…Мила вынырнула из тяжелого сна.

Нестерпимо хотелось пить, стучало в висках, и ныла спина. Пол, даже застеленный ковром, был чересчур жестким ложем. Мила попробовала подняться и тут же пожалела о том, что пошевелилась, так ее замутило. Проклятое похмелье.

«Это даже хорошо, что мне так плохо, – подумала она с горькой иронией. – Борьба с похмельем отвлечет от дурных мыслей».

Мила осторожно перевернулась на живот и встала на четвереньки. Комната тут же заходила ходуном, абстрактный рисунок на ковре поплыл цветными пятнами. Мила замерла, и стояла неподвижно до тех пор, пока качания не начали стихать. Придерживаясь за комод, она медленно поднялась и осмотрелась. Казалось, будто ночью в доме случилось побоище. Стол был опрокинут, куриные кости рассеялись по полу вперемешку с одеждой; постеры с известными исполнителями астроника, украшавшие стены, оказались распороты, точно какой-то хищник приложил к ним лапу.

Мила переступила через Айвена, раскинувшегося на полу среди разбросанных диванных подушек, и побрела на кухню.

Аптечка, аптечка, аптечка… В ней точно имеется средство от похмелья.

Мила стала рыться в ящиках, отыскала коробку. Кроме флакона антисептика и перевязочного пакета – упаковка таблеток под названием «галостон», и больше ничего. Наполнила стакан водой, с жадностью выпила, наполнила снова, бросила таблетку. В стакане зашипело.

Сделав несколько глотков, Мила закрыла глаза, прислушалась к ощущениям. Почувствовала Айвена. Его поверхностный тревожный сон. Тут же нахлынуло уныние.

«Не хочу, чтобы ты сейчас проснулся», – подумала Мила. В ответ из комнаты послышалось невнятное бормотание. Айвен зашевелился. Судя по шуршанию, перевернулся на другой бок.

Пытаясь унять мелкую дрожь в руках, Мила принялась читать аннотацию. Буквы расплывались.

«Побочное действие. Вызывает ощущение легкой эйфории».

«Не помешает», – подумала Мила и бросила в стакан еще одну таблетку. Присела на стул, вздрогнула от соприкосновения голого тела с холодным неуютным пластиком. Она безуспешно растирала виски, ожидая пока подействует лекарство. Через пять минут стало немного лучше.

«Дэн, Рита, – промелькнуло в голове. – Надо их освободить, а потом вызвать полицию». Эта мысль запульсировала, как нарыв. От страха Милу бросило в пот. Она не может сдать Айвена. Но она должна сделать это. Как же преодолеть противоречие?

«Пусть Айвена заберут, починят, перепрограммируют, – думала она. – Пусть у каждого из них сотрут память об этом безобразном происшествии. Хорошо бы Дэн забыл раз и навсегда, что был женат на ней, и чтобы Айвен снова стал Рихардом…»

– О, нет! – вырвалось у нее. Все исходы одинаково пугали.

– Мила! – Голос Айвена был хриплым со сна. – Собирайся! Мы уезжаем!

Его пробуждение взрывом отдалось в ее голове.

Мила тяжело вздохнула. Силы, не успев вернуться, вновь покинули ее.

Пока Айвен рядом, пока он бодрствует, пока он одержим безумной идеей, она будет ему подчиняться. Она станет выполнять его приказания, с трудом преодолевая ступор, находясь в странном полусне, отдыхая от этого состояния лишь в те редкие минуты, когда сознание Айвена будет уступать место Рихарду.

Пока Мила чахла на кухне, он принял душ, оделся и стал вызывать такси.

– Пусть прилетит хотя бы через час, – попросила она.

– Полчаса, – отрезал Айвен. Он порылся в давешней корзине для пикников, извлек оттуда кофе и пакет круассанов.

– То, что надо. Будешь?

– Нет, – проронила Мила и поплелась душ.

Струи прохладной воды упали на горячее тело. Запрокинув голову, Мила подставила лицо навстречу брызгам. Она усилила напор воды. Тысячи мелких иголочек защекотали кожу. Постепенно тошнота и сонливость начали отступать.

– Какого черта! Ты уснула там? – Айвен забарабанил в дверь.

Мила выключила воду, наскоро вытерлась – не хотелось, чтобы на нее кричали, особенно когда болит голова.

Выйдя из душа, она увидела приготовленную для нее одежду и мысленно поблагодарила Айвена, но его это нисколько не смягчило, не убавило торопливости и не притушило жажду деятельности.

– Такси на подлете, – сказал он, выглянув в окно. – Готова?

Женщина кивнула.

– Тогда идем. – Он направился к выходу.

– Постой! А как же Дэн и Рита? – встрепенулась Мила.

Айвен не расслышал ее слов, он уже был на крыльце.

Нельзя, нельзя оставлять их вот так! Она бросилась в подвал.

На цементном полу, как две спеленатые куклы, лежали Рита и Дэн. Рты у обоих были заткнуты кляпами. На Дэна было страшно смотреть: лицо – сплошной кровоподтек. Он взглянул на Милу с испугом и замычал. Рита застонала, на глазах ее выступили слезы. Мила вытащила у нее изо рта кляп.

– Что мы вам сделали?.. – с трудом ворочая языком, промямлила Рита.

Мила порылась по шкафам, нашла ножик и принялась перерезать упаковочную тесьму, стягивавшую запястья подружки Дэна.

Та все время стонала и бормотала какой-то бред, и на миг Миле даже захотелось бросить это занятие, но она пересилила себя. Когда руки пленницы стали свободны, Мила швырнула ножик на пол и проронила:

– Берегите свои биосиверы.

Дэн вновь замычал, видя, что бывшая жена направляется к выходу, но Миле не хотелось знать, что он пытается ей сказать.

– Прощайте оба! – крикнула она и выбежала из подвального помещения.

Когда Мила выскочила из дома, сильная рука Айвена схватила ее за локоть.

– Какого дьявола ты так долго возилась? – Посверлив ее взглядом, он тут же обо всем догадался.

– Дура! – проворчал Смит.

Мила не стала оправдываться. Она вырвала руку и первой бросилась к авиетке. Ей вдруг стало наплевать на Айвена, на Дэна, на то, что произошло вчерашним вечером, и на то, что ждет их впереди.

