1. Эгоизм

Растоптать любовь

— Вы Артур?

Рядом со мной на скамейке сидел парень лет 28–30. Черноволосый с выразительными глазами и достаточно крепкого телосложения. Сейчас из его глаз веяло тоской и безысходностью. По всему было видно, что не очень то он хочет разговаривать, но деваться ему некуда.

— Она попросила всё вам рассказать… она знает толк в мучениях… я её ненавижу, но теперь уже поздно — гость грустно усмехнулся — мне придётся вам всё рассказать и ещё раз это всё пережить. Для меня теперь мир так устроен, что мои воспоминания всегда для меня полуреальны… это как будто регулятор ваших эмоций выкрутили до упора.

Если вы кого-нибудь любите, Артур, даже не вздумайте отказываться от своего чувства, это страшно.

— Как вас зовут.

— Звали, Артур, звали…. Меня звали Михаил. Теперь я её безымянный раб, один из многих и поверьте это печальная участь.

— Давайте начнём с самого начала, с чего всё началось?

— С начала?… Началось с того что я бросил Вику…. Хотя наверно не с этого надо начинать, после Вики просто всё рухнуло, но Вика стала последней…Хорошо, слушайте…

— Я кое-что буду записывать, вы не против?

Михаил ещё раз грустно усмехнулся.

— Да делайте что хотите, мне… вы даже не представляете, насколько мне плевать и на вас и на то, что вы там будете или не будете писать. Мне весь этот на фиг ненужный разговор… но она ПРИКАЗАЛА… — сверкнувшие было яростью глаза опять потухли и уставились сквозь меня, Михаил начал путешествие по своему краху.

— Я не был каким-нибудь там ублюдком, ненавидевшим женщин, скорее наоборот, я их любил. За что, в общем-то, и расплачиваюсь, ведь за всё надо платить — верно? Я занимался, как и все пацаны по разным секциям… там плаванием, качаловом, груши колотил… даже на футбол заносило, в общем как видите фигурой бог не обидел, на морду тоже вроде ничего, так что лет с 14-ти начал врубаться, что мне для полного счастья чего-то не хватает. Ну, детские увлечённости я, конечно, в расчёт не принимаю. Общение с женским полом началось с 15 лет. Я тогда ездил на Волгу отдыхать каждое лето, вот там и жил всё лето, считай на побережье. С местными сошёлся уж давно, говорю же каждое лето ездил лет с 8-ми.

Ну, как-то мне дружбан, где-то через неделю после моего приезда и говорит, поехали мол де к девкам в ЦПХ.

«Слон — говорю, дружбана Славкой звали — чё я там забыл? Давай лучше завтра на рыбалку.» Просто самому стрёмно как-то, я ведь тогда ещё толком только дрочку освоил. Баб ещё не было, но хотелось, конечно, да и понтовался, что уже не мальчик давно. Ну, Слон естественно своё гнёт, у него там зазноба, а у той подружки ну и так далее.

— А что такое ЦПХ?

— Ааа… хы-хы…это так зашифровали центральное пиздохранилище. Юмор такой местный. Общага женская.

— Таак… понятно, и что было дальше?

— Ну, естественно, Слон меня уболтал, затарились спиртягой, у Слона дед возводил баню, такую … основательную … так что этого добра у его деда было хоть залейся, чтобы с работягами расплачиваться. Спёрли мы значит литра полтора, ну и к Мамону в мотоциклетку прыгнули да поехали. У Мамона был Урал с люлькой. Припылили к девкам, они там какой-то закуси смастрячили, в общем, там я и познакомился с Наташей.

Наташке было 17. Красавица… глаз не отвести. Фигурка такая ладная, не плюгавая, там, пигалица какая-нибудь. Ножки были просто идеальны. Не тонкие цыплячьи лапки девочки подростка, а упругие стройные бедра, переходящие в изумительную задницу… она носила короткие джинсовые юбки, так что когда она садилась, я просто сходил с ума. Наташа к тому же не была дурой и вообще была довольно жизнерадостным человеком. В общем не суть важно, напились мы тогда… ну и я к ней-то полез, только… в общем и комната была и все условия, только мы считай ночь на пролёт протрепались обо всём на свете… Ну и наутро она мне сказала что если я захочу к ней приехать один, то она будет рада…. Так всё это и началось.

Я приехал и в первый же свой приезд потерял девственность. Наташка умела и любила трахаться. Мне было абсолютно насрать откуда у неё эти умения. Для меня вообще перестал существовать мир, где были Слон, спирт, рыбалка. И вопли тётки о том, что я шляюсь невесть, где… Мне теперь были важнее другие женские вопли. Мне показали другой мир…Наташа показала, и я уже тогда понял, что я хочу жить именно в такой сказке. Мы купались в нашей любви. Я не мог без неё ни есть, ни читать, ни спокойно спать… У неё там вроде был какой-то кавалер, что-то он пытался мне какие-то козни устроить, однако когда мы возвращались с ней в её комнату и нас встретило трое местных (дружки её тщедушного воздыхателя) то даже настроенные на драку поселковые бычки с первого взгляда поняли что у нас всё серьёзно…. Мы отражались в глазах друг друга и в наших глазах отражались все звёзды предутреннего неба, на которое мы неизменно смотрели вместе. Мы могли часами сидеть обнявшись и молчать… и нам было крайне хорошо… хорошо так, что уже лучше быть просто не может.

Драка, конечно, была… и в морду тогда выхватил, и сам неплохо выступил, но после этой драки последние вопросы к нам отпали и больше нам ничего не мешало.

Наташа научила меня любить. Может душу я научился любить и сам, но любить тело научила меня она… Я помню, как отбивался от минета, не желая чтобы любимые губы прикасались к моему хую, считая это грязным делом. Я был мальчишкой, я был таким глупым и неопытным, что даже не верится… Она раскомплексовывала меня точно лук чистила, снимая слой за слоем шелуху моих самим придуманных ограничений и сомнений. Я понял вместе с ней, что кайф от того что женщина, с которой ты спишь, заходится криком, находясь на пике — несравнимо мощнее, чем от банальных дёрганий рукой. Всё началось именно тогда.

А потом я растоптал нашу любовь. Выкинул как использованную о жопу бумагу.

Приехала мать… она мне объясняла кто я, и кто Наташа… в каком я классе и что меня ждёт в жизни. Она даже не говорила с Наташей, они так и не познакомились. Я малодушно передал через Слона, что уехал…скоропостижно…. Потом мне приходили письма. Я их читал, страдал, даже бритвой вены резать пытался…. Хы-хы…сам испугался больше чем мать бы напугалась… А потом Наташа позвонила, я как раз собирался поступать в институт… Наташа узнала как перевестись в мой город и была готова начать перевод, позвонила что бы обрадовать меня…. К тому времени я уже год как её не видел и благополучно трахал всё что раздвигало ноги. Я сказал ей, что видимо, женюсь, и она положила трубку. Больше я её не слышал и это был первый раз, когда я предал и убил свою любовь…не чью-то ко мне, а именно мою к кому-то….Я запомнил этот первый раз, потому что он был самый больной… потом было легче…

Всё дело в том, что нас, нормальных мужиков, мало… вот посмотреть вокруг девушке и только повеситься остаётся…кругом алкашня, наркаманьё… Как с такими в постель ложиться?… Не моются, брюхо до колен, нечёсаные с вонью изо рта…. Да и пьянка с крепким хуем мало сочетается, по-молодости если только… Нестояк тоже бич поколения…

На таком фоне, покуривающий и изредка выпивающий неженатый парняга, вроде меня, просто как кот в сметане. Матушка умерла, когда мне было 19. Хата осталась мне одному. Работу я нашёл себе приличную…. Средней руки фирмочка, но поддерживать в порядке компы всегда кто-то должен, к тому же я и писать кое-что умею….умел… В общем не бедствовал, ну и с бабами полный порядок…

Кого я только ни навидался… Беда была в том, что я влюбчивый…был. Трхаться абы с кем, как было по началу, мне уже давно претило, поэтому я тщательно выбирал девушек…. В итоге почти с каждой были бурные романы… Со всей полагающейся чепухой…шампанские-цветы-фрукты-романтика-ночных-прогулок и прочая белиберда. Но всякий раз когда дело доходило до более серьёзных вещей…например детей… я давал задний ход и порою жестоко.

Шесть абортов, одну девочку…Катя звали…еле откачали, нажралась какой-то дрянью, и вот Вика.

Вика тоже захотела ребёнка… Вику растил отец, её мать погибла в аварии, когда девочке было три года, и она поклялась не садиться за руль и приобрела пунктик переходить дороги только в положенных местах и на зелёный свет. Говорила, что не имеет права лишать своего ребёнка матери… Она бредила ребёнком.

Отец давно уже откупился от дочери квартирой и деньгами и жил своей жизнью, крутышки-бизнесмена с работой вместо бабы.

Вика постоянно мне долбила, что я ей ничего не буду должен, что ей нужно только моё присутствие…моё….и ребёнка. Чёртовы бабские инстинкты. Мы крупно поссорились…. Точнее я на неё наорал и она тихо ушла оставив ключи, я идиот…мне бы её догнать, но я сидел в кресле попивая Гролш и думал что таких Вик под окнами сотня по рублю… А потом пришла ОНА.

В замке повернулся ключ и я уже мысленно прикидывал, что выскажу этой дуре Вике…Думал, не хватило духу уйти ей, ведь я в это свято верил… я любил её в конце концов и она это знала… но вошла не она. Я только тогда когда вошла Лилит… понял, что Вика и не могла вернуться, её ключи лежали на тумбочке в коридоре.

У Лилит всегда есть ключи к нужным ей дверям.

Вы видели Лилит?

Совершенные формы, воплощение женственности и страсти в каждом движении…Я был настолько поражён её красотой, что не сразу сообразил, что у меня в гостях незнакомка, но как выяснилось, я уже не принадлежал себе… я принадлежал ей.

Никогда не забуду того разговора.

Она вошла и встала напротив меня, так и не выпустившего бутылку Гролша. Да что там бутылка, я не мог ни пошевелиться, ни слово сказать…моё время истекло, и она мне именно это и пришла объяснить.

Бог есть любовь. Бог в каждом из нас. Любовь… Убивая любовь, начиная с Натальи, я убивал раз за разом свою душу….сердце если хотите. Я рвал его кусками и выбрасывал… С каждой преданной мною любовью. Я предавал самого себя ради более комфортного существования, я предавал из трусости или выбирая более удобный вариант на текущий момент, я топил любовь в ревности и проверках, я предпочитал слушать рассуждения друзей и собутыльников, а не верить любимым глазам…я… я был полным кретином… мудаком… и за всё надо платить… У всего есть лимит. У меня кончилась душа…С Викой я выдрал её последний клок… убил ошмётки оставшиеся от сердца и стал добычей Лилит. Это участь таких безумцев как я.

Я — Вечный Влюблённый. Я — раб Лилит. До скончания дней я буду любить и желать ту, что на меня и не посмотрит. Бездушную Прелесть. Жестокую И Бесчувственную Лилит. Первая Убившая Любовь.

Каждую секунду я горю в огне жгучей страсти и невозможности достигнуть желаемого, я не могу не только прикоснуться, но и заговорить с НЕЙ.

Вы и представить себе не можете Артур, что это за пытка… Представте себе, что вы уже обняли женщину и дико её хотите, но вас отрывают от неё… Умножьте свои чувства на тысячу и представьте, что вы это чувствуете постоянно… каждую секунду… вас разрывает изнутри на куски и вы ничего не можете с этим поделать… Я безумен… Она хотела, чтобы я рассказал вам свою историю, и на время вернула мне разум…

Она требует что бы я возвращался… Молчите…У нас мало времени…Обещайте мне что пересмотрите своё отношение к любви… Обещ..

Собеседник исчез с резким хлопком, и я остался один. Передо мной, на коленях, лежал исписанный блокнот, ветер играл краями первого листа.

Смерть умеет шутить, зачем ей понадобились мои встречи с грешниками? Зачем мне писать о них? Кто это будет читать, если я умер? А если я не умер, то, как я оказался на этом утёсе, на красивой резной деревянной скамье с видом на океан? И в конце концов, почему именно я?

Я ещё задам ей… или ему вопросы… я так и не понял он это или она… но сейчас мне надо всё записать подробно….

Мразь этот Миша конечно… и поделом… поделом..

Мне почему-то вспомнилась Оля… моя Оля … прости меня, малыш.

 

2. Трусость

Желание жить.

Ощущение чьего-то присутствия вывело меня из созерцательного состояния, и я, оторвавшись от морского, а может быть и океанского, пейзажа огляделся. Пяточек, на котором находилась моя скамейка, был небольшим, и оглядеть его не составило труда. Я был не один и опять проморгал момент появления гостя. Им оказался полноватый человечек с ранними залысинами и короткими, пухлыми конечностями. Он стоял практически за скамьей, на которой я сидел, но когда я обернулся, тут же отвёл взгляд, делая вид, что вот так стоять, прислонившись спиной к каменной громадине, и есть самое любимое его занятие. Настолько любимое, что окружающее им не замечается.

— Присаживайтесь — позвал я его — меня Артур зовут.

Человечек тут же вышел из ступора и засеменил к лавке.

— Спасибо — сказал он, усаживаясь — Виктор Палыч. — протянул он правую руку.

Как я и ожидал, ладошка у него была рыхлая и неприятно влажная. Есть такие люди, при первом взгляде на которых, уже хочется вымыть руки. Виктор Палыч был как раз из таких…. Во всяком случае, для меня.

— Вы, наверное, хотите мне что-то рассказать, не так ли? — задал я вопрос после несколькоминутного молчания.

— Если быть откровенным — нет…но у меня нет выбора… в любом случае, пока я нахожусь здесь меня ничего собственно не терзает…. Хоть какой-то отдых.

Он тяжело вздохнул и, глядя себе под ноги, продолжил.

— В общем-то, я жертва несправедливости. Мир несовершенен, я думаю, вы с этим согласитесь. Вот из-за чудовищной ошибки мне и приходиться расплачиваться ужасным способом. Знаете, если у вас есть возможность помочь мне пересмотреть мою участь в известных вам кругах, то я…готов всё что в моих силах… — дальше он пробормотал ещё что-то, но уже не разборчивое, и вдруг, без перехода, бухнулся с лавки прямо мне под ноги. Вцепившись в мои джинсы ниже колен, он начал нечленораздельно молить о помощи и взывать к справедливости. Истерика грозила набрать немыслимые обороты. Ощущение того, что я испачкался о какую-то мерзкую слизь, пришедшее с рукопожатием усилилось до противного привкуса во рту. Вырвать из его рук свои ноги получилось, но не сразу. Увещевания не действовали и это стало понятно, потому что этот трясущийся студень слышал только себя и свои мольбы. За то, как ни странно, стоило мне замахнуться на толстяка, как он (затылком что ли увидел) резко сжался в комок и с завидной скоростью убрался с возможной траектории нанесения удара. Подрагивая и всхлипывая, он забился за торец лавки и, закрыв голову руками, ждал своей участи.

«Видать его часто бьют или били — неудивительно» — подумалось мне.

