(Из книги А.М. Гущи на Курс проложенный огнем. М, Воениздат, 1964.)

Через 47 минут, после того как бой часов на Спасской башне Кремля возвестил наступление 1942 года, мы отдали якорь в Цемесской бухте.

И тут же получили новогодний "подарок": грянул бора. На палубе непроглядная темень, хотя буквально за несколько минут до этого ярко светила луна. Крейсер сильно качало. Надо бы отдавать второй якорь, но он остался на дне Феодосийской гавани. Пришлось подрабатывать машинами, чтобы крейсер не навалило на мол или не выбросило на камни.

К утру ветер усилился. Волны, казалось, вот-вот собьют с поврежденных бортов заплаты. Кое-где внутрь помещений проникала вода. Мы вызвали из портовых мастерских бригаду рабочих для заварки пробоин и других неотложных работ. Но портовый буксир не рискнул в такую погоду подойти к крейсеру. Не теряя времени, личный состав 5-й боевой части начал своими силами подкреплять заплаты и ремонтировать машинные телеграфы, рулевую колонку, переговорные трубы.

Бора, напугавший портовиков, не помешал, однако, командующему эскадрой Л.А. Владимирскому прийти к нам на катере-охотнике. Улучив удобный момент, когда палуба катера чуть сравнялась с площадкой трапа, адмирал ловко прыгнул на нее. Лев Анатольевич крепко обнял и расцеловал меня, поздравил весь экипаж крейсера с победой. Потом мы долго еще сидели в каюте. Адмирал подробно расспрашивал о штурме Феодосии, о ходе нашего боя с береговыми батареями и авиацией.

Проводив командующего эскадрой, я снова отправился на мостик.

Бора прекратился только утром 3 января. Стих так же внезапно, как и начался. Море быстро успокоилось, но пал сильный туман, плотный, как дымовая завеса. С мостика не стало видно не только шпилей, но даже и носовых башен главного калибра, находившихся совсем рядом. Тем не менее мы решили подойти к стенке. Соблюдая осторожность, крейсер через некоторое время благополучно ошвартовался в порту.

Только подали на берег сходню, как по ней торопливо поднялся какой-то артиллерист в серой армейской шинели. Это был командир зенитного дивизиона, прибывший о предписанием штаба флота. "Красному Кавказу" предлагалось принять на борт зенитчиков и доставить в Феодосию.

- Прошу начать приемку людей и техники немедленно, -настаивал артиллерист.

"Нет ли тут какого-то недоразумения? - подумал я. - Неужели штаб флота не осведомлен о состоянии "Красного Кавказа", исключающем поход". Решил сходить за разъяснениями к контр-адмиралу И.Д. Елисееву. Иван Дмитриевич - человек обычно очень приветливый - на этот раз встретил меня суховато.

-Да, да, подписывая распоряжение о перевозке зенитного дивизиона, я не знал всех подробностей положения на "Красном Кавказе", - признался он. Значит, восемь крупных пробоин, заделанных шинелями, а другим серьезным повреждениям нет числа? Понятно, Алексей Матвеевич, понятно... И все же прошу учесть, что этот дивизион сейчас в Феодосии очень нужен. Отправляйся на крейсер, собери своих командиров, посоветуйтесь, взвесьте все "за" и "против" и возвращайся с докладом. Я повернулся и шагнул к двери. Елисеев остановил меня:

- Скажу без обиняков - положение безвыходное: почти все наши зенитчики, высаженные в Феодосии, продвинулись вместе с пехотой в глубь Керченского полуострова. Зенитной артиллерии, оставшейся в порту, явно не хватает для его прикрытия. А туда сейчас идут и идут транспорты с войсками. Единственный корабль, который может быстро помочь, - "Красный Кавказ", Вот теперь ступай к себе и думай, как быть.

А над чем, собственно, думать? Все ясно: надо везти дивизион в Феодосию. В приемной начальника штаба ко мне подошел незнакомый генерал.

