Николя Лестаж

(16?? — 16??)

На гербе, пожалованном ему его царственным покровителем, королём Франции Людовиком XIV, на лазурном поле красовался сапог, увенчанный короной, в окружении двух геральдических лилий. Что могло заставить монарха, который задавал моду всему своему двору, а вслед за ним Парижу, Франции и всей остальной Европе, обратить внимание на скромного сапожника? Может, то, что он на самом деле вовсе не был скромным, зато был талантливейшим мастером? Настолько талантливым, что его успех в XVII веке был, пожалуй, ещё более громким, чем у Бланика, Чу и Лубутана в наше время!

Увы, известно нам о Николя Лестаже не так и много. Родился он, по всей видимости, в окрестностях Бордо, а, возможно, и в самом городе. Во всяком случае, именно там, на Парламентской улице, располагался его магазин, который носил любопытное название — «Волк в сапогах» (что ж, пусть сборник сказок Шарля Перро «Кот в сапогах» вышел только в конце века, это было литературной обработкой народных сказок, так что не исключено, что Лестаж намекал на сказочную историю… а может, и нет — кто знает?). Возможно, Лестаж так и остался бы в Бордо, если бы в 1659 году туда не приехал король…

Молодому монарху был тогда всего двадцать один год. В Бордо он прибыл, как считалось, чтобы вести переговоры о своём грядущем браке с испанской инфантой, Марией-Терезией. Праздники, увеселения, подарки… Один из подарков и преподнёс Лестаж, пару великолепных туфель, подробное описание которых (возможно, не без преувеличений) дошло и до нас: «Туфли, на которых лилии громоздились над лилиями, украшенные чистым золотом, из восточного шёлка медового цвета, с подкладкой из тафты цветов монарха». Судя по всему, подкладка была лазурной, а лилии были не просто имитацией цветка, а изображали флёр-де-лис, лилии геральдические. Словом, это были туфли, достойные французского короля, но, главное, они ему подошли, хотя никаких примерок, разумеется, не было и быть не могло. Король остался очень доволен.

Туфелька от Николя Лестажа

Нет, Лестаж не ринулся тут же в Париж, в попытках завоевать столицу, как можно было бы предположить. Прошло четыре года, прежде чем 26 июня 1663 года он не появился при дворе, преподнеся королю новый подарок, который, в сущности, и принёс ему славу, вписав в историю моды. Это были изящные сапоги (сапоги были тогда почти неотъемлемой частью мужского костюма), но от всех прочих их отличало то, что у них не было шва… Это вызвало фурор — сначала при дворе, потом и в стране (и даже за её пределами). По этому поводу было написано множество стихов, которые превозносили творение Лестажа в самых пышных выражениях, свойственных тогдашней эпохе; всех интересовало то, как мастеру удалось добиться такого. Версий, в том числе поэтических, доходивших до абсурда, было множество — кожа с хобота экзотического животного, слона? С шеи фавна? С голубя? Или вообще «выдута», как выдувают свои произведения стеклодувы?

На самом деле Лестаж, по-видимому, использовал технику, которая была заново открыта в Европе много позже — снимал целиком кожу с ноги телёнка, не разрезая её, а затем дубил, обрабатывал и так далее. Один из парижских сапожников решил попробовать повторить «чудо Лестажа», как о нём говорили, и предложил Лестажу следующий вариант — если через шесть месяцев ему удастся сделать сапоги без шва, тот платит ему триста ливров, а если нет, он уплатит Лестажу тридцать. Из затеи ничего не вышло.

Как бы там ни было, король строго запретил Лестажу пытаться повторить подобное — такие сапоги мог носить только он сам! Людовик XIV уже не мог, разумеется, упустить такого специалиста, и Николя остался в Париже, где открыл ателье, которое стало пользоваться огромной популярностью. В апреле 1665 года было объявлено, что король наградил его дворянством и пожаловал титул «мастера сапожника». А ещё Людовик послал ему нарядный ковёр с узором из геральдических лилий, который Лестаж не без гордости, надо полагать, повесил на стену своего ателье. А портрет Лестажа с подписью: «Мэтр Лестаж, чудо эпохи» красовался в королевской картинной галерее. Вполне заслуженно!

 

Эмиль Эрмес

(1871–1951)

Не он начал семейное дело — это сделал его дед. Но именно его энергия и его талант продолжили дело превращения семейной мастерской во всемирно знаменитый дом моды, а семейное имя сделали символом сочетания изысканного вкуса и высочайшего качества.

Родоначальник знаменитой семьи, немецкий протестант, перебрался во Францию в 1828 году. Тьерри Эрмесу было тогда двадцать семь лет. В 1838 году он открыл в Париже мастерскую, где делали отличную упряжь. Шарль-Эмиль, его сын, родился в 1835 году и, когда вырос, присоединился к отцу. Дела шли очень хорошо — планку Тьерри задавал очень высокую, и на Всемирной выставке в 1855 году продукция его мастерской даже получила первый приз в своей категории, а на выставке в 1867-м — медаль. Тьерри Эрмес передал сыну бразды правления около 1870 года и скончался восемь лет спустя. В 1880 году Шарль-Эмиль переехал на улицу Фобюр Сент-Оноре, где главный офис компании «Эрмес» находится и по сей день.

У него было двое сыновей, Адольф и Эмиль-Морис. Младший рано начал интересоваться семейным делом, и ещё мальчишкой стал работать в качестве подмастерья. Тогда же, в юности, он познакомится с другим молодым человеком, которому тоже будет суждено прославиться, — с Луи Рено, будущим основателем компании «Рено». Изобретения, новые технологии, и вообще всё новое очень интересовало Эмиля. Он занял в семейной фирме место ответственного за экспорт продукции, много разъезжал, в том числе и по Латинской Америке, и Восточной Европе. Недаром его прозвали «Ртутью» — за неуёмную энергию и постоянное желание двигаться вперёд — во всех смыслах. Из одной из таких поездок он привёз идею специальной сумки, в которой любители верховой езды могли бы с удобством перевозить сёдла, — это была первая, в длинной череде, сумка «Эрмес». В 1900 году Эмиль женился; его женой стала Жюли Олянд, дочь торговца экзотическими сортами дерева; одна за одной у них родились четыре дочери.

Эмиль Эрмес

К тому времени, как Шарль-Эмиль отошёл от дел, продукцию марки хорошо знали и в Европе, и далеко за её пределами. С 1902 года фирма стала называться «Братья Эрмес». Там по-прежнему занимались конской упряжью, делали великолепные сёдла (так, при их изготовлении использовался специальный «седельный стежок», который, помимо прочего, выполнял функцию декоративной отделки, — впоследствии его станут использовать при изготовлении всех остальных аксессуаров, выпуском которых займутся в компании).

Во время Первой мировой Эмиль отправился на фронт, а по возвращении принял на себя руководство компанией. С его решительностью и стремлением к инновациям она стала развиваться ещё быстрее, а его безупречный вкус позволял высококачественным изделиям резко выделяться на общем фоне.

Так, в «Эрмес» первыми стали использовать застёжки-молнии, а вскоре начали выпускать одежду из кожи (всё началось с кожаной куртки для тогдашнего принца Уэльского), затем прибавились разнообразные аксессуары, в частности, дамские сумки — по легенде, жена Эмиля, Жюли, всё не могла найти подходящую, и тогда муж создал целую коллекцию сумок.

Будучи заядлым путешественником и понимая, что теперь люди ведут более активную, нежели раньше, жизнь, а основным средством передвижения уже служат не лошади, как раньше, а автомобили, поезда, самолёты, и люди нуждаются в лёгком, удобном багаже, Эмиль наладил выпуск множества новых видов аксессуаров. Шли годы, и его фантазия превращала ранее однообразный багаж в наборы сумок, чемоданов, кофров и несессеров с самыми разными функциями, для перевоза обуви, туалетных принадлежностей, книг, одежды, словом, всего, что может понадобиться путешественнику в длительной или, наоборот, короткой поездке. Увлечение яхтами тоже породило множество аксессуаров, от подносов, бокалы на которых не опрокидывались от качки, до курительных трубок, которые не гасли от брызг и ветра. Что касается автомобилей, то Эмиль полагал, что в идеале — это «яхта, которая движется по дороге со скоростью восемьдесят миль в час», и путешественнику должно быть там не менее удобно, чем на яхте настоящей. Термосы, часы, дорожные пледы с кармашками на молниях, багаж со встроенным электрическим освещением…

Десятки, сотни разнообразных аксессуаров из кожи, тканей, металла были призваны облегчать людям жизнь, и были при этом сделаны с вниманием к мельчайшим деталям. Многим из них суждено было стать классикой жанра. А если учесть, что материалы выбирались всегда только самые лучшие, а дизайн был им под стать, то неудивительно, что продукция «Эрмес» стала воплощением функциональной роскоши.