— Виктор…м-ээээ… Палыч… так мы с вами не успеем ни о чём поговорить…. успокойтесь и присядьте на лавку. Если вы действительно хотите хоть что-то изменить — начинайте свою историю… за что вас? — понятия не имею, чем это могло бы ему помочь, но у меня своя цель…написать.

Толстяк, кряхтя, поднялся и всё так же, не глядя мне в глаза, опустился на край лавки, причём у меня сложилось ощущение, что он сознательно сел, так что бы быть подальше от меня и занимать как можно меньше места. Он меня боялся, что, в общем-то, тут же подтвердил.

— Трусость…. Меня обвинили в том, что я трус.

— Понятно… ну что же… рассказывайте…

— А вы мне поможете?

— Чем смогу — соврал я, и он несколько расслабился.

— Понимаете … ээ… Артур. Я согласен с тем, что я не герой и вообще довольно робкий человек… ну не герой я. Почему считается, что все мужчины должны быть непременно героями? А кто же будет. Позвольте вас спросить тот же хлеб печь, например? Или скажем, зачем великому пианисту, к примеру, в атаку ходить? Ну, вот и я …всего лишь хороший учитель биологии, поверьте, я прекрасно знаю свой предмет, у меня диплом, я не обязан совершать подвиги. Моя обязанность проследить, что бы дети получили необходимый объём знаний. Согласны?

— Это общие фразы Виктор Палыч…давайте уж ближе к телу, как говориться.

— Да-да-да… вот я и рассказываю…я учил детей, поверьте неплохо учил, и даже эту вечно размалёванную Машу… Та ещё штучка я вам скажу. От горшка пол вершка, а косметики на морде… пупок наружу, юбка еле срам прикрывает, конечно, она спровоцировала Равиля Давлетовича…ну так не меня же!!! Почему, скажите мне на милость, я должен…

— Виктор Палыч, так у нас с вами ничего не выйдет…я не понимаю о чём идёт речь…давайте по порядку… вы наказаны из-за… этой Маши? — перебил я его.

— Да…. Нет… не совсем — он потёр переносицу, — скорее…. В основном из-за того случая, но… знаете, перед наказанием я был вынужден вспомнить всё…

— Я уже говорил, что я не герой. И так было всегда. С детства. Понимаете? Во дворе я как-то не прижился. Не сказать, чтобы у меня совсем не было друзей, но знаете, все игры, особенно у мальчишек, изобилуют бездумной бравадой. То спрыгнуть откуда-нибудь с верхотуры, то в том же футболе под мяч в стенку встать, а то и вообще никому ничего не доказывающая драка. Пожалуй, именно осознав, что это не для меня я и выбрал свою участь. Играть в спокойные игры никто со мной из ребят не хотел, а я не хотел ни за что ни про что получать мячом по лицу, например. Вот так и получилось, что во дворе я стал белой вороной и, мне куда как интересней было проводить время дома с книгами или во дворце пионеров…я ходил на кукольный кружок. И вот однажды…Лидия Михайловна — наш руководитель заболела… банально простудилась, поэтому занятия отменили и. я пришёл домой раньше обычного. Надо вам сказать, что мама растила меня одна, отца убили в пьяной драке, когда мне и года не было. Мама категорически запрещала мне драться….. так что доля её вины тоже есть…. Да, всё в жизни складывалось против меня. И все всегда были против меня. Так вот, я пришёл домой в неурочное время и застал…ммм… Они не слышали, как я вошёл. У нас в гостях был дядя Петя — сосед. Я ещё из коридора понял, что в доме что-то не то, чувствовался противный запах перегара и табака. Дядя Петя часто выпивал. Он был грубым и неотёсанным мужланом, вечно матерился и дразнил меня «пончиком». Мама иногда просила его о чём-нибудь по хозяйству…ну там прокладку в кране сменить…или полку повесить. Видимо это был один из таких случаев. Когда я вошёл, помимо тошнотворной вони я сразу услышал…звуки… Из маминой комнаты. Там что-то происходило, и я заглянул. Дядя Петя в тот день изнасиловал мою мать. Я видел беспомощно разведённые ноги своей матери, меж которых крякая и неся похабщину дёргался этот ублюдок. Я до сих пор помню его мерзкую поросшую кустиками спину и задницу. Я помню, как всхлипывала мать. Но мне было 14, и я банально испугался. Они так и не заметили моего присутствия и я сбежал… а придя домой в положенное время я застал уже только маму. У неё был здоровенный синяк… сказала, что упала на лестнице. Что я мог? Я должен был кинуться на этого здорового урода с ножом? Или заявить в милицию и опозорить мать? Я ничем не мог ей помочь…ну разве что делать вид, что ничего не произошло. С тех пор я всегда говорил маме, когда приду и что бы не происходило, приходил во время… а синяки у неё были потом только один раз. Это был, пожалуй, самый первый раз, когда я так отчаянно перепугался.

Но я повторяю…не герой я… Вот взять хотя бы случай с Валькой. Валька учился со мной на первом курсе…и когда меня поставили на деньги… я имел неосторожность попасться на глаза местному отребью, решил мне помочь. Он был крепкого телосложения и смел до безрассудства. Я говорил ему, что не надо к ним ходить, а он кричал, что именно потому, что я не хочу давать этому быдлу отпор — это быдло и жирует. В милицию я, конечно, отказался идти на отрез. И тогда Валька поволок меня к этим уродам. Был вечер и мы пошли в парк к месту сборища этой мрази. Я говорил ему, что ничем хорошим это не кончится, но Вальку было не свернуть — итог банальная поножовщина. Когда мы пришли Висяк — это у них авторитет был такой, говорил с Валькой от силы минут пять, а потом достал нож… Они там все пьяные были. Я понял, что сейчас будет и побежал. Еле успел, кстати, иначе лёг бы рядом с Валькой. Валька успел сломать челюсть Батону, брату Висяка, а потом его держали, а Висяк бил ножом. На суде говорили 19 ножевых в живот и грудь. Это я потом узнал… На суд я не ходил. Отсоветовали… настоятельно… били. Время было такое, что к подобным советам по неволе прислушаешься. У Вальки девчонка была…не помню уже, как и звали….чуть глаза не лишила. А меня то за что?…говорил ведь ему не ходи.

За что мне одному это всё? Я ведь всего-навсего хотел жить, не причиняя никому вреда. Я хотел учить детей…хотел рассказать им о многообразии и неповторимости жизни. О всём том удивительном что нас окружает…но люди оказались хуже зверей… Причём людям это нравится. Вот зачем эта Маша в таком виде заявлялась в школу? Она ведь знала какие чувства пробуждает…знала и ходила… За что и чуть не поплатилась, а ведь ей говорили и не раз.

У нас был учитель труда Равиль Давлетович. Татарин. Не плохой, в сущности, мужик. Не пил, да и руки золотые…но вот ведь… В общем я застал их случайно. Равиль … красный весь…распалённый, а она, она не могла кричать, но сопротивлялась, располосовала его, да и руку прокусила. Я появился вовремя, Равиль не успел её… ну вы понимаете… только одёжку порвал…ну ещё пальцы в неё запустил…но не более. Маша убежала. А Равиль… Знаете, когда зверя загоняют в угол он защищается. Сказал, что бы я подумал о себе… тихо так сказал, чтобы я понял его, и я понял…а он сказал и… и ушёл.

Эта дура Маша дома вскрыла себе вены. Её откачали, но там, какая-то история с психикой началась. Дикость.

Я не дал свидетельских показаний, но был жуткий скандал. Её отец вообще невменяемый человек. Он меня чуть не задушил — еле оттащили. Лучше бы следил за дочерью тщательней. Сволочь.

После этого я решил уехать. В глушь. Деньги кое-какие были, и я уехал.

Вы бывали в тайге? Тайга это рай. Это сказка. А какой там воздух!! Но главное там очень мало людей. Я поселился в далёкой деревеньке Шепталово. По-первости, конечно, было трудно, но потом освоился. Бабка Зинаида подарила старое ружьё, оставшееся ей от мужа и я пристрастился к охоте. Да и охота у меня больше заключалась не в добыче дичи, а в гулянии по лесу. Дивные места… Знаете там ведь деньги становятся тем, чем и являются…куском бумаги или железа….всё есть, чтобы жить и без них. Ягоды, грибы… рыба в речушках… живи — не хочу. Это было самое счастливое время в моей жизни. В деревеньке помимо меня и Зинаиды жило ещё семь человек… старики в основном. До райцентра настолько далеко, что нам было, что райцентр — что Пекин — один чёрт. Участкового и того видел только раз, да и то мельком. Красота. Надо было туда давно уехать — так я думал. Но пришла зима. Вы бывали зимой в захолустье? Ужас.

Двор Зинаиды был через два двора от моей холупы, а моя хатка стояла, прям, на отшибе…до леса рукой подать. У Зинаиды была корова и птицу она держала. У меня же не было ни черта, но к зиме кое-как подготовился…Соленья, варенья…крупой запасся. Вот, казалось бы, почему этот чёртов медведь ко мне во двор полез? Ведь должен был учуять, что кроме меня живности нет! Должен. Однако полез именно ко мне. Это эта ведьма его натравила… так думаю. Слава богу я двери запирать с города приучен, замки все в исправности держал, иначе бы сожрал он меня… Заявился он днём…часа в три. Я чаёвничал. Тишина стояла необыкновенная… зимняя… я как раз только-только снег с тропинки до калитки вычистил, и чай сел пить. Думал о том, что собаку надо бы завести — всё веселее было бы. А потом он и заявился. Я увидел его в окно. Испугался жутко, рванул, было, двери запереть, да побоялся, что не успею…тут-то и пригодилась моя предусмотрительность насчёт замка в двери меж сенцами и комнатами. Заперся на ключ… Зарядил берданку и сидел напротив двери…слушал как он ходит всё переворачивает в сенях. Фыркает недовольно. Я даже слышал, как у него в брюхе урчит от голода. Шатун. Ему бы в берлоге спать. А он… такое бывает. Я не знаю, сколько вот так просидел…. дрова в печке прогорели, но я боялся шуметь…ведь это же медведь…дверь снесёт и не заметит…так и сидел….долго.

..сижу в смысле…

Дело в том, что я …видимо я тогда и умер…

Зинаида приходила ко мне…сквозь двери закрытые… Ведьма она… смеялась… говорила что вечно мне сидеть в углу и трястись за себя… за что?…Я пытался открыть дверь, но безрезультатно…стекло в окне не бьётся…припасы в погребе недоступны… холод, голод и страх — вот что мне осталось….

Зинаида сказала, что у меня есть выход.

Сволочь…знала когда дарила своё ружьё… Но я до сих пор так и не смог…Вы держали ствол ружья во рту с чёткими намерениями снести себе голову? Попробуйте…..вы тоже не сможете…

Я вижу, что вы интелегентный человек…всё понимаете…. Я вижу, что вы меня поняли…. Вы мне поможете?

Зинаида сказала что вы мой шанс… помогите…пожалуйста…

— Хорошо…я постараюсь помочь — начал врать я, абсолютно не зная, чем бы мог помочь, ну разве что сбросить его с обрыва на прибрежные камни.

— Помогите… я не виноват…. За что меня так?

Где-то на этом конюченьи, он между своими всхлипами и исчез, тихо растаял… сначала став полупрозрачным. А потом и вовсе сгинув. Ветер ещё погонял его последние стоны и всё замерло, а я сидел и думал…каково это находиться в холодной комнате без еды….знать, что ты умер…и всё равно бояться умереть. Я ещё раз вытер руку, сохранившую влажность его рукопожатия о джинсы и перевёл взгляд на блокнот…. оказывается я так ничего и не записал…кроме одного слова…

 

3. Равнодушие

Трусость

На землю спустился густой туман, стало сыро. Воздух наполнился застылостью и застойностью больничной палаты, скрылось море. Что-то менялось, стало зябко и неуютно — снова гости!

Она приблизилась неуверенно из мглы, словно как в тумане собственных мыслей и своего прошлого. Присела рядом на скамейку, молчала. Я тоже молча смотрел на нее. Все в ней казалось обычным: русые волосы, ничего не выражающие серые глаза под тонкими выщипанными бровями, ресницы. Останавливали взгляд только веснушки. Смешно: сырость, холод, туман, холодное море, чья-то непреклонная роковая воля, вершащая наши судьбы и на тебе — грешница в веснушках!

— Кто Вы? — ей надоело молчать или она наконец-то меня увидела?

— Я, Артур. Я здесь, чтобы услышать Вашу историю. Как Ваше имя?

Голос у меня против воли сделался противным, как у психотерапевта. Странно, с другими я об этом не думал!

— Полина.

Скамейка, где мы сидели, и впрямь казалась отрезанной от всех горизонтов душной больничной палатой.

— А вы уверены, что это я, а не Вы должны излить мне душу?

— К сожалению, не я придумываю правила. А почему Вы спросили? — я искренне удивился.

— Мой грех — равнодушие. Вы правы, пустоту в душе исповедями не заполнишь, странно только, что моя жизнь кому-то понадобилась. Ну ладно, слушайте.

Я родилась в счастье. Нашу семью теперь назвали бы благополучной и обеспеченной. А главное — меня любили. Мама, молодая, красивая, часто улыбалась, шутила, пела нам с сестрой веселые песенки. Отец, приходя с работы, брал нас с Дарьей в охапку и кружил по комнате, изображая схвативших нас сказочных чудовищ, у которых почему-то были смешные имена. Сладко пахло родным домом: вареньем, солнцем, пирогами и беззаботностью.

Где закончилось наше счастье? Наверное, с уходом отца. Он, конечно, не совсем исчез. Сказал нам с сестрой, что любит нас, что будет заходить и много разных других слов, которые говорят, чтобы успокоить и освободиться. Главное было другое. У него новая семья. Новая жена. Новая дочь. Новая жизнь. Без нас. Так в наш дом вползла Пустота.

Мама сразу сникла. Помните, как гасят свет? Так и в ней погасла какая-то искра. Стала безвольной, серой, невнятной. Для меня же только она была виновата в уходе папы! И хотя во мне еще жил ребенок, любивший маму больше всех людей, той мамочки, моей, вчерашней уже не стало. Она все делала не так! Ходила, говорила, одевалась, часто роняла всякие вещи — стала неуклюжей, забывчивой. Это злило. Я не хотела примерять несчастье даже ради самого близкого человека. Равнодушие или переходный возраст….кто знает?

В 17 лет я ушла из дома. Впрочем, я и так уже там почти не жила. Дашка, добрая душа, бегала ко мне после школы, уговаривала вернуться, говорила о маме — ей и так плохо, Поля, пожалуйста,… Как ей было объяснить — я не хочу переживать ее боль, у меня своя жизнь, надо идти вперед, учиться, делать карьеру, жить!

Я поступила в медицинский и училась неплохо. Мама разменялась. Подарила мне квартиру в спокойном зеленом районе. Иногда я заходила к ним с Дарьей. Иногда бывала у отца. В его «кукольной» семье. Как меня тошнило от их слюнявых улыбок, одинаковых фартучков, тапочек, белых вязаных салфеток! От когда-то любимой улыбки отца. Зачем я приходила к ним?

Полина задумалась. Может и сейчас, после смерти, ее душа не могла найти ответы на вопросы о себе?

