Осьва оказалась совсем рядом. На небольшом лужку с густой, по колено, некошеной травой, расцвеченной ромашкой и желтыми шариками купавок, стоял зарод. С одного бока зарод был раскрыт — лоси зимой потчевались сеном.

Лесник со сноровкой сделал из бересты две ладные коробки — чувалы. Одну передал Гешке и велел набрать малины, а вторую — Нюре.

— Нюсь, продой-ка корову, а то перегорит молоко…

Нюра принесла с Осьвы воды и, присев на корточки перед коровой, обмыла ее вымя. Потом обеими руками надавила на сосок, и тугая молочная струя ударила в дно коробки.

Лесник взял горсть малины и высыпал в молоко. Достал из сумки початую горбушку хлеба, протянул Юльке.

— Ешь! Проплутался, поди, проголодался? — сказал он в рифму.

Юльку не надо было упрашивать. Он сел на пенек и, зажмурив от удовольствия глаза, жевал хлеб, запивая парным молоком с малиной. Никогда прежде Юльке не приходилось есть такого вкусного хлеба, пить такого молока!

После того как Юлька выпил второй чувал молока, дядя Павел сурово посмотрел на него и спросил:

— Это по твоей дурости утопили груз?

Юлька вздохнул и, пристально рассматривая свои поцарапанные голые ноги, признался:

— По моей…

— Так вот тебе и вытаскивать из реки эти ящики. Лодку к месту происшествия мы уже доставили. — И, почему-то обратясь к одному Гешке, добавил: — Пошли!

Лесник выбрал из кучи валежника хворостину и, подгоняя ею корову, направился вверх по реке. Геша и Нюра потянулись за ним.

«И достану. Я смогу!» — думал про себя Юлька. После пережитого он чувствовал, что ничего теперь не страшно ему. Но он не сказал вслух ни слова — это было бы бахвальством. Он только выпрямился, оправил выбившуюся из штанов рубашку и быстрым, твердым шагом стал догонять ушедших вперед лесника и ребят.

С бьющимся сердцем подошел Юлька к порогам: слишком ему памятно это место. Вон лобастый валун поднял свой мокрый горб. На галечной отмели вверх днищем лежит долбленка, гибкий шест. Нет только белых ящиков с образцами, кормового весла, ботинок, корзины с едой… Юльке стало грустно и стыдно. Он вздохнул и, чтобы развеять свои невеселые думы, стал прохаживаться по отмели.

Дядя Павел вырубил в прибрежных кустах две гибкие и длинные жердины. Сбросив их с плеча возле лодки, угрюмо сказал Юльке:

— Нашкодил, так помогай!

Юлий бестолково засуетился, перевернул долбленку и поволок ее по отмели. Лесник смягчился. Взяв Юльку за плечо, сказал:

— Ладно уж… Моя это забота. На вот!

Дядя Павел снял патронташ, кожаную сумку с харчами и вместе с ружьем велел повесить на сук старой ели-сухостоя. Потом приказал Нюре, чтобы пасла на лугу корову, а мальчишек позвал с собой.

Стащив лодку в реку, он сказал Гешке и Юльке:

— Садись, не мешкай!

Ребята влезли в лодку, дядя Павел, оттолкнувшись от берега, на ходу вскочил в нее. Стремнина подхватила долбленку и понесла кормою вниз, но дядя Павел, упершись шестом в дно, удержал ее, а затем, перебрасывая шест с борта на борт, стал подниматься вверх.

Вот и лобастый валун. Лодка чуть не уперлась в него носом. Хотя за камнем затишье и течение не столь быстрое, но и здесь не так-то просто удержать на месте долбленку. Поэтому-то лесник и вырубил черемуховые жердины. Одну он воткнул в дно у правого борта, другую — с левого и концы свел — лодка оказалась зажатой жердинами, будто стала на якорь.

— А ну, приглядитесь! Не видно ящиков?

Гешка вглядывался в воду с правого, Юлька с левого борта. Хотя струя рябила воду, дно было хорошо видно: мелкая, разноцветная галька устилала его, будто кто рассыпал карамельки; медленно шевелились короткие зеленые волосы водорослей; подплыла тучка мелкой рыбешки — мулявы, дружно, как по команде, ушла в сторону, и показалось, что кто-то перевернул в воде зеркало. Чуть впереди, поодаль от злосчастного камня, белели ящики.

— Вижу! Вот они! — крикнул Юлька.