В 1923 году Эмиля Эрмеса наградили орденом Почётного легиона. Вскоре открылся первый магазин в США (он, правда, закроется во время Великой депрессии) и несколько — на французских курортах. Помимо дорожных аксессуаров, начался выпуск женской одежды, а в 1937 году появились платки «Эрмес», которые станут не просто аксессуаром, а и предметом коллекционирования благодаря фантастически прекрасным и разнообразным принтам. Ничего не пропадало зря — когда однажды Эмиль заметил, сколько остаётся обрезков кожи, ему пришла в голову идея использовать их для обложек записных книжек…

Сыновей у Эмиля не было, но его дочери вышли замуж, и он привлекал к семейному делу их супругов. Так, одному из них, Роберу Дюма, мы обязаны возникновением сумочки, которая войдёт в историю моды под названием «Келли» (в честь княгини Монако, Грейс Келли, хотя появилась сумочка ещё в конце 1930-х), пресловутыми платками и стильными браслетами из металла и кожи.

Во время Второй мировой войны Эмиль вместе с семьёй уехал в Канны, но и там продолжал работать. Из-за жёстких ограничений, которые накладывались на множество материалов, фантазия главы компании и его помощников привела к тому, что для изготовления аксессуаров начали активно использовать и волокно рафии, и парусину, и шерсть — причём с тем же изяществом, с каким ранее использовали дорогие сорта кожи. Ныне знаменитый «фирменный» оранжевый цвет тоже возник именно тогда, и тоже из-за ограничений, на использование красителей. А один из рисунков его обширной коллекции (которую он вдохновенно собирал всю жизнь и которая неоднократно демонстрировалась в различных музеях до войны) вдохновил Эмиля на разработку эмблемы компании. Так возникло знаменитое теперь изображение изящного открытого запряжённого экипажа, память о том, с чего всё начиналось. Вскоре после войны начался выпуск парфюмерии и такого тоже знаменитого теперь аксессуара, как галстук от «Эрмес».

В 1950 году Эмиль и Жюли отпраздновали полвека семейной жизни, золотой юбилей. Они смогли создать отличную семью, с детьми и внуками (на тот момент их было семнадцать), и Эмиль провёл эти годы, одновременно отдавая себя работе, создавая целую империю, и в то же время не забывая о близких. Завидная участь!

Его не стало в 1951 году, но образ обаятельного, сильного человека с неуёмной фантазией, предъявлявшего высокие требования к другим, но прежде всего к себе, незабываем. Он — воплощение стиля «Эрмес».

 

Гуччо Гуччи

(1881–1953)

Нужно ли иметь специальное образование, чтобы заняться дизайном одежды или аксессуаров? История показывает, что вовсе не обязательно. А во сколько не поздно начать? История знаменитого модного дома Гуччи показывает, что, наверное, не поздно никогда…

Основатель будущей модной империи, Гуччо Гуччи родился во Флоренции, в 1881 году. Его отец занимался изготовлением и продажей изделий из кожи. В семнадцать лет Гуччо покинул Италию и отправился, в поисках приключений, сперва в Париж, а потом в Лондон, где «научился понимать толк в космополитической культуре, утончённости и эстетике». Звучит эффектно, но разбираться в красоте он научился, начав, как говорится, с низов. В Лондоне ему повезло устроиться в один из самых роскошных отелей Европы, «Савой». Там, за двадцать лет, он успел поработать мойщиком посуды, официантом, посыльным, консьержем, и, наконец, Гуччо стал лифтёром.

Гуччо Гуччи со своей матерью

Не будем забывать, это было только начало XX века, и «Савой» был первой гостиницей в мире, где постояльцы могли воспользоваться такой новинкой, как электрический лифт. А среди постояльцев часто встречались одни из самых знаменитых и влиятельных людей той эпохи. Так что, открывая и закрывая двери лифта, Гуччо мог наблюдать за ними не издалека, как многие, а вблизи — во что они были одеты, как они вели себя, как разговаривали… Это была отличная школа жизни.

В 1921 году Гуччо решил вернуться домой, в родную Флоренцию. Вернее, это решили за него — весьма к тому времени уже солидный возраст, сорок лет, сочли слишком большим для лифтёра, и ему пришлось уйти. За эти годы он скопил тридцать тысяч лир — весьма приличная сумма для Италии того времени, и эти деньги вполне могли помочь ему начать собственное дело. Впрочем, можно было продолжить дело отца — с детства Гуччо научился разбираться в коже, а насмотревшись на роскошный багаж постояльцев «Савоя», он хорошо представлял, насколько эффектными и востребованными могут быть роскошные кожаные сумки и чемоданы. Впрочем, интересы потенциальных богатых клиентов подсказали ему ещё одну область, где можно попробовать свои силы, если уж речь идёт об изделиях из кожи, — конская сбруя, особенно сёдла.

Так что мастерская и магазин, чьим символом стали две буквы «G», вскоре завоевали популярность у обеспеченных флорентинцев, тем более что Гуччо подыскивал и привлекал к работе самых лучших мастеров. Вслед за Флоренцией об отличных аксессуарах из кожи узнала вся Италия, а затем и Европа.

Кроме багажа и сёдел, Гуччо начал выпускать одежду для жокеев, затем дамские сумочки, обувь… В 1938 году он смог открыть свой первый магазин в Риме.

Поначалу он работал сам, но затем к Гуччо присоединились сыновья — жена Аида родила ему шестерых детей, и четверо из них, Васко, Альдо, Уго и Родольфо, решили связать свою жизнь с процветающей компанией отца.

Во время Второй мировой войны, в связи с дефицитом кожи, Гуччи стал выпускать сумки из ткани, оказавшиеся, однако, не менее популярными. А в 1947 году появилась маленькая дамская сумочка из кожи, но с гнутой бамбуковой ручкой. Известная голливудская актриса Грейс Келли, будущая княгиня Монако, буквально с ней не расставалась, и модель этой сумки стала носить её имя, «Келли» (уже в 1960-е под очарование аксессуаров от Гуччи попадёт и жена президента США, Жаклин Кеннеди, ставшая затем женой миллионера Онассиса, — так появится ещё одна «именная» сумочка, «Джеки О»).

В 1951 году открылся магазин марки в Милане, а в 1953-м — в Нью-Йорке, на Манхэттене (заметим, это был первый итальянский магазин, который там появился). В том же 1953 году не стало Гуччо Гуччи…

Сыновья поначалу успешно продолжали дело отца — всё новые и новые магазины Гуччи открывались буквально по всей Европе, аксессуары — от очков до кошельков, от шёлковых платков до поясов — пользовались огромным успехом. Можно сказать, что в 1960-е этот модный дом был одним из самых преуспевающих в Европе. Однако четверым наследникам было не так легко добиться согласия, популярность его падала, и семья утратила контроль над семейным делом, когда внук Гуччо, Маурицио, последний из членов семьи, владевших компанией, погиб в 1995 году. Падающее знамя подхватил дизайнер Том Форд, и в немалой степени благодаря его усилиям и усилиям других дизайнеров имя «Гуччи» до сих пор остаётся символом очень красивых и очень качественных вещей. Но это уже совсем другая история.

А наша история — о том, что, имея чутьё и талант, можно прославить своё имя, даже в такой прихотливой области, как мода, и даже если тебе немало лет…

 

Сальваторе Феррагамо

(1898–1960)

В его воспоминаниях есть такие строки: «Я родился, чтобы быть сапожником. Наверное, я им был в предыдущих жизнях». Талант может проявиться в любой области, и мы не удивляемся ни талантливым музыкантам, ни талантливым столярам. А вот гениальность — это уже иное… Это не окрестности вершины, это сама вершина. Так вот, Сальваторе Феррагамо, великий дизайнер, не был талантлив. Он был гениален.

Сальваторе родился в 1898 году в Бонито, в местечке Кампанья. В семье было четырнадцать детей, он был одиннадцатым. Руки у мальчика оказались золотыми, и свои первые туфли он сделал для сестёр, специально ко дню конфирмации. Было ему тогда всего девять лет. В отличие от многих мальчишек своего возраста, маленький Сальваторе быстро сумел понять, кем хочет стать — сапожником, причём очень хорошим! Возможно, даже лучшим в мире. Что ж, свои детские намерения он осуществит сполна.

