Вернуться назад действительно оказалось труднее. Все новые и новые толпы туристов валили навстречу. Несмотря на то, что все билеты были раскуплены несколько месяцев назад, муниципалитет Терриона принял решение пропустить в город пять миллионов желающих в качестве вольных зрителей. Пропуск для них стоил намного дешевле, что-то около тысячи терро; он давал право перемещаться по городу в любых направлениях и находиться всюду, кроме огражденных территорий и трибун.
Опасения Милы о том, что их будут останавливать и требовать документы, не оправдались. В этой суматохе творилось такое, что ни о какой проверке документов не могло быть речи. Честно признаться, Миле ни разу в жизни не доводилось видеть подобной толчеи.
«Интересно, как выглядит Террион сверху? Что видит Икар, летящий над городом?» – подумала она. Пестрый поток наводнил улицы и площади, в одних местах он движется, в других застыл, словно заводь, и над всем этим стоит ровный, непрекращающийся гул.
Внезапно в уши ей ворвались слова знакомой песенки:
Я люблю вас больше жизни.
Каждый день влюбляюсь вновь.
Мила с удивлением повернула голову, надеясь увидеть звезду, но звучала запись, а на прозрачном подиуме, вознесенном над головами, выплясывал двойник красавца Ремо.
Айвен шел сзади, обнимая ее одной рукой за плечи, другой пробивая дорогу. В этой руке, прервавшей на глазах у Милы жизни трех человек, было столько силы, что оставалось только удивляться. Себя она чувствовала раскисшей и безвольной.
Айвен ошибся. На возвращение к началу улицы, ведущей к Карнавальному Проспекту, они потратили почти три часа. Мила так устала, что едва переставляла ноги, многократно оттоптанные в толпе. Воздушная кукуруза не утолила голод, но теперь он прошел сам собой, сменившись тошнотой. Мучила жажда. В рюкзаках у них была вода, и теперь Мила сама хотела побыстрее добраться до машины.
Наконец они вышли на автотранспортную линию. Машин тут прибавилось, но, тем не менее, до сих пор подползали новые. Кое-где опускались авиетки.
«Если на той дороге, по которой они поедут, будет то же самое, им не добраться до улицы Двенадцати Регионов», – подумала Мила, но резкий беззвучный крик в голове осек ее, словно Айвен гаркнул какое-то ругательство, не используя слова, лишь окрасив его эмоциями гнева.
Да, он видел будущее. Кто-то или что-то ему помогало видеть его до мелочей.
Мила с Айвеном стали переходить линию, останавливаясь и пропуская машины. Вновь прибывшие туристы выбирались из машин и с идиотски счастливым выражением на лицах устремлялись в сторону проспекта.
То там, то здесь виднелись полицейские, они регулировали потоки, но особых трудностей у них не возникало: толпа двигалась размеренно, согласованно, без заторов и стычек.
Здесь людей было не так много, и небесно-голубые комбинезоны Айвена и Милы могли привлечь внимание. Смит достал из кармана кепку «Фишер и Фишер», надел ее и сильно натянул на глаза.
Перейдя линию, они свернули на тротуар, прошли по нему несколько десятков шагов и оказались в начале дороги, ведущей к стройке. Айвен огляделся по сторонам и подтолкнул Милу вперед. Через пятьдесят метров дорога сделала новый поворот, за которым открылся вид на стройку. Полицейских здесь не было видно, лишь стояли в несколько рядов пустые машины. Айвен с облегчением вздохнул.
Спустя десять минут, когда они добрались до синтеноловоза, Миле удалось вдоволь напиться воды.
Айвен забрался в кабину, сбросил с головы кепку и достал из-под сидения огнетушитель.
– Отойди! – крикнул он.
Мила повиновалась. Смит зажмурился и шарахнул огнетушителем в заднее стекло, потом стукнул еще несколько раз, убрал огнетушитель и принялся ногами вышибать остаток стекла.
Разобравшись с этим, он вышел из кабины и по лестнице взобрался на цистерну. Пройдя по крыше, Айвен открыл передний люк, достал из кармана связку разноцветных пакетов, обмотанных шнуром, и опустил их в люк.