«Таблетки, – подумала она. Вот, в чем дело. Это они действуют. Ну и пускай. Жаль, что не прихватила с собой целую упаковку».

Они уселись в авиетку, Айвен ввел адрес, и земля стремительно понеслась вниз.

– Таблетки? – усмехнулся он. – Новая зависимость? Пусть кто-то или что-то, а не ты, управляют настроением. Верно?

Но Мила задумалась о другом.

– Твой биосивер действует так же, как и прежде, – сказала она. – Мы чувствуем друг друга. Наша связь каким-то образом даже усилилась. Теперь это почти телепатия. Как жаль, что Рихард приходит только тогда, когда ты устаешь с ним бороться.

– Думаю, просто биосивер сместился, – буркнул Айвен. – Нарушились нервные связи или что-то в этом роде, я не спец. – Он нахмурился.

– Это может быть связано с гематомой в мозгу.

– Меня обследовали, все было в порядке.

– Они не успели провести всех анализов. Тебя должны были повторно обследовать утром, но ты сбежал. Впрочем, твое состояние ведь не ухудшается? – Мила взглянула на Айвена. Только теперь она заметила, как он бледен. – Как ты себя чувствуешь? Ты очень плохо выглядишь.

Поняв ее мысли, Айвен сухо отрезал:

– Со мной все в порядке.

Но он не был спокоен. Мила чувствовала это. Его беспокойство было иного рода, чем то, которое привыкла испытывать она. Это была ноющая тяжесть в животе – холодная и однообразная. Мила ощущала ее как собственную. Вместе с тем, транквилизатор все больше овладевал ее сознанием, и ей не хотелось ни о чем глубоко задумываться.

Она посмотрела в окно. Смешанный лес кончился, внизу торчали заостренные верхушки елей и скошенные – кедров, временами попадались сосновые боры. Несколько сотен лет назад в этих местах были болота, покрытые метровыми мхами. Потом, когда реки взяли под контроль, болота осушили, на их месте высадили леса.

Мила осмотрелась. Хвойный лес простирался до самого горизонта. Внизу он был темно-зеленым, вдали казался сероватым. Женщина чуть приоткрыла вентиляционное отверстие, и поток свежего воздуха с шумом ворвался в салон.

Летели молча. Мила все время смотрела в окно. Маршрут, который выбрал Айвен, пролегал в стороне от крупных городов. Лес тянулся на сотни километров на восток, временами сменяясь просторными участками вспаханных земель, озерами и небольшими поселениями.

Айвен коснулся пальцем сенсора приемника. Салон наполнили звуки песни:

Через час лес начал редеть и вдруг закончился, сменившись холмами. Среди них, в долинах располагались производственные зоны.

Справа показалось широкое многополосное автомобильное шоссе. Слева от него проходила авиатрасса. Авиетка сама собой свернула и заняла место в свободном ряду.

– Подлетаем к Нану, – предупредил Айвен.

Мила ни разу не бывала во втором по величине городе двенадцатого региона. Техническое превосходство Нана по сравнению с более старинной Никтой было очевидным. Проспекты и кварталы, густо усеянные зонтиками климатеров, что походили на грибы, напоминали иллюстрации к какой-то сказке. После искусственного дождя, шедшего, по видимому, всю ночь, улицы сияли чистотой, а трава на газонах до сих пор была покрыта росой, несмотря на то, что время близилось к полудню. В воздухе пахло антисептиками.

Айвен сказал, что хочет изучить местность. По его команде авиетка заняла прогулочную полосу на высоте фронтонов и сбавила скорость. Мила прильнула к окну, всматриваясь в незнакомые силуэты.

Сама архитектура была довольно однообразной: кубические стеклянные дома, кое-где перехваченные стальными поясами. Зато поражало буйство красок и форм на крышах – от скульптурных мегаансамблей до висячих садов, украшенных фонтанами и бассейнами. Тут располагалось множество магазинов, окруженных посадочными площадками. Значительная часть нанцев проводила время на крышах зданий, где жизнь бурлила вовсю; на улицах попадались лишь одиночные прохожие.

На одной из площадей Мила узнала здание филиала Киберлайф. Как и в Никте, это был небоскреб эпохи начала развития с теми же голографическими облаками в районе верхних этажей. Мила заметила, как руки Айвена легли на аварийный руль и как напряглись мышцы. Картинка, что возникла у нее в мозгу, напугала Милу. Она увидела, как разлетаются вдребезги окна Киберлайф, как взрывы сотрясают его стены, и здание складывается, словно карточный домик.

– Не надо, прошу тебя, – вскрикнула она.

Айвен стушевался, как человек, пойманный за тайным занятием. В глазах его мелькнуло смятение, но тут же сменилось ненавистью.

– А что?! Ты хочешь, чтобы они победили? Да?! Да?! Тьфу…

Он ударил по рулю, заскрежетал зубами, и Мила ощутила тугой комок в горле – боль Айвена.

Эйфория от лекарства полностью прошла. Теперь восприятие стало ясным.

Айвен подавил приступ бессильной злобы, – Мила почувствовала это. Ей стало жаль его.

– Не злись, – попросила она.

Здание Киберлайф осталось позади. Авиетка свернула с площади на улицу, которая сплошь была окружена высоченными зонтами климатеров. Один из них слегка моросил, и несколько капелек упали на лобовое стекло.

Айвен, нахмурив брови, смотрел прямо перед собой.

– Все, – сказал он. – Экскурсия окончена.

Долетев до конца улицы, авиетка приземлилась. Колпак еще не полностью откинулся, когда Айвен выскочил на площадку. Мила не ожидала, что он подаст руку, но Айвен обошел авиетку и помог ей выбраться.

– Теперь нам придется идти, – сказал он. – Около двух километров.

Мила пожала плечами – идти, так идти. Если ее сознание прояснилось после приема лекарства, то эмоции все еще оставались притушенными, ею владело безразличие.

Они пошли обратно в сторону площади, свернули в узкий переулок между двух зданий. Дойдя до поворота, опять свернули, прошли мимо монолитного здания, сверкавшего зеркальной поверхностью, забрели в просторный квартал с небольшими, метров до десяти в высоту, кубическими домами и, попетляв еще немного, вышли на ту самую площадь, где стояло здание Киберлайф. Прогулка отобрала у них больше получаса.

– Ты перепутал дорогу, – сказала Мила.