Сальваторе отправился изучать ремесло в Неаполь, в одну из лучших обувных мастерских города. Проучившись там год, он открыл собственную маленькую мастерскую, прямо в родительском доме. Но этого ему казалось мало… В 1914 году, когда ему не было ещё и шестнадцати, он решился уехать за океан — один из старших братьев уже давно работал на одной из обувных фабрик Бостона. Сальваторе к нему присоединился, а вскоре убедил братьев переехать на юг США, в Калифорнию.

Сальваторе Феррагамо

Именно там, сначала в Санта-Барбаре, а затем в Голливуде, он, наконец, смог проявить свои способности как следует. В их мастерской, поначалу небольшой, Сальваторе совершенствуется, шлифует свои умения. Починка обуви, изготовление туфель на заказ… Всю жизнь он будет считать, что обувь нужно делать исключительно вручную: «Я никогда не видел хорошей пары обуви, сделанной на машине. Она слишком индивидуальна». А Сальваторе стремился именно к тому, чтобы обувь сидела на ноге идеально, чтобы человек чувствовал себя комфортно… Но у всех людей свои особенности, и добиться этого можно только с помощью индивидуального подхода к каждому из клиентов. Тщательное снятие мерок, изготовление идеальной, подходящей только этому человеку колодки — Сальваторе работал необыкновенно тщательно, но уверенно и быстро. Стоит ли удивляться тому, что молодого выдающегося мастера вскоре заметили?

Среди клиентов Феррагамо были не только жители Санта-Барбары, но и актёры и режиссёры находящегося неподалёку Голливуда. Один заказ следовал за другим, а Сальваторе исполнял их настолько блестяще, что уже в 1923 году, когда ему было, заметим, всего двадцать один, его пригласили в Лос-Анджелес. С этого момента начала идти в гору его карьера обувщика кинозвёзд, которая продлится около тридцати лет. Золотая эпоха Голливуда была бы далеко не столь блестящей, если бы красавицы-актрисы не щеголяли в изумительных туфельках от Феррагамо. Звезда немых фильмов Лилиан Гиш, Грета Гарбо, Глория Свенсон, Марлен Дитрих — все они, вплоть до Мэрилин Монро, носили то, что предлагал им итальянский мастер. А он порой знал, что им надо, куда лучше, чем они сами. В его туфлях ноги казались изящнее и длиннее; тем, кто был невысоким, как Кармен Миранда, они добавляли роста (с помощью платформ), высокие чувствовали себя изумительно в туфельках на плоской подошве. Шёлк, кружева, перья, ленты, позолота, жемчуг — это был настоящий «гламур», а не нынешние подделки под него.

А кто создал одни из самых знаменитых туфелек за всю историю кинематографа, волшебные «рубиновые» туфельки девочки Дороти из экранизации «Волшебника страны Оз» 1939 года? Конечно же, волшебник Феррагамо.

Он никогда не останавливался на достигнутом. Будучи уже признанным мастером, стал посещать лекции по анатомии в университете Южной Калифорнии — конечно же, больше всего его интересовала анатомия ног и стоп. Никакая, даже самая роскошная обувь, не принесёт радости, если она плохо сидит на ноге, если каблук неустойчив, если он находится не в том месте, если… Этих «если» было тысячи, и Феррагамо неустанно с ними сражался. Его мастерство приносило немалый доход, но он не почивал на лаврах, а щедро тратил деньги на всё новые и новые эксперименты, пробуя новые формы, новые материалы, новую технику. Как творения модельеров «от кутюр» отличаются не только роскошными материалами, но и изумительным кроем и тщательностью отделки, так и творения Феррагамо, обувщика «от кутюр», отличались высочайшим исполнением во всех деталях.

В 1927 году Сальваторе вернулся в родную Италию. Выбор его пал на Флоренцию, которая всегда славилась как город, где покровительствовали искусству и ремёслам, с помощью которых она и процветала на протяжении веков. Там, на виа Манелли, в 1929 году прославленный мастер открыл свой салон. Увы, всё оказалось не так просто — теперь ему пришлось самому заниматься административными вопросами, налоги росли, а доллар — в Америке был разгар жесточайшего финансового кризиса — наоборот, падал. Так что всего несколько лет спустя, в 1933 году, Феррагамо обанкротился. Но твёрдое намерение идти вперёд, только вперёд, подтолкнуло его и на этот раз, так что вскоре он вновь был в игре.

Эксперименты продолжались. Начиная с середины 1930-х Сальваторе начал использовать не только обычный материал обувщиков, кожу, но и массу других — целлофан, волокна пальмы, пеньку, парусину, кружево, пробку, даже рыбью кожу! Что-то было вызвано желанием попробовать новое, что-то — проблемами, которые пришли со Второй мировой, ведь хорошее сырьё начало почти целиком уходить на военное обмундирование и обувь. Тут-то фантазия Феррагамо проявилась в полной мере, позволяя делать чудесную обувь из любых материалов. Так, именно дефициту кожи для подошвы обуви мы обязаны появлением удобной и лёгкой обуви с подошвой из пробки, дефициту кожи для самих туфель — изящной обувью из ткани.

В 1947 году, как гласит уже обросшая легендами история, Феррагамо встретил на берегу реки Арно, которая протекает через Флоренцию, рыболова. Завязался короткий разговор — обувщик спросил, не опасается ли тот, что тонкая, почти невидимая леска порвётся под весом рыбы, на что тот спокойно ответил, что, мол, это же нейлон, не порвётся. Так из случайной встречи родилась фактически «невидимая» обувь из нейлоновой сетки. За необычную модель из нейлона, с клиновидным каблуком, Феррагамо получил самую престижную премию в своей профессии. А мы сегодня носим лёгкие летние туфли из искусственных материалов, даже не задумываясь о том, кто же додумался первым ими воспользоваться.

В 1952 году Сальваторе решил, что, если делать тонкие высокие каблуки из стали, они, вероятно, прослужат дольше. Так и оказалось. Они получили итальянское название «стилетто» (стилет — тонкий острый кинжал), и женщины во всём мире, начиная с Мэрилин Монро, обожавшей обувь от Феррагамо, с удовольствием встали на тонкие, но крепкие каблуки.

Впрочем, ещё более устойчивым каблукам-танкеткам мы тоже обязаны гениальному мастеру. «Новое — это хорошо забытое старое», и он экспериментировал с каблуками в духе XVIII века, когда каблук-рюмочка был сдвинут ближе к середине стопы. Они были устойчивыми, удобными, а ещё визуально делали ногу меньше — кто же откажется от ножки, как у Золушки?

Он мог сделать удобную и при этом роскошную обувь даже для деформированных стоп, которая скрывала все недостатки, — как, по легенде, и произошло с одной таинственной «дамой под вуалью», которая, казалось бы, потребовала от мастера почти невозможного… А он сумел выполнить её пожелание с блеском. И махарани, жена одного из индийских магараджей, которой оказалась эта дама, навсегда осталась пылкой поклонницей обувного гения Феррагамо.

Именно благодаря ему обувь обрела статус не просто важного аксессуара, а предмета роскоши. Длинные юбки ушли в прошлое, а короткие щедро демонстрировали женские ноги, которые нуждались в эффектной обуви. А уж Феррагамо знал толк в эффектах… Он мог создать что угодно — от модели, больше напоминающей произведение искусства, странное, необычное, запоминающееся, до повседневных туфель, красота которых была в то же время необыкновенно функциональна. И недаром плоды творчества Феррагамо десятилетиями будут вдохновлять других обувных дизайнеров.

В 1938 году он купил старинный флорентийский дворец, палаццо Спини Ферони, в котором с тех пор и находится штаб-квартира марки. А в 1995-м там откроется музей великого мастера, в котором можно полюбоваться на образцы созданной им обуви.

В 1949 году Сальваторе женился на Ванде Миллети, и у них родилось шестеро детей — Фьямма, Джованна, Феруччо, Фульвия, Леонардо и Массимо. Все они пошли по его стопам, затем к ним стали присоединяться внуки, так что и по сей день империя Феррагамо, которую им удалось построить, находится в руках семьи.

В 1950-х в мастерских Феррагамо работало около семисот мастеров, которые производили по триста пятьдесят пар туфель в день — и все, заметим, ручной работы. С тех пор производство неизмеримо выросло, магазины Феррагамо открылись по всему миру, и марка начала выпускать не только обувь, но и сумки, ремни, очки, шёлковые платки и шарфы, одежду и даже парфюмерию.