- Помогите, моряки, сухопутчикам. Мы знаем, что крейсер ваш чуть дышит, и тем не менее доверяем вам. Я извинился и спросил генерала, достаточно ли отчетливо понимает он, какие могут быть последствия, если израненный крейсер встретится по пути со штормом.

- Вполне понимаю, - ответил генерал. - Ты не смотри, что мы в серых шинелях, — кивнул он в сторону находившихся здесь же нескольких полковников. - Мы всякое и видели и многое знаем. У меня почему-то мелькнула мысль, что, видимо они сражались в Испании и морем ходили не раз.

- Крейсер, - ответил я, пойдет в Феодосию, если будет хотя бы малейшая возможность!

- Спасибо! - пожал мне руку генерал. Другого ответа и не ждал от черноморцев.

А по сходне уже поднимались первые подразделения зенитчиков. Подвешенные на стрелах, раскачивались пушки, опускаясь на палубу.

Старпом Агарков доложил:

- Зенитный дивизион размещается настолько удачно, что можно принять на борт еще одну армейскую часть.

- Что ж, рисковать так рисковать, - поддержал его я...

В назначенное время погрузка техники и приемка людей завершились. В кубриках находились 1200 красноармейцев, на палубе стояли двенадцать 85-миллиметровых зенитных пушек и 1700 ящиков снарядов к ним, 10 грузовых автомашин и два трактора-тягача.

К вечеру на крейсере закончились последние приготовления к отходу. Старпом доложил:

- Швартовы выбраны!

Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Но... на стенке появился вдруг один из штабных работников.

- Командир, подожди, не снимайся!

- В чем дело?

- Приказано задержаться на сорок минут и принять на борт штаб сорок четвертой армии...

Опять поданы швартовы. Я присел покурить. На часы старался не глядеть. Бежало драгоценное время. Штаб прибыл с редкой точностью. Но за эти 40 минут на бухту снова опустился туман. Густая, пахнущая сыростью пелена накрыла корабль. Пришлось идти "на стопе" (идти на "стопе", значит останавливать машины после нескольких оборотов винта и пользоваться для продвижения корабля силой инерции.

Не шли, а ползли к воротам гавани. Вдруг с полубака доложили впередсмотрящие:

- Прямо по курсу транспорт!

И сейчас же это подтвердили сигнальщики, также разглядевшие в тумане большой пароход, стоявший к нам бортом. То был "Калинин". Как он тут очутился у самого выхода из гавани, я не знал.

- Полный назад!

Команда пошла по цепочке краснофлотцев. А транспорт все ближе. Неужели не успеем? Но вот крейсер едва ощутимо задрожал и остановился. Я доложил по радио командиру Новороссийской базы о случившемся и получил приказание ждать. Снова - напрасная трата времени! Прошел час, другой, третий... Стало ясно, что теперь темнота не прикроет нас на обратном пути, шансы на благополучный исход снижались. В 24 часа пришла радиограмма: "Идите на выполнение задачи".

Едва миновав кромку минного заграждения и выбравшись из полосы тумана, мы развили скорость в 24 узла и почти не снижали ее до самой Феодосии. Но упущенное время наверстать уже не смогли. Синоптики на этот раз тоже, к сожалению, не ошиблись. В районе Феодосии действительно свирепствовал шторм.Восьмибалльный встречный ветер срывал пену с гребней волн. Видимость резко ухудшилась. Вода заливала надстройки и грузы на палубе.

Погрузка на корабль артиллерии десанта

Семнадцать градусов ниже нуля! Такой погоды в районе Феодосии не помнил никто из корабельных ветеранов. Я предупредил командира зенитного дивизиона, чтобы его бойцы следили за техникой и не разморозили автомашины и тягачи.

В Феодосийском заливе нас поджидала еще одна неприятность - туман. Только этого не хватало! Пришлось сбавлять обороты машин, теряя минуты, с трудом выигранные на переходе. На мостике появился (в который уже раз за эту ночь!) наш штурман капитан-лейтенант Елисеенко.

- Сейчас откроется огонь Феодосийского маяка, - доложил он. Огонь должны были включить специально для "Красного Кавказа" в момент его подхода к порту. Но время, назначенное штурманом, вышло, а маяк не открывался. Уж не ошибся ли Елисеенко? Точно ли определил наше место в море?

