После ухода следователя Хозяин некоторое время сидел неподвижно за столом, разглядывая свои ботинки из дорогой змеиной кожи, покоящиеся на папке с бумагами, — американская привычка класть ноги на стол оказалась заразительной. И вообще хорошо быть американцем. И жить в этой стране…

Он глянул на календарь — пухлую дорогую книжку, вставленную в золотые зажимы… Пожалуй, не жену надо сюда перевозить, а самому ехать к жене, подышать малость целебным морским воздухом знаменитого французского курорта, чуть оклематься, осмотреться, а затем ринуться в бой. И отъезд надо назначить… надо назначить на… в общем, через пять дней. За пять дней он разгребет все завалы навоза, скопившегося в конюшне. Кому надо надавать по заднице — надает, кому надо оторвать голову — оторвет, кого надо похвалить — похвалит и со спокойной душой отбудет в дальнее забугорье.

Следователь, что был, у него, — обыкновенный сосунок, у которого на губах еще не высохло молоко, только недавно оторвался от мамкиной титьки, на погонах у него всего один просвет и две маленькие звездочки — не дано ему что-либо доказать, а тем более выступать против такого матерого человека — не человека даже, а человечища, как Хозяин. Хозяин почувствовал, как губы у него сами по себе расползлись в довольной улыбке.

Семье этого жалкого старичка, Героя Советского Союза, надо, конечно, помочь — дать ей шестьсот либо семьсот долларов, чтобы больше ни одного писка с ее стороны не раздавалось… Это нужно будет сделать обязательно. И у юного следователя тогда не будут такие собачьи глаза. Все будет поражено одним выстрелом. Как на хорошей охоте.

Хозяин был хорошим охотником. В прежние времена, когда он крутил баранку такси, случалось, выбирался на браконьерскую охоту к тестю, под Серпухов. Всяких королевских оленей да заповедных газелей, на которых могли охотиться только члены Политбюро, он бил за милую душу, десятками, и редко когда мазал.

Однажды он с подачи тестя провел несколько удачных часов на вышке, которую в свое время облюбовал Леонид Ильич, уложил шесть «боцманят» — упитанных, потерявших полосатую окраску кабанчиков, и здоровенного секача, главу стада, который неосторожно вздумал подкопать клыками охотничью вышку.

Это была королевская добыча. Тесть по этому поводу так напился, что не мог потом протрезветь целых два дня. Протрезвел, снова напился, и через очередные два дня его не стало. Хозяин вздохнул. Много лет прошло с того времени, а тестя до сих пор жалко: мало пожил человек на свете, не увидел, каким тузом сделался его зять. Если бы увидел — порадовался бы. Глаза у Хозяина затуманились…

Жена у него сейчас ездит на «линкольне». Машины размером меньше вообще за автомобили не считает, по магазинам ходит в сопровождении трех охранников, раздобрела, хотя соблазнительности не потеряла. А тогда, в лихую таксистскую пору, была языкастой белозубой диспетчершей в парке легковых автомобилей, ругалась с водителями и слесарями, могла и матом отбрить — и вдруг неожиданно расплакалась, как первоклассница, когда Хозяин, носивший в молодые годы сложное прозвище Не Проходите Мимо, в новогоднюю ночь изнасиловал ее. Возможно, Не Проходите Мимо никогда бы не женился на ней, если бы против него не поднялся тогда весь парк: ему сунули под нос монтировку, сказали, что диспетчерша забеременела и если он станет юлить, то монтировка эта превратит его черепушку в бифштекс, на который на манер куриного яйца будет нахлобучена его сплющенная шляпа. Ребята в парке работали серьезные, слов на ветер не бросали и, если что-то обещали сделать, делали. Не Проходите Мимо женился на диспетчерше.

На пороге кабинета, у самой двери, кто-то вздохнул. Хозяин неспешно повернул голову — там, прислонившись спиной к косяку, стоял Феня.

