Началось обсуждение. По тому, как оно пошло, сделалось понятно: Совет Федерации мою отставку не примет. Посыпались вопросы. Причем не самые приятные для меня. Прусак, Руцкой, Федоров из Чувашии… Федоров вообще несколько не по-мужски, с нездоровым любопытством спрашивал меня: было ли то, что изображено на пленке, или нет?

Я понял, что с такими людьми, как Федоров, надо действовать только их методами, других они не признают, и, как бы мне ни было противно, сказал:

— Николай Васильевич, вы же юрист. О вас я тоже могу много интересного рассказать. Ну и что из этого?

Федоров мигом замолчал.

Я знал, что говорил. У меня имелась оперативная информация о том, что чувашский президент часто встречается с одной женщиной.

Строев передал тем временем председательство своему заму Королеву и пригласил меня в комнату отдыха.

— Юрий Ильич, пойдемте со мной. Я знаю весь список записавшихся, будут выступления, не самые приятные для вас. Давайте лучше выпьем чаю. И вообще, нет смысла слушать, как вас поливают грязью.

Строев был не прав: не было выступлений, которых не имело смысла слушать, слушать вообще надо все. Не было резких выступлений против меня. Пленка вызвала негативную реакцию почти у всех членов Совета Федерации. И вообще, я так полагаю, — Егор Семенович Строев малость лукавил — он, похоже, выполнял прямое указание Кремля о моей отставке. Иначе бы он не сказал мне:

— Юрий Ильич, советую вам выступить с заключительным словом, поблагодарить Совет Федерации за работу и уйти.

— Я готов, — сказал я. Подумал невольно: «Вот и не удалось мне пробить в генеральные прокуроры Геннадия Семеновича Пономарева… Жаль! Очень жаль!»

— Хорошо, — Строев кивнул. — Пойдемте теперь в зал. Пора прекращать прения.

Он прекратил прения, хотя было много записавшихся, и предоставил слово мне. Я понимал, что и Строев, и кремлевские «горцы» ждут, чтобы я произнес примерно следующее: «Как вы ни проголосуете, господа сенаторы, за мою отставку или против нее, я все равно работать не буду, я уйду…»

Но я с трибуны произнес совсем другое:

— Я благодарю вас за оценку, данную мне за работу, но, пожалуйста, учтите при голосовании следующее… Я понял сегодня из позиции администрации президента, что она не признала незаконность возбужденного против меня дела и запустила каток политических репрессий. Понятно, что если я не уйду, каток этот уничтожит меня и мою семью. Поэтому прошу принять во внимание мою просьбу…

В зале стало тихо. Тягостная была эта тишина, непростая.

Сенаторы в принципе готовы были проголосовать за мою отставку, но в этот момент многие из них призадумались: если сейчас Генерального прокурора ломают так жестоко, то что же с ним станет, когда он будет сдан?

Так-то хоть какая-то защита есть.

Голосование было тайным. Чтобы подготовиться к нему, объявили перерыв. И я неожиданно почувствовал: большинство проголосует против моей отставки. Во время перерыва ко мне подходили многие сенаторы, старались поддержать. А один из них сказал довольно откровенно:

— Ни хрена у Кремля из этого не получится. Все будет нормально, Юрий Ильич!

Действительно, ничего не получилось. Голосование было следующее: 61 голос за отставку, 79 — против.

Таким образом, еще раз прозвучал публичный отказ президенту.

Многие, кто не был в зале, не понимали, что произошло, поскольку по телевидению, по первому и второму каналам показывали только тех губернаторов и глав областных законодательных собраний, которые голосовали за отставку.

А ведь были и другие сенаторы.

Кремлем была проведена огромнейшая подготовительная работа. Дело дошло до прямой торговли. Борис Николаевич собрал у себя президентов республик двадцать одного человека — постарался отработать их, потом собрал человек двадцать губернаторов — не всех, и это мигом вызвало раздражение других, он готов был даже отказаться от своих полномочных представителей в регионах, лишь бы Совет Федерации утвердил отставку Скуратова. Я уже не говорю о финансовых и экономических посулах и приманках. Обрабатывали Совет Федерации и многие члены правительства. Знаю, что Аксененко был очень активен по этой части, Чубайс, который мог отключить рубильник в любом регионе и пользовался этим, как умел, иногда даже давил напрямую, как, например, он сделал в случае с Потаповым Леонидом Васильевичем, президентом Бурятии. Подключились к обработке все ставленники Кремля: Россель, Аяцков, Титов, Прусак, Лебедь. Я уже не говорю о Руцком и чувашском Федорове. Тут я не испытываю никакого удивления и не строю никаких иллюзий.

