Великое дело — правительственная связь, телефонную трубку поднимает тот, кому эта связь полагается, лично, минуя всяких секретарш. Бейлис с первого захода дозвонился до главного редактора газеты, так больно и так опасно выстегавшей его, отметил в своем голосе дрожь, но в следующую секунду постарался взять себя в руки.
— Мне необходимо с вами встретиться, — сказал Бейлис главному редактору и неожиданно для себя рассмеялся, услышал, как внутри у него, в такт смеху, что-то грузно бултыхнулось, затряслось.
— Зачем? — холодно спросил главный редактор.
— Чтобы снять возникшие недоразумения.
— Вы считаете, что между нами возникли недоразумения?
— Да.
— А я, пардоньте, так не считаю.
— Ну хорошо, мы можем встретиться просто так, как нормальные люди, и поговорить, а?
— На это у меня нет времени.
— И у меня время расписано по минутам, — с обидой воскликнул Бейлис, — ни одной свободной щелки нет.
— Хорошо, я к вам на встречу пришлю своего зама. Это было унизительно. Бейлис почувствовал, как перед ним поплыл, неприятно подрагивая, расползаясь на пласты, воздух, внутри родилась злость. Он хотел сказать редактору: «Хорек, да стоит мне только пальцем шевельнуть, как ты вечером будешь найден в подъезде своего дома с двумя дырками в башке — одной от первого выстрела, основного, второй от контрольного», но сдержал себя и пробормотал:
— Мне очень жаль. Хорошо, пусть будет зам, тогда я на встречу тоже пошлю своего зама… Пусть они и договорятся.
Главный редактор холодно и очень вежливо попрощался с Бейлисом. Бейлис вновь почувствовал тошноту, подступившую к горлу, к самому краю, вот-вот и прорвется, выплеснется наружу. Он откинулся на спинку упругого, обтянутого кожей кресла, замер на мгновение. Неожиданно посочувствовал людям, которые, как и он, попали в беду, а таких в Москве очень много. У всех, как и у него сейчас, стоят слезы в глазах и комок в глотке. В нем возникло ощущение солидарности с этими несчастными, но в следующий миг он брезгливо отряхнул одну руку, потом другую: у этих людей своя дорога, у него — своя. Люди, имеющие такие деньги, как он, не тонут. Они непотопляемые.
Лицо у него вновь приобрело надменное выражение…