В груди у Милы разлился холод, растекся по животу, точно покрывая внутренности ледяной коркой.
Айвен закрепил шнур, придавив его крышкой люка, а свободный конец перекинул в проем разбитого заднего окна.
– Теперь забирайся в кабину и придержи шнур, – сказал он.
Мила рассмотрела деления, назначения которых она не знала, дождалась, когда Айвен слезет с цистерны и окажется рядом, и передала ему шнур. Смит отыскал нужную метку и, вытащив из бардачка кусачки, отрезал лишний кусок.
– Сорок секунд, – сказал он, улыбнувшись, и вновь развернул объемную карту. – Сорок секунд будет гореть бикфордов шнур, зажечь его необходимо в этом месте, – Айвен провел пальцем линию от Платиновой арены до Белого дворца. На месте пересечения этой линии и дороги, ведущей к улице Двенадцати Регионов, был жилой район, где дорога расширялась. – Отсюда я должен прибыть к главному входу башни через сорок секунд – не раньше и не позже. Это два с половиной километра. Здесь поворот под углом тридцать градусов. С этого места, вероятно, начнутся полицейские посты. У них есть оружие, они предупреждены обо мне, но вряд ли им известен мой план, несмотря на то, что он прост. Сложность не в том, чтобы на скорости двести километров в час проехать мимо патрулей, рядов машин и множества пешеходов. За сорок секунд до финиша ты сойдешь, твоя миссия окончена, дальше я поеду один. Мне надо будет преодолеть оставшиеся два километра в состоянии нарастающего коллапса. Надеюсь, я сумею сохранить сознание до самого финиша.
У Милы перехватило дыхание. Она не смогла ничего сказать и посмотрела на Айвена с мольбой. Внезапно перед ней возник Рихард. Да-да, в этом человеке не было ни капли Смита, это ее Рихард, который сошел с ума и хочет отдать жизнь во имя безумной идеи.
– Не надо! – Она коснулась рукой его плеча, но оно было словно камень. Мила отдернула руку.
Айвен подпихнул конец шнура себе под бедро – так, чтобы он оставался в натянутом состоянии, – и завел двигатель. Двери захлопнулись. Кабина задрожала.
Мила закрыла глаза, плотно стиснув зубы, откинулась назад.
* * *
– Крупная машина, синтеноловоз! – кричал Фридрих. – На номерном знаке указано: 34ВБ. Дядя Яков, я бы связался с шеф-оператором первого региона или поручил бы подчиненным… но это срочно! Он сам подал знак! Не знаю, зачем… Нужно немедленно приказать…
– Фрид! – В глазах президента сверкнули молнии. – Что это значит?
На этот раз тон Якова Флиора не лишил Фридриха воли.
– Заставка на компьютере, – пояснил он. – Башня Правительства, угол площади, улица Двенадцати Регионов, наши главные символы… Не знаю, кто придумал эту заставку, она всегда была… Теперь она изменилась: по площади едет синтеноловоз. Большой, серебристый с номером 34ВБ. Этот знак послал мне Энтеррон. Это сигнал, он хотел намекнуть. Он решил самоуничтожиться, он сам толкал Смита… и все уже продумал, только… не сочтите, что это бред, господин президент… Энтеррон боится. Он хотел предупредить.
Президент провел рукой над столом, и в кабинете у него появилось голографическое изображение высокого светловолосого человека.
– Клиф, – сказал президент незнакомцу. – Послушай это.
Он коснулся сенсора на панели миникома, стоящего перед ним, и Фридрих услышал неясное бормотание, слившееся в один высокий звук, и тут же все стихло – это была запись сообщения, которое он сам только что произнес, ускоренная во много раз, но человек, которого президент назвал Клифом, похоже уловил смысл.
– Синтеноловоз тридцать четыре вэ-бэ, – повторил он.
Тотчас послышался женский голос:
– Место нахождения – транспортная площадка топливной компании «Фишер и Фишер».
– Так надо работать, Фрид, – сказал президент, сурово глядя на Ганфа.