Его новая дочка — Анжелина. Полная рыжая девица с желтыми глазами пела в хоре и писала стихи про любовь. Жена сидела дома и вязала отцу бесконечные носки и шарфы, таким образом выражая свою бесконечную к нему любовь. Хватит о них.

Она поморщилась. Веснушки на ее лице ожили, словно в детском мультике.

Лучше я расскажу Вам о Дашке. Даша выросла. Я не заметила, когда это случилось (усмехнулась), впрочем, в своей жизни я вообще мало что замечала. Тоненькая, почти невесомая, с живыми карими глазами. Теплый, доверчивый взгляд. Всегда взъерошенные рыжие волосы по-взрослому легли в модную стрижку. От детства остались только веснушки на курносом носу. Красавица. Но дело не в этом. Главное, в Дашке жила доброта! Всегда. Подружки звали ее «Светлячок», ей подходило. Наверное, тогда Дашка была единственным дорогим для меня человеком. Пока я не встретила Его.

Истории о любви банальны, глупы и похожи одна на другую. Моя — не исключение.

Шел дождь. Теплый, весенний дождь ласковой майской ночью. Я вышла на балкон, курила, думала о чем-то и ни о чем. Внизу под дождем резвилась парочка. У нее — огромный букет и наивная, короткая юбка (непременные атрибуты Дамы), у него — плащ и шляпа (непременные атрибуты Принца). Он целовал ее — с полей шляпы их окатывала вода, они смеялись, шлепали по лужам, Словно их счастье зависело от того, насколько они мокрые! Девушка потянула его к подъезду, и через минуту в мою дверь позвонили.

Дашка, мокрая, как котенок, держала свой букет, словно самую главную драгоценность.

— Мы тебя не разбудили?

Вошла и впустила «Принца».

— Это Никита.

Полина прервала рассказ и внимательно посмотрела на меня.

Вы умный человек, Вы же все понимаете. Ник был очень красив. Очень. Я ничего не смогла с собой поделать. У меня и до него были мужчины, но так сходить с ума не приходилось. Он — единственная ЛЮБОВЬ, случившаяся в моей жизни. Другой и не случилось. Не думайте, что я не боролась с собой. Я говорила себе:

— Дашка молодая, красивая, у нее еще все впереди;

— У нее это не серьезно, не может быть серьезно;

— Все равно, пусть Дашка не простит, что там Дашка — пусть весь мир не поймет, но пусть ОН будет МОИМ!

Он и был. Два неполных месяца. Два неполных месяца почти счастья!

Даша и не сопротивлялась. Просто не звонила, не заходила, а нам никто и не был нужен. У меня тоже были розы, свидания в ресторане и на дискотеке, а уж красивых слов столько не говорили, наверное, ни одной женщине в мире!

Извините, Артур. Вам, наверное, скучно. Но согласитесь, воспоминания тянут нас в прошлое иногда с непреодолимой силой, возвращая эмоции, надежды, воскрешая убитое нами в себе, и то, что однажды почти убило нас.…А мы любовно вклеиваем в фотоальбом, записываем в дневниках, снимаем на видео лучшие свои воспоминания и впечатления. Для чего? Чтобы вернуться к былому счастью? Часто возврата назад уже никогда не будет. И для меня не было.

Однажды позвонила мама. У нас была вечеринка — этот звонок был так не вовремя!

— Полина, ты знаешь, что Даша беременна?

Даже если бы у нас в квартире разорвалась бомба, на меня это произвело бы меньшее впечатление.

— Какой срок?

— Я не знаю точно. Кажется, два месяца.

— От кого?

Задавая этот вопрос, я уже точно знала ответ, и знала, что приложу все усилия, чтобы этого ребенка не было на свете. Но Дарья решила по-своему.

«Я не буду мешать твоему счастью, Полина» — сказала она — «но и ты не вмешивайся в мою жизнь».

Однажды, придя после работы, я нашла на столе записку. Как всегда, в красивых словах, мой любимый прощался со мной навсегда. Нет, он не испугался, того, что станет отцом, тут другое…

Я кинулась в комнату. Его вещей не было тоже. А заодно и денег, припрятанных на черный день. Что тут скажешь? — она усмехнулась — У живых такие хорошие пословицы на все случаи жизни! Жаль, что все забылись.

Больше я никому не верила. Я не пошла к маме, не хотела видеть снисхождение в Дашкиных глазах, выслушивать жалобы и упреки. Мне не нужны были близкие люди вообще. Счастье не для меня, любовь не для меня, доверие — вообще бред, кто его только придумал! Красивая ложь откусила порядочный кусок от моей души.

Я вся ушла в работу. Работала я в больнице, в раковом корпусе. Вы помните, что это такое, Артур? Люди там переживают ад на земле. А пролитыми от горя слезами можно, наверное, наполнить море. Многие приходили ко мне, девчонке, за надеждой. Несли и деньги, и подарки, часто отдавали последнее, чтобы спасти любимых. Как будто я что-то могла!

Через три года ко мне попала Дашка. Мама приходила навестить ее с маленькой девочкой, рыженькой болтушкой Викой. Иногда они гуляли в больничном дворике. Вика бегала между деревьями, пряталась, играла. Она не понимала, что мамы скоро не будет. У Даши был рак мозга. Неоперабельный. Злая медуза пустившая свои щупальца в Дашкину жизнь.

Мы так и не поговорили с ней по душам. На работе я всегда старалась держаться официально, профессионально. Никто не должен говорить, что к этой пациентке у меня особенное отношение, потому что она моя сестра! И никто не узнал об этом. Даша тоже была занята. Она старалась закончить книжку, которую писала для Вики. Сказку с картинками. Про Ёжиков, про приключения в сказочно-синем лесу и маленькую девочку, которую зовут Вика. Теперь я знаю эту неоконченную книгу почти наизусть, а тогда — Даша не мешала моей работе, и мне от этого было хорошо.

А мама пришла ко мне. Плакала. Устроила настоящую истерику. Для чего? Что я могла сделать? У нас много таких как Дашка. Почти все такие.

Даша умерла весной. Как многие проходившие через мои руки больные. За время работы я привыкла к смерти, к больным, к их проблемам, как привыкают к конвейеру, станку или компьютеру. Бесконечные больные, страждущие и несчастные заглядывали мне в глаза в ожидании приговора. Вызывая омерзение, доставали свои мятые деньги из кошельков родные и близкие лежачих. Они не хотели ухаживать за своими больными родственниками. Менять подгузники. Подавать утку. Кормить и вытирать остатки рвотных масс с их искривленных губ. Так кто из нас равнодушный?

Девочку воспитывать взялась мама.

Артур, вы не думайте, что я не жалела сестру. Только себя я жалела еще больше. Наверное, нам с ней на двоих было дано только одно сердце. И в тот момент оно уже не билось.

А еще через год моя «вторая мама» поселилась в Дашкиной палате. Вот такие совпадения дарит нам порой жизнь! И история повторилась. Здесь мне уже не было нужды притворяться равнодушной. Мне не было ее жаль. Как и отца. Он приходил с Анжелиной, и, так же как и остальные просил меня найти сиделку, чтобы ухаживать за женой. Анжелина прятала глаза. А я сказала, что ничем не могу им помочь. Уход будет такой же как и за всеми остальными больными. Еда больничная. Белье свое. Лекарства свои. Я ничего им не должна. Сочувствие не входит в мои обязанности в конце концов. На глазах у отца были слезы. И это злило и раздражало. Я ушла. А он остался стоять в бесконечном больничном коридоре, молча глядя мне вслед. Анжелина села на кушетку и закрыла лицо руками.

Через два месяца мачеха умерла. Белые кружевные салфетки кончились.

Я сделала хорошую карьеру. Достигла признания и положения. Мужчины не задерживались в моей жизни. День-два, а больше и я не держала. Коллеги прозвали меня Ледяной королевой. Пациенты — жандармихой. Правила и нормы стали моим наваждением. В обходы я вычищала из тумбочек моих пациентов все, что не касалось процесса лечения, вещи, передаваемые родными и близкими: игрушки и рисунки от детей, фотографии, любимые, памятные мелочи. В моем отделении все ходили по команде, даже тараканы! Ко мне уже не шли за сочувствием, а скандалы разрешать я умела.

Однажды в моем кабинете зазвонил телефон. Детский голос, запинаясь, произнес:

«Тетя Полина, приезжайте, пожалуйста, к нам! Бабушке стало плохо. Я не знаю, что делать. Скорая не едет!»

Я повесила трубку. У меня было назначено важное совещание. Я никому ни по каким причинам не разрешала опаздывать, уходить с работы, отпрашиваться. Не могу же сама уйти. Нельзя бросать дела. Ребенок просто испугался, Мама раньше ни на что не жаловалась. Пустые страхи!

Я приехала поздно. Вика сидела съежившись в уголке кровати. В комнате было темно. Пахло лекарствами.

«Бабушку увезли» — Вика не плакала. Огромные глаза застыли в невыплаканном горе.

В комнату вошла Анжелина.

— Вика позвонила по телефонам, что были в записной книжке Ирины Петровны. Я останусь с ней переночевать, если ты не против.

Возиться с ребенком не хотелось. В голове стоял туман. Холодный и мерзкий.

Я ушла. Вернулась в свою квартиру. Включила свет, но темнота осталась. Пусто внутри. Пусто снаружи. Во всем мире пусто. Мамы нет.

МАМЫ НЕТ. ДАШИ НЕТ. И ПАПЫ ТОЖЕ УЖЕ НЕТ НА СВЕТЕ.

Вику возьмет Анжелина. Больных возьмут другие врачи. Меня возьмет пустота.

Я знала это совершенно ясно. Уснула и умерла.

И очнулась в до боли знакомом больничном коридоре, настоящем, с запахом хлорки, лекарств, болезни и смерти. ОДНА. Я брожу по знакомым палатам, листаю истории болезней, осматриваю пустые тумбочки, из которых при жизни изживала Жизнь, готовлю пустую операционную к операции, которой никогда не будет. И есть палата, где лежала Дашка. А еще книжка. Дашкина неоконченная книжка. Про Ежиков и девочку Вику, с яркими веселыми картинками, лежит у меня на столе. Как закончатся приключения в сказочно-синем лесу? Кто теперь ответит?

Звенящая колючая пустота и одиночество. Навсегда. Навечно. Нет зеркал и я не вижу даже своего лица. Нет звуков. Нет света. И только лежит на столе кусочек Дашкиного сердца. Для девочки, которую она любила больше всех на свете.

Иногда ночью я слышу шаркающие шаги в коридоре. Выбегаю и попадаю в пустоту.

МАМЫ НЕТ. ДАШИ НЕТ. ПАПЫ НЕТ. И МЕНЯ УЖЕ НЕТ.

Однажды босиком в холодном пустом коридоре я крикнула: «Прости меня, мама!» И даже эхо не откликнулось мне.

Во сне я не вижу людей. Пустота сожрала даже мои сны.

А мама простила бы. И Даша. И папа. И, может быть, Вика. А я сама не могу. Из черной дыры не выбраться. Самое страшное наказание для меня — я сама. Потому что я и есть — ПУСТОТА.

Мне пора.

Полина поднялась.

— Спасибо Вам, Артур.

— За что?

— За то, что Вы есть. Человек или существо неважно, на некоторое время Вы избавили меня от одиночества. И, может быть, Вы увидите их. Маму, Дашку, Папу. Скажите, Полина хотела попрощаться. В жизни у меня это не получилось. Скажите, я их люблю. И Вы, Артур, прощайте….

Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но поймал только ветер. Ветер там, где только что она стояла. Моя равнодушная грешница. Пленница пустоты.

 

4. Предательство

Чистый внешний вид.

В воздухе неожиданно потянуло запахом тлена и меня слегка замутило. Запах усилился, превращаясь в смрад, и вдруг неожиданно исчез. Земля с противным чавканьем разверзлась, и рядом со мной появился мой очередной собеседник. Худощавый человек в хорошем костюме и элегантных начищенных туфлях. Он быстро подошел к лавке, коротко взглянул на меня и сел. Не дожидаясь вопросов, глядя прямо перед собой в пустоту, он заговорил:

— Вам когда-нибудь приходилось взвешивать в уме свои будущие действия, просчитывать, обдумывать, что будет дальше? Не просто, что будет, а что будет со мной? Каково мне будет? Это врожденный рефлекс нормального человека, умного и осторожного — в словах собеседника звучала непреклонная уверенность в своей правоте — Я всегда считал себя таким, может быть более рациональным, чем другие. Но ведь это только плюс. Я не высовывался, считал мнение большинства для себя за правило, ведь не может быть, что бы столько людей ошибалось одновременно. Я не перечил начальству — ведь бессмысленно идти против тех, кто сильнее и опытнее тебя. Кроме того, меня всегда учили, что старшие знают больше и лучше решат, как поступить. Только не надо упрекать меня в трусости, я не такой, я просто не люблю усложнять очевидные вещи. Раз так принято, так должно быть. Высшее благо для человека это спокойствие завтрашнего дня. Эта мысль всегда была моим девизом. Предательство — это когда ты продаешь кого-нибудь, например на войне — это предательство. А я своей вины не вижу. Кого я предал, кого я продал? Ну ответьте же мне? Что за дикость тыкать в лицо такими чудовищными обвинениями? Кто позволил такое? За что? — уверенный в себе, холеный господинчик неожиданно потерял весь свой лоск и несокрушимую непоколебимость. По лицу пошли красные пятна, брызги слюны разлетались вокруг. Руки до этого небрежно игравшие с хорошей зажигалкой «Zippo» с яростью рассекали воздух.

Глядя на него, я всерьез забеспокоился. Бесноватый он что ли? Я уже многое слышал здесь, на моей лавке. Были мольбы, угрозы, причитания… Почти смертные грехи доводили моих собеседников до исступления, хотя при жизни особо их не беспокоили.

Запал моего собеседника схлынул так же неожиданно, как и возник. Тяжело сопя, он вынул из кармана белоснежный платок, промокнул лоб, уголки губ, отточенным движением поправил волосы.

— Так что Вы можете мне рассказать? — я раскрыл блокнот и приготовился записывать.

— Я совершенно не могу представить, ради чего меня закинули сюда, к вам. А что вам рассказывать уж и подавно не знаю. Не имею понятия, ясно вам это или нет?

— А Вы попробуйте все-таки. Просто так ко мне не попадают. Ведь Вы предали?

— Меня именно в этом обвиняют, хотя должен сказать что я… — он сбился на полуслове, окинул взглядом океан и откинулся на спинку скамейки.

У каждого есть тайны, большие и маленькие. Иногда маленькие растут как снежный ком, цепляясь одна за другую и груз тайного все тяжелее и тяжелее давит на душу. Бессмертную душу, которая сейчас возила носками начищенных ботинок песок перед собой и собиралась поведать мне свою историю.

— Вы человек образованный и цивилизованный я сразу это понял. Вы поймете, должен кто-нибудь понять, что я поступил…так поступил…в общем это произошло, хотя я лично не хотел такого исхода… Ну вы понимаете… — он осекся, поймав мой взгляд и отведя глаза начал свое повествование, буднично и серо как будто читал статью в большой и правильной газете.