Самого же мастера не стало в 1960 году, когда ему было всего шестьдесят два. «Сапожник мечты» ушёл из жизни довольно рано, но в истории остался навсегда. «Нет пределов ни красоте, ни творческому воображению. Безграничны материалы и формы, которые можно использовать в создании обуви так, чтобы каждая женщина чувствовала себя принцессой… Моя обувь просто выражает то, чего хотят люди».

 

Роже Вивье

(1913–1998)

То, что выходило из его рук, было не просто обувью, а произведением искусства, недаром его прозвали «Фрагонаром обуви» — его туфельки, созданные в XX веке, были столь же изящны, сколь и картины великого живописца века XVIII. И при этом он был великим новатором, не менее великим, чем те кутюрье, наряды которых выглядели бы незавершёнными, если бы не его обувь.

Роже Вивье родился в Париже, в 1913 году. В тринадцать лет он устроился работать на обувную фабрику, что и определило впоследствии выбор профессии. Однако, когда у него появилась возможность учиться в Школе изящных искусств, он выбрал скульптуру. Парадоксальным образом, две, казалось бы, столь далёкие области смогут слиться с помощью его фантазии и мастерства в единое целое, и недаром он потом нередко говорил об обуви, как о скульптуре.

Ещё во время учёбы знакомый Роже предложил ему разработать коллекцию обуви для его фабрики. Первая попытка оказалась успешной, и ближайшие несколько лет Вивье сотрудничал с несколькими дизайнерами обуви, а около 1937 года смог открыть собственное ателье. В 1938 году он начал создавать обувь для экстравагантного преуспевающего дизайнера, Эльзы Скьяпарелли, что, безусловно, поспособствовало тому, что на его талант обратили внимание и другие, и Вивье начал делать обувь для нескольких известных французских фирм, в том числе и «Балли».

Роже Вивье

Однако вскоре пришлось прерваться — в 1938 году его призвали на военную службу. Он вернулся в 1939-м, однако, когда началась Вторая мировая война и Франция была оккупирована, был вынужден уехать за океан, в Нью-Йорк. Там ему приходилось нелегко, и, чтобы свести концы с концами, Вивье работал, где только мог — по утрам занимался дизайном обуви для одной из местных фирм, днём работал ассистентом фотографа, а вечера посвящал освоению мастерства шляпника. В 1945 году он даже открыл, совместно со шляпницей Сюзанной Реми, магазин «Сюзанна и Роже». Однако он мечтал вернуться в Париж и сделал это, как только смог, в 1947 году.

Поначалу Вивье не был связан особыми обязательствами ни с одним домом мод, и предпочитал работать как свободный художник — благо, заказчиков у него хватало, и его имя постепенно приобретало всё более громкую известность. Так, когда в 1953 году короновалась Елизавета II, Вивье сделал для неё потрясающей красоты туфельки из позолоченной кожи, с каблуками, усыпанными рубинами — достойное дополнение роскошного платья, созданного в мастерской кутюрье Нормана Хартнелла, и традиционных коронационных одеяний монарха. И в том же 1953 году он начал сотрудничество с Кристианом Диором.

На самом деле их первая встреча состоялась раньше, в 1949 году, когда Вивье предложил ему свои услуги в качестве шляпника, однако тогда из этой идеи ничего не вышло. А в 1953 году был подписан контракт с американской фирмой «Делман», с которой Вивье сотрудничал к тому времени уже много лет и согласно которому он должен был разрабатывать обувь для Диора, однако под маркой «Делман». Вивье делал и обувь для коллекций Диора, и для продажи в бутике, которым «Делман» и «Кристиан Диор» владели совместно. Сотрудничество про-длилось десять лет, вплоть до 1963 года, когда он открыл собственный магазин в Париже. Диор и Сен-Лоран, Бальма и Унгаро, мадам Гре и многие другие — образы, созданные великими кутюрье, давно вошли в историю моды, однако были бы они столь завершёнными, если бы не туфельки от Вивье?

Он черпал вдохновение в минувших эпохах — в изяществе эпохи рококо и кокетливой строгости Викторианской эпохи, в экзотике Китая и Африки. Он изучал давно известное, экспериментировал и придавал этому новый облик. Туфельки без задника, «мюли», бывшие вплоть до конца XVII века домашней обувью и вошедшие в моду в XVIII веке, в XX веке силами Вивье обретали новый облик, и восхищали самых привередливых модниц. И то же происходило с самыми разными моделями. Они могли быть изящно-классическими или соблазнительно-авангардными, но они всегда были особенными. Ведь, помимо материалов, Вивье активно экспериментировал с формой, в частности, с формой каблука. Он мог быть сильно сдвинут к центру стопы, визуально уменьшая ногу, или настолько сильно скошен, что создавалось впечатление, что он вот-вот подломится; он мог иметь «талию», как во времена Людовика XV, или становиться платформой, как в национальной китайской обуви; он мог иметь форму запятой… Вивье зачастую приписывают изобретение «шпильки». Это не совсем верно, потому что подобные каблуки были известны ещё с XIX века, но в ту эпоху они были непрактичной деталью фетишистской обуви; а Вивье, который додумался до стального стержня в тонком каблуке, превратил шпильки в оружие соблазна, доступное любой женщине.

Настоящий кутюрье, только в области обуви, Вивье был одновременно дизайнером, инженером, скульптором и архитектором, и плоды его трудов были безупречны до последней, самой крохотной детали. Он царствовал в «золотую эпоху» 1950-х, но и потом его работы оказались не менее востребованными. Он работал, оглядываясь на прошлое и заглядывая в будущее — да, его смелости хватало на то, чтобы в 1960-е предложить сапоги до середины бедра! Его туфельки обожали Марлен Дитрих и Софи Лорен, Ава Гарднер и Катрин Денёв — туфельки «пилигрим» на невысоком каблуке с серебряной пряжкой, которые он создал для героини Катрин в фильме «Дневная красавица», вызвали волну подражания во всём мире. Словом, и прошлое, и будущее равно были ему подвластны…

Роже Вивье ушёл из жизни в 1998 году, будучи прославленным мастером, чьи работы хранятся в знаменитых музеях. Маноло Бланик, чей талант в этой области также неоспорим, однажды сказал: «Работы Вивье пытаются копировать, но такого сочетания техники исполнения и дизайна, как у него, вы не найдёте нигде…»

 

Маноло Бланик

(1942)

Нередко в силу разных обстоятельств наступает момент, когда далеко не всё из того, что выходит под именем дизайнера, является плодом его собственной фантазии. Но Маноло Бланик, постоянно придумывающий всё новые и новые волшебные туфли, о которых мечтает множество женщин во всём мире, делает это исключительно сам. С тех пор как он нарисовал первый эскиз, прошло много лет; он нарисовал их тысячи, создал свою собственную, ставшую знаменитой, марку, но всё ещё работает без помощников. И глядя на очередную пару туфель с заветной для миллионов модниц надписью: «Маноло», можно быть уверенным, что всё в них, от цвета до высоты каблука, от формы носка до отделки, словом, абсолютно всё — придумал сам дизайнер. И тогда начинает казаться, что фантазия у него абсолютно неистощима…

Сын матери-испанки и отца-чеха, Маноло Бланик родился в 1942 году на Канарских островах, в Санта-Круз де ла Пальма. Как будет он позднее описывать детство, «у нас не было соседей, помимо дедушки; вокруг были бананы, море и мы… практически, рай». Так что Маноло и Евангелина, его младшая сестра, буквально выросли на банановой плантации, и получили домашнее образование — ходить в школу было бы слишком далеко.

Однако это не означает, что мира за пределами владений семьи дети не видели. Так, они нередко ездили вместе с родителями в Мадрид и Париж. Их мать была настоящей модницей, так что готова была ехать даже так далеко, чтобы заказать новые наряды, например, у столь любимого ею Кристобаля Баленсиаги; выписывала всевозможные модные журналы. А ещё она обожала обувь, и, наверное, именно тогда, когда местный сапожник показывал ей, как делать каталанские сандалии-эспадрильи из шнурков и лент, у Маноло, который за этим наблюдал, и зародился интерес, который определит всю его дальнейшую жизнь.