– Проверьте, – сказал голографический Клиф.
Женский голос после короткой паузы бесстрастно объявил:
– Машина отсутствует.
– Первое бюро, – сказал Клиф.
– На связи.
– Сканирование территории города, начиная с центра. Синтеноловоз тридцать четыре вэ-бэ. Предположительно, это объект тридцать семь-двенадцать. Полное уничтожение. Доклад.
– Слушаюсь, господин Клиф.
Голограмма почтительно кивнула и, дождавшись ответного кивка президента, исчезла.
– Ты все слышал, Фрид. – Дядя Яков усмехнулся одними уголками губ. – Теперь ты свободен. Свяжемся позже.
Фридрих отер пот со лба. Сейчас ему хотелось одного: напиться.
«Все ошибаются, – попытался он себя утешить. – Людям свойственно ошибаться. И не только людям. Но что если я ошибся в последний раз, как Энтеррон?»
* * *
Чудовище на колесах, как его прозвал Айвен, мчалось по дороге со скоростью сто девяносто пять километров в час. Вначале то там, то тут попадались въезды в туннели, но ни людей, ни машин видно не было. Затем с обеих сторон пошли нескончаемые стены многоэтажных домов, где, судя по дорожному покрытию, мало кто пользовался наземным транспортом. Потом стены кончились, зазеленели парки, стали попадаться невысокие здания, которые строились еще сто – сто пятьдесят лет назад. Временами кое-где пролетали авиетки.
Навигационный план города Айвен отключил, когда перестраивал электронный блок, поэтому он то и дело бросал быстрые взгляды на карту.
Мила смотрела по сторонам, пытаясь понять, где они находятся.
Машина все еще неслась по старой части города. До расширения дороги оставалось несколько километров.
Оторвав вспотевшие ладони от сидения, Мила повернулась к Айвену. Он был сосредоточен, но выглядел спокойным, если не считать плотно сжатых губ и капелек пота, выступивших на лбу. От недосыпания глаза его покраснели, нос и подбородок заострились.
Он вывел машину на середину дороги.
«Шесть-семь километров – меньше двух минут», – подумала Мила, и ей стало жарко.
Айвен прочитал ее мысли и сглотнул, но выражение лица осталось неизменным. Когда полгода назад Мила впервые увидела это лицо, в нем не было такого сплава мужества, воли, пренебрежения невзгодами, как в последние безумные дни, но зато оно излучало подлинную нежность и доброту. Неужели это тот же лоб, брови, ресницы, переносица и губы, которые она целовала сотни раз, ласкала кончиками пальцев, щекотала кончиками локонов?
Айвен Смит помнит все. Каждая минута счастья, пережитая сообща, остается в памяти. Он и сейчас не может забыть их.
Мила почувствовала – не умом и даже не сердцем, – чем-то глубоким, древним, как мир, – чем-то, что открывалось в ней лишь в мгновения любовного экстаза – того человека, который был прежде в Рихарде и остался в Айвене, несмотря на то, что изменились характер и мировоззрение.
Ей захотелось протянуть руку и прикоснуться к его влажной щеке.
(Минута прошла. Осталось совсем мало. И время не остановить).
Его колено вздрогнуло, скорость стала замедляться. Сто восемьдесят, сто семьдесят пять…Что это значит? Хочет оттянуть время? Решил остановить машину и сдаться?
Нет, они вот-вот подъедут к тому месту, где надо выпрыгивать, и он не хочет, чтобы она разбилась.
Что-то (словно холодные руки Астахова) впилось ей в горло.
– Я не смогла остановить это, – неожиданно для себя заговорила Мила; голос стал сиплым от волнения. – То, что ты делаешь – глупо… Глупо и неправильно. Погибнут люди… А потом все равно все восстановят заново. Это дело времени…
Мила закашлялась.
«Эй, Смит?.. – продолжила она мысленно. – Ты думаешь, это послужит уроком… чепуха, люди уже совсем не те, что были раньше, в твои времена… Слышишь? Я знаю, тебя уже не остановить. Я только хочу, чтобы ты понял… Кое-что ты успел сделать. Смит, я тебя любила…»
Скорость упала до восьмидесяти километров в час. Айвен поднес руку к сенсору управления дверьми.
