Жалобы стали громче и однообразнее. Воспринимались как мантра. Терпеть можно. Посетили следующую деревню. Купили еще один мешок крупы. Аборигены не только пялились, но и принюхивались. На выезде из деревни сердобольная бабулька пожертвовала горбушку хлеба и сочувствующе смахнула слезу. К чему бы это? Я так неприглядно смотрюсь? Может, тур по деревням устроить с песней: 'Мы сами не местные…'?

День пятый.

Въехали в район болот. Добавились комары и мошкара. В моей голове осталась исключительно одна вменяемая фраза, повторяемая на все лады и со всевозможными ударениями 'Любите природу, мать вашу!'. Но и сия завалящая мысль стремительно дохнет от одиночества. На выезде из деревни сердобольная бабулька пожертвовала горбушку хлеба и сочувствующе смахнула слезу. К чему бы это? Я настолько жалко выгляжу? Хочется самоубиться, не перенеся беспрерывного нытья принцессы.

День шестой.

Приходится признать, что мы заблудились. Этот памятный замшелый камень я вижу по крайней мере пятый раз. Молчу как партизан. Нытье принцессы и без того кого угодно в гроб вгонит.

День седьмой.

Слава богу, выбрались из болот. Кобыла ржет и по-лошадиному требует жрать. Хм, я бы тоже не отказалась, но денег нет. Все что осталось, утопло в жиже, когда мы туда провалились. Ночью вышли к деревне. Сперли сена для Улетной и надергали овощей с огорода для нее и для себя. Голод договорился с совестью, и она больше не возникает.

Комары близко не подлетали, отпугнутые запахом немытого тела. Умывание не в счет. Как герои в фантастических романах месяцами путешествуют и розами пахнут? Никто секрета не знает? А то поделились бы, пока я все окрестное зверье нюха не лишила. Принцессе следует вручить награду за неутомимый язык, а мне за долготерпение

День восьмой.

Встретили двух грабителей, требовавших золота. Отвела душу, гоняя их по поляне. Обнаружила боевые свойства кобылы: пробегающих мимо разбойников она провожала ударом копыта пониже спины, озвучивая развлекаловку громким ржанием. На третий круг мужики не пошли, передумали и уползли в кусты с сетованиями на непочтительную молодежь, оставив на память топор. Я порадовалась, это они удачно напали.

День девятый.

Села стали встречаться чаще и тырить продукты стало легче. В кого я превращаюсь? Принцесса уже не ноет. Она орет.

День десятый.

Вышли к большому тракту. Узнали две новости, хорошую и плохую. Хорошая – движемся в правильном направлении. Плохая – нас активно ищут, предлагая в награду за поимку или наводку бешеные деньги. Начала обуревать алчность. Может, самой им сдаться? И бюджет заодно поправим?… Слава Богу, принцессу-беглянку требовалось доставить живой и невредимой. И на том спасибо. Кстати, погоню за нами возглавляет сам Кондрад. Черный Властелин по слухам жутко зол. Как я его понимаю! Я бы на его месте тоже лютовала, устрой мне кто такую подлянку. Распрощавшись с мечтами о нормальной пище и горячей воде, вернулись в лес.

День одиннадцатый.

Нас, похоже, нашли. Как? Не знаю. Где-то допустила ошибку. Какая теперь, к черту, разница! Под несмолкаемый вой Иалоны улепетывала во весь дух, стараясь спутать следы.

День двенадцатый.

Улетная начала замедлять бег, слабея без отдыха и полноценной еды. Обидно до жути попасться в нескольких километрах от цели.

День тринадцатый.

Мы остановились перевести дух и дать отдохнуть лошади, ронявшей клочья пены с боков. Нас методично загоняют, уже отчетливо слышен лай собак и звуки сигнальных рогов. Скотина, охоту на меня с принцессой устроил! К царским зверям нас причислили? К мелкой или крупной разновидности? Скорей всего, к ослиной! Упрямство впереди меня родилось, но всегда шло в комплекте с волей к победе.

О, Боже, столько перенести и засыпаться! Боже? Ну, точно!

– Форсет, ты меня слышишь?

Смачный зевок:

– Не ори, я не глухой. Чего тебе надобно?

– Ты мне магию обещал! Где она? Как ей пользоваться?

– А никак! Обманул я!

Ах ты! Чтоб тебя! И по-всякому! И в разных позах! И чтоб у партнеров фантазия щедрая была на извращения!

– Помочь как-то можешь?

– Не-а, запрещено мне в ваши дела вмешиваться.

И тут меня осенило. Идея шальная и бредовая, но на голодный желудок и сухая корка деликатес.