– С чего ты взяла?

– Хочешь сказать, что нарочно водил меня по этим улицам? – Мила была поражена. – Ты рассчитывал запутать следы? Да за нами каждую секунду наблюдают десятки камер. Либо тот человек, которому ты угрожал, не заложил тебя, либо… – Она вспомнила о Дэне с Ритой. Неужели и они оставили выходку Айвена на его совести?

– Либо они еще не видят во мне врага, – ухмыльнувшись, завершил Айвен. – Скоро я дам о себе знать.

Они пересекли площадь, и Мила успела, задрав голову прочитать рекламу Киберлайф: «Стань счастливым прямо сейчас!»

– Я чувствую твои мысли, – вдруг сказал Айвен. – Тебе трудно. Ты не можешь определиться. Время от времени тебе хочется избавиться от меня немедленно, иной раз ты хочешь, чтобы меня арестовали, а порой мечтаешь вернуть то, что было раньше. Ты стараешься отвлечься от этих мыслей, но они тебя одолевают. Ты всегда была неуверенна в себе, но в последнее время – особенно.

– И теперь ты пытаешься вогнать меня в депрессию? Заставить поверить, что я – полное ничтожество? И все из-за того, что я полюбила доброго, порядочного человека по имени Рихард?

Айвен резко остановился.

– Я тебя не виню за то, что ты случайно втюрилась в домашнего робота-любовника! – крикнул он. – Беда в том, что ты позволяешь себя обмануть теперь, когда знаешь, что все это ложь. Ты продолжаешь верить, что Рихард существовал. Но его никогда не было.

Мила заупрямилась.

– Просто ты не можешь быть таким как он. Признайся в этом самому себе.

– Очнись! Ты никак не хочешь понять, что Рихард – программа. Они так промыли тебе мозги, что теперь ты готова на все, лишь бы твой робот к тебе вернулся. Мила… – Он понизил голос. – Тебя это не пугает?

– Нет. Меня ты пугаешь. Рихард не избивал людей. Он не прятался от полиции. Ему не надо было бродить среди домов, пытаясь запутать следы, бросать на стоянках машины, пересаживаться из одной авиетки в другую, ночевать в чужих домах и планировать преступление.

– Черт! Черт!

Мила почувствовала, каким трудным усилием воли Айвен подавил в себе желание залепить ей пощечину. – Пойми: я не так уж плох! Мы с тобой разные, конечно… Мне трудно объяснить тебе все, что я чувствую. И думаю, даже при помощи биосивера ты не в силах ощутить всего, что сейчас происходит здесь. – Он ударил себя в грудь.

– И слава богу, – сказала Мила. – Иначе было бы одним сумасшедшим больше.

Айвен покачал головой.

– Ты не понимаешь! Почему ты не понимаешь? Что они с тобой сделали? Вы все мертвые на этой планете! Вы готовы согласиться на все, чтобы продолжать играть в детские игры. Это иллюзии! Иллюзии! Надо взрослеть!

– В том, что делает правительство, нет ничего плохого, – сказала Мила. – Они хотят, чтобы люди были счастливы. К сожалению, на Терре-три есть преступность – пережиток Страшных Времен, особенно в восточных регионах. Люди крадут, люди убивают!.. Но этого становится меньше и меньше! В Никте и других крупных городах уже много лет спокойно.

– Это путь в никуда! Ты пытаешься убедить себя в том, что переделывать людям мозги – гуманно и справедливо! Но ты ведь сама в это не веришь! Зачем лицемерие? Я же вижу твои мысли! Я вижу их благодаря твоему гребаному правительству!

– Нет… – слабо взмолилась она.

– Я вижу!.. – простонал Айвен.

В этот миг плотина, которую она всеми силами удерживала, рухнула, и боль Айвена хлынула в ее сердце. Мила выплеснула рыдания и, вскинув руки, схватилась за голову. Айвен обнял ее и крепко прижал к себе.

Они стояли на краю безлюдной площади, а над ними проносились авиетки. Мила плакала. Она все еще пыталась дать отпор, но не могла больше сказать ни слова. Она ощущала, как успокаивается Айвен, как внутри него растекается теплое чувство благодарности за иллюзию понимания, за эфемерную поддержку.

– Ты сумасшедший, – наконец сказала она, утирая слезы. – Мало того, что мы стоим на одной из главных площадей города, так еще и внимание к себе привлекаем. По-твоему возможно обмануть полицию? Они накроют нас в любую минуту.

Силы понемногу возвращались к ней.

– Логично, – ответил Смит. – Нам надо идти.

Он взял ее за руку, и они зашагали дальше.

* * *

Мила никак не могла разорвать этот канал. Она читала каждую мысль Айвена, и не было среди них ни одной, что хоть сколько-нибудь касалась ее.

Теперь в его воображении возникали люди, склонившиеся над столом. Они о чем-то совещались, спорили, смотрели на монитор. Бывшие сослуживцы, верные товарищи, Айвен хорошо знал каждого. Иногда их лица начинали мелькать вразнобой, он перебирал друзей в памяти, словно пытаясь определиться, кто из них надежнее и полезнее.

Потом внутреннему взору представали большие белые помещения. Что это? Операционные? Похоже, да. Он пытался представить себе всю систему изнутри.

Вот мужчина в халате, руки Айвена держат его за грудки. Это тот самый оператор «Счастливой семьи», человек из Киберлайф…

Затем появилось высокое заостренное здание, напоминающее Башню Правительства.

И вдруг все образы смело взрывом.

Рука Айвена ослабела. Он замедлил ход.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Мила, заметив крупные капли пота на его бледном лице.

– Со мной все в порядке, – ответил он и снова ускорил шаг.

Они свернули и оказались на узкой улице, в это время дня совершенно пустынной. Дорожное покрытие сменилось на пористый звукопоглощающий полиуретан. По обеим сторонам улицы в шахматном порядке стояли ряды одинаковых многоэтажных домов. Стандартное тонированное стекло, минимализм, никаких цоколей, ни единого дерева вдоль тротуара. «Жилой квартал «Каисса». Улица № 5» – гласил указатель.

Мила питала стойкую антипатию к большим городам с их нарочитой геометрической правильностью, не допускающей индивидуальности, к толпам горожан таким же безликим. Но пустынная улица этого района произвела на нее особенно гнетущее впечатление.