Маноло Бланик

Но, конечно, его родные тогда не думали, что сын пойдёт по пути, хоть как-то связанному с модой. Маноло отправили в Женевский университет изучать юриспруденцию, в надежде, что он станет дипломатом. Но это его заинтересовало мало, так что, посвятив семестр праву и политике, дальше он стал изучать архитектуру и литературу. В 1965 году Маноло уехал из Женевы в Париж, чтобы учиться в Школе изящных искусств, а на жизнь зарабатывал в магазине винтажной одежды. Отец, который был вовсе не в восторге от занятий сына, через несколько лет, в 1968-м, сумел настоять на том, чтобы Маноло переехал в Лондон, изучать английский в одной из престижных языковых школ. Это его тоже не особо увлекало. Несколько лет он провёл, работая в модных магазинах, иногда писал статьи для итальянского «Вога» и понемногу осваивался в мире моды, в который его, со всей очевидностью, тянуло всё сильнее. В конце концов, раз уж время от времени ему доводилось подрабатывать дизайнером, Маноло решил попробовать свои силы в качестве театрального художника.

В 1971 году он собрал портфолио и отправился в Нью-Йорк. А там Палома Пикассо, с которой Маноло познакомился ещё в Париже, свела его с одним из самых влиятельных людей в мире моды, редактором американского «Вога» Дианой Вриланд. Эта встреча и стала, что называется, переломной — посмотрев на рисунки Маноло, Вриланд заявила: «Занятно, очень занятно! Аксессуары у вас получаются отлично. Почему бы вам этим не заняться? Делайте обувь!»

Маноло вернулся в Лондон. Нет, начал он не с женских туфелек, как можно было бы ожидать. На Олд Чёрч Стрит, в Челси, был магазин обуви «Сапата» (что по-испански и означает «башмак»), именно там и начался путь Маноло в качестве дизайнера обуви. Он разрабатывал для него эскизы мужских туфель в духе старых фильмов — недаром в своё время он много времени проводил в лондонских кинотеатрах. Вот только он не собирался просто что-то копировать, и в результате получались очень необычные модели, строгого, немного устаревшего дизайна, зато ярких и сочных цветов.

А вскоре известный тогда модельер Оззи Кларк обратился к Маноло с предложением разработать дизайн обуви для его новой коллекции. Она получилась яркой, запоминающейся, но… далеко не совершенной в техническом плане. В частности, безумно высокие каблуки туфелек с вишнями у щиколотки быстро начали расшатываться — идти в них было «всё равно что брести по песку». Всё-таки Маноло не получил образования в этой области, и пусть, работая в «Сапата», он и начал изучать процесс изготовления обуви, этого оказалось мало. Ему предстояло ещё много узнать… А сам он, полушутя, скажет в конце 1970-х, что специальное образование было ему и не нужно — «поскольку у меня есть вкус, лучший в мире!» Смело, но обувь от Маноло Бланика и была смелой… На самом же деле он много лет проведёт, изучая все тонкости создания туфель, «чтобы они были произведением искусства, красивыми и выполненными технически безупречно».

Уже в 1973 году Бланик выкупил у владельца «Сапата» его бизнес, и начал вести его сам, с помощью сестры Евангелины. Обувь его авторства начала пользоваться всё большей популярностью, причём не только у обычных покупателей, но и у звёзд (от Джейн Биркин до Лорен Баколл), и у редакторов модных журналов. В 1974 году Маноло Бланик появился на обложке британского «Вога» — само по себе достижение в мире моды, но он к тому же был первым мужчиной, с которым это произошло. В 1978 году он разработал коллекцию для сети американских универмагов «Блумингдейл», а ещё год спустя открыл в Нью-Йорке свой первый магазин на Мэдисон-авеню. Маноло продолжал сотрудничество с модельерами, среди которых были как уже известные Кельвин Кляйн и Оскар де ла Рента, так и начинающий Джон Гальяно. Однако в основном он выпускал свои коллекции в одиночку, всё больше и больше совершенствуясь.

В конце 1990-х Маноло Бланик рассказывал: «Я изучал искусство изготовления обуви двадцать лет. Я знаю об этом процессе всё. ‹…› Даже на двенадцатисантиметровом каблуке нужно чувствовать себя уверенно, и дело тут в балансе. Поэтому я вырезаю каждый каблук самостоятельно, сначала с помощью специального устройства, а потом вручную, с помощью стамески и напильника, обрабатываю его до тех пор, пока он не станет таким, как надо». Только после этого делается алюминиевая копия этого очередного «идеального каблука», которая, в свою очередь, затем служит образцом при изготовлении очередной партии умопомрачительных туфелек.

А они и в самом деле порой именно умопомрачительны. Даже когда в 1970-е мир с ума сходил от обуви на платформе, Бланик в своих работах воспевал изящество женской ножки на высоком тонком каблуке, и его шпильки-стилеты пронзали сердца модниц и их поклонников не хуже настоящих стилетов. И, можно сказать, именно во многом благодаря Маноло Бланику туфли на каблуке-шпильке теперь считаются классической моделью.

А сам он постоянно искал новые источники вдохновения. Детство на Средиземном море (именно благодаря ему в моду вновь вошли, да так в ней и остались, «мюли», туфельки без задника); работы великих кутюрье — от Баленсиаги, которого обожала его мать, до Коко Шанель; классическая живопись, в основном испанских художников — от Веласкеса до Эль Греко; образы красавиц прошлого — например, знаменитой императрицы Елизаветы Австрийской. А ещё фильмы, музыка, книги…

Бланик контролирует весь процесс — рисует эскиз новой модели, вручную делает образец колодки, выбирает фабрики, на которых модель пойдёт в производство, словом, не оставляет без внимания ни одного аспекта. Он отдаёт себя своему искусству целиком, а оно, взамен, приносит ему любовь клиентов и международное признание. Титулы наподобие «дизайнера года», награды, книги, посвящённые его творчеству, выставки…

Обувь от Бланика давно уже стала неотъемлемой частью популярной культуры, и к словам «новая пара маноло» не нужно прибавлять «туфель» — и так понятно, о чём идёт речь. Мадонна однажды сказала, что «туфли от Бланика — это лучше, чем секс». Оставляя в стороне одиозность известной поп-дивы, тем не менее признаем — секс вполне может быть неудачным, а вот туфли от Маноло Бланика — вряд ли.

 

Шанталь Томас

(1947)

Дизайнеров, создающих модную одежду, великое множество; тех же, кто создаёт то, что носят под одеждой, то есть нижнее бельё, куда меньше. Не говоря уже о тех, кто превращает бельё из скучной необходимости в изящное, и при этом не вызывающее, а только бесконечно соблазнительное произведение искусства. И первая среди них — Шанталь Томас, которая сумела сделать бельё таким, что его даже жаль скрывать от окружающих! Казалось бы, найти нарядное бельё сегодня не проблема. Вот только вещи, которые придумывает и воплощает в жизнь талантливая француженка, так же отличаются от обычного белья, как произведения Высокой моды от просто модных платьев.

Она родилась и выросла в Париже, в достаточно скромной, но, что называется, приличной семье. Мать Шанталь была портнихой, и, как она позднее признавалась, ей очень не нравилось то, что мать шила — это были такие скучные вещи, в духе добропорядочных буржуа, а Шанталь с детства хотелось чего-то яркого, красивого, необычного! Что ж, она начала со своей скучной школьной формы (Шанталь училась в строгой католической школе), пытаясь сделать её более привлекательной — это делали многие девочки и до неё, но не всех эти детские переделки привели в мир Высокой моды…

Она обожала чёрно-белые фильмы 1920-х годов и их звезду, Луизу Брукс (и впоследствии причёска в стиле Брукс, чёрное строгое каре, станет неотъемлемой частью образа Шанталь), восхищалась Коко Шанель и мечтала, что тоже когда-нибудь станет кутюрье. В 1967 году Шанталь начала воплощать мечту в жизнь, изучая дизайн одежды, а вскоре создаёт и свою первую марку и свою первую коллекцию. Она только начинала искать свой стиль — роспись по ткани, воздушная сетка с люрексом, клеёнка и хлопчатобумажная фланель… Модели Шанталь получались оригинальными, в богемном духе, и у них появились свои поклонники, в частности, Брижит Бардо.