– Раздели нас, или я клянусь – тебя в покое не оставлю. Ты меня уже знаешь и поверь, для тебя лично я что-нибудь особо пакостное наверняка изобрету!

Бог задумался:

– Что ты можешь мне сделать?

– Для начала, накляузничаю твоему начальству, а потом петь начну громко, с выражением и не останавливаясь, причем, псалмы в твою честь и в твоих же храмах! Потом организую хор последователей и стану им руководить…

Видимо, свежи были воспоминания о 'кошачьем концерте', потому что мир подернулся пленкой, замигал, исказился.

Робкий голос:

– Илона?

Первое, что я увидела, проморгавшись, – испуганно-изумленные глаза Иалоны. Удалось! Я отстегнула ножны с кончаром от пояса принцессы:

– Быстро садись на Улетную и сматывайся! Я попробую их задержать, насколько смогу, а ты постарайся не попасться и добраться до своих. Если у них мозги есть, то они должны высылать патрули. Давай живей, не теряй время!

– А как же ты?

Я хмыкнула:

– Боливар не вынесет двоих!

Иалона обняла меня, чмокнула, извазюкав слезами. Заливаясь слезами, влезла на кобылу и ускакала, сказав на прощание:

– Да хранят тебя Боги! Благодарю тебя за помощь и нарекаю сестрой. Надеюсь встретиться вскоре!

Глядя ей вслед, я поняла, насколько привязалась к этой капризной, взбалмошной, эгоистичной, но ставшей родной девчонке.

Илона

Я стояла на поляне, поджидая преследователей, и наслаждалась чувством единоличной собственности обретенного тела. Это такой кайф – остаться одной! Не раздваиваться, не носить жутко неудобную одежду вроде корсета, каблуков и невменяемой длины юбки, не спорить на два голоса, не канючить у хитрого божка милостей природы… Меня всецело устраивал мой внешний вид: черная бандана с узором из белых черепов, черная футболка с надписью 'Я слишком дикая, чтобы жить, я слишком редкая, чтобы сдохнуть!', мешковатые штаны из парусины болотного цвета со множеством карманов и кроссовки. Неброско и удобно. Может, и экстравагантно немного для этого мира, но мне начхать – кому не нравится, пусть гляделки на соседей таращит.

'Кажется, я очень авантажен: хорошо одет и напомажен'. Золотые слова! Одно хреново, я выпустила из виду кинжалы забрать, левую руку защитить нечем. Скверно! Придется попрошайничать, если конечно успею 'мяу' сказать. Ладно, 'фигня война, главное маневры', любимое выражение Егора. Тот обожал распушить павлиний хвост перед очередной жертвой его мужской харизмы.

Признаться честно, поджилки у меня тряслись жутко… Кто его знает, что взбредет в голову Кондраду. Ему же принцесса надобна для своих матримониальных планов, а я даже на заместителя не тяну. Блин, здесь комплексом неполноценности обзавестись – раз плюнуть. В жизни столько о внешности не задумывалась, как за последние три недели. И самое поганое… в первый раз меня настолько сильно зацепило, а конкуренция о-го-го, не подступишься. Хорош демагогию разводить, не место и не время сопли размазывать. Чем сильней горит сердце, тем слабей варит котелок, а мне сие приспособление для генерирования мыслей потребуется вскоре в максимальном объеме.

Смотри, какие они шустрые, уже приперлися, родимые. Сжав покрепче кончар и выпрямив плечи, приготовилась к 'торжественному' приему. Там я и встретила выехавших на поляну мужчин в количестве… один, два, три… пятнадцати штук (или голов?).

Сначала на зеленый ковер понабежали собаки, закрутились, завыли и остановились. Сбилась свора пятнистых собачек на месте, лает, но кусает. Наверное, Форсет свою любимицу и тут сумел от Кондрада защитить.

А потом мужички-охотнички пожаловали. Ух ты, и это все на меня одну?! Круто, ничего не скажешь! Гордюсь со страшной силой! Естественно, впереди на лихом черном жеребце красовался неотразимый Властелин, как обычно, во всем черном. Охотнички не рассчитывали меня тут узреть, растерялись. Переговаривались между собой тихонько, зыркали неласково. В общем, всей толпой дружно совещались и соображалку полегоньку включали, прикидывая, что с 'находкой' делать: сторонкой объехать, прибить на месте или поздороваться. Если еще немного протормозят, у меня весь боевой дух по ветру рассеется:

– 'Добрый день, веселый час, Рады видеть Вас у нас! Гутен таг, салям алейкум, Бонас эра, вас ис дас!'. Что застыли как неродные,- крикнула, – девушек вооруженных никогда не видели?

Слава Богу, зашевелились, сдвинулись с 'мертвой точки', Кондрад выдвинулся вперед и приказным тоном спросил, нет, вопросил:

– Ты кто? Откуда я тебя знаю?