Навесы климатеров закрывали небо и слегка моросили. Солнечные лучи, проникавшие в это царство вечной тени, кое-где порождали радугу, казавшуюся чем-то инородным и неуместным среди тусклой серости. Стерильная чистота воздуха вызывала ощущение пребывания вне материального мира, которое усиливалось из-за окружающей тишины. Даже шаги Милы и Айвена по мягкому полиуретановому покрытию были беззвучными.

– Как они тут живут? – невольно вырвалось у Милы. От запаха антисептиков ее стало тошнить.

– Они не замечают, – сказал Айвен мрачно.

В его словах Мила услышала намек на то, что и в ее жизни землянину Айвену Смиту многое кажется противоестественным, как и в террионской политике. Всегда ли она разумна, оптимальна и справедлива, как заявляет лозунг на Доме Правительства? Так ли нужна программа Киберлайф? Внезапно Миле захотелось сказать что-нибудь в оправдание. Нет, не политики. Кто она такая, чтобы рассуждать на государственном уровне? Но Терра ее дом, террионцы – соседи, даже эти из Нана, что живут в унылом районе.

– Айвен, – сказала она, – думаю, им просто некогда это замечать. Здесь район для тех, кто большую часть времени проводит на работе. В таких местах есть все необходимое, хоть минимализм может показаться тягостным, но в этом чувствуется наследие первых поселенцев. Их стиля жизни.

– Район мертвецов, – бросил Айвен. – Я не таким представлял себе будущее.

– А что ты представлял? Марширующих по твоей команде майоров?

Она задела его за живое. Боль в его животе проснулась, проникла в сердце и стала распространяться к горлу. Но он не сказал ни слова. Только шаги его стали более нервными, словно ему хотелось втоптать боль в дорогу, но полиуретан гасил звуки и отнимал всякую возможность выплеснуть обиду.

– Прости, – сказала Мила.

Она прикусила язык и, мысленно обозвав себя идиоткой, вновь тесно прильнула к каналу, связывающему ее с Айвеном. Постаралась дать ему почувствовать, что раскаивается в сказанной колкости, но вместе с тем не допускает примирения с его планами и действиями. Но его обида исчезла сама собой, она просто рассеялась в пустоте. А где-то внутри был другой Айвен, равнодушный и к обидам, и к Миле, и просто не желавший тратить время на подобные мелочи. Он был сосредоточен на единственной цели: взорвать систему уничтожения личности. Такое название он дал Новой Системе.

Глядя под ноги, на мягкий, впитывающий влагу полиуретан, она стала размышлять о том, что такое личность. «Прежде всего, это то, что отличает тебя от других людей, – думала она. – Твое представление о добре и зле, твои идеалы, твои желания, твои ценности: дом – с его уютом, сад – с его цветочной оранжереей и газоном, прошлое – с родителями, друзьями, Дэном, Рихардом… Это твой мир. То, как ты ведешь себя в обществе и наедине с собой – тоже твоя личность. Она способна изменяться, с каждым прожитым годом в ней проявляются новые черты, но самосознание остается тем же: ты – это ты. Иногда ты сомневаешься, допускаешь ошибки, раскаиваешься, страдаешь, бываешь непредсказуемой, потому что ты живое существо, ты – реальна. Когда тебе плохо, ты пытаешься забыть причину дурного настроения и страдаешь до тех пор, пока воспоминание не утратит остроту. Иногда на это требуется очень много времени. Но теперь все можно сделать быстро, благодаря технологиям «Киберлайф», и впредь не совершать ошибок и не страдать. Что же происходит с личностью человека, когда ее контролируют электронные устройства? Что случается с самосознанием? Остаешься ли ты собой? Безусловно! Это как в детстве, когда о тебе заботились родители, чтобы уберечь и защитить, помочь принять правильное решение. Между прочим, сама по себе человеческая память устроена так, что способна удалять какие-то события. Так почему не помочь избавиться от скверных воспоминаний? В этом нет ничего трагического. Все меняется, переосмысливается, порой обретает иное значение. Но ведь ты по-прежнему остаешься Камиллой Левитской!»

– Пришли, – сказал Айвен и свернул к одному из зданий.

Подойдя к двери, они остановились.

– Квартира сорок восемь, – прочитал Айвен светящуюся табличку у входа. – Стивен Рэйни. Он же Сэнди. Подождем за углом. У нас еще около часа времени.

Они обошли здание и прислонились к стене, на которую не попадали микроскопические капли искусственного дождя. Они постояли несколько минут, затем сели прямо на влажное покрытие.

– Мила, – сказал Айвен. – Ты никогда не задумывалась о том, что осмыслить природу личности невозможно? Это все равно, что попробовать уразуметь субстанцию свободы. Личность и свобода – это ведь одно и тоже.

Он говорил мягко, хотя боль и напряжение внутри него теперь не утихали ни на минуту, а лишь ограничились как воспалительный отек: Мила неотрывно следила за состоянием Айвена.

– Да, – согласилась она. – Личность и свобода – одно и то же. Верила ли она в это? Сейчас Мила не верила ни во что и одновременно во все, что угодно. Ей хотелось думать, что она лишь невинная жертва, заложница несчастного безумца, и в том, что происходит, нет ее вины. Да, она ударила Риту, но только затем, чтобы предотвратить неадекватную реакцию Айвена. Суд оправдает ее. Мила ненавидела себя за эти мысли. Будь она чуточку сильнее, будь она уверена в своей правоте, как Айвен, мир стал бы проще. Прекрасно выбрать направление и верить, что оно единственно правильное.

Мила прислонилась к Айвену. И не заметила, как задремала.

Ее разбудил легкий толчок.

– Люди возвращаются с работы. Пора.

Он подал ей руку. Выглянув из-за угла, они увидели, что улица ожила: толпы людей шли по мягкому покрытию.

– Мы должны проникнуть в вестибюль до того, как Сэнди войдет в дом.

– Почему? – удивилась Мила, протирая глаза.

– Он меня не узнает и попытается от нас отделаться.

В эту минуту к двери подошел широкоплечий мужчина.

– Добрый день! – приветливо воскликнул Айвен, идя навстречу ему. – Мы с подругой должны встретиться со Стивеном Рэйни, – он живет в сорок восьмом номере, – да вот перепутали время. Эти ваши увлажнители, кажется, никогда не отключаются. Наша одежда промокла. Позвольте нам войти в вестибюль.