А в 1975 году Шанталь в первый раз дополнила свою коллекцию бельём. Как будут затем писать, это произвело своеобразную революцию в модном мире. Это было время, когда от белья требовалось только одно — быть удобным. И не более. Но Шанталь, глядя на модели прошлого, вздыхала по тем временам, когда женщины носили очаровательные корсеты и подвязки для чулок, когда бельё отделывалось вышивкой, кружевами, лентами и оборками, когда оно было воздушно-привлекательным, а не скучно-повседневным, призванным только поддерживать, утягивать и предохранять одежду от телесных выделений. О тех временах, когда бельё умело соблазнять — искусно, а не вульгарно, как те ужасные вещи, которые придумывали, когда всё-таки вспоминали и о других функциях белья… И она в конце концов решила — а почему бы, собственно, не начать делать то, что хочется, воплощая воспоминания о прошлом в современные модели? Так родилось изумительное бельё от Шанталь Томас.

Шанталь Томас

В её исполнении оно превратилось в аксессуар не менее важный, чем обувь, сумка или украшения. Даже если его никто не видит, всё равно женщина знает, что под одеждой она безупречна, что не может не задать соответствующее настроение. Ну а даже если оно нечаянно выглянет, ничего страшного — наоборот, промелькнувшая бретелька или кружевная каёмка способны скорее восхитить окружающих, чем смутить хозяйку.

Шанталь Томас, во времена, когда женщины всё активнее сражались за свои права, сумела вернуть в моду корсеты, роскошные бюстгальтеры, пояса для чулок, ввела кружевные чулки, впоследствии появятся и кружевные колготки… Сама Шанталь говорила, что она не феминистка, все эти роскошные излишества просто очень нравились ей самой, и её даже удивила внезапная популярность — у её работ немедленно нашлось множество поклонниц. И поклонников! Безупречный вкус, богатая фантазия, тщательно подобранные материалы, от узорчатого шёлка до кружева ручной работы — всё это превращало бельё от Шанталь Томас в объект желания, не менее пылкого, которое могла вызвать женщина, надевшая это бельё.

«Я относилась к нижнему белью так же, как и к верхней одежде — закутывая и приоткрывая женское тело с помощью кружева и соблазнительных прозрачных тканей», — говорила кутюрье. Ей принадлежит идея «Дессу Дессю», что можно перевести как «нижнее сверху», «верхнее нижнее бельё» — и бельё начало играть роль не менее важную, чем одежда.

К ней пришли успех, и известность, но на какое-то время ей пришлось лишиться собственного имени… В начале 1990-х, в связи с финансовыми трудностями, Шанталь пришлось продать большую часть активов своей компании крупной японской фирме. С одной стороны, это ей помогло — «Шанталь Томас» вышла не только на японский рынок, но и на общеевропейский. С другой же… В 1995 году партнёры разорвали с ней отношения, лишив права использовать название марки. Несколько лет Шанталь пришлось сражаться, пытаясь её вернуть. Она не опускала рук ни на минуту — пока она не могла выпускать бельё под собственным именем, по крайней мере, она могла сотрудничать с другими марками, разрабатывая модели для них. Два с половиной года спустя она победила, присоединилась к «Сара Ли Корпорейшн», и бельё «Шанталь Томас» снова начала разрабатывать сама Шанталь!

А помимо белья начали появляться парфюмерия, зонтики, ароматические свечи, солнцезащитные очки, канцелярские принадлежности, словом, масса мелочей, которые получаются у неё не менее очаровательными, чем корсеты и чулки. Как признаётся дизайнер, если ей предлагают попробовать что-то новое и она чувствует, что это может быть интересным и забавным, она готова попробовать — почему бы и нет?

Но главным для неё по-прежнему остаётся белье. Вещи, скроенные с огромным мастерством из лучших материалов, изящные, изысканные, умело объединяющие в себе прошлое и будущее, они достойно представляют нижнее белье в мире Высокой моды.

«Бельё — это удовольствие для себя самой», — говорит Шанталь Томас. Ну что ж, нужно баловать не только окружающих, но и себя!

 

Джимми Чу

(1961)

История Джимми Чу — это история о маленьком скромном человеке и удивительно красивых туфлях, буквально о Золушке и её башмачках. Только если Золушка получила подарок от феи-крёстной и ей оставалось просто их надеть и порхать по дворцу, увлекая принца, то Джимми создаёт волшебство сам, что и превратило его из скромного обувщика в одного из самых известных дизайнеров в мире. И туфли он придумывает не для волшебных принцесс, а для реальных.

Он родился в 1961 году в Малайзии, в семье китайского происхождения. Профессия обувщика была у них наследственной, и позднее во всех биографиях Джимми Чу упоминали, что первую свою пару обуви он сделал в одиннадцать лет. Но в этом как раз, учитывая семейную традицию, не было ничего необычного — необычным было то, что человек, которому суждено было стать всего лишь очередным, известным разве что в своём районе, мастером, стал всемирно знаменитым. Счастливый случай? Безусловно. Однако что может случай, если нет таланта? А вот талант у Джимми был…

Джимми Чу

Таланту же, в свою очередь, нужно образование. Он окончил первые шесть классов местной школы, а вот потом, по счастью, попал в один из английских колледжей, который позднее вошёл в состав известного Лондонского колледжа моды. Чтобы оплатить учёбу, молодому человеку приходилось подрабатывать в ресторанах и на обувной фабрике — пока что только в качестве уборщика.

В 1983 году, когда ему было двадцать два, Джимми вполне успешно окончил колледж, а в 1986 году открыл свою первую мастерскую, в здании старой больницы в лондонском Ист-Энде. Всего два года спустя его модели появились на страницах британского «Вога». Все модели Джимми делал вручную, затем ему стала помогать племянница жены, Сандра Чой; клиентов становилось всё больше, но ручное производство накладывало свои ограничения — да, обувь была высочайшего качества, но её просто не могло быть много. Обычно Джимми и его ассистентка (а порой к ним присоединялась и жена, Ребекка) работали по индивидуальным заказам; как рассказывала впоследствии Сандра, они делали обувь для свадеб, юбилеев, праздников, зачастую специально под наряды, уже выбранные клиентами, так, чтобы туфли были выдержаны в определённой цветовой гамме. Заказов было очень много, так что постепенно они стали с ними едва справляться, среди клиентов были настоящие звёзды (например, леди Диана, принцесса Уэльская, которая порой заказывала одну и ту же модель в нескольких цветах), и всё же это была «широкая известность в узких кругах».

Чем бы это закончилось, неизвестно, но в 1990-х всё внезапно изменилось. Тамара Меллон, редактор отдела аксессуаров британского «Вога», дама из очень богатой семьи, женщина, для которой мир моды был привычен с детства (так, мать её в своё время была моделью у Шанель), владелица множества пар обуви от Джимми Чу, решила начать собственное дело. И, учитывая её опыт и знания, логично было заняться именно роскошной обувью. Ей нужен был профессионал, и выбор, разумеется, пал на знакомого ей Джимми Чу, чьим профессионализмом она восхищалась.

Сандра вспоминала: «Она посетила нашу мастерскую, всё просчитала, занялась всей бумажной работой. Бизнес-леди, вся в своего отца». Так возникла компания «Джимми Чу Лимитед», Джимми и его партнёрше принадлежало по пятьдесят процентов. Началось сотрудничество с итальянскими фабриками, где началось массовое производство обуви по эскизам Чу, открывались всё новые магазины с его именем — первый, разумеется, в Лондоне, затем в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе и Милане. Так к дизайнеру пришла всемирная известность.

Он по-прежнему сосредотачивал все свои силы на создании и доведении до совершенства новых моделей, полагаясь во всех деловых вопросах на Тамару. А в 2001 году продал ей свою долю, которая, в свою очередь, в 2004-м перепродала её новым владельцам… С тех пор обувь под маркой «Джимми Чу» на самом деле не имеет к самому Джимми ни малейшего отношения, главным дизайнером марки является Сандра Чой, а сам он продолжает заниматься тем же, что и раньше, — делает эксклюзивную обувь, которая выходит под маркой «Джимми Чу Кутюр». Магазины «Джимми Чу» открываются по всему миру, миллионы модниц сходят по ним с ума, но только некоторые могут себе позволить «настоящие» туфельки от «настоящего» Джимми Чу, а он не может воспользоваться своим именем так, как полагал бы нужным. Парадокс?… Бизнес!

Но это не мешает ему создавать произведения искусства, которые с гордостью носят самые известные и популярные актрисы, певицы и другие звёзды. Эти туфли стоят безумных денег, но они столь же безумно прекрасны.

Джимми Чу получил множество наград, начиная от особого титула, пожалованного ему султаном Малайзии, до ордена Британской империи. Возможно, когда-нибудь ему удастся осуществить свой давний план и создать в Малайзии учебное заведение для дизайнеров обуви, и тогда им не придётся, как ему когда-то, ехать в Лондон. Возможно, когда-нибудь он вновь вернётся в компанию «Джимми Чу», вернув себе своё же собственное имя. А пока он работает над новыми моделями… Как привык с детства.

