Хозяин сидел в своем огромном кабинете за гигантским столом. Ноги на американский манер положил на стол, но поскольку он был русским по происхождению, а не американцем и помнил свое прошлое: небольшую квартиру в хрущевском доме, где провел свою молодость, помнил окрики матери: «Не сори на пол, охломон!» — а когда у него из кармана случайно вываливалась бумажка и падала под ноги, она вообще могла отвесить подзатыльник; еще хуже было, если он оставлял в квартире грязь, — то сейчас под ботинки себе Хозяин заботливо подложил пару листов хорошей белой бумаги — стол будет чист.

Перед ним стояла стеклянная литровая банка, закупоренная обычной полиэтиленовой крышкой, какие найдешь в любом доме, на любой кухне. В крышке было пробито несколько аккуратных круглых дырок, чтобы проходил воздух.

В банке летала, билась крыльями о края и не понимала, почему не может вылететь, большая бабочка с фиолетовыми и желтыми «глазами» на изящно вырезанных, хорошо прорисованных лепестках крыльев. Хозяин смотрел на бабочку и задумчиво теребил пальцами нижнюю губу.

Когда в кабинет вошел Феня, Хозяин ткнул в бабочку пальцем, детское любопытство, написанное на его лице, сменилось чем-то легким, завистливым:

— А красива все-таки, зараза… А, Феня? Феня вгляделся в банку, расплылся в улыбке:

— Вы белый человек, Хозяин, — сказал он.

— Почему белый, а не, скажем, розовый? У человека же розовая кожа.

— Ну… Так принято говорить. Белый, черный, желтый…

— Как флаг ООН. — Хозяин хмыкнул и переставил банку на новое место, чтобы замершая бабочка ожила. — По цвету кожи.

— Флаг ООН — голубой.

— Не люблю голубой цвет. В ООН сидят дураки, коли не знают, что это такое. Я бы давным-давно поменял флаг ООН на бело-черно-желтый.

Бабочка запоздало взмахнула крыльями и вновь попыталась взлететь, ударилась о прозрачную сферу, хлопнулась вниз на дно, спохватилась — сделала это как-то по-женски торопливо — и вновь взлетела.

— Давно уже замечено, что белые люди любят смотреть на горящие дрова и бегущую воду. Могут любоваться на это часами. А теперь я увидел, что у белого человека есть третье любимое занятие…

— Дурак ты, Феня! — благодушно заметил Хозяин. В речь Фени он не вслушивался, поэтому среагировал не на слова, среагировал на льстивую интонацию в фенином голосе.

— Так точно! — поспешно отозвался Феня.

— А с другой стороны, может, и не дурак, — задумчиво произнес Хозяин.

— И это есть, — сказал Феня. — Зачем вызывали, Хозяин?

— Из людишек наших, из тех, кто хлопнул Влада, на воле кто-нибудь есть?

— Нету. Все сидят. Все упрятаны, упакованы, все находятся в безопасности.

— Никто слабину не даст? Или, чтобы беспокойства не было… может быть, их лучше… того? — Хозяин провел себя пальцем по горлу. — А? — Хозяин не выдержал, поднялся в кресле и возмущенно произнес: — Надо же, летать не хочет, падла! Ожирела совсем! — Поднял глаза, посмотрел в упор на Феню. — Что скажешь?

— По поводу этого воздушного создания? — Феня повел подбородком в сторону банки с замершей бабочкой. — Или по поводу братанов?

— По поводу любимых хануриков наших. — Хозяин усмехнулся: — Братанов!

— Жалко, если их… — Феня повторил жест Хозяина, провел себя пальцем по горлу. — Не надо бы!

— А слабину не дадут?

— Не должны.

— Слово даешь? Гарантируешь? — Взгляд Хозяина сделался холодным, колючим.

— Гарантирую, — помедлив, ответил Феня. — Даю слово. Ребята не подведут.

— Ладно, пусть пока живут. — Хозяин вновь встряхнул банку с бабочкой, та, похоже, уже собиралась засыпать. Взмахнула крыльями запоздало и вновь увяла. — Вот так и мы! — сказал Хозяин. Вздохнул. — По Москве идут обыски. Здорово тряхнули Бейлиса, кое-что нашли. Тряхнули Жвачку, ничего не нашли. Тряхнули Лисовского. — Хозяин медленно поводил челюстью из стороны в сторону, снова вздохнул. — В Генпрокуратуре расследованием занимается какой-то Трибой… Еврей, что ли?

— Фамилия не еврейская.

— Они все не еврейцы, а красноармейцы… Так про себя говорят. Но когда дело доходит до проверки, то оказывается, что они не красноармейцы, а все-таки — еврейцы. Цепкий уж больно этот Трибой.

— Может быть, его малость припугнуть? Звонком по телефону.

— Не мешало бы. — Хозяин вновь встряхнул банку с застывшей в ней бабочкой. Бабочка взмахнула крыльями и осталась сидеть на дне банки. — А если ее сахаром покормить? — вопросительно произнес Хозяин, ни к кому не обращаясь, — Феня, с которым он только что беседовал, уже перестал для него существовать.

Феня это понял и поспешил исчезнуть: надо было заниматься делом — припугнуть «важняка из Генеральной прокуратуры по фамилии Трибой.