– Приезжие? – бесстрастно спросил мужчина.

– Да, – сказал Айвен. – Четвертый регион.

Жилец приложил руки к опознавателю, и дверь открылась.

– Простите, но я не могу вас впустить, – сказал он. – Это будет нарушением.

Мила почувствовала, как напрягся Айвен, как нарастает его раздражение.

– Постойте, – тут же вмешалась она. – Постарайтесь нас понять. Это, конечно, оплошность, что мы не учли разницу между часовыми поясами. Разумеется, мы можем подождать Стивена и здесь. Беда в том, что здоровье моего приятеля еще не окончательно восстановилось после разморозки. От влажного воздуха у него усиливается кашель. Прошу вас, пустите нас внутрь. Ведь помогать друг другу – не нарушение. Это наш с вами гражданский долг.

Мужчина с некоторым любопытством посмотрел на Смита.

– Так вы землянин! А откуда у господина Рэйни… Впрочем, меня это не касается. – Он махнул рукой. – Входите. Вон там, в холле, диванчик. Думаю, ничего страшного, если вы подождете господина Рэйни там.

– Разумеется, в этом ничего страшного нет, – подтвердила Мила. – Большое вам спасибо.

Они прошли в указанном направлении и сели на мягкий диван, но, как только двери лифта за жильцом закрылись, Айвен вскочил.

– Что опять?! – Мила и не думала скрывать раздражение.

– Мы не можем сидеть тут. Будем дежурить на лестничной площадке у двери Сэнди.

– Но почему не здесь?

– Слишком просторно. Может зайти сразу несколько человек. Тогда потеряется элемент неожиданности. Нам надо во что бы то ни стало попасть к нему в номер.

Айвен схватил Милу за руку и поволок к лифтам. Как же она устала от всего этого! «Черт подери, Смит!» – захотелось ей выкрикнуть, но в этом желании не было горячности, не было эмоций, казалось, оно завяло, едва только зародившись.

Стоило набрать цифру «48», как лифт поздоровался слегка надтреснутым металлическим голосом – все та же дешевизна и минимализм – и сообщил, что Рэйни пришел на двенадцать минут раньше обычного.

Айвен посмотрел на часы.

– Узнаю Сэнди, – шепнул он на ухо Миле. – Он всегда был пунктуален.

Выйдя на площадку, они уселись на ступеньках и стали ждать. Ровно через двенадцать минут дверь лифта открылась, и перед ними возник высокий чернокожий человек с проседью в волосах.

В первый миг его взгляд выразил удивление, но оно было вызвано всего лишь видом людей, сидящих на ступенях.

Негр повернулся к двери, сделал шаг. В следующую секунду Айвен стоял на расстоянии вытянутой руки от него.

– Сэнди, – сказал он. – Капитан Сэнди Каллагэн.

Пришедший обернулся. Сконфуженная улыбка была свидетельством того, что бывший сослуживец и приятель не узнавал Айвена.

– Это я, полковник Смит.

– Простите, но… – Сэнди-Стивен развел руками. – Похоже, вы ошиблись. Меня зовут иначе. И вас я впервые вижу.

Айвен коснулся пальцем кончика своего носа.

– Сэнди, я присутствовал, когда тебя травмировало. Ты был тогда героем. Горел один из грузовых отсеков. Ты оказался рядом и сделал все необходимое, а потом попытался задраить вентиляционный люк. Ты успел, но произошел взрыв, и тебя отбросило волной. Благодаря твоим действиям раскаленный воздух не распространился в машинное отделение. Ты спас корабль, а ведь мы тогда были на полпути между Террой-один и Террой-три, и никаких аварийщиков поблизости.

Айвен говорил с торжественной медлительностью в голосе.

– Вы шутите, господин? – Негр широко заулыбался. – Я всю жизнь прожил в Астерии, а недавно переехал в Нан. Мне никогда не приходилось бывать на борту корабля, а астронавтов я видел только замороженными, в камерах из толстого стекла. Я ведь обслуживал холодильники.

– Сэнди, – сказал Айвен ласково. – Мы никак не могли остановить тебе кровотечение. Ожоги были несерьезными, а вот кровотечение из сломанного носа…

– Это детская травма, – сказал негр и коснулся переносицы. – Я упал с лестницы.

Айвен протянул руку, намереваясь положить ее на плечо старому другу, но тот решительно отстранился.

– Простите, я не знаю, кто вы такой, – сказал он. – Будет лучше, если вы уйдете.

– Они стерли тебе память, – проговорил Айвен и постучал указательным пальцем себе по лбу. – У тебя здесь биосивер. Все, что ты помнишь, придумали они.

Негр посмотрел на Айвена так, словно тот принялся левитировать.

– Бред какой-то. Вы, господин, не иначе как лишку выпили. Простите, но разговор окончен.

Негр сделал шаг по направлению к двери, но Айвен в мгновение ока преградил ему путь и вцепился в рубаху.

– Вспомни! – крикнул он. – Вспомни меня Сэнди! Ты же солдат! Не сдавайся!

– Меня зовут не Сэнди! – в очередной раз попытался возразить негр. В голосе его была смесь испуга и злобы. – Отстаньте от меня! Отстаньте! – Он постарался высвободиться, но не смог.

– Вспомни! – снова заревел Смит.

– Отстаньте! – завопил негр и в свою очередь схватил Айвена за рубаху.

Неизвестно сколько продолжалась бы их перепалка, если бы Мила, подойдя к ним, не сказала бы:

– Господин Рэйни, если бы это была детская травма, ваш нос бы восстановили согласно программе бесплатного лечения детей. Почему вы не допускаете мыслей о том, что ваши воспоминания могут быть искусственными?

Мужчины повернулись к ней, на лицах обоих отражалась ярость.

– Я не знаю ни о какой программе и не хочу с вами обсуждать мой нос, – огрызнулся Рэйни. – Оставьте меня в покое. – Вдруг он дернулся с такой силой, что Айвен потерял равновесие и повалился вперед. Негр ловко отскочил в сторону и двинул противнику локтем в шею, но тот успел пригнуться, и удар прошел по касательной.