 

Кристиан Лубутан

(1963)

Однажды он сказал: «Туфли могут предложить вам куда больше, чем просто пройтись в них». Так ли это? О, конечно! Они могут восхищать и возмущать, кокетничать и соблазнять, подчёркивать любую сторону вашего характера; предлагать выйти в них на сцену, красную дорожку, или отправиться на свидание, танцевать или подниматься на трибуну. Словом, туфли действительно могут многое. Далеко не все, конечно. Но туфли от Кристиана Лубутана на это явно способны!

Сын столяра-краснодеревщика и домохозяйки родился в одном из парижских округов, в 1963 году. Нет, он не был примерным мальчиком, который много времени посвящал учёбе, при этом точно зная, кем хочет стать. Отнюдь. Его трижды исключали из школы (и, заметим, школу он так и не окончил), несколько раз сбегал из дома, вечерами проводил множество времени в парижских клубах… Как признавался он позднее, несмотря на всё это, с матерью у него были прекрасные взаимоотношения — Ирен Лубутан не ограничивала его свободу и даже не возражала, когда сын приводил домой ночевать очередных приятелей. А позднее не стала возражать и против того, чтобы буйный подросток поселился отдельно от семьи, у одного из друзей.

Думал ли Кристиан тогда, что станет дизайнером обуви, да ещё всемирно знаменитым? Нет. Он любил обувь, интересовался ею, и его тетради и записные книжки были заполнены множеством рисунков, изображающих женские туфельки, однако тогда это казалось забавой, развлечением. По его словам, это увлечение началось тогда, когда, будучи двенадцатилетним мальчишкой, увидел в парижском музее искусства Океании надпись, которая запрещала женщинам заходить туда в туфлях на высоких острых каблуках — чтобы не повредить полы. Позднее он говорил, что ему хотелось бросить вызов подобным правилам, сломать их, сделать так, чтобы женщины в туфлях на каблуках чувствовали себя уверенно… Однако пока что это были мимолётные мысли подростка, правда, как оказалось, пустившие глубокие корни.

Кристиан Лубутан

Пока же он то подрабатывал рабочим сцены в знаменитом кабаре «Фоли Бержер», то снимался в фильмах, то путешествовал — сперва Египет, потом Индия… В 1981 году восемнадцатилетний Крис-тиан вернулся в Париж. Поучившись искусству рисования, он набрался смелости и предложил своё портфолио, с эскизами изящных туфель на высоких каблуках нескольким домам Высокой моды. Они были приняты весьма благосклонно, и Кристиан даже поработал некоторое время у знаменитого Роже Вивье. Он создал ряд моделей для известнейших марок, в том числе и «Шанель», и «Ив Сен-Лоран», а потом… потом забросил это, чтобы стать ландшафтным дизайнером.

Позднее он рассказывал, что обратно, к дизайну обуви, его вернул случай. «Мне было двадцать семь, я зашёл в один из парижских магазинов, и очень хотел купить там одну лампу. Она была по-настоящему красивой, но хозяин магазина, мой знакомый, не собирался мне её продавать. Я рисовал туфли с тех пор, как мне было двенадцать, но два года назад я бросил этим заниматься, чтобы стать ландшафтным дизайнером. Хозяин магазина сказал мне: “Кристиан, лампу ты не получишь. Но почему бы тебе не заняться снова дизайном обуви? Ты не жалеешь о том, что оставил это?” Я ответил, что, пожалуй, да, немного; и у меня не хватает терпения, чтобы заниматься ландшафтным дизайном… Итак, он подбросил мне идею обзавестись магазином и вернуться к тому, что я любил — делать туфли. Кстати, в итоге я эту лампу купил…»

Так в 1991 году открылся первый бутик «Кристиан Лубутан». Он быстро стал популярным — одна из первых посетительниц магазина, принцесса Каролина Монакская, упомянула его в одном из своих интервью, что, конечно, способствовало известности Лубутана. Однако ему действительно было что предложить своим клиенткам.

Он придумывал роскошные вечерние и изящные повседневные туфли, плоские сандалии и шпильки умопомрачительной высоты. Их легко можно было отличить от моделей других дизайнеров благодаря яркой, заметной издалека детали — ярко-красным подошвам. Как впоследствии сказала в одном из интервью главный куратор знаменитого канадского музея обуви, «Лубутан взял ту часть туфли, которую до него игнорировали, и сделал её не только визуально интересной, но и полезной с коммерческой точки зрения». Ещё бы, подошва сочного красного цвета сразу выделяла туфли, вне зависимости от дизайна, делала их особенными и как бы причисляла владелицу к определённому кругу, кругу, где могли позволить себе очень красивую (и, скажем прямо, дорогую) обувь. Словом, тут нельзя не вспомнить ярко-красные каблуки, которые несколько столетий служили отличительной чертой костюма французских аристократов… Как говорил Лубутан, эта идея пришла к нему, когда он наблюдал за одним из модных показов — модели ходили по подиуму, а он смотрел на обувь и чувствовал, что чего-то не хватает, что туфлям нужно ещё что-то… И тут заметил у одной из женщин модного закулисья яркий маникюр с алым лаком от Шанель. Так родилась фирменная черта обуви от Лубутана: «Я выбрал этот цвет, поскольку он притягательный, кокетливый, запоминающийся, а ещё — это цвет страсти».

За свою карьеру он придумал множество моделей, но самыми любимыми, по его собственному признанию, остаются классические лодочки на высоком каблуке. «Хорошая лодочка — это прежде всего силуэт, вот как структура костей лица. Она — словно прекрасное лицо, на котором нет макияжа. Вы можете украсить макияжем не-такое-красивое-лицо, но это будет только маска. То же самое и с туфлями». Изящные лодочки, по его словам, делают женские ноги сексуальными, красивыми и очень длинными. С их помощью он пытается не столько одеть женщину, сколько раздеть её, а красные подошвы как бы говорят тому, кто смотрит ей вслед: «Следуй за мной»…

И вот уже больше двадцати лет женщины, словно заворожённые, следуют за великим дизайнером, а за ними следуют их поклонники, восхищённые изяществом женских ножек, которые те обретают в обуви, придуманной Кристианом Лубутаном. А тот придумывает всё новые и новые варианты — от чёрных и бежевых лодочек, которые годятся на все случаи жизни, до экзотических моделей, которые решится надеть не всякая модница. То его туфли сплошь усеяны шляпками золотых гвоздиков, то у них торчит рог, как у носорога, то совершенно прозрачные каблуки с лепестками цветов внутри, то огромный бант сзади, то необычная пряжка спереди… Они могут быть похожими то на экзотических рыбок, то на произведения сюрреалистов.

В 2009 году, в разгар финансового кризиса, Лубутан представил коллекцию, вдохновлённую французской королевой Марией-Антуанеттой, сложившей голову на эшафоте в немалой степени из-за своего легкомыслия и расточительства. Там было тридцать шесть пар, и каждая в трёх цветах — розовом, жёлтом и ярко-голубом. Эти туфельки мало напоминали те, что в своё время носила сама Мария-Антуанетта, но суть их оставалась той же — кокетство и роскошь! Невзирая ни на что. «Нет хлеба, так пусть едят пирожные» — эту фразу часто приписывали несчастной королеве, которая обожала наряжаться.

Что ж, обувь от Лубутана носят и звёзды, и те, кому после её покупки денег на пирожные не остаётся, разве что на хлеб. Но разве не стоят этого туфли, в которых женщина чувствует себя королевой?

 

Филипп Трейси

(1967)

Кто в наши дни больше заслуживает прозвища «Безумного шляпника», прямиком из Страны чудес, шляпника, который делает безумные шляпки для Алис всех возрастов, чем Филипп Трейси? Наверное, никто. А экстравагантный ирландец придумывает всё новые и новые: «Мне нравятся те шляпы, которые заставляют сердце забиться чаще…»

Он родился в 1967 году в маленькой деревушке на западе Ирландии, в большой семье — у Филиппа семь братьев и сестра. Родители содержали булочную, а дом их был напротив местной церкви. Так что, сидя у окна, он мог наблюдать за тем, как разряженные жители деревни приходят в церковь, например, на венчание — что было для него «словно показ мод».