Раньше с Аяцковым, с Росселем у меня были прекрасные отношения, и мне казалось, что они — люди принципиальные, могущие разобраться в ситуации самостоятельно. В Саратове вместе с Аяцковым мы открывали Институт прокуратуры — на базе Саратовской юридической академии, прокуратура перевела туда немало денег, помогли со зданием и вообще думали, что дружба между прокурорским корпусом и корпусом губернаторским будет вечной, а оказалось — нет. Свердловский Россель, свой вроде бы человек, — он тоже был против меня. Тяжело было это фиксировать, понимать, что эти люди предают человека в угоду сиюминутно выгодному.

Волошин по моей части высказался довольно определенно:

— У уголовного дела, возбужденного против Скуратова, очень хорошая судебная перспектива.

Так и сказал: «хорошая судебная перспектива». Что ж, вполне возможно, что с высоты кремлевского холма ему виднее и он окончательно уверовал в свою силу, только в юриспруденции Волошин мало что смыслит и не знает, что ему еще могут преподнести и суд, и следствие, и людская молва, и родные отечественные СМИ.

Вот что сказали после заседания некоторые члены Совета Федерации, их интервью, по-моему, показательны.

Николай Виноградов, глава администрации Владимирской области:

— Я с самого начала голосовал против освобождения Юрия Ильича Скуратова от работы, потому что вся эта история достаточно неприличная. Первый мотив — освобождение по состоянию здоровья. Однако тут же выясняется, что со здоровьем у него все хорошо и даже лучше, чем у некоторых должностных лиц в нашем государстве.

Второй момент — та кампания, которая была развернута против Скуратова в прессе. Она, на мой взгляд, имеет нескрываемую заданность.

Поэтому я выступал против его освобождения. Более того, я был одним из инициаторов приглашения Скуратова в Совет Федерации. чтобы этот вопрос рассматривался только в его присутствии.

Ну а сейчас, рассматривая эту проблему, я для себя сделал вывод, что никаких новых фактов, которые могли бы изменить позицию членов Совета Федерации в пользу освобождения Юрия Ильича, просто не было. Все остается по-прежнему.

Что касается заявления об отставке. Для меня очевидно, что оно явилось следствием массированного давления на Скуратова и в этих условиях человек поступил соответственно обстоятельствам.

Я полагаю, что освобождение Скуратова приведет не к стабильности, а, наоборот, к дестабилизации обстановки, если хотите, подорвет независимость такого важнейшего государственного органа, как прокуратура. Каждый из вновь назначенных в этих условиях обязательно будет оглядываться. Таким образом, мы не добьемся независимой позиции Генпрокурора. А она сегодня особенно нужна, потому что коррупция разъедает нашу власть, как рак. Поэтому я за то, чтобы торжествовал закон. А это означает, что мы должны помочь Генеральному прокурору довести до конца все громкие дела, невзирая на должности персонажей этих дел.

Виктор Шершунов, глава администрации Костромской области:

— Меня спрашивают, за что я голосовал: за открытое или закрытое обсуждение? Я никак не голосовал. Это не имеет значения. Человек, который написал заявление о том, что он просит отставки, не может дольше эффективно работать, осуществлять координацию правоохранительных органов. Суть вопроса сейчас не в этом: за Скуратова я или против? Вопрос в принципе: независимая у нас по статусу прокуратура или зависимая? Я говорю, что по сегодняшней Конституции Российской Федерации, по порядку избрания Генпрокурора и его отзыву он не является независимой фигурой. Вот в чем вся суть.

Что же касается просьбы Скуратова об отставке, я голосовал за нее. Он ведь сам ее просил. Теперь насчет возможного преследования Юрия Ильича. Я думаю, Совет Федерации должен все сделать чтобы не допустить этого. Мы должны назначить комиссию по расследованию возбуждения уголовного дела против Скуратова. Все это должно быть очень тщательно расследовано. И выводы оформлены отдельным постановлением. Здесь действительно очень жестко переплелись интересы многих должностных лиц.

Будет ли зависимым вновь назначенный Генпрокурор? Можно сказать определенно: будет. Я начал наш разговор с того, что сегодня главная беда и проблема — в Конституции, которую мы приняли в 93-м году. Она не выдерживает принципа четкого разделения властей и не дает раскрыться системе сдержек и противовесов между различными ветвями власти, в том числе президентской. Чтобы Генпрокуратура действительно являлась высшим надзирающим органом, ее руководитель должен назначаться Советом Федерации без всякого представления президентом. И Советом Федерации освобождаться.