– Я любила тебя, слышишь!.. – крикнула Мила. – Скажи это своей матери… скажи тому майору… скажи своему отцу… там… если встретишь… Да, я любила тогда, когда ты был Рихардом… и сейчас люблю… И не смогу забыть… до тех пор, пока… – Она задохнулась и с трудом выдавила слова: – Пока не отнимут память… но тогда будет все равно…
– Прекрати! – рявкнул он. – Дай докончить начатое. Я должен это сделать.
– Нет! – крикнула Мила. (Пусть слышит! Что бы он ни говорил – нет такого огня, который обжег бы сильнее, чем собственная боль.)
Айвен нажал на сенсор, программа предупредила об опасности.
– Я скажу! – повторила Мила. – Я скажу тебе! В самую последнюю минуту! Ты боишься любви, Смит! Ты ненавидел мать за то, как она поступила с тобой. Твоя месть – тоже ненависть. Ты сам хотел, чтоб твое сердце очерствело. Почему так?
Айвен стукнул кулаком по панели.
«Вы пытаетесь открыть дверь, – предупредила программа. – Вначале остановите автомобиль».
– Нет, ты не виноват, Смит! – Мила едва боролась с истерикой. – Ты мстил за прошлое, ты стал сильным… Да-да! Ты не погиб даже от бактерии. Ты хотел отплатить матери за предательство… Но случилось то, чего ты не ожидал. Судьба посмеялась над тобой. Ты стал добрым и чутким Рихардом. Ведь на самом деле это был ты, понимаешь? Ты любил меня, ты, Айвен Смит! И я благодарна за счастье, которое ты мне подарил!
Внезапно Смит изо всех сил нажал на педаль газа. Милу тряхнуло, она ахнула и схватилась руками за панель.
– Что ты делаешь?!
«Проклятая планета!» – Беззвучный рев обрушился на Милу. Губы Смита оставались плотно сжаты, но на глазах блеснула влага.
Сунув руку в карман, он вытащил зажигалку. Шнур выскользнул из-под бедра, Смит наклонился. Щелчок – и по шнуру заскользил шарик рассыпающихся искр. Пошел обратный отсчет. Мила попыталась прихлопнуть огонек рукой, но прежде чем она сделала это, Айвен отбросил шнур назад в разбитое окно.
– Остановись! – вскрикнула она, хватаясь за руль, но сильный толчок отбросил ее к двери. Мила стукнулась головой, и в глазах потемнело.
Придя в себя, она в ужасе взглянула на спидометр. Скорость приближалась к двумстам километрам.
– Не надо, Айвен…
Тот, кто сидел за рулем, уже не слышал ее. Безумец жал на газ, губы шевелились, шепча проклятия.
На скорости двести двадцать километров в час синтеноловоз пересек линию, которую недавно Смит рисовал пальцем на карте.
«Черт побери! Шнур!» – Мила обернулась. Огонек преодолел больше метра, превратив шнур в труху, которую подхватывал ветер, и взметнулся вверх.
Сколько секунд? Мила вскочила и всем телом бросилась на плечо Смита. Правая рука его оторвалась от руля, голова ткнулась в стекло.
Машину качнуло, и Мила повалилась назад. Смит развернулся к ней, взгляд у него был слегка затуманен.
Неожиданно для себя Мила изо всех сил влепила ему пощечину. В руке вспыхнула боль, Смита отбросило на руль, но его рука рубанула ее по груди, и Мила стала задыхаться. Она не могла и крикнуть от боли, но страх заставил ее броситься на Смита опять. На этот раз она вложила всю силу в удар локтем, и, не дожидаясь ответного удара, бросилась в заднее окно.
Когда Мила наполовину высунулась из кабины, ей, наконец, удалось сделать вдох.
Еще секунд двадцать, не больше!
Машина снова вильнула, и горящий шнур качнулся перед Милой. Она выбросила вперед руку, но не дотянулась до него.