Я тоже обрадовалась ему, но фиг признаюсь. Заорала в ответ:

– Короткая у тебя память, зеленоглазенький! Не ожидала, что так быстро меня забудешь! Что ж колечки мои снял? Не по вкусу пришлись? Или к неглиже фасоном не подходили?

О, гляди, дошло! Спешился и ко мне прямиком попер, только рукой махнул, чтоб остальные на месте оставались. Метра три не дошел, остановился, прищурился:

– Илона?

Присев в шутливом реверансе, улыбнулась:

– Польщена узнаванием до глубины девичьей наивной души.

Нежданно получила лучистую улыбку:

– Не ожидал.

Пришла моя очередь прищуриваться:

– Разочарован?

Мужчина окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног:

– Не то что бы очень… Приятный сюрприз.

И мгновенно перевел тему:

– Ты странно одета.

Тоже мне, знаток моды нашелся. Огрызнулась:

– На себя посмотри!

Приподнятая смоляная бровь, наигранно-удивленные глаза:

– И чем тебя не устраивает моя одежда?

Тем, что она на тебе одета! Упс! Какие у меня неприличные мысли! На первый план выдвинулось ехидство:

– Цветом. Сливаешься с конем. Отличить практически невозможно.

Вздернув бровь еще выше, Кондрад невзначай поинтересовался:

– Совсем?

На полном серьезе рассмотрела обоих, сравнивая человека и животное:

– Почти: масть одна, лишь цвет глаз разнится. Запросто перепутаешь!

– То есть ты бы нас спокойно перепутала? – уточнил приторным голосом.

Уши вянут от подобного бреда. Кто б тебя, ожившую сексуальную мечту, в трезвом уме и здравой памяти со скотиной перепутал? Но есть повод потянуть время, давая Иалоне фору. Сейчас заболтаю тебя, милый, до смерти:

– Как нефиг нафиг!

В зеленых глазах запрыгали смешливые чертенята:

– В спальне ты так не считала.

Угу, я там вообще не в состоянии была думать, бросая все силы на сдерживание полового инстинкта, но столь опасное оружие против себя я в твои руки не дам:

– Ну… коня же на кровати не было, он там не присутствовал, значит, и проблема опознавания не стояла.

Кажется, я его разозлила. Кондрад стремительно шагнул в мою сторону и чуть не напоролся на острие кончара:

– Стой, где стоишь! Я девушка слабонервная, за себя не ручаюсь, в расстроенных 'чуйствах' могу ущерб невзначай причинить.

Меня стали ласково увещевать:

– Отдай оружие! а то, неровен час, порежешься.

Не поняла, я что, на слабоумную смахиваю? Тю-тю-тю, сю-сю-сю. На очереди эксклюзивное предложение слюнявчика и горшка? Придется тебя, милый друг, разочаровать – у меня иные игрушки:

– Не переживай, драгоценный, я умею с ним обращаться.

Судя по изменившемуся выражению глаз, до него лишь в данный момент доперло – я не шучу:

– Что ты хочешь? – вопрос прозвучал на полном серьезе.

Ой, и чего я только от тебя не хочу и в разных позициях, прям по Камасутре, типа 'Ваня, я ваша навеки!' Но птица 'дам-но-не-вам' взмахнула темным крылом:

– Поединок на желание выигравшего.

Тишина и схватка взглядов – серого и зеленого, каждый старался не уступить, не отвести глаз. Кондрад сдался первым и нарушил молчание:

– Ты уверена?

И чего он ждет? Что с радостным криком 'Нет!', я брошу оружие и в сиятельные ножки ему паду? А потом? Жизнь в средневековом мире? При условии, что ее оставят, мне могут и 'секир-башка' сделать, у них тут все запросто, они презумпцией невиновности мозги не напрягают:

– Абсолютно!

– Если выиграешь, твои условия? – спросил равнодушно и отстраненно.

Чем я тебя зацепила, если ты спрятался за маской безразличия? Мдя, психология никогда не была моей сильной стороной. Эх, Дениса бы сюда, он у нас в этом шарит. А смысл? Любопытство не порок, а средство потянуть время?

– Ты оставишь Иалону в покое!

Оба-на! Как я его! Размер глаз достается по наследству, но зависит от обстоятельств.

– Она тебе настолько дорога? Ты головой готова из-за принцессы рискнуть?

– Ну, ты загнул, красавчик! Я же не камикадзе, с тобой на жизнь или смерть биться. Сам подумай, вояка, кто из нас двоих великий полководец? То-то. Нет, условия просты: кто из нас признает себя побежденным, тот и проиграл.