Я не знаю, как все это вышло. Меня воспитывали в строгих правилах. Я не был паинькой, бывало, бедокурил, дрался, но мать с отцом боялся как огня. Мне везло, почти всегда везло, и за свои шалости я почти ни разу не попадался. Каким я был счастливым тогда… Все началось в начальной школе. Моя первая учительница, Изольда Яковлевна, высоченная, высушенная как мумия, тварь была чрезвычайно заслуженным человеком. Ее уважали и боялись, все кто с ней общался — боялись, и мы дети и вся учительская, да и наши родители перед ней как-то терялись. В то время я считал ее самым важным человеком после родителей и директора школы. Возвышаясь на уроке над 30-ю сопливыми чадами, она как мне казалась, видела всех насквозь. Она как будто ощущала, что будет дальше, кто и когда отмудохает очкарика из параллельного класса или у кого обнаружится пропавший накануне пенал. Я влип по случайности, так глупо…

Мы с пацанами играли в «собачку» — кидались друг в друга шапку нашего отличника Альберта. Этот увалень всегда был мальчиком для битья. Вечно тянул руку, знал все предметы, аккуратно, высунув кончик языка, выводил в тетрадке буквы и цифры. Все в нем было раздражающим: огромные воловьи глаза, мягкие всегда чуть влажные руки, форма сидевшая всегда в облипку (жирдяй, любимец мамы и бабушки), заискивающий голос, правильная, без единого грубого слова, речь. Понимаете о чём я? Этакое недоразумение, у которого по ошибке член вырос вместо. гм… в общим в любой пацанячьей компании таких не любят. Вот и в тот раз он расплачивался за то, что такой рохля и лох. Этот урод метался между нами, скомкано улыбался, стараясь скрыть подступавшие слезы отчаянья, что-то бормотал и старался поймать свою вязанную пидорку. Каким то образом он изловчился ухватить ее за тесемку, а Пика, мой сосед по подъезду, резко дернул ее к себе. Оба кубарем покатились по полу и все хрен бы с ним, но в падении они смахнули с подставки бюст дедушки Ленина. Последствия были катастрофическими, никакой клей «Момент» не мог помочь. Но главное, что все участники шустро ринулись на выход, а меня с Альбертом накрыла наша классная. А дальше был грамотный развод. Отведя Альберта в учительскую и сдав его под охрану завучу, эта тварь железной лапой сдавила мне глотку. В её изложении случившееся тянуло на крупные неприятности. Вы наверно не помните, но в те времена Ленин и бог были понятиями одинаковыми. Мне был предложен простой выбор: или я говорю и учусь в школе дальше либо молчу, но уже вне нее. Перспектива домашних разборок пусть даже с поркой — это ерунда, но дело принимало липкий, мерзостно-идеологический оборот. Я тогда испугался. Ну поймите же, наконец, я был маленьким, меня было просто испугать взрослому расчетливому человеку. Ну а той прожженной гадине удалось бы испугать и более взрослого человека. Я испугался, она напирала, и я сдался, коротко пробормотав фамилии. Не думайте, что я не переживал, я очень, очень боялся тогда что будет с ребятами, но что уж поделать, я спасовал перед ней. Я так и не узнал, что она сделала, но через пару дней ко мне подошел Пика и сказал, что после уроков они собираются «уделать этого толстого гавнюка, настучавшего на пацанов». Мне удалось вывернуться от участия в карательной операции, так как на свое счастье я схватил «пару» по математике и с облегчением остался переписывать примеры в теплом классе. Если бы тогда я знал, что меня ждет, я бы… Классная улучила момент и вызвала меня в подсобку. Сначала она нашипела на меня за то что я. Зная что Альбертика снова заловят не сказал ей. Она очень чётко дала мне понять что теперь подобные мои действия такое же преступление, как и то на котором я был ею пойман. Затем, коротко, в двух словах она объяснила, чего ждет от меня. Информация. Информация обо всем, что происходит в классе, на переменах, все и обо всем. Не знаю, почему я смолчал тогда. Надо было послать ее, но как? Ведь она знала обо мне такую гадость, что с её умением преподносить информацию, я был просто обречен. Видя мои дерганья, она холодно усмехнулась и сказала, что я не одинок, и информацию ей доставляют еще несколько человек, и если я чего-то ей не скажу. Всё всё равно всплывёт и мне будет только хуже. Ну вы понимаете, что говорится в таких случаях. Такой оборот добил меня окончательно, деваться было некуда. В конце концов, не я же один, нас несколько. И потом я помогаю поддерживать дисциплину, забочусь об имидже класса. Разве предупредить проступок не моя прямая обязанность? Это мой долг. Может вам покажется, что это детская логика, но мне это оправдание показалось абсолютно логичным… Сломала меня, сволочь…

Оказалось что это не так уж страшно. Покатилась все по накатанному. Ежедневный доклад классной. Образцовые показатели успеваемости и дисциплины. Правофланговый класс. Я еще надеялся, что все окончится, когда я стану старше и вынырну из паутины стукачества, но она меня как мебель по описи передала из рук в руки другой классной, которая так же любила порядок, дисциплину и тихий регулярный стук. А потом это даже было как-то что ли интересно. Я мог ничего особенно не делая предотвратить драку или наоборот сделать всё так, что ребята думали на кого угодно только не на меня, ведь я всегда был в гуще событий.

Мой собеседник перевел дух и помолчал. Казалось, он собирался с мыслями, готовился выдать новую порцию слов и фраз, ладно сплетенных в хорошо поставленную речь. Он поглаживал свой пиджак длинными пальцами с розовыми полированными ногтями, проводил ими по стрелкам отглаженных брюк, нежно теребил шелковый галстук. Заметив мой интерес он спросил:

— Что, я странно себя виду для погибшей души? Наверно вам здесь каются, изливают сопли… А я вот своим костюмом любуюсь. Да люблю свою одежду, чистую отглаженную рубашку, начищенные туфли. Я вообще люблю чистоту. С детства. Это у меня генетическое, врожденное, если хотите. Я ненавижу неопрятность, грязь под ногтями, заляпанную пятнами одежду. Вам знаком термин — быдло? Я ненавижу всё что с ним связано. А запах грязного человеческого тела вводит меня в состояние исступления. Мне даже кажется, что эта грязь шевелится как вши. Очень противно… И вы представляете мне пришлось уживаться с этим отвращением почти всю сознательную жизнь. После института я попал на работу в службу социальной защиты. Вот именно попал по полной. Зарплата маленькая и целый воз работы, да еще какой. Эти бабки и деды со своими вечными болячками, с сознанием собственных прав, горластые и вечно недовольные сплелись в замкнутую никогда не останавливающуюся карусель. Мне казалось, что они ходят ко мне как на работу, постоянно требуя, кляузничая, ругаясь и плача. А запах? Вы не представляете, какую вонь и смрад мне приходилось выносить. Вонь от старой, плохо стиранной, почти заплесневелой одежды, стоптанных тапок и валенок, запах от давно немытых, засаленных волос, смрад изо рта, от гнилых, редких зубов, запах их лекарств навсегда въевшийся в их выцветшие шмотки и глаза.… Иногда приходилось общаться с совершенно опустившимися людьми, которые могли за 10 метров убить любого запахом мочи, блевоты и прочих нечистот, запахом разложения, в котором они жили. И все они требовали уважения к своим жалким персонам. Любое слово режущее их драгоценный слух воспринималось как личное оскорбление, а я лично становился кровным врагом этих «униженных и оскорбленных» унижающих и оскорбляющих всех окружающих всеми возможными способами начиная с самого факта своего существования в столь мерзком обличьи, которое считается ими допустимым. Мерзость — он передёрнул плечами, я я понимающе кивнул и он продолжил.

Работа сильно выматывала, но и дом вносил свою лепту: Жена и ейная мама упражнялись в остроумии, обсуждая мои карьерные успехи и размеры заработной платы. Мне некуда было бежать. Но однажды утром ко мне в кабинет зашел человек и предложил получить определенные комиссионные за информацию, простую информацию. Информацию об одиноких, с квартирой в собственности, с минимумом родственников и главное как можно более больных. Ну и конечно я должен помалкивать о таком сотрудничестве. Посетитель отбыл по своим делам, а я в задумчивости потянулся за опостылевшей «Явой» и пошел в курилку. Зачем нужна такая информация я представлял четко. Квартирки были в цене, а искать одиноких старых пердунов никто не будет. Да лихо они все подсчитали, квартирные дельцы. Ведь именно в моем ведении находились все эти людишки. И риска почти никакого. И людишки-то так… дрянь никому не нужная и бесполезная. Ну, какая от них польза? Ходят и воняют. Размышляя об этом, я шел по коридору, и вдруг, меня приморозило к полу. Голос из моего прошлого, мерзкий, стальной, голос. Он звучал как приговор, перекрывая возмущенный визг нашего специалиста по пособиям. Вот это встреча!!! Учительница первая моя!!! Как я мог тебя забыть! Живая на мое счастье, старая дева ну теперь держись! Отбросив сигарету, я бросился назад, раскрыл базу данных, ткнул новый файл и ясно понял, какую информацию получит мой утренний гость. Первый раз за долгое время я ощутил себя человеком, тем от которого многое зависит.

Все прошло чисто, информация ушла и видимо была использована по назначению. Через 1,5 месяца я в строгом черном костюме говорил трогательную речь над свежими венками от лица благодарных скорбящих учеников. Урок, данный мне в детстве, был выучен, информация была важней всего, спасибо, что научила жизни. Конверт с гонораром грел ляжку, а на очереди было еще 3 папочки с информацией.

Мучила ли меня совесть? Нет, не мучила, я ничего противозаконного не делал. Закон нарушали те, кому было наплевать на запах таких делишек. А потом, ни кто особо не страдал, для нуждающихся освобождалась жилплощадь, а государство платило меньше социальных подачек. Совместная работа помогла мне приподняться, занять достойное место в обществе, купить тачку, кучу шмоток домашним насосам (наконец то они заткнулись и теперь занимались исключительно тратой денег периодически подбрасываемых мною). Было приятно позволить себе дорогую, стильную, новенькую одежду, классный парфюм, хороший табак и много других подобных вещей. Теперь я мог быть не хуже чем другие, я выбирал себе развлечения и женщин по вкусу. Отличное было время, но… Потом эти уголовники пожадничали с очередной квартирой и доблестные органы правопорядка накрыли почти всех, что согласитесь большая редкость. Ко мне не вело ни одного следа, и единственное что я потерял — это постоянную финансовую подпитку. Менты приходили в нашу контору, но я не сплоховал, учтиво ответил на все вопросы, разыграл изумление и негодование по поводу «этого беспредела».

Испытать отсутствие хороших денег я не успел, времени мне на это не дали. Отморозки, мочившие дедуль и бабуль, лишившись централизованного руководства, явились ко мне за комментариями. Моего красноречия хватило минут на 5, а остальное я вспоминал в реанимации, отвечая на вопросы следователя. Их повязали и посадили, доказать мою причастность к квартирам никто не пытался. Итогом взаимовыгодного сотрудничества стала закрытая черепно-мозговая, восемь сломанных ребер, двойной перелом руки, отбитые почки и кое-что по мелочи, но главное… Эти сволочи сломали мне позвоночник и единственное, чем я мог шевелить — это голова. Надежд на выздоровление не было, обсосав до нуля медики просто вышвырнули меня домой. Неподвижный инвалид был приделом мечтаний моей женушки. Она быстро сообразила, что к чему и упорхнула в неизвестном направлении. За мной ухаживала сиделка из моего бывшего ведомства, если это можно было назвать уходом. Родители умерли давно, и я стал тем одиноким существом, которых сам презирал совсем недавно. В ожидании очередного визита сиделки я жутко злился на этот мир, мой нынешний мир, пропахший мочой и калом, потом и гноем. Мне жутко хотелось принять душ, сходить в баню, или почесаться, просто почесаться. Я плавал в своих собственных нечистотах, а в глазах у меня был мой парадный костюм, вот этот. Он висел шкафу, приоткрытом шкафу и я мог видеть его, этот кусочек моего мира, прежней жизни, но я не мог к нему прикоснуться, надеть его, да что том говорить я встать не могу. Я умер уже давно, но каждый день или как это назвать не знаю, я умираю еще и еще раз, умираю мучительной жизнью, брошенный всеми, воняющий как бомж, я вижу кусочек того, к чему стремился и умираю раз за разом, раз за разом…

Его голос стих. Волны размеренно шелестели где-то в низу под нами. Они успокаивающе шуршали в повисшем между нами молчании, став фоном затянувшейся паузы. Я закурил, сказать было решительно нечего. Вспомнил маму. К старости все болеют, она у меня сердечница, говорит это у нас семейное.

— А знаете, почему я так подробно все вам рассказал — вдруг спросил собеседник. И не дожидаясь ответа пояснил — это единственная возможность почувствовать себя чистым от грязи, запаха, надеть этот костюм, оставаться в нем как можно дольше… Впрочем, вы все равно не поймете, ведь это нужно ощущать…

Он встал и сделал несколько шагов к краю обрыва. Земля разверзлась и поглотила этого человека, нет, существо, которое всю свою жизнь продавала всех оптом и в розницу ради своих благ. У каждого свои границы дозволенного, но я почему-то не мог думать об этом, перед глазами стояла моя мама, и я никак не мог отделаться от её образа, чтобы написать хоть строчку.

 

5. Лицемерие

Семейные узы.

Следующий гость не заставил себя ждать. Из образовавшегося вихря каких-то жутких масляных чёрных хлопьев передо мной появилась она.

«Красивая».

«Красивая и… и опасная».

— Рассказывать ничего не буду, хули вылупился? — вызверилась дамочка попутно поправляя одной ей видимые изъяны в одежде. Ей было от силы лет 23–25.Стройную фигурку девушки больше подчеркивали, чем скрывали белые джинсы и блузка. Чёрные как смоль волосы гостьи, резко контрастируя с блузкой, наглядно демонстрировали приверженность их обладательницы к классике, впрочем, модной во все времена.

— Так таки и не будете? Может, присядете? Нет? Так и будете стоять? Хорошо, а как вас зовут?

— Звали… Галиной меня звали… — и присела рядом —..но это ничего не меняет, я не собираюсь ни перед кем оправдываться.

— А и не надо Галя. Мне сказано не исповедовать, а слушать. Какой грех достался вам?

— Лицемерие… Да тут в таком случае должны оказаться все кого я знала при жизни. Но Правдой наказана я одна. Я не встречала здесь никого, кто был бы вынужден, как я — всегда говорить то, что думает… Такое у меня наказание… говорить то, что думаю о людях… это ужасно… потому что люди по сути своей ужасны и отвратительны.

— А вы?

— А что я?

— Просто я заметил, что вы разделяете себя и остальных людей.

— Это не я отделяю, это меня отделили… не знала ни одного человека, чтоб он не лицемерил, но здесь их нет… почему?

— А кто вам сказал, что их здесь нет? Почему вы, Галя, решили, что вам предоставят возможность убедиться в том, что вы не одиноки в своих страданиях? Ведь ад это не благотворительная организация, насколько я понимаю…

— Что тебе от меня надо? Чего прицепился? Как банный лист к жопе… я не собираюсь ни перед кем оправдываться…суки… пожили бы вы в моей шкуре.