Николай Максюта, глава администрации Волгоградской области:

— Я, как и многие, голосовал за закрытое обсуждение. После того как глава президентской администрации понес ахинею, не мог объяснить, что за документы у него и есть ли что-то, кроме обращения президента, я подумал, что для сохранения тайны следствия необходимо закрытое заседание. Чтобы можно было мне лично и другим членам Совета Федерации узнать конкретные обвинения в адрес Скуратова, а также оглашенные им какие-то детали следствия по громким делам.

Ничего этого не было, и правильно, что Генпрокурор не называл конкретных фамилий. Идет следствие, и к Скуратову могли прицепиться те, кто заинтересован в развале обвинений против них.

А заявление с просьбой об отставке — это, я думаю, тактический ход. Когда президент отстраняет от должности, когда опечатывают кабинет, отключают телефоны, меняют охрану и держат, по сути дела, под домашним арестом, никто бы ему не позволил обратиться в Совет Федерации за помощью. Поэтому, я думаю, он правильный выход нашел. Попросил принять отставку, а мы в процессе обсуждения должны были решить: сам он к этому пришел или его силой загоняли в угол, может он бороться с высокопоставленными коррупционерами или сломался? Ведь дело не в Скуратове, а в том, пойдет ли борьба с коррупцией энергичней или ее прикроют. Смотреть надо вглубь. От нас избиратели требуют, чтобы мы помогли этой борьбе. А если бы мы приняли отставку Генпрокурора, то это значило бы, что коррупция победила.

Что нам представили? Да ничего, по сути дела. Письмо президента, письмо Скуратова, уголовное дело, непонятно как начатое: одни говорят, что законно, другие — незаконно. А раз незаконно, то должен суд сказать свое слово. А суда нет. И я понимаю, что это всего лишь метод убрать неугодного человека.

Предположим, убрали. Мол, суд разберется. Суд разобрался — через год-полтора. Признал: человек невиновен. А где этот человек? Нас Наздратенко сегодня поблагодарил за то, что мы его поддержали. А я помню, что с ним творили и как президентское окружение вылезало из кожи, чтобы его освободить от должности. И помню, какой гам с утра до вечера стоял в средствах массовой информации, особенно на НТВ, по поводу Наздратенко, когда всем хотели «вправить» представление, что Наздратенко — плохой, а Черепков — герой России. Все это мы хорошо помним. А теперь видим, кем кто оказался в действительности.

Вот так же сегодня хотят уничтожить Скуратова, потому что он сейчас главная опасность для тех людей из верхних этажей власти, чьи имена у всех на виду и на слуху в связи с его скандальными разоблачениями.

Я считаю, что Борису Николаевичу надо подумать, прислушаться к мнению Совета Федерации и дать Скуратову работать. Надо отозвать указ об отстранении, так как палата второй раз высказалась против этого.

Мы голосовали, может даже не столько за Скуратова, сколько против того, чтобы коррупция подняла голову и окончательно победила в России.

Юрий Лодкин, глава администрации Брянской области:

— Генпрокурор поступил очень правильно. Он не стал называть конкретные фамилии, иначе на него ополчились бы и сами «герои» громких дел, и их адвокаты. Он назвал целый ряд фирм, к которым проявила пристальный интерес Генеральная прокуратура. Они сегодня всем известны из сообщений СМИ. Что касается физических лиц, то Юрий Ильич сказал так, как позволяет прокурорская этика. Наши правила не позволяют на стадии расследования называть имена и фамилии. Но я могу назвать «фигурантов», если будет создана специальная комиссия Совета Федерации по контролю за деятельностью прокуратуры и пресечению коррупции в высших эшелонах власти.

Я выступал на этом заседании и ясно обозначил свою позицию. Наблюдая за тем, что происходит вокруг Генеральной прокуратуры, я и многие мои коллеги испытывали два чувства. Первое — это чувство стыда. И второе чувство государственного бессилия. Стыда за то, что депутат Государственной Думы, облеченный высокими полномочиями, мужчина по облику, задает вопрос Генеральному прокурору: было или не было? Это позор.

К великому сожалению, эти же вопросы мы услышали в выступлениях ряда членов Совета Федерации на заседаниях. Спрашивать надо было другое, и я об этом сказал на заседании Совета Федерации. Первое. Кто заказал, кто организовал и кто наказан за прослушивание телефонных разговоров семьи президента? Второй вопрос. Кто заказал, что организовал и кто наказан за проведение слежки за Генпрокурором?

Я не понимаю тех коллег, которые определили свою позицию во время разговора с президентом, — это руководители республик и группа губернаторов. Вот говорят: Скуратов сам написал заявление. Когда я слушал его выступление, то понимал его позицию так. Скуратов, по сути дела, говорил: я рад работать, но мне не дают возможности стоять на позиции закона, сталкивают на позицию беззакония, и такое же беззаконие проявляется по отношению ко мне.