У Леонида Соболева есть замечательно верные слова: "Ужасна судьба корабля, потерявшего свое место в море! Еще ужаснее состояние его капитана..." Это как раз то, что испытывал сейчас я. Если мы потеряли место, то при такой плохой видимости, даже незначительно отклонившись от курса при 18 узлах хода, мы можем выскочить на берег. Времени для раздумий не оставалось. Если через минуту не откроется огонь, надо поворачивать обратно в море, уходить подальше, чтобы провести день вне зоны действия пикировщиков...

Я начал считать про себя: "Ноль один, ноль два... ноль тридцать... ноль сорок..." Каждый поворот винтов неумолимо приближает нас к берегу, к камням. Еще двадцать секунд и я скомандую: "Лево на борт!" И случилось именно так, как бывает во многих морских рассказах: в тот момент, когда я уже готовился повернуть на обратный курс, раздался радостный доклад штурмана:

- Огонь прямо по носу!

Действительно, впереди в тумане появилось багровое пятно маяка. Вот мы снова в Феодосии. Сейчас здесь тишина. Не бьют пушки, не свистят снаряды и мины. Лишь развалины домов напоминают о том, что произошло несколько суток назад.

На баке во время швартовки 

С рассветом "Красный Кавказ" предстал перед изумленными феодосийцами в каком-то поистине фантастическом виде. Лед, искрившийся на солнце, покрывал весь крейсер от клотиков до палубы. Фалы, стволы орудий, леера, решетки вентиляторов, кнехты, задрайки, блоки, ажурные стрелы - все обледенело! С реев, мостиков, надстроек свисали длинные голубоватые сосульки. На крышах башен образовались толстые прозрачные шапки.

Выглядело все это красиво, но для нас и доставленных нами зенитчиков было не особенно приятно. Погруженные прямо на палубу пушки, автомашины, тягачи и ящики со снарядами будто срослись с кораблем. Их приходилось вырубать изо льда и обдирать ломами. Несмотря на наше предупреждение, водители автомашин и тягачей недосмотрели - вода в радиаторах замерзла, моторы не заводились. А ведь мы рассчитывали, что вся эта техника подойдет под стрелу своим ходом. Теперь машины приходилось катить вручную. Работа тяжелая и канительная. Особенно трудно пришлось с тракторами. Они весили по тринадцати тонн. И как ни бились краснофлотцы, тягачи стояли на месте.

А солнце поднималось все выше. В небе - ни облачка. Идеальная погода для вражеской авиации. Никто не сомневался, что фашисты не замедлят воспользоваться этим. Первыми пришли разведчики. Два самолета осмотрели порт с большой высоты, вне досягаемости зенитного огня, и, конечно, же донесли на свою базу о нашем появлении здесь. Следовало срочно завершить разгрузку.

Старший помощник приказал направить к грузам всех свободных от вахты краснофлотцев. Ящики со снарядами на руках подносили к сходне и спускали на стенку юзом. Главный боцман мичман Суханов основал мощные тали и с их помощью удалось наконец стронуть с места тягачи. Люди работали, сбросив шинели. Палуба быстро освобождалась от грузов. Вот уже последняя зенитная пушка, поднятая стрелой, закачалась над стенкой. Еще несколько минут - и мы свободны.

Но с правого борта, со стороны берега, появились уже шесть пикирующих бомбардировщиков. Самолеты, летевшие до того гуськом, разделились, изготовились к атаке со всех сторон и с высоты около трех тысяч метров вошли в крутое пике. Воздух наполнился треском зенитных пулеметов и батареи автоматов лейтенанта Дворникова. Гулкие удары спаренных 100-мм зенитных пушек батареи лейтенанта Машенина сливались с взрывами бомб.

Отогнанные ливнем свинца, пикировщики предприняли повторный заход. Один из вражеских пилотов решил, как видно, пикировать до предельно малой высоты. Было хорошо заметно, как от самолета отделилась крупная бомба. И в тот же момент "юнкере" загорелся.