Упершись ногой в сиденье, Мила ринулась вверх, но тут ее потянула назад рука Айвена. В руке этой не было прежней силы, но Мила ослабла настолько, что, стукнувшись о металлический щиток, стала мешком сползать назад.
Собрав остатки сил, она лягнула вслепую, и под ногой что-то хрустнуло.
Рука перестала тащить, и Мила снова бросилась в окно.
Она оттолкнулась слишком сильно и едва удержалась, чтобы не выпасть вниз головой на площадку прицепа. Схватившись руками за выступ над окном, она развернулась и начала выбираться.
Когда она подтянулась и голова оказалась над крышей кабины, Миле стало ясно: машина без управления. Вместо того, чтобы свернуть на улицу Двенадцати Регионов, синтеноловоз пересек ее на полном ходу и помчался вдоль стеклянной стены по узкому как ущелье переулку.
Ветер свистел в ушах, глаза слезились от плотного потока воздуха. Еще одно движение и Мила встала на кромке окна. Не раздумывая, она оттолкнулась и прыгнула. Руку обожгло огнем, когда Мила вцепилась в шнур. Сползая по стенке цистерны, она изо всех сил дернула за него и свалилась на площадку. Шнур остался у нее в руках. Машина внезапно содрогнулась. Мила едва успела закрыть голову руками, когда сверху дождем посыпались осколки стекла. Крик потонул в скрежете и грохоте.
Когда Мила очнулась, она какое-то время не могла понять, где находится. Первое, что она увидела, были следы копоти на матовой металлической поверхности и небо какого-то водянисто-желтого цвета. Вокруг все было усеяно битым стеклом, осколки были на ней и повсюду, насколько доставали руки.
Где-то недалеко раздавались взволнованные голоса людей.
Мила села и осмотрела себя. Комбинезон был порван, руки исцарапаны, на груди свежая кровь. Откуда кровь? Она провела рукой по лицу и вскрикнула от боли: переносица распухла, по губам и подбородку струился теплый поток. Мила закинула голову назад, но стало только хуже: кровь хлынула в горло, вызвав кашель.
«Что произошло?» – Последним, что она помнила, была фляга с водой, жадные глотки… Айвен собирается установить самодельный взрыватель?
Мила с ужасом посмотрела на цистерну: «Почему она так странно перекошена?»
Тут из-за кабины вышел клоун в фиолетовом парике. Не переставай улыбаться, он с тревогой воскликнул:
– Эй, тут женщина!
«Как же все вертится перед глазами, и уши заложены, словно туда набили ваты». – Мила осторожно попыталась встать. Двигаться было трудно, все болело, да еще ее кидало из стороны в сторону, как пьяную. Она поднялась на ноги, придерживаясь руками за край разбитого окна, и стала спускаться по наклонившейся набок площадке прицепа. Поскользнулась на стеклянных осколках, стукнулась коленом о рифленый металл площадки прицепа.
Айвен сказал, что высадит ее, когда дорога расширится. Почему же она здесь?
Мила снова поднялась и сообразила, что, когда поднималась, на мгновение успела увидеть ноги Айвена, лежавшего на капоте.
– Дайте руку, – сказал кто-то.
Мила снова поскользнулась и, шлепнувшись, съехала с площадки прицепа прямо на покрытие дороги.
Вокруг синтеноловоза, который разрушил часть стены жилого дома, собралось человек десять. Трое окружили ее, остальные смотрели куда-то вверх. Мила, сильно припадая на правую ногу, обошла кабину и проследила за взглядами зевак.
Лобовое стекло было разбито. Айвена выбросило на шарообразный капот, лишь ноги его оставались в кабине. Он лежал неподвижно и повсюду лучами, образуя огромную кляксу, растеклась кровь.
– Что с вами случилось? – спросил кто-то.
Мила внезапно вспомнила все.
Айвен хотел, чтобы она спаслась. Она попыталась его остановить, отговорить, образумить. Но Айвена охватило отчаяние.
Почему она не плачет?
Мила повернулась спиной к мертвецу и пошла прочь.