И теперь возникает вопрос: если мы будем поддерживать отставку, то вольно или невольно, прямо или опосредованно проголосуем за торжество беззакония.

Раздаются голоса: ведь есть его заявление. У юристов существует такое положение: если сведения добыты преступным путем, они имеют ничтожное значение. Если заявление Скуратова добыто путем шантажа и колоссального давления на него, его семью, то мы должны признать ничтожным и это заявление.

Если президент сказал, что он уважительно отнесся к первому голосованию, то он должен тем более уважительно отнестись ко второму голосованию.

Если завтра на место Скуратова придет другой, то он будет действовать с оглядкой, по принципу «чего изволите». В результате мы будем иметь не Прокурора Российской Федерации, а прокурора криминальных структур.

Не случайно в зале заседаний были люди, которые приходили и на прошлое заседание. Среди этих наших гостей были господин Шумейко и госпожа Нарусова. Я не знаю, на каком основании приходит Шумейко, но он сидел во втором ряду. На закрытом заседании! А жена Собчака, госпожа Нарусова, даже тянулась, хотела выступить, но ей не дали.

Некоторые наши коллеги очень податливы на нажим и уговоры. А ведь поддаваясь на эти уговоры заинтересованной стороны, они роют яму для своего политического будущего. Может, президентские аналитики не знают, какое в народе сверхотрицательное отношение к коррумпированной высшей власти? Скорее, знают. И потому не хотят позволить провести расследование до конца. Но ведь те губернаторы, которые сегодня голосуют за сворачивание борьбы с коррупцией, должны будут ответить за это перед своим населением. Всем предстоят выборы. И всех спросят: ты почему поддержал развал борьбы с преступностью в высших эшелонах власти? Или ты не способен отличить одно от другого, или сам имеешь к этому отношение.

Говорят, Скуратов медлил, долго молчал, пока самого не прижали. Думаю, это не так. Шло накопление материала. Сейчас он подошел к тому моменту, когда накопленные материалы обобщаются и переходят в судебно-следственные мероприятия. И как только это стало явью, так на него набросились все, кто почувствовал опасность.

Анатолий Лисицин, губернатор Ярославской области:

— Полагаю, что Совет Федерации свои возможности полностью исчерпал. Мы приняли решение, согласно которому Скуратов должен остаться работать. Дальше вступают в силу юридические нормы. Указ президента о его отстранении, возбуждение уголовного дела — все это существует. И все может прекратить только президент или Верховный Суд.

Что еще может сделать Совет Федерации? Следующий этап — это согласительная комиссия. Чтобы мирным путем найти разумный выход из этой ситуации.

А если говорить об отставке Скуратова, то мое мнение — он должен уйти. Мы понимаем, что такой слабый человек не может возглавлять Генеральную прокуратуру. Даже если он согласится работать, то не сможет этого сделать. У него не будет контакта. Ни со своими сотрудниками, ни с ФСБ, ни с МВД. Говорят, он может навести порядок. Ну, если слабый человек может стать сильным, то это очень хорошо…

В чем его слабость? Когда человек пишет заявление об уходе — дважды это проявление слабости. Извините меня, ему ведь никто не угрожал, пистолет у виска не держал. Один раз написал заявление — можно предположить, что под давлением каких-то обстоятельств. Но уже второй раз… Так вести себя Генеральному прокурору нельзя.

Но если глядеть шире, то возникают разные вопросы. В том числе: какой должна быть прокуратура, как назначать Генерального прокурора? Есть мнение, что он должен назначаться парламентом, обеими его палатами. Но я не вижу ничего плохого и в том, как делается это по действующей Конституции. Что плохого, если кандидатуру предлагает президент, а верхняя палата ее утверждает? Ничего плохого. Здесь появляется взаимосогласованное решение. А нынешний тупик — это следствие недоработок в законодательстве. Мы это видим и ощущаем.

На следующий день, 22 апреля, было принято постановление Совета Федерации о создании временной комиссии по изучению проблемы борьбы с коррупцией.

«Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации постановляет:

1. Создать Временную комиссию Совета Федерации по изучению проблемы борьбы с коррупцией (далее — Временная комиссия).

2. Включить в состав Временной комиссии членов Комитета Совета Федерации по конституционному законодательству и судебно-правовым вопросам и Комитета Совета Федерации по вопросам безопасности и обороны.

Разрешить Временной комиссии при необходимости привлекать к работе в ней членов других комитетов Совета Федерации, экспертов и специалистов.

3. Поручить руководство Временной комиссией заместителю Председателя Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации Королеву Олегу Петровичу.