— Вам трудно жилось, Галя?

Она смерила, вежливо улыбающегося меня, взглядом. Её прищур влупил по мне мощным разрядом презрения, оставляя премерзкое ощущение, что меня определили в разряд идиотов, изредка достойных снисхождения и дополнительных пояснений.

— Мне вообще-то повезло, я родилась в обеспеченной семье. Отец был шишкой на металлургическом комбинате, в общем, достаток был на уровне, детство вообще, как сказку вспоминаю — лицо Галины на секунду стало мечтательным и на нём появилась полуулыбка. Меня аж прошибло искрой при виде её светлой печали по ушедшим хорошим временам. Девчонка была прекрасна. Я невольно засмотрелся на неё, забыв о вопросах, которые надо бы было ей задавать.

— Что? Небось, трахнуть меня хочешь? Вон глазки поросячьи как умаслились… у всех у вас на уме одно и тоже… уроды… ой извините…

Такого ушата холодной воды мне на голову не выплёскивали уже давно. Я удивлённо пялился на свою гостью, а та уже продолжала, как ни в чем, ни бывало.

— Вот в этом и состоит наказание… я говорю то, что думаю и не могу говорить приятные или нейтральные вещи, если первоначальная мысль резкая. Вот я вижу что ты неплохой вроде…во всяком случае мне никакой гадости не собираешься делать, но вот видишь… только увидела твой взгляд и сразу вырвалось… а взгляд у тебя был… я тебе правда нравлюсь???

— Правда… ты не можешь не нравиться… ты красивая…

— Да?? Мне так давно этого никто… — в её глазах волшебного орехового цвета «заплясали черти» — Знаешь…

— Артур, меня зовут Артур.

— Арт… не возражаешь?

— Конечно.

Галя придвинулась ко мне и уставилась в душу своими глазищами в упор.

— Арт, ты знаешь как там холодно и одиноко? А всё из-за папочки козла. Ему ведь ублюдку кроме работы нихренашеньки не было нужно, ни я, ни мама. Мама — Галя криво ухмыльнулась и на секунду отвела глаза, видимо представляя себе мать, так же секундно нахмурила бровки, и опять поймала меня в капкан своих изумительных глаз. — Мама пила и ей всё было до лампочки. Под конец так вообще мерзкая пьяная тётка с вибратором… фу… — Галя опять ухмыльнулась. — У меня было всё, и я особо уже не морочилась о папочке — бизнесмене грёбаном, о мамаше, которой, он — сука, жизнь поломал… я думала о себе, а эти люди были мне фактически чужими. Но я конечно не шла на конфликты, с виду обычная семья, просто редко вместе собираемся…Как то, когда у отца начались какие то там напряги, мать решила поговорить по душам… мне конечно было противно, но я слушала все её пьяные бредни, она уже тогда суицидом бредила кстати…утешала все её. А потом папу взорвали. Вместе с охраной и ещё там кого-то до кучи. Добизнесменился мудак.

— Понимаешь Арт? Когда его хоронили я плакала потому что хоронили моё будущее. Ха… Но мамаша мне помогла. После похорон, насадилась как свинья и вцепилась в меня как клещ… Противнейшее зрелище, но я как могла опять утешала… а потом чёрт дёрнул про таблетки ей сказать… мол уснуть и не проснуться, чтобы кошмара этого не было, и мамуля видать клинанула именно тогда, ну а как же, по душам, блять, с дочерью поговорила, угу… в кои то веки — Галя злобно скривилась и процедила — ма-ма-ша — и на секунду запнувшись, продолжила — … в общем, она ещё догналась чем-то, а потом напилась клафелину. Пузырёк заглотила или два. В общем, не знаю. Не успела, знаешь ли, выяснить. Что было со мной, тоже не знаю. Я не успела её похоронить, но я так думаю, что за наследство папочкино не меня последнюю грохнули, много там было наверно. А я просто заснула, вроде как проснулась ночью — увидела силуэт на фоне окна… а потом… потом вспышка и всё..

Арт, у тебя есть курить?

— Конечно — я дал ей прикурить.

— Вот скажи мне — с видимо явным наслаждением она выпускала дым тонкой сизой струйкой, чуть выпячивая губки, восхитительной, полноватой формы и даже такая обыденность, как курение сигареты, в её исполнении становилась волшебной игрой на моих душевных струнах. — Неужели я виновата в том, что не любила отца и не оплакивала его? Он мной не занимался. Я его почти и не знала. Он лишь оплачивал моё безбедное существование, но я некоторых людей знала гораздо лучше, чем собственного отца, а с матерью вообще говорить не о чем было. Хотя я и говорила, терпела её пьяные сопли, жалела и не отталкивала. Мне что нужно было? Так ей и сказать, что она мне омерзительна? Что она никчемная и опустившаяся алкоголичка недостойная и капли жалости, которая жалеет себя за весь мир? И что? Я была обязана им всем сказать какие они скоты и уйти из дома??? Вот ты бы ушёл, Арт?

— Нет.

— Так в чём мой грех??

— Не знаю. Думаю что это какая-то ошибка. Ну не любила ты предков, ну нервы им не мотала…как то странно это всё с наказанием…

«Ого, я, прям, сама невинность… она же уговорила мамашу. гыгы в доверительной беседе нажраться люминалу… пардон… клафелину … и пусть два дня но успела побыть миллионершей… а так в общем больше грехов нету… не успела видать… но каковА… пропадаю, я её хочу… — я постарался сосредоточится на деле — она мёртвая, Артур, она дохлая, её всё равно не трахнуть!!»

— Вот!!! — она вскочила и встала передо мной разгневанно-прекрасная, ослепительно белая, притопнула ножкой — Ну почему, вот тебе Арт можно лицемерить… всем можно, а мне нельзя??? Она сама траванулась…сама… я её не травила, а может ей так лучше было?? Но ты-то хули киваешь?? Я ведь теперь вынуждена вечно с ней в одной комнате быть, а она между прочем самоубийца… она ёбнутая, вообще без башни… а я говорю, что думаю ей… представляешь ты??!! Я вынуждена!! Понимаешь!! Хули ты башкой трясёшь???! Нихуя ты не понимаешь!! Вот и не лезь ко мне со своими дурацкими вопросами пасрать мне и на тебя и на..

Без предупреждения она рассыпалась теми же маслянисто чёрными хлопьями, медленно тающими перед моей одинокой скамейкой. К общему чувству брезгливости, почему то примешивалась доля страха, которую я и разглядывал с изумлением.

«Неужели Галя всё-таки в чём-то права?? В чём??»

 

6. Доброхотство

Укрощение строптивой.

Так ко мне не доставляли ещё никого.

Сначала я заметил над морем, что-то летящее. Какую то стремительно растущую точку. Потом я осознал, что это отнюдь не птица. Напротив, очертания приближающейся ко мне неизвестной хрени напоминали издалека какой-то копошащийся сгусток. Затем часть этого сгустка стремительно упала в море, а оставшаяся часть тут же разделилась на две фигурки, которые незамедлительно ринулись на перехват падающей части. Через пару минут всё стало ясно, две фигуры несли ко мне третью по воздуху. Именно этого третьего они и уронили в море, что собственно я и наблюдал. Постепенно до меня начали долетать обрывки разговора приближающихся:

-.. удак… …ять

— сам… держать…. было… лучше.

— Я блять эту держал. Хули ты-то её не держал?

— Иди ты в хуй, пьянь, мы так её никогда летать не научим.

Наконец эта колоритная троица приземлилась передо мной. Что и говорить картинка была впечатляющая. Перед моей скамейкой стояли два чёрта с зажатым меж ними существом. Черти разительно отличались друг от друга. Один был пухлый не выше метра и в коричневых пятнах, он недовольно косоротился и возмущённо пыхтел пятачком. Второй был вполне человеческого роста, черный как уголь, худой, как жердь. Всем своим видом он выражал довольство и умиротворение. Покачивая в такт своим словам хвостом он вещал, глядя сверху вниз на своего собрата, через голову жалкого и мокрого существа в цветастых тряпках и с жутким бедламом на голове самых немыслимых оттенков от оранжевого до фиолетового.

— Завязывал бы ты бухать, родной, лучше бы дубас пользовал как я, а то вечно злющий, с бадунища, и соображаешь … Да ни хрена ты не соображаешь от своей косорыловки. Вот ты её сам тащил, а надо было бы всё же летать выучить и без напряга сюда бы домчали. Я те давно говорил.

— Дебил!! Весь мозг себе прокурил уже, она не сможет летать, она может только, как мешок с говном — вниз падать. Нам её что? Надо было полоскать пока ты, сука, не отойдёшь от шмали своей, и не поймешь, что нелетающее не полетит?

— Ну и похрену, она всё равно не утонет, так почему не попробовать? Попытка не пытка!

— Понахватался мудак. Поколение сникерсов твою мать. Тебе хоть рогом хоть в рог…дебил укуреный… — Пухлый повернулся ко мне и пробасил — Слышь, камрад, у тя есть чо употребить?

Я не сразу понял, что он у меня спрашивает.

— Что?

— Вот, блять, такой же, как и ты…. «чо?», сука, не спросишь… глаза, блять, выпучит и тока один вопрос на все извилины «Чо?» — опять обратился Пухлый к Жерди — в общем, я чувствую, вы поладите, ты с ним вот теперь и потрещи, а я пока мотану в одно местечко…

— Знаем мы твои местечки — не унимался Жердь — опять за косорыловкой намылился?

— Истина в вине… всё, бля…я вскипел — и Пухлый закрутившись волчком, казалось, ввинтился в землю, да и был таков.

Оставшийся чёрт отпустил чучело, которое держал и, смешно переставляя копытца, прошёл к лавке, чтобы усесться рядом со мной. Никакого запаха серы я не ощутил. Чёрт достал трубочку утрамбовал в ней что-то пальцем, от него же и прикурил. В воздухе поплыл запах уже далеко не серы.

— Ну, чё, Артурчик, не скушно тебе, а? — произнёс он затягиваясь.

Я смотрел на того, кого они принесли постепенно всё больше убеждаясь, что передо мною стоит… старуха. Но это был такой пиздец, который я никогда бы не смог вообразить себе, даже если бы съел все галлюциногены в мире. Поэтому я чуть не пропустил мимо ушей то, что…

— А откуда вы знаете как меня…

— Дурачок ты Артурка. Ты чо думаешь, что я не знал к кому и куда послан?

На-ка вот курни лучше — и чёрт протянул мне трубочку. От мысли, что я вот так сейчас запросто буду курить трубку, которую какая-то рогатая хрень пихала в свою пасть, меня слегка передёрнуло.

— Спасибо, не в этот раз. И вообще… нельзяли вести себя … эээ… поспокойней?

— Ну, как хочешь. — чёрт игнорируя мою просьбу затянулся и потешно надщул щёки, удерживая дым. Затем выдохнул и продолжил, как ни в чём не бывало — Вот мы тебе тут на собеседование подшефную доставили. Ты не обращай внимания, она ебанутая во всю голову. Понимаешь, какая хуйня? Она при жизни настолько заебала всех своими поучениями, шо там наверно неделю все плясали на радостях когда она подохла.

— Не материтесь пожалуйста… Я не обязан терпеть ваше хамство! — постарался опять дистанцироваться я — А почему она молчит и голову как-то неестественно держит?

— А это мы её усыпили, чтоб не верещала. Вода холодная. Она расстроилась в общем, когда мы её уронили. — презрительно скривил пяточёк чёрт.

— Она стоя спит?

— Ага, очень полезное качество, между прочим, это я её выучил, она поначалу правда билась обо всё головой, просыпалась естественно, верещала дура, не понимает нехренищи, что для её же блага стараются. И вот результат, научилась же. Гыгы.

— Погодите, я так понимаю, вы и есть её наказание?

— Ну, я бы так не сказал. Для неё очень может быть. Но не для меня. Я ей помогаю раскрепоститься, и прочувствовать то, чего она себя лишала при жизни, поучая всех, как и что надо делать, ничего в этом не понимая. «Воспитательница!» ёб тваю мать, загубила жизнь близким, отравила всё вокруг себя, так что я скорее не кара, а перевоспитатель… перевоспитыватель… нет, чёто не так как-то звучит — он защёлкам пальцами правой руки подбирая более удачное название своей мисси.

— Если вы и дальше собираетесь общаться со мной в таком тоне, то я буду вынужден прекратить этот разговор! И объясняйтесь со своим…эээ… начальством потом сами!!

Чёрт с секунду изучал моё «разгневанное» выражение лица, затем опять затянулся своей трубочкой и умиротворяющее кивнул.

— Сложно перестроиться вот так сразу, знаете ли. Я ведь последнее время только и делаю, что занимаюсь этой… эээ — так и не окончив фразы, он задумчиво уставился на приволоченное пугало.

— Погодите, так вам поручили доставить…а кто??

Чёрт, приосанился:

— Никто….мм-м. Некто… какая х… — рен разница? Короче так, мне поручено обеспечить вашу беседу, что я и делаю.

— Только Вам?

— Умный, да?

— ????

— И вообще давай начистоту — чёрт придвинулся ко мне, привлекая максимум моего внимания и заполняя собой всё моё поле зрения.

— Мне здесь торчать неохота. Так что слушай, я и … ммм… не хрена знать тебе его имя, получили задачу дать тебе поговорить с этой клюшкой, но у меня несколько иные планы…

Давай я тебе всё сам быстро обскажу, ты там черкнёшь чо тебе надо, я те на все вопросы отвечу и всё, а то будить её неохота…говорю же она на грани понимания. Ей лишняя надежда, что хоть кто-нибудь готов её слушать — это лишних полгода моей работы. А я, если б ты знал, как я уже зае… гм… В общем слушай…

— Стоп-стоп-стоп. — поднял руки я — мы так не договаривались, давайте-ка я попробую с ней поговорить. А уж если не получится, то…

— Ну как знаешь… — и чёрт щёлкнул языком.

Старушка встрепенулась.

— Ну, вашу ж мать, изверги — ощущение насквозь мокрых тряпок на теле ей явно не нравилось. Она секунду разглядывала свои невообразимые тряпки, висящие какими-то соплями, через которые проглядывали омерзительные, дряблые старушечьи ноги, (фасончик был явно молодёжный для какой-нибудь кокетки соскучившейся по мужчине) и перевела взгляд на нас.

Увидев меня сквозь радугу своих косм, она рухнула на колени и, причитая, поползла ко мне.

— Молодой-человек-помогите-небросайте-боже-мой-сил-моих-нет-больше…

— Гыгыгыгы нету сил — молись — и чёрт уставил в неё указательный палец.

Старуха тотчас перестала ползти и начала, отвешивая поклоны читать «Отче наш..»

— Вооо удовлетворённо протянул чёрт — смотри-ка Артур, а ведь коммунисткой была, атеисткой, на ответственных постах, марксизьмом-ленинизьмом мозг людям выжигала. Когда она к нам попала, случай был очень запущенный, а сейчас она даже молитвы знает. — гордо комментировал чёрт.

— Но ведь вы её заставляете, это же не она сама хочет молиться — глядя на дурниной завывающую бабку, сказал я.