Рэйни в следующий миг оказался у двери, а его ладонь на опознавателе. Айвен стремительно развернулся и кошачьим движением запрыгнул негру на спину. От неожиданности у того подогнулись ноги, он повалился; одновременно с этим открылась дверь, и оба мужчины растянулись на полу прихожей. Послушалась возня, удары.

Когда Мила подбежала к открытой двери, Айвен уже восседал на лежащем на спине Рэйни. Схватив негра обеими руками за голову, он резко стукнул его затылком об пол, словно намеревался расколоть череп, как кокосовый орех. Бедняга клацнул зубами и затих. Подождав пару секунд, Айвен залепил ему пощечину. Голова Рэйни безжизненно развернулась.

Айвен припал ухом к груди негра, затем выпрямился, дал еще несколько пощечин.

Миле на глаза нахлынули слезы.

– Что же ты делаешь?! – вскрикнула она, бросаясь на помощь Рэйни. Мила, обхватив Айвена обеими руками за шею, принялась оттаскивать его назад. Она не допустит повторения того, что произошло в лесном коттедже! Ей удалось его опрокинуть. Она и сама упала и больно ударилась о косяк дверного проема, да так и осталась сидеть на полу, переводя дыхание. Айвен встал, как ни в чем не бывало, и прошелся по жилищу Рэйни.

– У него жена, – сказал он таким спокойным голосом, как будто никакой драки, а вернее, избиения ни в чем не повинного человека не было. – Она может прийти.

– Ты и ее… станешь бить?.. – Мила не пыталась унять слезы. Они бежали по щекам, капали на грудь.

– Зачем? – Айвен опять подошел к негру. – Мне нужен Сэнди. Не его жена, не этот странный, визгливый придурок, а Сэнди, мой бывший товарищ.

И он пнул голову негра с такой силой, что она дважды мотнулась туда-сюда. Мила вскочила на ноги, но тут же вновь полетела на пол. Айвен дал понять, что больше не потерпит ее вмешательства. В нем проступила такая ожесточенность, что показалось, внешность претерпела метаморфозу, и мягкое по звучанию имя перестало подходить этому человеку. Впервые Мила по-настоящему испугалась за свою жизнь и осознала, что ничем не сможет помочь Рейни. У нее спазмом перехватило дыхание, а когда он прошел, она зарыдала, закрыв лицо руками.

Самым пугающим было холодное прагматичное спокойствие Смита. Он думал о биосивере, представлял, как это устройство отделяется от тканей мозга, и как менеджер Стивен Рэйни снова становится капитаном Сэнди Каллагэном.

Сквозь рыдания Мила услышала еще два удара, затем шаги Смита, звук набираемой в ванной воды, снова шаги, опять плеск воды.

– Ну же, Сэнди, прошу тебя, вернись, – сказал он. – Ты мне сейчас нужен как никогда.

Негр слабо застонал, и Смит снова обдал его водой.

Мила отвела руки, осторожно открыла глаза и, приготовившись увидеть страшную картину, украдкой посмотрела на лицо Рэйни.

Щека его была рассечена от подбородка до виска, ухо в крови.

– Вы ответите за это… – глухо пробубнил негр.

– По-прежнему не узнает, – констатировал Смит. – Плохо.

И он ударил снова. Затем еще раз. И еще.

Мила впилась зубами в кулак. Слезы продолжали капать, но она больше не сводила глаз с происходящего. Удары сыпались на голову жертвы один за другим, превращая ее в подобие арбуза, с которого срезали корку.

«Не бей больше», – хотела попросить Мила, но слова застряли в горле.

Рэйни опять потерял сознание, и теперь Смит никак не мог привести его в чувства. Он вылил на негра четыре кувшина воды, красноватая лужа растеклась по всей прихожей, и платье Милы промокло. Она села на корточки, прижавшись спиной к стене, а Смит шлепал по луже, обхаживая полуживого негра. Вдруг он упал на колени и снова прислушался к сердцу, лицо его стало серьезным. Они с Милой встретились взглядами.

– Черт! – наконец сказал Смит. – Кажется, увлекся.

– Что?!! – К Миле вернулся дар речи. – Что значит увлекся? Ты убил его? Он умер?

Смит поднялся.

– Нет, он еще жив, – сказал он. – Но сердце стучит как-то не так. Перебои. Черт!

– Вызови врача! – крикнула Мила. – Немедленно вызывай!

Неожиданно появились силы. Она вскочила и бросилась в комнату, попыталась связаться со службой скорой медицинской помощи, но Смит выбил миником у нее из рук. Устройство упало на пол и развалилось на две части.

– Уходим, – сказал он и слегка подтолкнул ее к двери. – Иди вперед.

В бессильной злобе Мила топнула ногой и пошла. Айвен двинул следом.

Проходя мимо умирающего, он сказал:

– Прощая, Сэнди. Я знаю, ты сам попросил бы меня об этом. Не так ли?

В следующий миг Мила почувствовала затылком горячее дыхание Смита.

– Бежим, – сказал он. – К черту из этого больного города.

* * *

Фридрих Ганф попытался отвлечься от дел, забыть о навалившихся неприятностях и даже позволил себе выпить три бокала шампанского.

Его перевязь стала тяжелее на четыре с половиной грамма. Новый орден «За заслуги в деле гуманизма» дополнил вереницу предыдущих наград, став шестым и, как рассчитывал шеф-оператор, не последним.

Праздник был уже в самом разгаре. По Красному залу, предназначавшемуся для частных банкетов, туда-сюда сновала вышколенная прислуга – не роботы, а люди. Они подносили все новые угощения – маленькие произведения искусства от компании «Пиры Валиасара». Каждое блюдо вызывало у присутствующих бурю восторга. Торжество обошлось в немалую сумму, но оно того стоило: что называется, прием на высшем уровне.

Гости по очереди поднимались из-за стола, произносили хвалебные речи, вспоминали достижения региона за четыре года службы Фридриха в должности шеф-оператора. Самую проникновенную речь произнес представитель трансрегиональной строительной компании, занимавшейся демонтажем холодильников.

Одно место за столом пустовало. Никто не посмел бы отказаться от приглашения Фридриха на его праздник, просто Вацлав Ремиш – не при нем будет помянуто настоящее имя, – всем известный как Ремо, имел обыкновение опаздывать.