— Ну, чего скажешь? — спросил у него Хозяин.

— Не нравятся мне все эти визиты. Сегодня — следователь прокуратуры, завтра — мент в стоптанных сапогах…

— Да пусть ходят. — Махнул рукой Хозяин. — Мне они совершенно не мешают. С ними даже жить веселее. — Он вновь махнул рукой, но Феня отметил про себя: Хозяин лукавит. Эти визиты его очень даже беспокоят — вон как изменилось у него лицо, взгляд сразу запал — не сразу и глаза поймаешь, то в одну сторону скользнут, то в другую. — Пусть приходят завтра, послезавтра, послепослезавтра. Ладно… Ты-то чего явился? Дело есть?

— Дела нет. Явился на всякий случай: вдруг нужен?

— Ты всегда, Феня, нужен. Только роль свою не преувеличивай. — Хозяин поднял указательный палец, погрозил им Фене. — И тогда все будет о’кей!

— Помилуйте, какая роль! — запоздало вскинулся Феня. — Обычная мелкая букашка при большом человеке. По мере сил своих исполняю то> что велено. Вот и вся моя роль.

Этой фразой Хозяин остался доволен, взгляд у него перестал косить, лицо разгладилось.

— Ну и что, Феня, жизнью своей ты… как? Удовлетворен? — неожиданно спросил Хозяин.

Феня почувствовал, как внутри у него, неприятно обжигая грудь, обваривая сердце, пополз холод.

— Или как? — Хозяин сощурил один глаз, будто собирался стрелять.

Холода внутри заметно прибавилось. Феня втянул голову в плечи: неужели Хозяин узнал о его свидании с Трибоем? Если это так, то сегодня же вечером Феня будет лежать в лесу под грудой сучьев и прочего лесного мусора где-нибудь в районе Апрелевки — Хозяин не простит ему измены.

— Обижаете, Хозяин, — задрожавшим голосом произнес он.

— А чего голосишко дрожит?

— От обиды.

— Не обижайся, Феня. Ты давно не брал с полки пирожков? Пойди, возьми. Достоин… За безупречную службу.

У Фени разом отлегло на душе, холод улетучился, осталось лишь неприятное ощущение, которое обычно остается после приступа страха. Он картинно приложил руку к груди, благодаря Хозяина.

— А теперь иди, — сказал ему Хозяин, закрывая глаза, — иди. Мне надо побыть одному.

Феня аккуратно, без единого звука, закрыл за собой дверь.

Хозяина обеспокоило появление следователя. И не потому, что тот может докопаться до причин гибели старика — Героя Советского Союза, это следователю не удастся сделать никогда. Дело было в другом: появление такой мелкой сошки — словно бы присланная метка, за которой могут последовать более грозные события. Потом прибудет ОМОН в черных масках, за ОМОНом — налоговая полиция, и понеслось, и покатилось… Хозяин почувствовал, как у него само собой сморщилось, будто печеное яблоко, лицо. Но вряд ли до этого дойдет дело — у него есть надежные друзья наверху.

Раз в месяц с завидной точностью, всегда двадцать девятого числа, в одиннадцать часов дня ему звонит Кржижановский, после чего присылает бронированную машину и двух офицеров — специальных порученцев. Хозяин отправляет Кржижановскому портфель, в котором лежат деньги — сто пачек, перетянутых банковскими бумажками, по десять тысяч долларов в каждой пачке — итого миллион «гринов». Это его доля в тамошнем «общаке». А тамошний «общак» такой, какого не имеет ни одна криминальная армия в мире, — рты у нынешних чиновников оказались пошире, чем у самых жадных паханов…

Нет, пора покинуть на пару месяцев благословенную Родину, пора к жене, на солнышко, к теплому морю и вечной музыке, пора к своему прошлому, к любви, к бывшей своей диспетчерше, ставшей ныне матроной…