— Ну, так правильно, я-то лучше знаю, что ей на самом деле надо! — чёрт назидательно поднял палец вверх и издевательски ухмыльнулся всей своей продувной рожей — Зачем унижаться перед человеком, когда можно это делать перед богом с тем же результатом? Ни ты, ни он ей не помогут пока она не раскается.

— Вот как? И это мне заявляет чёрт??

— А почему ты решил, что я чёрт? Это для неё я чёрт…роль бл… — чёрт зыркнул на меня осекая мат — такая… хотя мне нравится, сплошное развлекалово, например она очень не любила готовить…

— Послушайте… ммм… Нечёрт, а нельзя ли как-нибудь прекратить этот спектакль? С ней можно поговорить нормально?

— Пожалуйста.

Я не заметил на этот раз, каких либо действий, но со старухой начались разительные перемены. Её подняло, одежда сохла на глазах, волосы висящие невообразимыми лохмами и скрывающие лицо сами собой начали принимать благообразный вид впрочем не меняя своей дикой расцветки. И вскоре перед нами, невидяще пялясь сквозь нас, стояла пожилая женщина с тонкими, высушенными временем чертами лица. Несоответствие этого хищного лица, брезгливо опущенных уголков почти безгубого рта-щели и этой нелепой причёской, с не менее нелепой одеждой так и бросалось в глаза.

— Я могу опять привести её в чувство, но рекомендую просто побеседовать с ней как под гипнозом, иначе опять ползать начнёт. — посоветовал Жердь.

— Хорошо. Как её зовут?

— Фаина Яковлевна.

— Фаина Яковлевна, Вы меня слышите? — обратился я к старухе.

— Да, я Вас слышу. — всё так же бездумно пялясь в район моего левого плеча ответила она достаточно расслабленным голосом.

— За что Вы здесь?

— Я не знаю.

— Что Вы можете ещё сказать об этом?

— Это ошибка — говорила она всё же чуть монотонно, и вот это отсутствие интонаций неприятно царапало слух. — Я не должна быть здесь. Я работала всю жизнь, вырастила и воспитала сына, а когда он трагически погиб растила и воспитывала внука. Я не верила в бога. — тут она заметно заволновалась, руки начали перебирать оборки — отпустите меня, не мучайте.

Мне стало её жаль.

— Пиздит. Спроси что стало с мужем. — посоветовал Жердь.

— Фаина… эээ… Яковлевна, а что стало с Вашим мужем?

— Он спился.

— Почему?

— Он был слабым человеком, а моя работа позволяла жить в достатке. Он пристрастился к бутылке и начал позорить меня. Пришлось с ним расстаться.

— То есть как? Вы его выгнали?

— Да.

— Её муж был довольно неплохим музыкантом — снова влез Жердь — но его угораздило выебать это чудовище, и как ни странно, она залетела с первого раза. Парнягу естественно взяли в хомут. Ну а разве может быть муж этой пламенной коммунистки музыкантишкой?? Да не в жизть. Ну а так вышло, что кроме как музыкой он и заниматься толком ничем не мог…да и не хотел по большому то счёту. Итог — человек на дне бутылки. Естественно она «пыталась сделать из него человека». И не оставляла этих попыток пока он не спился к х..-ренам и не сложил небольшой костерок из сочинений Ленина в их четырёхкомнатной квартире. Квартиру она от пожара спасла, а вот этого несчастного от неё спасать было некому. Сдох кстати он от цирроза через два года.

Спроси как погиб сын.

— Фаина Яковлевна, а как погиб Ваш сын?

— Мой Олег, он погиб в Афганистане выполняя интернациональный долг. Он пошёл добровольцем. Я воспитала достойного человека и мужчину.

— Пиздит — тут же прокомментировал Жердь — этот шалопай, успев замастрячить детё едва знакомой студентке, влез в весьма нехорошую историю и в итоге, чтобы не сесть на нары, уехал в Афган. Вот так она его спрятала дура. Она ведь всегда знала, что и как лучше сделать этому балбесу. Там он должен был побыть пару-тройку месяцев и вернуться когда всё уляжется, но там вояки чего-то напутали, и попал он вместо писарей — колонны гонять. Сгорел вместе со своим бензовозом.

Теперь спроси о невестке.

— А что стало с невесткой… ну матерью Вашего внука.

— Она оказалась неблагодарной эгоисткой. Я сделала для неё всё, только бы она занималась Кирюшей и ни в чём не нуждалась. Но она так сильно любила Олега и страдала из-за потери, что наплевала на нас и отравилась. Я виновата — не уследила, спасти не удалось.

Жердь аж закашлялся и выколотил трубку.

— Не ну не ахуеть?? — риторически спросил он непонятно у кого. — Вот ведь зараза, от любви — ага, угу, как же, как же. Как я и говорил, они были едва знакомы, девчушка была из неблагополучной семьи, на свою беду попалась на глаза Олегу, они сфотографировались где-то. Вот после похорон наша мегера и разыскала её — беременную. А дальше всё просто. Создала золотую клетку и глаз не спускала, правильное питание, никакой перспективы работы или учёбы, всё ребёнку. Так они жили пять лет, а потом Вика траванулась. Не каждый, знаете ли, переживёт изоляцию и общество вечно правой и деспотичной суки.

Ну и внучок остался. Кирюша. Спроси, что с ним стало?

— А что с Вашим внуком стало??

— Кирюша вырос несколько неуравновешенным мальчиком, я дала ему всё что могла, но я не могла заменить ребёнку родителей, да и времени катастрофически не хватало. Вот поэтому я и упустила момент, когда он свихнулся и спутался с этой девкой. Когда я вмешалась, было поздно. Не знаю, как ей это удалось, но охмурила она его, задурила голову. Мы ссорились с ним часто. Однажды он так распалился что толкнул меня и я, оступившись упала. Я ведь не молода. Видимо организм не выдержал.

— И тут пиздит. Вмешалась она. Она такую травлю этой девочке с её семьёй устроила, что задолбаешься рассказывать. Ну, вот на этой теме Кирюша и взбрыкнул и после очередной оплеухи и смешивания с говном — саданул ей в грудь и так удачно, что сейчас живёт в её хате и гораздо лучше, чем при ней. И что ведь характерно, она и сдохнув добилась своего. Кирюша этот холост и сейчас — Жердь фыркнул — так наверно один и сдохнет, но вот желание жить с кем-то она в нём точно убила.

Добра она ему желала… как же.

Артур, слушай, это она полувырубленная пиздит, а когда она активна, чокнешься на вранье ловить. Подкованная — будьте нате. — Вдруг Жердь насторожился — О! — поднял он указательный палец вверх — возвращается…что-то быстро он…

Жердь не успел договорить, как рядом с Фаиной Яковлевной, винтом из под земли, поразительнейшим образом не раскидывая и не взрыхляя землю, материализовался Пухлый.

От его хандры, похоже, не осталось и следа. Хитро поглядев на нас, и подмигнув сразу обоим, Пухлый сделал шажок к старухе и с размаху цапнул её за задницу.

— Ну чо? Вы тут не обижали мою девчонку-то?? — пьяно спросил он у нас.

— Н — даа, вишь Артур какая хрень. Мне то повезло, я так сказать морально извращаюсь, а вот ему приходится физически. Работа блять такая. Ну не любила старушка любовь и секс при жизни. М- да…я б тоже пил, но я столько не выпью.

— Что?

— Да так, ничего. Слушай, у нас ещё дел полно, а напарник вон, видал? Нарезался сука, полетели мы а? Я тебе всё уже рассказал ведь. Ок?

— Да хуй с вами, летите. — неожиданно для себя выдал Артур.

— Ну и заебок. — Жердь пошел к Пухлому, который дышал перегаром на Яковлевну и мерзко хихикая делал ей козу-козу. Фаина Яковлевна видимо не могла говорить и молча отпихивалась, бешено вращая глазами. Жердь подскочил к ним и, повернув к обрыву, погнал на взлёт. Я слышал бас Пухлова.

— Ну чо может ты всётки докажешь што не пидор? — обращался он к Жерди.

— Сам ты пидор — чувствовалась усталость давно ведущегося спора — не вижу объект ебли.

— Это отмазы, был бы мужиком — доказал бы.

— …..нахуй, твоя … ты и…

-..арас… ты

Они улетали, унося свой кошмар. Каждый свой. Оставив меня в моём. Я попытался припомнить, когда из меня последний раз пытались «сделать человека». Вспомнился угол, щель между стеной и шкафом, отколупанные обои и себя, аккуратно делающего дырку в полированной дверце шкафа шилом, которое спёр у отца.

 

7. Ложь

Прачечная Смерти.

Я сидел и разглядывал свои записи в блокноте, мысленно перебирая в памяти исповеди. Старался найти упущенные нюансы. Всегда есть что-то невысказанное, то, что скользит в мимике и жестах, то, что расставляет ударения и воспроизводит оттенки мысли. То, что даёт возможность точно выхватить суть сказанного.

Ветерок потрёпывал верхнюю страничку, играя с её уголком, а я силился вспомнить какую-то ускользающую мелочь, сам точно не понимая какую.

Мои размышления были прерваны тем, что на моё плечо легла чья-то рука.

Я перепугался, но подскочить со скамейки так и не смог, более того я не смел обернуться назад. Со стороны это наверно выглядело забавно…моментальная смена задумчивости на животный ужас. Я испугался, потому что знал. Я знал, кто пришёл ко мне. И то, что этот кто-то пришёл, означало, что сейчас станет понятно, зачем я вообще слушал этих несчастных.

Блокнот, вырвавшись из моих рук, завис прямо передо мной, напротив моего лба, очевидно так, как было удобно читать стоящему сзади меня. Страницы довольно быстро шелестели. Я скосил глаза влево, на руку, пригвоздившую меня к скамейке. Нет я не испытал леденящего ужаса и чёрт знает как описанных многими писателями чувства паники, но вид костей кисти человека (не человека уж точно) обхватившей моё плечо не добавил положительных эмоций. Как ни странно, я не смог даже заорать, как и в первый раз. Я открывал рот, силясь завопить всеми лёгкими, но не мог. Было ощущение, что кто-то просто выключил мой звук. Начисто. Даже мычание. Этот кто-то явно не любил, когда ему мешали читать. Впрочем, это длилось недолго.

— Я удовлетворён… ты верно выхватил образы присланных тебе и их истории, — голос был каким то искусственным что ли. То есть, он звучал как-то искусственно, как через воду. Но при этом, я отчётливо слышал каждое слово.

— Ты уже придумал, как увязать это всё воедино?

Ко мне вернулся звук, потому как я выдал то, что и крутилось в голове.

— Боже… помогите мне кто-нибу…ой, бля..

— Оставь Бога в покое и отвечай на вопрос, — костлявая рука сжала плечо чуть крепче. И без того нелёгкая, она вдруг налилась стальной хваткой, до боли сжав моё плечо.

— Ай, бля…

Тиски несколько разжались.

— Я спросил… — напомнил мне хозяин руки.

— Ну, я думал… это ведь грехи… значит, люди считают не те грехи смертными… заблуждаются… и это…

— Поразительно… — прервал меня стоящий сзади — я точно знаю, что ты ещё об этом не думал… я точно знаю, что ты и не собирался их объединять единой мыслью… и, тем не менее, ты этого не сказал, Артур. Ты предпочёл соврать…Почему?

— Ну почему же…

— Потому же, ты знаешь, кто я… врать мне бессмысленно… я вижу истину. Итак?

— Я боюсь.

— Страх? Это не твой грех…

— Я не хочу, чтобы вы решили что я…

— Лицемерие? Не твоё…

«Боже…чего оно хочет?»

— Я не знаю что сказать… «будь что будет…чччёрт».

— Равнодушие… даже равнодушие… н-даааааааа… Хорошо, так что ты там плёл? Не те грехи? Ты действительно считаешь, что лицемерие сравнимо с гневом? Или с прелюбодеянием?

— Я не знаю…

— Зато я знаю…есть семь смертных грехов: чревоугодие, прелюбодеяние, леность, гордыня, гнев, зависть и алчность. Остальные смертными не являются.

— Чего вы хотите?

— Что бы ты понял сам… Итак с кем ты встречался?

— Эгоист, трус….. предательство… равнодушие…лицемерие…доброжел… бля… как же..

— Доброхотство.

— Доброхотство… и… всё.

— Считай…

— Шесть… шесть не смертных грехов… должно быть семь!!! Седьмой… седьмой я??!! — от догадки я чуть не подскочил… капля надежды в пустыне отчаяния иссохла… перед глазами стоял ужас глаз моих недавних собеседников…ужас от осознания собственной участи.

— Не надо бояться, тем более что это глупо, всё равно будет то, что будет… Никто не избежит своего предназначения тут… и всё встаёт на круги своя… Итак ты понял какой следующий грех?

— Нет… — мне было уже всё равно. Я отчаялся. Выпутываться, а тем более сопротивляться смысла не имело. Я знал, с кем я разговаривал. Я разговаривал со Смертью. Я осознавал это так же четко, как-то, что всё происходит до ужаса реально. И все эти разговоры, и всё окружающее, и эта рука сдавившая плечо. Это конец. Это начало мучений и я не хотел знать, что уготовано мне. Не хотел.

— Ложь привела с собой страх — это закономерно. Если ты не хочешь говорить, то скажу я…успокойся, ты будешь жить… хм… твой путь не пройден. Пока не пройден. Слушай меня внимательно.

— Есть семь смертных грехов, и есть семь не смертных, они разделены для удобства. На самом деле грех всегда был одним. Первородный грех — ложь. Всё всегда начинается именно с неё. Никто сразу не впадал ни в один из смертных грехов сразу. Раз и стал жадным к примеру. Нет. Сначала человек начинает врать. Затем ложь приносит с собой что-то ещё. Но начало пути именно в ней и не важно во что ты потом впадёшь… прелюбодеяние или гордыня…разницы нет…участь одна и та же…очищение. Тех, кого чистят от не смертных грехов ты видел, могу познакомить с теми, кто виновен в смертных грехах… Желаешь?

— Не надо…

— Да ты не любопытен!? Жаль. Ну что ж, пусть будет так…вполне достаточно и того, что я расскажу. Понимаешь, Артур, представление о загробной жизни у людей всего лишь кое-как отражает реальность. Загробная жизнь как ты видишь есть. Ничто не перетекает в ничто. Если где-то убыло — значит где-то прибыло. Бог, как бы вы, люди, его не называли…Аллах… Иегова… да хоть Вицли-Пуцли… действительно един. Это так называемая Душа Мира если хочешь. Всё живое от травы до человека имеет душу. Ваши предки были не так уж и не правы, обожествляя природу. Во всём есть часть всеобщей Души Мира. Её кусочек… гм… данный во временное пользование так сказать. И на этот кусочек каждый накладывает свой слепок. Слепок своей личности. А я всего лишь механизм по возврату этих кусочков в единое целое. Но как же вернуть этот кусочек, не почистив? Ведь зарождающаяся жизнь не приемлет грязи. Никакой. Ты видел глаза детей? Ты видел молодую поросль? Почему они кажутся такими чистыми и безгрешными?

— Не успели?

— И это тоже… Главное, что они чисты изначально. ….. И твоя душа рано или поздно вольётся в общую душу мира, чтобы раствориться в ней … и потом от общей массы будет взята душа для чего-то вновь родившегося…это закон… это круговорот… Колесо Жизни..