А мода интересовала его с детства — да-да, маленького мальчика из глухой деревушки. В школе на уроках труда, когда остальные мальчики что-то строгали и пилили, а девочки занимались шитьём, Филипп решился попросить у учительницы позволения именно шить. Странное занятие для будущего мужчины, как считали окружающие, и он заработал немало косых взглядов. Но… «Я был странным, не таким, как все, но тогда я этого не осознавал».

У матери была швейная машинка, к которой Филиппу запрещалось подходить, но он улучал минутку, например, когда мать отправлялась кормить кур, и, с трудом управляясь с тяжёлым механизмом, всё-таки заставлял его работать, сшивая вместе очередные кусочки ткани. Его первой моделью была кукла — к тому времени сестра уже выросла, а куклы остались, так что мальчик, которому, вообще-то, до самих кукол не было никакого дела, увлечённо шил платьица и делал шляпки. В семье держали всевозможную домашнюю птицу, так что в гусиных, куриных, утиных и даже фазаньих перьях для его первых шляп недостатка не было.

Филипп Трейси

Однажды сосед поинтересовался у отца Филиппа, не находит ли тот странным увлечение мальчика шитьём для кукол. Тот ответил: «Пусть себе, если ему это нравится». Ну что ж, ему хотя бы не запрещалось этим заниматься, что для такой глубинки уже было достижением. А сестра даже поощряла Филиппа в его увлечении.

В 1985 году восемнадцатилетний Филипп отправился в Дублин, чтобы изучать моду в Национальном колледже искусств и дизайна. Там он не только учился, но и по-прежнему занимался своим хобби, делая шляпы для однокурсников. Выяснилось, что ему гораздо интереснее заниматься именно головными уборами, чем одеждой. Практику, в течение полутора месяцев, он проходил у Стивена Джонса, известного лондонского шляпника, а в 1988 году подал документы в Королевский колледж искусств. Там как раз собирались организовать курс по головным уборам, и, по словам Филиппа, он стал для колледжа подопытной морской свинкой. Там же, обратившись однажды за советом к своему куратору, чем же ему всё-таки заняться, головными уборами или одеждой, он получил короткий ёмкий ответ: «Займись шляпами».

В 1989 году состоялась встреча, которая во многом определила судьбу молодого дизайнера, со стилистом знаменитого журнала «Татлер» («Сплетник») Изабеллой Блоу — на встречу с ней и с редактором отдела моды Филипп захватил свои шляпы, вызвавшие у Изабеллы восторг. Она решилась заказать ему головной убор на свою грядущую свадьбу в средневековом стиле. Как будет он позднее вспоминать, он не мог поверить своему счастью — у него появилась клиентка, которая вовсе не ждала от него обычного для свадьбы головного убора невесты, с фатой, жемчугами и прочим, наоборот, она хотела, чтобы он проявил свою дерзкую фантазию. Кстати, одна из шляпок, которая так понравилась Изабелле при первой встрече, была в виде пасти крокодила…

В 1990 году Филипп Трейси окончил колледж, причём с отличием (что, впрочем, никого уже не удивляло), и открыл свою мастерскую в подвале дома, где жила Изабелла со своим мужем, в престижном районе Лондона. Изабелле не нужно было далеко ходить, чтобы получить у своего любимого шляпника очередную потрясающую шляпу, но Исси, как ласково называл Филипп свою покровительницу, не собиралась оставлять талант Филиппа для личного пользования. Наоборот, она стремилась представить его всему свету, и активно использовала для этого все свои обширные связи. Так что вскоре в его мастерской стали появляться известные личности. Изабелла знакомила начинающего дизайнера с его уже известными коллегами, представляла редакторам модных журналов, вместе они («словно Гарольд и Мод», — вспоминал Филипп) появлялись везде, и беседовали, беседовали, беседовали… О чём? Да конечно, о шляпах!

В любовной связи эту пару никто не подозревал, Филипп очень рано осознал, что предпочитает мужчин, а не женщин, что и не скрывал. А Изабелла стала его самым близким другом и наставником. И лучшим клиентом! «Я делал шляпки, она их носила». Самые разные, от фантастических сооружений из перьев, до миниатюрной копии корабля XVIII века с полной оснасткой.

В 2007 году она покончила с собой, и, по словам Трейси, ему всё ещё её не хватает, и он постоянно мысленно с ней беседует. А на гробу Изабеллы будет лежать одна из шляпок, сделанных для неё Филиппом, любимая шляпка с фазаньими перьями… Но до этого, к счастью, ещё далеко.

В 1991 году Филиппа познакомили с Карлом Лагерфельдом. Всё ещё робкий недавний студент отправился в Париж. «Мне было двадцать три, я только что окончил колледж, и я даже не знал, как к нему обращаться — мистер Лагерфельд? Или как-нибудь ещё? Я был страшно смущён, но Исси, как всегда, была на высоте». Так началось сотрудничество Филиппа Трейси и знаменитого дома «Шанель», которое продлилось десять лет. В том же году родилась марка «Филипп Трейси», вышла первая коллекция шляпок прет-а-порте, и молодой дизайнер получил свою первую британскую награду, «дизайнер аксессуаров года». В следующем он получит её снова, а всего вплоть до сегодняшнего дня его награждали ею пять раз. И наверняка наградят ещё!

В 1993 году он организовал первый модный показ своих работ, участие в котором приняли супермодели, тогдашние иконы модного мира, от Кристи Тарлингтон до Наоми Кэмпбелл. Красотки в чёрных шляпах свели Лондон с ума, и прессу, и публику, и отношение к шляпам резко изменилось. До Филиппа шляпы считались чем-то устаревшим, годившимся только для пожилых леди. Однажды он набрался смелости и, нарушив этикет, задал вопрос самой королеве Елизавете II — как она относится к шляпам? Та ответила: «Это часть формы». Вот такой формой и считались шляпы, пока Безумный шляпник не напомнил и не доказал, что головной убор не хуже, чем одежда, может служить средством самовыражения.

В 1994 году Филипп открыл свой первый магазин, «маленькую золотую шкатулку, наше окно в мир», а уже несколько лет спустя аксессуары от Филиппа Трейси, включая перчатки и сумки, продавались по всему миру.

Он сотрудничал с самыми известными домами Высокой моды тех лет — французскими «Шанель» и «Живанши», итальянскими «Валентино» и «Версаче», с гениальным британцем Александром Маккуином (хотя о прет-а-порте он тоже не забывал), и стал первым дизайнером головных уборов, чьи работы стали демонстрироваться на Парижской неделе Высокой моды. Его шляпы появлялись на всевозможных выставках, то на Биеннале во Флоренции или Венеции, то в Лондоне, в музее Виктории и Альберта…

Шли годы, и слава Трейси продолжала расти. «Я делаю шляпы, потому что мне нравится это делать. ‹…› Хорошая шляпа — это завершающий штрих, гламурный аксессуар. Она восхищает того, кто на неё смотрит, а того, кто её носит, заставляет чувствовать себя на миллион долларов».

По словам мастера, он любит работать руками, делая «нечто из ничего, превращая двумерных объект в трёхмерный». Его часто спрашивают — а где же механизмы, с помощью которых он создаёт свои шляпы? «Мои руки — это и есть мои механизмы… Я только тогда чувствую себя одетым, когда на третьем пальце у меня напёрсток. Там он и остаётся целый день».

«У каждого из нас есть голова, так что все мы можем носить шляпы. Когда на вас шляпа, вы чувствуете себя лучше. Я рад сделать шляпу для любого, кто может себе это позволить». Позволить могут не все, ведь шляпки от Филиппа Трейси, настоящие произведения искусства, стоят недёшево. Но, как замечает сам знаменитый мастер, «шляпа — это куда более дешёвый способ изменить лицо, чем пластическая хирургия». И куда более безопасный…

Филипп Трейси продолжает творить. Он устраивает свои показы на Королевских скачках в Аскоте — месте, где дамы традиционно соревнуются одна с другой в красоте и экстравагантности головных уборов. Он сотрудничает с домами моды, от Ральфа Лорена до Донны Каран. Его шляпы украшают обложки знаменитых журналов. Их носит нынешняя княгиня Монако, и Камилла — вторая супруга принца Чарльза, и множество других женщин, известных и не очень. Ведь шляпка от Трейси уже больше, чем просто шляпка… В 2007 году, в год смерти Изабеллы Блоу, он получил одну из самых высоких британских наград — орден Британской империи.

Филипп Трейси не просто создаёт потрясающие головные уборы — в конце XX века он сумел сломать стереотипы и изменить представление о том, как должна выглядеть шляпа в веке XXI.