Однако вернемся на несколько месяцев назад: из октября в март 1999 года. Как я уже говорил, при возбуждении против меня уголовного дела были допущены грубейшие нарушения. По этому поводу я обратился в Генеральную прокуратуру, наивно надеясь, что родное ведомство защитит, возьмет под крыло или хотя бы поможет.

Но не тут-то было. Из Генпрокуратуры поступило несколько невнятных, будто жеваная каша, ответов.

Будучи юристами, все понимали, что Росинский, возбуждая против меня уголовное дело, совершил должностное преступление. Я обращался к Демину, к Чайке, но все мои обращения были гласом вопиющего в пустыне. Стало понятно, что пока я не применю тактику жесткой юридической защиты, а потом такого же жесткого нападения, ничего путного у меня не получится. Надо было действовать.

Выписавшись из больницы, я поехал к себе на дачу в Архангельское и после некоторого раздумья в начале марта написал заявление на имя исполняющего обязанности Генпрокурора Чайки с просьбой провести доследственную проверку по обстоятельствам появления скандальной видеопленки и того, что на ней было зафиксировано. В документе, который я ему вручил, было написано: «Прошу провести доследственную проверку и возбудить уголовное дело в связи с оказанием давления на прокурора, проводящего расследование». Не стоит расшифровывать, что под расследованием я в первую очередь подразумевал дело «Мабетекса». Первоначально дело было возбуждено в связи с клеветой и распространением сведений, порочащих мои честь и достоинство. Но после того, как 17 марта 1999 года скандальную пленку показали по ОРТ, многие ее прочно связали с моим именем. И тогда дело переквалифицировали в соответствии со статьей 137, часть первая – «вмешательство в частную жизнь, незаконный сбор сведений о частной жизни и распространение их через средства массовой информации».Таким образом, был сделан очень важный, с моей точки зрения, шаг. С возбуждением этого уголовного дела было введено в процессуальные рамки все то, что инкриминировали мне в связи с расследованием скандала.Во-первых, я получал возможность показать всем – и друзьям, и недругам – свою принципиальную позицию, отношение к происходящему. Будучи уверенным, что против меня было совершено преступление, я сам просил защиты и справедливости, просил правоохранительные органы объективно во всем разобраться.Во-вторых, я не боялся расследования – правда была на моей стороне. Благодаря возбуждению уголовного дела в этом смогли убедиться и окружающие.В-третьих, понимая, что служебное разбирательство в связи со скандалом рано или поздно все равно будет назначено, своим обращением в прокуратуру я вводил его в строгие рамки закона.И, наконец, в-четвертых, я знал, что дело о прокуроре, согласно закону, должно расследоваться прокуратурой. А там были люди, которым я доверял, в объективности расследования которых я был уверен.