Такого Артура больше не родится, но возможно где-то вырастет лопух и в нём часть нынешнего Артура вновь будет тянуться к солнцу… Вот так.

— Но как же… я…. Я не хочу в лопух… Это так индусы по-моему верят…

— Дебил, это был пример, причем тут индусы? Ты бы лучше думал о другом!!!

— О чём?

— О том, что с тобой будет, перед тем как твоя душа сольётся с Общей. Понял теперь или нет?

— Так выходит… ада нет… это всё…какая-то стиральная машина….

— Умница, наконец-то дошло до тебя… Правда поправочка… моя стиральная машина… Я выбираю чем и как стирать ту грязь которую вы приносите с собой… и кому-то это Лилит, а кому-то пустая больница…

— А я? Что будет со мной? Я умер, да?

— Нет… если бы ты умер, то с тобой было бы не интересно… Ты жив, ты спишь… Сон это пограничное состояние, позволяющее твоей душе связываться с Общей Душой Мира. С Богом, частью которого ты являешься. И я могу общаться с миром живых только в такие моменты. Ты слышал о вещих снах и клинических смертях — о всяком необычном, происходящем с людьми, когда они покидают свои тела? Кто-то помнит, кто-то нет. В этом состоянии душа способна самоочищаться, но с годами груз мерзости растёт и люди всё меньше видят сны и всё больше проваливаются в забытьё. Забытьё это преддверие моей…гм… прачечной. Это когда душа уже полностью скована взятой на себя гадостью и не находит возможности связаться с Общей. Вот ты часто видишь сны?

— Я? Ну… вижу… — «я видел…вроде бы…я… я не помню… работа …валишься без задних ног…какие на хуй сны?»

— Вот видишь, ты не помнишь… и потом какая работа? Ты почти ничего не делаешь на ней. Сидишь от звонка до звонка, еле успевая замести следы своей бездеятельности и борясь со сном. Ты устаёшь скорее от безделья… кстати вот тебе и признаки лености…а это уже я тебе скажу категория не равнодушию чета…

— Нет, я не лентяй…я много чего делаю — полетели из меня оправдания.

— Да знаю… твой грех пока Ложь. Ты всё чаще стал появляться в забытье, а точнее всё реже не появляться. Ты врёшь всем. В мире больше нет человека, который бы тебе верил. Тебе 23, а тебе уже никто не верит. Ни родные, ни друзья, ни уж тем более сослуживцы. Доказать?

— Но…

— Как ты потерял свою девушку?

— Да причём тут…

— При всём!!! Как?? Как так получилось, что ты её потерял?

— Не знаю…Варя… В общем, мы охладели…

— Что ты несёшь? Ты как последний мудак врал ей про работу и завалы с торосами, а сам трахал её же детсадовскую подружку, только ты даже не знал, что они знакомы. Девочки иногда друг дружке хвастаются, знаешь ли. Она тебе ничего не сказала, решила сохранить подругу. Кстати девочки умеют мстить. Твой дружбан Андрей, если ты его хорошо спросишь, даже может рассказать, как они это умеют делать… мм … в подробностях. Ты же любишь подробности? Ты любишь их сочинять, даже если их нет…так ведь? А потом врёшь напропалую и думаешь, что это не отражается на тебе самом? Уходит бесследно? Да ты смердишь этим дерьмом и, кстати, заметь, как к тебе прилипает прелюбодеяние… Страшно?

Я молча кивнул, всё также ощущая руку Смерти на своём плече и глядя перед собой.

— Ты такой врун и трепло, что мне стало интересно чем же ты закончишь… теперь ты всё знаешь…Знаешь Правду… Знаешь Истину… и я помогу тебе это помнить, когда ты проснёшься… Подними левую руку.

Я поднял левую руку.

— Разверни ладонью ко мне, но так что бы тебе тоже было видно…

Я повернул ладонь и в неё тотчас упёрся указательный палец смерти.

— Я могу взять тебя прямо сейчас, значит могу взять в любой момент… теперь же я хочу, чтобы ты начал очищаться сам…зная правду тебе это будет легко. — Послышалось бульканье из-за спины…бульканье — смех… Смерть смеётся??

— Это — палец смерти указывал на ладонь — линия твоей жизни — и она с каждым твоим враньём будет укорачиваться, ты будешь чувствовать её жжение… жжение приближения к моей прачечной… и какой ты предстанешь передо мной в следующий раз уже зависит от тебя.

Я уставился на свою руку и похолодел. Мне предстояло жить со своеобразной чёрной меткой…. «пока эта сука будет ухохатываться, булькая и хлопая своими мослами по своим костлявым ляжкам, глядя, как я пытаюсь выжить в нашем ебанутом мире, говоря всем правду. Это чересчур. Это …это… это беспредел.»

— Нет… всего лишь скука… мне скучно, и я пускаюсь иногда в эксперименты… под настроение, хотя если ты не согласен… есть вариант отправиться в мою прачечную прямо сейчас… — опять это мерзкое бульканье.

— Но зачем, зачем Вам-то всё это?

— Что ж…я отвечу…я отвечу и ты проснёшься… и будешь всё помнить….Готов?

Я кивнул, вступая в игру.

— Итак… скука порождает любопытство, а любопытство — не порок. Мне просто любопытно, что ты теперь будешь делать!

Я проснулся рывком, подскочил с дивана, не веря, что всё кончилось. Обстановка моей комнаты…всё на месте. Никакого ёбаного моря… никакой злоебучей лавки. Всё в порядке… Приснится же…

Звонок. Хватаю трубку.

— Алло, бля…Артур… Ну ты задрал уже…дрыхнешь что ли? — ворвался в ухо голос Андрюхи, вечно не унывающего обормота, моего кореша.

— Не ори… ты лучше сука скажи, как ты Вику пялил… — ляпнул я и сам охуел от того, что произнёс. На том конце как-то вяло замялись, и послышалось сопение, а затем совсем другой Андрюхин голос гнусаво заныл:

— Это она тебе сказала…да??

— Да бля и чего???

— Старик…это не по телефону…я пьян был… бля…ну хочешь — дай мне в морду… я сам хотел тебе сказать, но не решался, она же — блядь, как вот такое корешу сказать?

Но я его уже не слушал, я смотрел на ладонь, которую обожгло, словно о сковородку, как только я сказал в телефон это вечно лживое — Да!

Перспективка передо мной нарисовалась ну просто великолепная. Премного благодарен, что называется.

То есть либо ограничить круг общения до минимума, или… или мне пиздец.

Деньги-то теперь где брать??

Все всех наёбывают как могут на своём рабочем месте, чтобы вытянуть бабла побольше и потом слить его какому-нибудь такому же наёбщику. Вот такое Глобальное Наебательство.

Перестал наёбывать — либо сел, либо в дурдом… Ещё и намордник оденут, чтоб не возмущался.

Заменить эту систему всё равно нечем. Жизненный уклад — называется. Что б всё как у людей.

Вспомнился Летов:

Насвистывая, достал сигарету.

Слишком уж все стремятся жить хорошо, портя жизнь окружающим во благо родных и близких.

С такими мрачными мыслями желательно принять на грудь сколько влезет.

Перетерпев боль в ладони, и немного успокоившись, по телефону Шефу наврал, что заболел. Трубу отключил. Домашний — тоже выдернул от греха.

Комп мог отвлечь какой-нибудь игрушкой, но это потом.

Сначала пузырь и думать, как дальше будем жить. Отчаянно не хотелось стонать кому-нибудь на скамейке о своей недожизни. Чистилище было точно не тем местом, куда хотелось вернуться. С другой стороны совсем чистым туда не дотопать. Уехать от цивилизации в какое-нибудь лесничество? Так я и хозяйство вести не умею, да и леса не знаю. Что ж делать то?

Купить водки в наше время не проблема в любое время суток. Ну а пожрать то всегда есть чего.

Бытовуха отвлекает от мыслей, если исполнять её без фанатизма.

Часы пробили Час как раз после третьей рюмки и решения врубить что-нибудь типа Ленинграда… для души.

Мысли о музыке покинули меня бесповоротно.

Часы не ходили, сколько я их помнил.

Здоровые, с маятником. Дедовы, мать говорила. Я, честно говоря, и не знал его. Он у меня и ассоциировался только с часами. Не знал я деда своего, точнее прадеда.

Давно выкинуть их хотел, только место занимают. Мать упёрлась. Батя поддержал. Да, в общем, разницы конечно нет. Не принципиально, если мать упёрлась. Хрен с ними. Жрать — не просят.

Вот дедовы то часы и пошли. Ни с того, ни с сего. Сами по себе.

От стола из кухни я видел качающийся маятник, стоявших до этого момента уже годы часов. Точнее, висящих на стене в комнате.

Насколько знаю, чинить их пытались, но безуспешно. Ещё просили продать за смешные какие-то деньги…жаль не у меня просили.

Часы тикали и в пустоте окончившейся Прежней жизни, их отчётливое тиканье было достаточно пугающим.

— Ну, здравствуй, что ли.

Голос прозвучал столь неожиданно, что хоть и был не громким — я подскочил, чуть не опрокинув своё не хитрое место пьянки. Часы итак долбанули по нервам, а тут вообще — Голос.

Что, чёрт побери, происходит??

— Кто здесь???

Ответ не заставил себя ждать.

— Если не будешь орать как сумасшедший и сядешь обратно, то скажу… К тому же в свете произошедших событий, думаю, тебе не так уж и сложно принять существование кого-то ещё кроме людей. От тебя прямо таки фонит Истинной Реальностью.

— Ты кто?? — присаживаться я не торопился. Наоборот чувствовал себя несколько глупо, разговаривая с пустой кухней. Голос, казалось, звучал с близкого расстояния, но я решительно никого не видел перед собой. К тому же ничьего присутствия… ну не ощущалось что ли. Просто Голос и всё. Ни одного постороннего звука, которые производит любое живое существо. При желании можно расслышать массу звуков, даже как идёт кошка по полу. А тут… только Голос и тиканье часов, ну, ещё моё сопение.

Испугался по-началу. Адриналинчик. Так и стоял, глупо озираясь, ожидая невесть чего.

Хотя ничего кошмарного не происходило.

Если конечно я не сходил с ума.

— Успокойся, я просто душа… Душа, Последним Желанием которой, было посмотреть на потомков. Было просто интересно, во что превратится общество. Знаешь ли, после Чистилища, перед слиянием с Миром, можно посмотреть на него со стороны.

— Мне говорили… про Бога… только там же, вроде бы, это… в нём растворяешься и всё, разрушение личности, наверное.

— Хм… не совсем так, это часть правды… Дело в том, что сама-то душа конечно уходит. Почти вся. Слепок личности остаётся. Ну, скажем так — Бог помнит всё. И всех.

Есть ещё кое-что. После Чистилища, перед слиянием с Миром есть возможность чего-то желать. Желают не все. Точнее большинство желает покоя. И получают его. Мне же почему-то захотелось взглянуть на потомка. Я не знаю, кто что желает. У меня возникло такое желание, и я могу общаться с тобой. При этом я понимаю, какие перемены произошли в мире, и что из себя представляет сейчас общество, в котором ты живёшь. Это печально. Но люди не меняются в своём стремлении не задумываться над последствиями. Хотя не мне их судить. Сам в Чистилище пришёл такой, что лучше бы потерялся по дороге.

Да присядь ты уже что ли.

— Ошизеть, бля…

— Успеешь, а пока вон водочку выпей, да закуси …жаль не могу присоединиться… Забавно, водки бы я выпил, только для вкуса исключительно — баловство…

В меня небось пошёл алкаш, хе-хе.

— А можно как-то …ээ… Вас увидеть, а то говорю с холодильником…

— Увидеть то можно, только вот оно тебе надо??

— Конечно, я хочу видеть того, с кем говорю…

— Да легко.

На стуле у холодильника, прямо из воздуха, соткалась фигура моего гостя. Ага, значит с направлением откуда шёл Голос я угадал.

Мужчина средних лет. Коренастый, с острыми, смутно знакомыми, чертами лица. Поначалу мне показалось, что он неестественно бледен, но потом пришло осознание того, что мой визитёр просто полупрозрачен. Это было так странно — смотреть на предметы сквозь кого-то. Одет (если так можно сказать) он был отнюдь не в балахон, как ожидалось, а в обычные штаны с рубахой навыпуск. Никаких пенсне, бабочки или скажем цилиндра — атрибутов минувших времён.

— К сожалению, я могу принимать лишь такой вот …ммм…бестелесный вид. Всё-таки я в некотором смысле привидение — гость, извиняясь, пожал плечами и улыбнулся — А так-то могу быть невидимым, думал, так тебя меньше будет напрягать общение.

— Да нет, что Вы… так гораздо удобней — я сел за стол. В целом ничего экстраординарного. Мертвяков я уже видел, и ни один из них не причинил мне зла, а этот вон вообще как пращур позиционируется. Так что опасаться вроде бы нечего. Даже стало любопытно. — То есть Вы бестелесны?

— Да.

— Значит, в условиях реальности Вы не можете оперировать какими-либо предметами??

— Могу, почему же, но есть кое-какие ограничения. Визуальный контакт опять таки. Закошмарить могу качественно, я ведь могу принять любой внешний вид. А людей хлебом не корми — дай выклянчить чего-нибудь у Сатаны к примеру. Вариантов поведения у меня масса. Я могу сделать так, что ты меня будешь видеть, а остальные нет. Но главное я полностью знаю и понимаю, как развивается мир, как внешне, так и внутренне. Я знаю всё, что происходило и происходит.

— Такое я в кино уже где-то видел.

— Ну, кому кино, а тебе жизнь. Я, знаешь ли, хотел бы понять, что за человек из тебя вышел.

— Я думаю, что Вы… ну старше что ли должны быть.

— Когда умер — был. Но вот такой мой вид мне нравится больше. Тебе бы хотелось говорить со стариком в канотье и тростью??

— Да нет, собственно — любопытство окончательно овладело мной, и в голове уже зрела целая куча вопросов. Вот оно. Главное понять, что теперь делать, чтоб не просто делать, а конкретно на результат, иначе амба. — А как Вас зовут, ну звали, в смысле?

— Алексей Тихонович я был. Пламенно служил революции, пока не шлёпнули в 37-м. Только зачем это тебе?? Ты ж даже не поймешь, с какой стороны я тебе дедом довожусь. Я вот дедов прадедов до пятого колена знал. У нас не было никаких средств информации кроме разговора, когда мы росли. Так хоть знали своих всех. А сейчас парадокс. Все условия, чтобы знать, что угодно, вот все и знают что угодно, только не своих предков и историю. В итоге слабеет племя. Вырождается нация. На смену идут те, кто знает друг друга, а не где кенгуру живёт и что оно там ест.

«Только нотаций мне и не хватало. Кажется, я влип.»

— И как долго… ммм… Алексей Тихонович, Вы будете здесь… эээ…

— Мог бы — чаю попил бы, внучок. Сколько мне надо, столько и буду. Тем более, что как я вижу ты вляпался в какую-то непонятную историю.