Шеф-оператора двенадцатого региона и звезду эстрады связывали общие воспоминания о годах студенчества. Некоторые из них способны были всколыхнуть общественность и на волне интереса ко всяческим непристойностям поднять рейтинг певца на новую высоту. Для Фридриха это могло означать только одно – погребение карьеры. Общество с приоритетом семейных ценностей не потерпит, чтобы у руля стоял человек, однажды замеченный в порочных связях.

Ремо при всей его склонности к эпатажу дураком не был, поэтому даже в самые трудные времена, которые довелось ему пережить, не предал дружбу. Фридрих время от времени делал безвозмездные пожертвования в «индустрию развлечений». Ремо об этом ни разу не просил, но и принять дары не отказывался. Благодаря щедрой поддержке Ганфа, Ремо перевоплотился в сексапильного юнца, упоминать истинный возраст которого было еще большим святотатством по сравнению с упоминанием настоящего имени.

Временами Фридрих ему завидовал. Завидовал той свободе и непосредственности, которые, возможно, были театральными масками, но при этом такими привлекательными. Мог ли шеф-оператор двенадцатого региона выплеснуть воду в физиономию какого-нибудь неприятного типа? Конечно нет. А Ремо – запросто, и ему все это сходило с рук. Более того, оскорбленный сам не замечал, как переходил в категорию облагодетельствованных, и его лицо долго мелькало на страницах газет и журналов рядом с безупречным ликом певца. Ремо изменил себя до неузнаваемости. Фридрих долго не мог привыкнуть к этой метаморфозе, лишь мельком, в каком-то оттенке настроения, во взгляде он угадывал тень прежнего однокашника.

А ведь Вацлав Ремиш был толковым студентом и мог бы стать неплохим юристом, а стал Ремо, Ремо Великолепным, Ремо Прекрасным, обожаемым поклонниками. Никогда Фридриху не будут так рукоплескать, сколько бы наград ни появилось у него на груди. Скорее всего, даже шумиха в прессе связанная с успешным завершением проекта «Разморозка» продлится дольше исключительно благодаря присутствию на этой вечеринке Ремо. А значит и он, Фридрих Ганф, в какой-то степени окажется облагодетельствован, потому что о его вкладе в дело гуманизма узнают больше людей из числа тех, что не интересуются политикой. Что ж, добро пожаловать, Ремо!

И словно в ответ на эту мысль послышалось эхо легких энергичных шагов. Фотограф, что сидел по правую руку от Ганфа рядом с женой второго помощника, мгновенно оживился. Журналист, оказавшийся в осаде клуба домохозяек слева, подобрался и в глазах у него зажегся огонек охотничьего азарта.

– Фридрих дорогой! – Ремо влетел в обеденный зал и с распростертыми объятиями двинулся к Ганфу. Он не был бы самим собой, если бы явился в подобающем случаю костюме. Никогда! Вечный праздник, вечный фейерверк, да такой, чтобы ослепнуть, а не какие-то там несколько жалких плевочков огоньками.

– Как поживает Жуль? – исключительно из вежливости поинтересовался Фридрих и получил традиционный ответ: «Как всегда, хорошо».

– А ты не мог обойтись без оголенных ягодиц? – с кислой усмешкой спросил он, когда Ремо, как полагается, облобызав друга, развернулся и направился к своему месту за столом.

– Как можно, Фридрих?! – возмутился певец, изящно вскинув руку с чуткими длинными пальцами. – Прятать такую идеальную задницу – преступление! Можешь после праздника продать обивку кресла, на котором я сидел. Обещаю: недурно заработаешь.

М-да, любопытно, сколько можно за такое выручить? – мелькнула дурацкая мыслишка, которую Фридрих тут же отогнал прочь, как донельзя неприличную. Вот всегда так, стоит появиться Ремо, как все превращается в шутовство и форменную глупость. А задница у него… Хм.

Остаток вечера Ремо вел себя на удивление пристойно, лишь изредка позволяя себе бросать томные взгляды то на одну, то на другую особу женского пола, во всеуслышание перед этим заявив, что из мужчин тут буквально глаз положить не на кого. Женщины млели: поочередно заливались румянцем в ответ на внимание со стороны столь известного красавца.

«Неужели ему не надоели эти игры?» – подумал Фридрих и пробежал взглядом по декольте в поисках внутренней искры. Не зажглась.

Ел певец мало, придирчиво рассматривал все, что предлагали, и большую часть блюд отвергал. Каждое его движение казалось тщательно отрепетированным и одновременно совершенно естественным.

Фридрих поймал себя на мысли, что забыл о гостях, о вечере и поглощен разглядыванием Ремо. К счастью не он один. Такого яркого и красивого человека трудно не замечать. Ремо некоторое время обменивался репликами с соседями, но в какой-то момент, видимо, счел, что достаточно повращался в обществе, и поднялся из-за стола.

– Фридрих, дружок, – шепотом сказал он, приблизившись. – Я хочу немного пройтись. Не составишь компанию? Твоим телесам тоже не повредит. Я о них беспокоюсь, ибо со временем они могут раздуться так, что перестанут возбуждать.

Фридрих стоически проглотил гнусный выпад. Он поднялся и пошел вслед за Ремо, втайне желая его придушить, и это могло бы быть весело, как в старые добрые времена. Но для подобных потасовок Фридрих не в том положении. Даже останься они наедине, и тогда он не переступил бы границ, хоть и был абсолютно уверен в своем физическом превосходстве.

По пути шеф-оператор поправил ленту с наградами, эту индульгенцию серьезности, символ высокопарности, как говорил его легкомысленный друг, да еще непременно добавлял, что в случае чего, на этой перевязи можно повеситься.

Ремо позволил Фридриху догнать себя, взял его под руку и увлек в зимний сад восточной галереи.

– Как это могло произойти? – тихо спросил Ремо, вдруг посерьезнев, когда они остановились на мощеной площадке у небольшого фонтана с серым парапетом.

– Что?

– Убийство!

Фридрих ощутил неприятный металлический привкус на языке. Может, ему послышалось? Может, это журчание воды исказило слова?

– Какое убийство? – Он не был готов разыгрывать спектакль, и вопрос прозвучал наигранно.

– Фрид, кончай прикидываться, а? Я все знаю. У меня ведь свои каналы. Убийство в Нане. После стольких лет прозябания в нашем болоте – и вдруг чепе. Я хочу знать, что творится.

Фридрих нервно оглянулся. В саду – никого.