Дядя Павел, вытянув шею, пристально посмотрел на воду.

— Они самые. Зорок ты, углан. А ну, нырни и цепляй концом веревки за ящик.

Нырять? Ему, Юльке, первому? Он обернулся к леснику: не шутит ли он? Нет, не шутит: взгляд дяди Павла был серьезен. Чтоб не подумали, что он трусит, Юлька торопливо сбросил с себя рубашку, штаны, остался в одних трусах.

— Будь спокоен. Если не хватит воздуху — выныривай! Держи! — И дядя Павел бросил Юльке конец веревки, другой взял в свои руки.

Юлий встал на нос лодки, набрал полную грудь воздуха и нырнул. Но не рассчитал. Струя перевернула его в воде и отнесла вниз, гораздо ниже ящиков, и прибила к берегу.

Взобравшись на плоский береговой камень, Юлька запрыгал на одной ноге, выливая из уха воду.

— Мышка, мышка, дай водички! — пропел он.

Мышка отдала воду, и сразу стало все слышно.

Геша тоже стоял на носу лодки в одних трусиках. Выпятив грудь, для разминки делал упражнения руками. Он явно показывал себя Нюре, которая, опираясь на хворостину, с завистью смотрела на лодку.

— Сейчас вытащу! — крикнул Гешка, потрясая в воздухе концом веревки.

Юлька хотел крикнуть ему, чтобы он нырял как можно выше по течению сносит, — но не успел. Гешка нырнул красиво. В воде белой рыбиной мелькнуло его тело. Течение несколько раз перевернуло Гешку и снесло к берегу пониже Юльки.

— Ох и тянет вниз, страсть! — смущенно признался Гешка, выходя из воды с пустыми руками.

Когда они снова залезли в лодку, Юлька попросил дядю Павла подплавить ее еще повыше, к самому камню, — тогда течение снесет их прямо к ящикам.

— Догадлив ты! — сказал лесник и выполнил Юлькину просьбу.

Юлька чувствовал, что теперь все признают его право начинать первому. Он уже не спешил и немножко повоображал: прежде чем нырнуть, так же, как и Геша, задержался на носу лодки и сделал несколько взмахов руками.

Течение потащило его вниз. Юлька ясно видел камешки, водоросли и даже полосатого окунька, который, растопырив красноватые плавнички, проплыл совсем рядом.

Вот и ящики. Юлька схватился за планку и хотел просунуть сквозь нее веревку, но выпустил ее конец. Ловить его было уже некогда — кончался воздух в легких.

Тогда Юлий поволок ящик по дну, на мелкое место. Груз в воде оказался совсем не тяжелым, да и течение помогло. Зажмурив глаза, загребая воду что есть силы свободной левой рукой, Юлька поплыл. Как только дно круто пошло вверх, он встал. Вода была по грудь. Подхватив ящик за вторую планку, Юлька понес его к берегу.

Когда он, тяжело отдуваясь, еле выволок сразу потяжелевший ящик на берег, нырнул Гешка. Но он и во второй раз не сумел ухватиться за ящик далеко отнесла стремнина.

Юлька посоветовал другу, как лучше нырять, и опять метнулся в воду. Сейчас он уже рассчитал лучше, сразу схватился за планку ящика и быстро выволок его на берег. Гешка тоже вытащил груз.

И, когда Юлька поднял последний, четвертый ящик, дядя Павел подогнал лодку к берегу.

— Смотри-ка ты, какой боевой парень! А с виду и не скажешь, — удивился он, оглядывая Юльку.

Впервые посторонний человек назвал Юльку боевым парнем. И Юлька хотел ответить леснику, что, если бы на дне реки оставалось еще десять ящиков, он и эти поднял бы.

Так он подумал сгоряча, а когда присел на камень и успокоился, то почувствовал, что очень устал. Неуемный озноб охватил его, не давая свести зуб с зубом. Дядя Павел снял с себя китель и набросил Юльке на плечи. Ласково сказал:

— Согрейся! Поработать тебе пришлось крепко. Ну, потом народ спасибо скажет…

— Ловко ты ящики доставал! — искренне сказала Нюра Юльке.

Он смутился и только пожал плечами.

Дядя Павел с помощью Гешки погрузил ящики в лодку, передал шест Нюре и сурово наказал всем троим:

— Езжайте. Чтоб дурости вашей больше не было! Шутка сказать — утопить такой груз! Ну, счастливо!