— Ну да. Но я ведь не лез туда специально!!! Мне оно надо вообще??? Я вообще теперь не понимаю, как мне жить не вря… тьфу… не соврав… короче, чтоб совсем не обманывать. Это же не возможно. Блять, это садизм в натуральном виде!!! — меня явно несло. Цапнув рюмку со стола, я прервался на приводящее в чувство прижигание души. Когда есть кому выговориться, создаётся иллюзия, что ты уже не один на один со своими проблемами. А мне срочно нужно было что-то решать.

— Во-во. Лучше водочки выпей. А то так орёшь, что кишки того гляди простудишь. Закусывай лучше. А я тебе так пока скажу, я тут собственно именно поэтому и оказался. Из 11-ти вариантов, ты этим и оказался интересен. Так-то, я смотрю, обалдуй обалдуем. Ни бабы, ни деток. Только что часы мои не пропил. И на том спасибо.

— Так это Ваши?

— Мои, мои… экспроприировал, пока самого не экспроприировали. Даже говорить не охота об этом. Они принадлежали одному еврею. Он был мастером. Хорошим мастером. А история… Нехорошая история. Я был далеко не праведного поведения человеком. Но так уж устроен. Человек сознательно идёт по головам ради лучшей доли, он тем самым расчищает место своим детям. Что поделать — борьба за выживание.

— Сколько помню, они не ходили никогда…

— Они не ходили, с момента, когда мне достались. Просто остановились, отказываясь показывать время. Точнее для меня показывать. Так бывает. Часы — инструмент, показывающий краешек очень сложной стихии. Я смог их запустить только потому, что стал таким, каков сейчас. Не удержался. Они остановились из-за того, что человека их сделавшего, я пристрелил именно рядом с ними. Там всё было: и классовая ненависть и жадность и бездумие. Многие мотивы страшны своей близорукостью.

А у предметов и механизмов есть свои тонкости в истинной Реальности, это сложно объяснить, но именно поэтому вещи либо служат людям, либо нет. Тем более такой механизм, как часы.

— Наверное, вы подверглись чистке по-полной. Я тут пообщался с теми кто виновен в Не Смертных Грехах, а у Вас убийство…

— Ну, во-первых, всё устроено гармонично и справедливо. При очищении через страдания очищается и память о них в итоге. Меня не заботит путь, который уже пройден. Настолько, что я его не помню за ненадобностью. А во-вторых, убийств было много и к ним ещё много чего. Мы были молоды и искренне хотели сделать мир лучше, уничтожая все, что нам по нашему мнению мешало. Чтобы вырастить вас.

Хотя это забавно. Помни я о Чистилище, у меня, наверное, были бы интересные эмоции в сложившейся ситуации, при таком то самоуправстве со стороны Смерти. Вы не находите??

Последнюю фразу мой собеседник адресовал куда-то мне за плечо, подняв свой взгляд над моей головой. И, хотя я знал, что там ничего нет (спинка кухонного дивана и стена), я физически ощутил, что за моей спиной ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НИЧЕГО НЕТ.

То есть, есть нечто. Нечто такое, на что не хотелось смотреть. А отнюдь не стена моей кухни со светильником на ней.

Знакомое ощущение.

За моей спиной опять была Смерть.

Или был, чёрт его разберёт, какого оно полу.

Никаких признаков волнения у своего собеседника я не обнаружил. Оно и понятно. Мёртвому Смерть бояться, разве что только ради развлечения. Мне же, напротив, было совсем не по себе. Адреналин выгнал весь алкоголь из сознания.(«сколько его там было то?? Капля. Не дали напиться, скоты» — мелькнула в голове тень сожаления).

Однако, при новоявленном предке, я как-то, что ли чувствовал поддержку его спокойствием и невозмутимостью.

Опять послышалось то ли бульканье, то ли колыхание… своеобразный смех, этого жуткого существа, не имеющего жалости. Омерзительно-пугающий звук. Веселье мучителя — самое страшное. Чувствовать себя игрушкой в чьих-то руках невыносимо.

Шанс должен быть всегда, если его нет, смысл любых действий теряется. А это нарушает что-то важное. Изначально заложенное. И всё вокруг становится НЕПРАВИЛЬНЫМ.

Другое дело, когда эти шансы есть, но человек не хочет ими пользоваться и сдаётся на вольное стечение обстоятельств.

Как бы там не было, но за моей спиной опять находилась Смерть, и что-то её веселило.

— Надо же кого я вижу. Действительно забавная встреча. В роли Хранителя Рода всегда знакомые лица. К тому же вы действительно не помните, Хранитель, но подсознательно не смогли пройти мимо предмета, которым чистились. Убить старого безвредного еврея ради приглянувшейся вещи, ужасно пачкающий нутро поступок, а того еврея Вы запомнили на всю жизнь и послежизнь тем более — сзади опять забулькало.

— Ну, это меня уже не тревожит. Гораздо интересней для меня сейчас то, как обошлись с моим потомством. — пращур кивнул на меня, продолжая обращаться к Смерти — Из каких соображений он был выдернут в Истинную Реальность и связан печатью Правды??

— Всё просто. Это эксперимент по облегчению очистительной работы. Он в зоне риска. Настолько, что я с уверенностью могу читать наиболее вероятное развитие событий его жизни. При любых внешних факторах ему, с таким образом жизни, остаётся не более пяти лет. Учитывая начинающийся рак лёгких итого меньше.

— У меня рак?? — врезался в разговор я. Тут уж не до пиететов.

— Нет, Артур, пока у тебя ничего нет, но вероятность рака действительно высока…70 %… две пачки в день выкуриваешь. Ты бы сразу уж лёгкие вырезал себе за ненадобностью — сварливо отчитало меня приведение Алексея Тихоновича.

— Я продолжу, если вы позволите прервать воспитательный процесс, Хранитель??? — нотация была подчёркнуто вежливо прервана Смертью.

— Будьте любезны… — ехидно огрызнулся Алексей Тихонович, и я решил больше не влезать в их разговор. Единственное, что я сейчас отчетливо понимал, это то, что со Смерти есть, кому спрашивать, и этот кто-то на моей стороне. Похоже, на моей.

— Так вот. Он не просто в группе риска по естественным причинам. Не мне вам рассказывать, что социум на грани. Война неизбежна. Он живёт как раз в зоне, которая является одной из наиболее вероятных для очередного самоочищения людской популяции. И моё решение, в конце концов, логично. Человек заинтересован в том, чтобы не нагрешить, получая взамен полнокровную жизнь без болезни, а при наступлении своего времени приходит ко мне быстро и без мучений. Заметьте, Хранитель, относительно чистым. Меньше мороки с его очисткой. Это даже где-то гуманно.

— Охуеть, это чо же выходит?? Жить в страхе, но здоровым, а в итоге один хрен меня хлопнут?? — опять не выдержал я. — Фига се перспективы! Вот спасибоооо…

— Смертный. Ты слишком эмоционален. Не так давно ты был в ужасе от участи тех, кто не был предупреждён, как ты, о своих перспективах.

— Но он ведь не знал, что будет после очищения, ведь так?? Он не знал, что очищенная душа, начисто теряет память о процессе очищения! Так?? Легко запугать и вынудить к выгодным для себя действиям того, кто полностью дезориентирован. Какой у него был выбор? — Хранитель даже не обратил внимания на мой выпад.

— Да! Я ничего не знал!! Это наебалово!! — собравшись с силами, я попытался повернуться и взглянуть на Смерть.

Не тут-то было. Мне показалось, что поворачивая голову, я как бы повернулся сознанием внутри головы. То есть голова моя осталась в том же положении — лицом к Хранителю. А вот само сознание, как бы пыталось разглядеть смерть сквозь затылок.

Тьма.

Мгновение и наваждение прошло.

— Прошу заметить силу воли избранного для вашего эксперимента моего потомка. Многие ли находили в себе силы посмотреть на Вас?? То есть потенциал у него есть.

— А нищие духом не способны сознательно идти на серьёзные свершения. Тем более работать над собой. Они себе умеют всё прощать, ради своих желаний.

А Артур… В целом ничего удивительного. Чувствуя поддержку, а также учитывая прямую заинтересованность в своей судьбе, ну и плюс любопытство — это закономерно. Опять таки при разговоре один на один он вёл себя совсем иначе.

Это пустое.

А вот другой момент — важен. Это что?? Мы будем говорить о морали?? Вы серьёзно?? Люди настолько запутались в своих сложных представлениях о морали, всякий раз поступая аморально, что это даже не стоит обсуждения. Как их наиглупейший миф о возможности демократии в созданном ими обществе или о сущности Бога.

Я оперирую другими понятиями. Есть функция, которую надо выполнять. И то, что я пытаюсь её выполнять как можно рациональней — нормально. Если хочешь, Хранитель, это даже не только гуманней, но и при массовом применении вполне сможет вернуть социум хотя бы в творческое русло, не говоря уже о Пути Изначального Замысла.

— Гуманней?? То есть вынудить под страхом, принятие нужного решения, и дальнейшее ожидание вместе с этим страхом очереди на очистку — гуманно?? На что способен тот, кто ощущает свою полную зависимость от обстоятельств, кроме как на себяжаление? Сколько судеб меняется из-за подобного вмешательства?? Что теперь будет сделано и чего не произойдёт??

— А выплёвывая лёгкие и став обузой родным, он не будет себя жалеть?? Наоборот, начнёт усиленными темпами развиваться и прямо перед смертью осчастливит человечество гениальным открытием, которое перевернёт все их ущербные представления о Реальности??

— Как знать?? Точного прогноза не существует. В любом случае Ваш договор нуждается в пересмотре.

— Хранитель, вы считаете, что мной нарушен Закон?? Или, может быть, мои действия противоречат моей функции очищения?

— Я этого не говорил. Но считаю, что заключая подобный договор, обе стороны должны полностью представлять о чём они договариваются.

— То есть вы настаиваете на подтверждении договора вашим потомком при Вас, Хранитель??

— Настаивать может лишь он. Я не буду настаивать. Я здесь для того, чтобы посмотреть будет ли он настаивать, скорее. Решать ему. К тому же мной движет, по сути, тоже что и Вами — любопытство. Эта ситуация — суть мелкий внутренний момент общего развития нас всех.

Хранитель в отличии от Смерти, казалось, не горел желанием продолжать спор.

— Хорошо. Спрошу его еще раз.

Я почувствовал поток внимания к себе сразу с обеих сторон и если до этого момента ощущал себя статистом на сцене рядом с мэтрами, то в секунду превратился в главное действующее лицо, как на ладони видное зрителям.

— Итак, Артур. Ты помнишь всё, что видел и слышал. Повторяю, что по всем вероятностям тебе осталось не так уж и много жить. Что же ты предпочтёшь? Следовать нашему договору или забыть обо всём, прожить так как закладывалось изначально? Учти, ты принимаешь решение, за которое в любом случае придётся отвечать. То, что тебе предложено способно уберечь тебя от тебя самого. Или ты предпочтёшь забыть всё, что происходило и возможно оказаться у меня на серьёзной чистке? Как это происходит — ты видел.

Смерть. Что я для Смерти? Мгновение ничего не меняющее, да и не способное изменить. Эксперимент, результат которого всего лишь любопытен.

— Принимая решение, помни, всё в твоих руках. Ничего не бывает бесследно и всё взаимосвязано. Договор, предложенный Смертью, конечной целью устремлён на благо твоей душе. Подумай.

Хранитель. Похоже, его моё будущее тоже сейчас занимало менее чем ответ на вопрос Смерти.

«А чего тут думать??..»

— А чего тут думать?? Будь что будет, но вот только дрянь эту с ладони у меня уберите, и я готов ничего не помнить. Чего мне помнить то там?? Нытьё подлецов, трусов и прочих…уродов?? Пусть прекратится этот кошмар.

— Не суди тех, в чьей шкуре не был, мальчишка!!

«Ого, Хранитель вскипел… надо молчать больше».

— То есть ты расторгаешь наш договор и готов идти к чистилищу вслепую?? — последовало уточнение из-за спины.

— Да лучше я действительно от рака загнусь, чем сойду с ума от ожидания этого ёбанова Чистилища!! Хранитель, Алексей Тихонович, я принял решение!! Пусть это кончится. — как можно спокойней проговорил я и постарался поймать его взгляд. Вышло просительно и заискивающе.

Тщетно. Хранитель смотрел уже не на меня.

— Тебя поняли.

Мне показалось или пращур улыбнулся??

— Что ж, вопрос исчерпан. Прощай, Хранитель. Хоть ты и непонятен мне целесообразностью своего существования. От чего ты его сберёг сейчас?? От страха?? Разве страх это самое плохое, что может с ним произойти?? Ну а с Артуром мы скоро встретимся — я редко ошибаюсь.

С окончанием фразы напряжение за спиной исчезло. Резко. Одним махом, как и не было.

— Смерть — функция подвластная и действующая в рамках логики. Сложно понять общий замысел Души Мира или Бога, если хочешь, Артур. Я отнюдь не стремился в Хранители Рода. Да я даже не знал о такой функции, когда пожелал посмотреть на потомка перед полным приобщением к Душе Мира. Но вышло так, что я оказался Хранителем Рода в прямом общении тебя со Смертью. А может, так было задумано изначально?? Всезнание не даёт всепонимания, к сожалению.

— Значит, всё кончилось??

— Боюсь, что для тебя только начинается. Ни слова лжи от Смерти мы не слышали. Потому что Смерть и Ложь понятия несовместимые. И ты действительно, скорее всего, не проживёшь долго.

— Значит, я скоро умру??

— А вот это не факт. Брось курить, начни бегать. Займись собой. Найди жену, заведи детей. Твоя судьба плотно сплетена с судьбами близких. Мир очень многообразен и сложно устроен. Умирают не от болезней и войн. Умирают, когда смысл существования теряется за сиюминутностью и одиночеством.

Мне пора.

— Но…

— Всё что я хотел — я увидел. И я не зря это увидел. Мне спокойно за свой Род. Тот, кто способен сохранять себе свободу ценой жизни, справится с любыми трудностями. А значит всё идёт как надо. Кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то чистит. А кто-то хранит. И, думаю, Хранители Рода — это прежде всего вы — люди.

И ещё…мало кому удалось не запятнаться, а вот зря прожили многие. Очищение это терпимо…в отличии от никчемности.

Растворился Хранитель мгновенно. Вот он сидел напротив меня, бесстрастно рассуждая о моём будущем, и вот его уже нет. Как и не было.

Я опять один. На столе недобитая пьянка. На душе… Даже кажется, что ничего этого не было. И я не записывал историй грешников, и Смерть не давила сминая мою волю, как первоклассник промокашку. Посмотрел на руку. Ладонь как ладонь. Ни следа от внесённых смертью изменений.

И я уверен, что её не будет жечь, если я совру кому-нибудь.

Отстоял своё враньё — о как! Есть чем гордиться.

Неужели всё??

Водка допита. Завтра я наверное ничего не вспомню. На столе в пачке осталась одна сигарета. Символично.

Закурил и, разглядывая огонёк сигареты, решил, что брошу курить.

Брошу курить и… позвоню Ольге. У меня осталось слишком мало времени, чтобы стать из Никчемности Хранителем Рода.

Сколько я уже без неё?? Год?? Полтора?? Дурак.

Часы убитого дедом еврея продолжали тикать. Уже для меня.