Бомба упала между стенкой и кормой "Красного Кавказа". Она взорвалась на расстоянии не более двух метров от крейсера. Чудовищной силы взрыв подбросил корабль. Он накренился на левый борт, и вся палуба по диагонали от кормы до носа на несколько секунд сильно перекосилась. Лейтенанта Гойлова спружинившей палубой выбросило на мол.

Взрыв и перекос палубы наделали много бед. С фундаментов сорвало некоторые 100-миллиметровые пушки. Повредило различные механизмы и приборы. Меня ударило об ограждение мостика, и я потерял сознание. Очнувшись, услышал два мощных взрыва с левого борта. Это приблизительно на уровне миделя и ближе к носу упали еще две тяжелые авиа бомбы.

В гуле канонады различалось, что стреляют уже не все наши зенитные пушки. Из тех, что сорвало с фундаментов, вести огонь было невозможно. А фашистские самолеты с остервенением снова и снова бросались на крейсер. Через несколько секунд задымил и вспыхнул второй пикировщик. Но один все же прорвался сквозь наш ослабевший огонь. Его бомба упала опять вблизи кормы. Взрывом корабль снова подбросило, корма почти полностью выскочила из воды, а нос с сильным креном на правый борт ушел в воду по самые клюзы. Палубу еще раз перекосило по всей длине, корпус зловеще затрещал. Мостик выскользнул у меня из-под ног.

Свист бомб, их разрывы, вой пикировщиков, рев воды - вся эта какафония теперь заглушала голоса немногих зениток. У нас оставались только 37-миллиметровые пушки. И вдруг все стихло. Бой, длившийся не более десяти минут, закончился так же внезапно, как и начался. По-прежнему синело бездонное небо, но вражеские самолеты ушли. На берегу в двух местах поднимались к небу тонкие струйки черного дыма - это чадили обломки сбитых пикировщи ков. Вблизи корабля (словно кто-то разбросал снежные хлопья по сине-зеленым волнам) плавали мертвые чайки...

В помещениях корабля погас свет. В полной темноте люди натыкались друг на друга. С кормы доносился рев воды, врывающейся через пробоины. Командир 5-й боевой части понимал, что прежде всего любой ценой надо дать кораблю освещение. По его приказанию опытный электрик старшина 1-й статьи Владимир Шпаков отсоединил поврежденные кормовые подстанции и ввел в действие аварийные установки. В коридорах, башнях, рубках - на всех боевых постах снова стало светло. И тут на меня обрушилась лавина очень однообразных докладов:

- В помещения дизелей прибывает вода!

- В котельном номер четыре - вода!

- Затапливает коридор командного состава!

- Вода поступает во второй, третий, четвертый артпогреба главного калибра!

Вода, вода, вода... Море атаковало крейсер.

- Складывается впечатление, - сказал мне по телефону Купец, - что повреждения идут по всей длине подводной части корабля.

Позже выяснилось, что инженер-механик был прав. Особенно пострадала корма. В средней и носовой частях крейсера разрушения оказались меньшими, но каждое из них само по себе было весьма серьезным. Все водоотливные средства приведены в действие. Работают все аварийные партии. А корабль между тем продолжает оседать на корму. Запас глубины под винтами, учитывая осадку крейсера, составлял уже не более метра. Еще несколько минут, и корма сядет на грунт. Единственное спасение - скорее уйти в море и таким образом получить возможность маневрирования при новых налетах вражеской авиации.

- Рубить швартовы! С якоря сниматься! Под тросы боцманская команда подложила чугунные балластины. Сверкнули на солнце топоры. Несколько ударов - и обрубленные концы упали в воду.

Опять минуты тревожного ожидания - в порядке ли носовой шпиль? Сумеет ли он выбрать наш единственный якорь? К счастью, все обошлось хорошо. Двигатель шпиля оказался неповрежденным. С полубака доложили:

- Чист якорь!

Крейсер дал ход. Но только мы отошли на глубокое место, как корма почти совсем скрылась под водой. "Красный Кавказ" тонул. Спасти его могли только нечеловеческие усилия сплоченного, стойкого экипажа, дружно отстаивающего родной корабль в любых условиях.