«Ну какой же ты идиот, Ремо. Куда пропало твое чутье? Как долго ты шел по краю пропасти, Ремо-непосредственный, Ремо-естественный?» – Фридрих был раздосадован: случай был из ряда вон. Обычный гражданин коснулся того, чему надлежало быть вечной государственной тайной. Борясь с неприятным холодком, разлившимся по внутренностям, он скорчил недовольную гримасу.

– Пойми, Ремо… – Голос внезапно подвел, сделался слишком высоким. – У нас каждый день пропасть разных случаев. По-твоему я что, обязан их все помнить? На то есть особые комиссии. Они этим и занимаемся. Ищи сводку в сети. К этим сведениям любой имеет доступ.

Губы Ремо расползлись в недоверчивой и вместе с тем по-детски бесшабашной улыбке.

– Не делай из меня дурака, Фрид. Я все знаю. Замалчивать такие дела – твоя святая обязанность. Разве не так? Вот только никакой это не несчастный случай. Речь об убийстве, Фрид. Прости, но тебе придется все рассказать. Хочу знать причину происшедшего, и что ты собираешься делать. Только умоляю, не пытайся вычислить мои каналы. В конце концов, это не имеет значения.

Фридрих тяжело вздохнул и опустился на гладкий парапет. Зачерпнул воды, ополоснул лицо. Как же паршиво на душе. Потянуло на природу, подальше из Никты. «Вся полиция должна быть укомплектована имплантерами, – пронеслись в голове кем-то сказанные слова, – надежными, преданными и предсказуемыми. Никаких утечек, никаких неожиданностей». Он смотрел в воду и по поверхности сознания плыли мысли о будущем полиции, о совершенном государственном механизме, в котором не будет места убийствам и утратам. Рано или поздно это произойдет. Все ошибки прошлого забудутся. Система наладится. Но Ремо, того эксцентричного Ремо, какого он знал долгие годы, уже не будет.

– Эй, Фрид! – Улыбка все еще блуждала на губах певца.

– Ладно, идем в кабинет. – Фридрих Ганф поднялся и зашагал по галерее. Лучше подержать Ремо возле себя, прежде чем решится его дальнейшая судьба.

«Ну, кто его тянул за язык? Он вообще не склонен был говорить о политике», – в какие-то моменты Фридриху казалось, что Ремо старается на эту тему даже не думать.

«Он меня дразнит, намеренно издевается», – шеф-оператор неожиданно сбавил темп. Ремо, шедший за ним, тоже притормозил.

Фридрих вспомнил тренинги по харизме. Уверенный немигающий взгляд, контроль за дыханием. Он обернулся.

– Зачем тебе это? Неужели ты доверяешь тому каналу больше, чем мне?

Во взгляде Ремо промелькнула грусть, однако ее тут же сменило легкомыслие – самая излюбленная маска.

Фридрих приложил к сканеру ладонь, дверь кабинета открылась. Ремо вошел и тут же плюхнулся в кресло, перекинул ногу через подлокотник и принялся покачивать ею. Туфля, украшенная стразами, а может быть и драгоценными камнями – с этого фигляра станется, – засверкала.

Фридрих убавил свет. Он ощущал, как подступает мигрень. Точно назло, куда-то запропастился миником. Это только подлило масла в огонь раздражения.

– Давненько я не был у тебя здесь, – сказал Ремо, оглядываясь по сторонам. Оценив обстановку, он вперился взглядом в старого друга, точно и в самом деле ожидал рассказа.

Фридрих прошел по кабинету из угла в угол, заложив руки за спину. Неожиданно он представил себя заключенным, прогуливающимся по тюремному двору. Пытаясь отделаться от наваждения, он опустился в кресло. Пальцы выбили на подлокотнике нервную дробь. «Нужно успокоиться, – сказал себе он. – И продумать разговор с Эном. Надо заставить эту металлическую башку прекратить игру».

Певец тем временем наблюдал и помалкивал. Несмотря на нелюбовь Ремо к разговорам о политике, его мнение об имплантации Фридрих отлично знал. Лет двадцать назад на концертах Ремо Великолепного публика неистовствовала, а теперь вся эта потрясающая энергетика исчезла, все стало дозированным, умиротворенным. У звезд шоу-бизнеса появилась новая статья расходов – «на впрыск», иначе толпа так и останется полудохлой, как ее ни заводи.

«Они роботы, Фрид! Они обыкновенные роботы! – кричал несколько лет назад Ремо здесь, в этом самом кабинете. – Вы убиваете жизнь! Вы крадете у организма естественные функции! Я это вижу! Лучше, чем кто-либо, все певцы и актеры это видят». «Может, тебя тоже стоит слегка подрегулировать?» – охладил он его тогда, и мог поклясться, что Ремо в тот момент испугался. Он больше никогда не озвучивал свои аполитичные взгляды, но этот случай с убийством показывал, что они не изменились.

«Ты трус, Ремо, ты просто трус и фигляр», – подумал Фридрих. На смену беспокойству приходило холодное оцепенение.

– Видимо, я действительно должен тебе кое-что рассказать, – произнес он, окончательно совладав с собой. – Не переживай, я не буду спрашивать о твоих каналах. Мы ведь друзья. Только пообещай, что все, что я скажу, останется между нами.

Ремо долго смотрел на него насмешливыми лазоревыми глазами.

– Да, – сказал он. – Обещаю.

«Вранье», – подумал Фридрих. Впрочем, это уже не имело ровным счетом никакого значения.

– Я скоро должен буду уехать, – сказал он. – А ты, останешься и развлечешь моих гостей. Согласен? Я не требую многого.

– В обмен на доверие, Фрид.

Шеф-оператор улыбнулся своей коронной улыбкой, которую он обычно демонстрировал журналистам.

– Конечно, Ремо, конечно. Но сперва мне надо дать кое-какие указания секретарше. Подожди несколько минут.

Ремо кивнул.

Фридрих закрыл за собой дверь и заблокировал ее снаружи. Он подошел к окну, достал миником, чтобы позвонить секретарше.

– Илона. Вы свободны до завтрашнего утра.

Затем набрал Хальперина.

– Я в приемной своего кабинета. Подойдите немедленно.

После этого он позвонил своему водителю и сказал, чтобы тот подал большой «лин-консул» через пятнадцать минут.