сфотографируйте его. С разных ракурсов, и без вспышки. Кто знает, как он реагирует на свет.

Как ни старалась итальянка, вывести его из себя у неё не вышло. Впрочем, своё удовольствие от работы она всё равно получила.