Как и следовало ожидать, опять появились самолеты- разведчики. Они не могли не определить, что крейсер сильно поврежден, имеет большой дифферент на корму. И очень скоро добивать нас прилетели бомбардировщики. Помня наш утренний урок, они на этот раз действовали осторожнее: заходили на бомбежку поодиночке. Это было нам на руку, поскольку отражать их атаки могли лишь 37-миллиметровые автоматы и пулеметы.

Эффективность огня резко снизилась. Однако зенитчики компенсировали это своей яростью. Как только фашист ложился на боевой курс, навстречу ему устремлялся сноп трасс. Бомбы падали, как правило, с недолетом. Но вот одна из бомб рванула вблизи борта. Вдруг вслед за взрывом непривычно завыла, словно сирена, правая кормовая турбина. У маневрового ее клапана стоял старший краснофлотец Василий Гончаров.

- Понесло! - крикнул он старшине вахты, поняв, что оторвало винт. Не дожидаясь команды, Гончаров повернул клапан, перекрыл доступ пара. Этим была предотвращена верная катастрофа. В четвертой турбине от взрыва также появилось повреждение. При работе задним ходом сильно парил сальник-расширитель, Отсек заволокло паром.

Устраняя повреждения, краснофлотцы Григорий Елисеев и Виктор Норландер пообварили руки, но сделали все, что надо. Пар перестал проникать в отсек. Теперь требовалось выслушать турбину. Главстаршина Василий Львов приложил к уху длинный металлический прут-"слухач", уперев его другим концом в тело машины. Мгновение - и диагноз поставлен:

- Вибрирует вал! Немедленно остановить! - приказал командир дивизиона движения инженер-капитан 3 ранга Алхимов. Не слишком весело Купец доложил мне, что крейсер остался на "двух ногах".

- И без рулей, - уточнил я.

-Так точно, рули не действуют.

И все же корабль продолжал маневрировать, отбиваясь от вновь налетевших пикировщиков.

А в нижних помещениях шло тем временем настоящее сражение с водой. Она все больше угрожала кораблю.

- Крен три градуса, дифферент на корму четыре метра, -докладывал Г.И. Купец.

Через несколько минут новый доклад:

- Вода быстро затапливает отсек вспомогательных механизмов. Заделать здесь пробоину не удается.

- Механизмы обесточить, боевой пост покинуть, задраить за собой люки, - приказал я инженер-механику.

Он в свою очередь скомандовал старшине группы электриков Ивану Корниенко. Тот в полной темноте нашел все необходимые выключатели, обесточил механизмы и лишь затем приказал подчиненным оставить боевой пост. Вода неумолимо наступала на крейсер, и казалось, нет такой силы, которая может задержать ее. Командир пятой боевой попросил у меня разрешения остановить на время последние две турбины.

- Может быть, когда корабль ляжет в дрейф, будет легче справиться с пробоинами, - не очень уверенно сказал Григорий Иванович. Поскольку пикировщики улетели, я разрешил этот эксперимент.

- Стоп машины!

И пошла команда от человека к человеку. От мостика до машинных отделений у нас по-прежнему стоит цепочка краснофлотцев... Вот уже погашена инерция. Крейсер лег в дрейф, но поступление воды не уменьшилось. В затопляемых отсеках за уровнем воды ведется непрерывное наблюдение. Краснофлотец Николай Колосов, выполняющий такое задание в одном из кормовых помещений, чаще других звонит на центральный пост энергетики и живучести:

- Вода по грудь...

- Вода по плечи...

- Меня заливает!

Это были последние слова Колосова. Ему разрешили покинуть помещение, но вода уже хлынула с большой силой, отбросила моряка от трапа. Когда через несколько дней отсек был осушен, я спустился туда и увидел, как близкие товарищи Колосова стараются извлечь из его руки крепко зажатую телефонную трубку. Казалось, матрос и мертвым не хочет расстаться с ней... Теперь эта боевая реликвия хранится в Центральном военно-морском музее в Ленинграде.