4. Определить в качестве основных задач Временной комиссии:

а) изучение проблемы борьбы с коррупцией, систематическое заслушивание информации о ходе расследования уголовных дел, получивших широкий общественный резонанс, в том числе уголовных дел, названных в докладах и выступлениях Генерального прокурора Российской Федерации Ю. И. Скуратова на заседаниях Совета Федерации, а также уголовных дел, связанных с событиями 17 августа 1998 года;

б) систематический анализ материалов проверок, проводимых Счетной палатой Российской Федерации, в ходе которых выявлены факты финансовых злоупотреблений;

в) разработку конкретных мер, направленных на предотвращение противодействия расследованию и судебному разбирательству уголовных дел, связанных с коррупцией;

г) подготовку законодательных инициатив, направленных на совершенствование законодательства Российской Федерации о правоохранительных органах, обеспечение их деятельности по борьбе с коррупцией.

5. Временной комиссии подготовить предложения для консультаций с Президентом Российской Федерации в целях устранения разногласий, возникших в связи с отклонением предложения Президента Российской Федерации об освобождении от должности Генерального прокурора Российской Федерации Ю. И. Скуратова.

6. Настоящее постановление вступает в силу со дня его принятия».

Когда я вышел из зала, на меня лавиной налетели журналисты.

— Ну что?

— Буду выполнять решение Совета Федерации, — довольно спокойно ответил я, — и работать дальше.

— Станете ли вы добиваться встречи с президентом?

— Добиваться — нет, но если Борис Николаевич пожелает встретиться со мной — я готов.

В мою поддержку у здания Совета Федерации были выставлены даже пикеты с плакатами. Надписи довольно «крутые»: «Отставка Скуратова — это торжество мафии и ее кремлевского пахана», «Сенаторы! Защитите Скуратова от произвола!» «Спасем Ю. Скуратова от Б. Ельцина и кремлевского паханата» и так далее.

Газета «Сегодня» номер от 22 апреля выпустила под шапкой: «Власть кончилась. Первую пролетарскую революцию в России затеял адвокат Ульянов, вторую — прокурор Скуратов».

Люди прекрасно понимали, что в этой атаке президентская команда использовала практически весь свой ресурс, понимали и больше: Совет Федерации положил конец, — хотя бы на время, — грязным методам, которые кремлевские «горцы» применяли в борьбе со своими противниками.

Сейчас, когда уже прошло некоторое время, должен признаться, что апрель 1999 года был самым тяжелым периодом в моей жизни. На весы было брошено практически все.

Волошин продолжал угрожать из Кремля, обещал разборки с теми, кто не выполняет волю обитателей господствующего в Москве холма. Повеяло духом репрессий. Были намечены цели, по которым «горцы» приготовились стрелять: Примаков, Лужков… По моей скромной персоне также пошла стрельба.

«Московский комсомолец» выступил с материалом, озаглавленным очень показательно: «Кремль в луже». Кремль действительно оказался в луже.

Что же касается меня, то… вместо ослабления последовало такое сильное давление, что временами даже дышать было нечем.

Но как ни старались «горцы», все-таки симпатии многих людей находились на моей стороне. Наша самая серьезная социологическая служба — ВЦИОМ сделала опрос нескольких сотен человек. Так 58 процентов из них посчитали, что информация о сексуальных похождениях Скуратова не является достаточным основанием для его отставки, 23 процента — что является, 19 — затруднились ответить. 49 процентов были уверены, что я должен остаться на посту Генпрокурора, 24 — что лучше уйти.

Я начал активно сотрудничать с только что созданной комиссией Совета Федерации по коррупции. Но имелся ряд трудностей: члены комиссии не имели права знакомиться с конкретными уголовными делами, по которым велось следствие.

Увы, и здесь наше законодательство оказалось несовершенным. Нужен закон — примерно такой, что имеется, например, в Италии, в США, в некоторых странах Европы, дающий возможность депутатам парламента знакомиться с уголовными делами. Особенно с теми, что касаются высших чиновников страны.

У нас же права парламента, к сожалению, урезаны.

На заседании этой комиссии я был трижды. Первый раз — при обсуждении ситуации, связанной со мной, во второй — при разборе важных коррупционных дел и в третий раз — на этом заседании мы были вместе с Катышевым посвященном законности освобождения меня от должности.

Что касается последнего вопроса, то решили: надо дождаться решения Конституционного суда и судов общей юрисдикции.

История моя, похоже, задела самых разных людей. Писем, телефонных звонков, разговоров, интервью была уйма. Люди старались поддержать меня… А с другой стороны, в голову все чаще и чаще заползала печальная мысль: «Члены Совета Федерации разъедутся на летние каникулы, и я вновь останусь один со своими проблемами. Как, собственно, это уже бывало не раз».