Солнце близилось к закату, и в стеклянно-бетонном ущелье переулка уже стояли сумерки. Вдали виднелся поворот. Из-за него на высоте двадцати-тридцати метров вылетела авиетка и направилась навстречу ей, но пилот раздумал лететь в этом направлении, вероятно, завидев катастрофу, и, взмыв к небу, авиетка скрылась за крышей.
Неожиданно Мила споткнулась, идти стало заметно тяжелее, ноги сделались непослушными. Она остановилась, постояла несколько секунд, сделала шаг и чуть не упала.
Вдруг вспомнился их полет над лесом, когда Айвен угрожал выбросить ее из окна, а затем…
Развернувшись, Мила пошла назад.
Никто из этих перепуганных ротозеев даже не додумался вызвать полицию. Трое зрителей были клоунами, одна – придворной дамой, двое мужчин – астронавтами, а один толстяк в рыцарском шлеме сильно напоминал Кибераполлона.
Толкнув плечом одного из астронавтов, Мила подошла к кабине, влезла на подножку и дернула за ручку. С третьего раза дверь открылась.
Мила забралась в кабину и, схватив Айвена за ноги, втащила его внутрь. Она закрыла глаза, вспоминая голографическое изображение, увиденное на мониторе Астахова. Кажется, биосивер Айвена находился с правой стороны.
Мила усадила труп на сидение и на минуту сосредоточилась, рассматривая его окровавленное лицо с неподвижным стеклянным взглядом, обращенным в потолок.
Она нагнулась и, пошарив руками под сиденьем, вытащила оттуда огнетушитель. Коротко размахнувшись, Мила ударила Айвена в висок. Голова его упала на плечо.
За открытой дверью вскрикнули.
«Так не пойдет», – подумала Мила.
Она толкнула тело Айвена, буквально втиснула в угол кабины. Положив огнетушитель на колени, Мила поправила ему голову так, чтобы она плотно прилегала к стенке, потом взяла огнетушитель и ударила снова. На этот раз кость треснула, как пластик. Она потрогала ее и с удивлением обнаружила, что кость тонкая и эластичная, но достаточно жесткая, и, если попытаться оттянуть ее руками, то можно порезать пальцы. Мила попробовала сделать это аккуратно, даже наклонилась к трупу, но сладковатый неприятный запах заставил ее отвернуться.
Она вновь подняла огнетушитель и, размахнувшись, расколола череп Айвена в нескольких местах. Теперь обломки костей с темени и виска можно было оторвать без труда, но под ними вместо мозга оказалась какая-то плотная полупрозрачная пленка.
– Дерьмо! – выругалась Мила и отшвырнула огнетушитель в сторону. Она открыла бардачок, пошарила там и достала отвертку. Воткнув ее с размаху в пленку, она прорвала ее, как хлебную упаковку, влезла пальцами внутрь и почти тотчас нащупала нечто инородное, что не должно находиться в мозге человека.
Выдернув биосивер, Мила бросила на Айвена последний взгляд и выпрыгнула из кабины. К счастью ей удалось удержаться на ногах, хоть правое колено бессильно подогнулось, когда она приземлилась, – не хотела бы она распластаться на глазах у этих кретинов. Мила шла в гробовой тишине через толпу марионеток, глядя прямо перед собой. Свидетели катастрофы испуганно расступились.
«Вас не стоило спасать», – едва слышно пробормотала она.
Мила отошла на сотню шагов, когда сзади послышались сирены полицейских авиеток. Они слетались и слетались, будто до этого прятались где-то невдалеке.
Мила ожидала, что ее сейчас арестуют, но она все удалялась, а за ней никто не гнался. Никому не было дела до нее.
Она не могла ни обернуться, ни остановиться. С ногами что-то произошло, они перестали ее слушаться и все шагали и шагали.
Мила посмотрела на кровавый, с вкраплениями серых комочков, сгусток, из которого торчали тонкие золотистые нити, и сунула его в большой карман на груди – точно такой, из которого Айвен достал припасенную для нее пачку воздушной кукурузы. Затем она вытерла руки о ткань комбинезона и безвольно их опустила.
Страдания и страх отступили, на их месте осталась пустота.