И что ждет меня в дальнейшем, будет ли у меня эта работа, либо будет какая-то другая, никто не знает.

Когда я еще лежал в больнице и вел себя «тихо», ко мне несколько раз приезжал Путин и как-то, разоткровенничавшись, сказал мне, что «семья» довольна моим поведением.

Тогда-то он и сообщил, что меня хотят назначить послом России в Финляндию — отправить, так сказать, в почетную ссылку.

— Не поеду, — сказал я твердо.

Путин удивился:

— Почему?

— Дочь учится в вузе, бросать нельзя, теща — инвалид… Да и в возрасте. Тоже бросать нельзя. Не поеду.

— Тогда кем бы вы хотели быть?

— Нормальная работа для меня — директор института. Та самая работа, которую я уже выполнял.

В этой ситуации контакты с Путиным были важны для меня еще и потому, что это были контакты с Татьяной. Я понимал: Борис Николаевич пребывает в некоем младенчестве, он неадекватен, Татьяна для него все — и глаза, и уши, и мозг, и записочки в кармане для ориентации, поэтому надо настраиваться на нее, и, пожалуй, только на нее… Сама она на контакт не шла и для этой цели выделила Путина.

Путин произносил всякие вежливые, сочувственные слова, старался вроде бы поддержать, а в это время его люди производили в отношении меня оперативно-розыскные мероприятия.

Как-то он приехал ко мне в Архангельское, мы с ним долго гуляли по аллеям.

— Юрий Ильич, поражен, что вам в этой клоаке удалось проработать три с половиной года, — сказал он. — Я, например, не рассчитываю на такой срок, меня съедят раньше… — В следующую минуту он неожиданно круто развернул разговор. — Обнаружены злоупотребления, связанные с ремонтом вашей квартиры на улице Гарибальди, — сказал он. — Это связано с фирмами, работающими вместе с пресловутым «Мабетексом».

— Меня это совершенно не волнует, — ответил я. — Я стал собственником квартиры, когда в ней уже были закончены работы. А кто доводил квартиру до нормального состояния, какая фирма, одна она или их несколько, «Мабетекс» или контора по очистке территории от мусора, — этот вопрос не ко мне.

Путин вытащил из кармана пачку бумаг.

— Вот документы.

— Володя, я даже смотреть их не буду. С юридической позиции я безупречен. Вряд ли кому удастся ко мне придраться.

И все равно в те дни я был очень благодарен Путину за попытку принять участие в моей судьбе, решить болевые вопросы, которых накопилось полным-полно. Благодарен и Степашину, который как-то, когда я еще лежал в «кремлевке», сказал:

— Человек находится в больнице, никто даже не пытается выяснить, что у него на душе, о чем он думает, что у него болит. Но все нападают… Эх, люди!

Да, в ту пору я был благодарен и Путину и Степашину за участие. Пока не узнал, что за этим «участием» стояло.

На самом же деле они соревновались друг с другом в скорости: кто быстрее сообщит Татьяне что-нибудь новенькое обо мне.

Через некоторое время на Совете Федерации Путин заявил, стыдливо потупив взор, что пленка о моих любовных похождениях — подлинная.

Кстати, это его опрометчивое утверждение дало мне возможность отвести экспертов ФСБ от того, чтобы они дали заключение по пленке суду. Ясно было, какое заключение они дадут.

Хотя, забегая вперед, должен отметить, что Путин, встречаясь в конце 1999 года с членами Конституционного суда России, сказал, что ФСБ к скуратовской пленке не имеет никакого отношения. И вообще, надо отдать ему должное, он тогда был очень корректен.

Печатные органы, как всегда бывает в таких случаях, разбились на два лагеря: одни были за меня, другие — против. Минкин опубликовал в «Новой газете» статью «Честных прокуроров не бывает», где, не моргнув глазом, заявил, что и Скуратов и Карла дель Понте нарушили закон… Это почему же, господин Минкин, мы нарушали закон? И в чем? А? Минкину даже в голову не пришло, что борьба с преступностью есть конституционная обязанность правоохранительных органов любой страны. Это раз. И два — у Генеральной прокуратуры России с генеральной прокуратурой Швейцарии на этот счет был заключен специальный меморандум, где черным по белому записано, что мы можем делать (имеем право), а чего не можем.

Минкин обвинил госпожу дель Понте в нарушении некой судебной процедуры. Откуда он взял это? Не знаю. Карла дель Понте как раз очень скрупулезно соблюдала все процедуры, и вообще, нарушение закона для такого человека, как она — вещь немыслимая.

При этом Минкин ни слова не сказал ни о «Мабетексе», ни о Березовском с его сомнительными (мягко говоря) финансовыми операциями, ни о коррумпированной макушке кремлевского холма, ни о делах Центрального банка, попадающих под статью Уголовного кодекса… После этого стало ясно, какой из Минкина борец с коррупцией. Примерно такой, как из меня Папа Римский. Эта статья дошла до Карлы дель Понте, ей ее перевели.

— Как понимать статью Минкина? — спросила она у меня. — Ваша страна что — против совместной с нами борьбы с коррупцией?

— Минкин — ангажированный журналист, — ответил я, — и то, что изложено в статье, — это его частное мнение.

Кстати, Минкин в этот раз выступил в роли лакея, обслуживающего Пал Палыча Бородина, и за это получил гонорар — дачу в престижной Жуковке. Дали ее Минкину в управлении делами Кремля, сиречь в ведомстве Пал Палыча.

Когда в декабре проходили выборы в Госдуму, Минкин вознамерился переместиться из журналистов в депутаты. «Для меня журналистика исчерпана, — сказал он. — Точнее, она исчерпала себя. Люди перестали реагировать на острые статьи. Надо переквалифицироваться в политики».

Это сам Минкин исчерпал себя, журналистика же здесь ни при чем.

Грязные публикации, к сожалению, прошли и в «МК» — газете, к которой я отношусь с огромной симпатией и которой многим обязан. В частности, был опубликован материал Юлии Калининой, спрятавшейся под своеобразным псевдонимом «Отдел живой природы». Это была попытка нарисовать мой портрет, попытка талантливая, но очень циничная. Из статьи следовало, что мать у меня — алкоголичка, а отец обычный мент, который привык сворачивать набок скулы безропотным улан-удэнским работягам, и что моя биография, к сожалению, не похожа на биографию Гайдара.

Да, я горжусь тем, что моя биография не похожа на биографию Гайдара, и мне не стыдно перед Россией, как должно быть стыдно Гайдару, — я всегда стремился служить Отечеству, укреплять его, а не разрушать, не обездоливать, как это сделал Гайдар…

Информацию обо мне Калинина, конечно же, получила в Генпрокуратуре, у записных моих замов Розанова и Демина… Прочитав этот материал, на мою сторону встали даже некоторые мои враги — слишком уж грязным оказался он. Не знаю, что плохого я сделал Юлии Калининой, за что она так поливает меня. Как не могу понять, почему она трусовато спряталась за псевдоним «Отдел живой природы».

В середине мая там же, в «МК», была опубликована статья Марка Дейча «Опасные связи». Дейч и Будберг — это два сотрудника «МК», которые выполняли и выполняют заказы наших спецслужб, МВД и ФСБ. В своих публикациях, как правило, они пользуются оперативными справками, взятыми из уголовных дел… Но ведь всем хорошо известно, что нет ничего ненадежнее, чем оперативные бумаги — справки, отчеты, донесения: они обретают ценность лишь тогда, когда бывают проверены.

Что грустно в этой ситуации: КГБ когда-то привлекал Марка Дейча к уголовной ответственности за фарцовку и незаконные валютные операции, а преемница КГБ — ФСБ подкармливает его и в ту же пору пичкает оперативными, а значит, секретными (хотя и непроверенными) материалами. И Калинина, и Дейч, и Будберг волей неволей находятся, увы, на обслуживании коррупционеров. Им не важны ни грязные деяния «Мабетекса», «Андавы» с «Сибнефтью», ни телодвижения Березовского, прячущего по всему миру свои деньги и ускользающего от уголовной ответственности и налогов, важно другое — то, «что Скуратов нарушил моральные нормы». Заказные статьи, сделанные ими, творят погоду в России. И это грустно.

Дмитрий Штейнберг, известный адвокат, сказал следующее: «В цивилизованном обществе любые документы, в том числе и видеоматериалы, полученные незаконным и неконституционным путем, не могут служить предметом публичного обсуждения, и тем паче — на официальном уровне».

Очень точные слова.

Даже «АиФ» — газета «Аргументы и факты», которая всегда поддерживала меня в борьбе с коррупцией, и та не удержалась от выпада, опубликовала довольно обидную информацию «Казенных трусов не выдают даже президенту», где приводит следующие слова: «В деле Скуратова фигурирует 14 костюмов, 14 рубашек, один смокинг, а также неимоверное количество носков, трусов, ботинок».

Внешне, конечно, все выглядит безобидно, но есть одно «но»: на вопрос читателя из Тульской области отвечает небезызвестный адвокат и не менее небезызвестный мошенник Якубовский. Администрация президента дошла до того, что не побрезговала даже его услугами — ответ на этот вопрос Якубовский озвучил на своей пресс-конференции. Вон до чего дошла жизнь в России мошенники у нас уже дают пресс-конференции. Как крупные государственные деятели.

Естественно, Якубовскому, как человеку, которого прокуратура и суд совершенно законно упекла в «места, не столь отдаленные», очень хотелось уязвить Генерального прокурора, только вместо громкого окрика прозвучало тихое лживое шипение.

Были пошиты лишь костюмы и — никаких рубашек, смокингов, ботинок. И тем более — трусов с носками.

Дальше — цитата Якубовского: «Скуратов говорит: я думал, государство обеспечивает прокуроров». Я этого никогда не говорил. Знаю, что костюмы шьются для охраняемых государством лиц, в число которых, как известно, вхожу и я. Кто же конкретно был облагодетельствован такими костюмами, знает, наверное, только один Пал Палыч Бородин.

«Новая газета», которую так старательно подкармливает господин Лебедев из Национального резервного банка, опубликовала статью Владлена Максимова «Прокурорская хата». В заповедном месте под Орлом, мол, построен особнячок. Для личных целей генпрокурора Скуратова и его приближенных. Что «урвав минуту от многократно описанных в прессе трудов, на заповедную делянку прибывали на отдых сам Скуратов с супругой и его управделами Хапсироков».

Ложь, что этот «особнячок», как написала «Новая газета», построен для моих личных целей. Ложь, что я приезжал сюда с супругой отдыхать — Елена Дмитриевна здесь никогда не была. Ложь многое из того, о чем написано в статье Максимова.

Речь идет об обычном доме отдыха орловской прокуратуры, а не о частных хоромах Скуратова или орловского прокурора Николая Петровича Руднева, и дом этот нужен для прокурорских работников области…

Я бывал, конечно, в Орловской области, — как и во многих других, — но приезжал сюда не охотиться, не рыбачить, не кататься на вертолете, как намекается в статье, а по делу, по приглашению Егора Семеновича Строева.

Небезызвестный Шеремет с телевидения не удержался, подхватил «новую» информацию и использовал ее в своей передаче. В результате он очень скоро получит повестку в суд. За публичную ложь в мой адрес, где суммируется, думаю, все — в том числе и сведения, почерпнутые из «Новой газеты».

В последнее время я привык к различным угрозам, которые раздаются в мой адрес. Но, как говорят, собака лает, караван идет.

Но когда грозят со страниц уважаемой газеты, дело принимает совсем иной оборот.

В «Известиях» была опубликована статья Владимира Ермолина «Дело Скуратова живет». Тут собрали целый букет: и угрозы, и фальсификация, и давление, и обыкновенная глупость, и безграмотность.

Так, Ермолин написал, что «Юрий Скуратов может из свидетеля по уголовному делу перейти в разряд подследственного». В обвиняемого, сударь, а не «подследственного». Слово «подследственный» вытащено из темных, пахнущих кошачьей мочой подъездов и совсем не подходит для грамотного юридического лексикона.

Далее автор утверждает, что на даче и двух моих московских квартирах был проведен обыск. Квартира у меня одна — на улице Гарибальди. Еще есть квартира у тещи, живущей в Подмосковье, но это — не моя квартира. А тещина.

Дальше Ермолин дошел до утверждения, что «Скуратов объявил о начале международной кампании в его защиту». Ни о какой кампании в мою защиту тем более международной — я не объявлял. И если бы уж я вздумал это сделать, то сделал бы давным-давно. Но мне очень не хочется, чтобы имя России, моей родной страны, трепали лишний раз за кордоном. Да, меня пригласил конгресс США на слушания по коррупции, да, я собрался было поехать, тем более что у меня есть что сказать, но не поехал. Все по той же причине, о которой сказал выше.

В материале Ермолина имелись серьезные угрозы в мой адрес, ссылки на Мосгорсуд и Генпрокуратуру, а «Известия», дескать, заверили, что сегодня говорить о бесперспективности дела Скуратова «уже несерьезно — материалы пополняются, открываются новые обстоятельства, которые мы изучаем». И следом: «Судя по всему, представители следствия дают понять Скуратову, что ему не следует проявлять чрезмерную активность. Отнюдь не случайно в связи с обысками была обнародована информация и о двух квартирах отстраненного Генпрокурора». Можно считать, что власть завершает этап «предупредительных выстрелов» в отношении мятежного прокурора и готова открыть огонь «на поражение».

Опять «квартиры», опять «выстрелы». Опять вранье и угрозы, угрозы и вранье.

Когда же все это кончится?