Кондрад некоторое время пристально меня изучал, вызывая неудержимое желание проверить, все ли части одежды на месте. И вдруг, хмыкнув, спросил:

– Каков мой выигрыш?

– Тебе решать,- пожала плечами.

Оценив меня взглядом еще раз, он поставил условие, будто гвозди вколотил:

– В случае моей победы, ты поедешь со мной!

– Зафигом? – изумленно вырвалось у меня.

И зловещий ответ:

– Я тебе потом скажу, 'зачем'. Или ты передумала?

Хотела бы, да не могу:

– Ни в жисть!

– Прекрасно! Вернусь через минуту,- поворачиваясь, бросил через плечо.

Ах да! Крикнула вдогонку:

– Милый, кинжал не одолжишь?

– А мои где пристроила?

Развожу руками:

– Пожертвовала на бедность. Прости, не удержалась, очень жалобно просили.

– Ну-ну…

Пока он шастал туда-сюда, я постаралась взять себя в руки и сосредоточиться. К противнику возбраняется испытывать чувства – это заведомый проигрыш. Любая эмоция туманит рассудок, смазывает картину и мешает адекватно оценивать ситуацию, а моя и так не из легких. Одно дело спортивные соревнования, и совсем другое – реальный бой, от которого зависит твоя судьба и результаты которого невозможно оспорить у арбитра. Выбросив все пораженческие мысли из головы и сконцентрировавшись на воле к победе, я была готова к схватке, когда Кондрад вернулся назад и протянул кинжал:

– Подойдет?

Жадно выхватив и внимательно оглядев предложенное оружие, я пришла к выводу, что квилон великолепен, но я буду не я, если не съязвлю:

– Ниче так, сойдет для сельской местности.

На меня иронично воззрились и переспросили:

– Не передумала? Стоит ли так рисковать из-за кого-то?

– Ты за кого больше переживаешь, за меня или за себя? – издевательски прошипела я, широко распахнув глаза.

Ответом стало маловнятное бурчание типа 'упрямая, несносная девчонка'.

Ну да, я такая, кто ж отказывается?

Отсалютовав, встала в стойку, Кондрад повторил мои действия. Противники готовы к схватке.

– Потанцуй со мной, амиго!

Поединок начался! Первый его выпад и мой уход. Танцуя вокруг противника, я лишь защищалась, не нападая, старалась изучить и понять его систему и тактику боя. Агрессивен, стремителен, расчетлив. Батман-защита. А он удивлен. Так до последнего и не верил в мои возможности. Ух, какой прыткий – на 'флеш' пошел. Фигушки, я проворнее. Ну-ка посмотрим, как тебе атака с финтами по вкусу придется. Ушел. Опаньки, не надо на меня 'двойным переводом' переть, думаешь один такой умный? Жалко, на 'завязывание' у меня силенок не хватит. Ой, чей-то ты, красавчик, нехорошее задумал, дай-ка я в контратаку схожу. У-у-у, злыдень, прочухал и контрзащитой ответил? Гм, так мне долго против тебя не выстоять: ни сил, ни опыта не хватит. А если? Я начала ложное нападение и сразу же провела трехступенчатую комбинацию приемов. Поверить не могу – Кондрад открылся! Эй, дружок, ты куда? С дуба, что ли рухнул? Я не успевала убрать оружие, только перенесла место укола выше, когда он напоролся на клинок. Мамочка! Как в замедленной съемке, я смотрела на падающего Кондрада. Как же так? Я не хотела… Этого просто не может быть…

Треньк. Треньк. Больно!

Резкий удар, жгучая тянущая боль в правом плече и бедре. Черт, они по мне стреляют! Штанина начинает просачиваться кровью. Треньк! Мне крышка. Сейчас нашпигуют стрелами под завязку. Получу посмертный фирменный пирсинг под рваного ежика. Перед глазами все поплыло. Из последних сил крикнула:

– Справились, трусы! Четырнадцать мужиков на одну…

Докончить не успела, получила удар по затылку – и пришла вязкая темнота.

Сознание не имело ни малейшего желания присоединяться к телу, сообщая, что дураков тут нет, ему и снаружи не кисло. Тело не сильно-то и уговаривало, поскольку, приблизившись, сознание приносило только боль. Нет, боль, холод и какое-то странное покачивание. Я не мешала спорам между ними, попросту плывя на волнах из болезненной мари – вверх, вниз, вверх, вниз. Мне чудилось: 'скрип-скрип, скрип- скрип', порой перед глазами мелькали металлические прутья, но все видения сносило волной муторной боли и опять вверх-вниз, вверх- вниз…

Реальность дрожала и двоилась. Мне то безумно хотелось согреться, и я стучала зубами, как волк из детской сказки, то изнемогала от невозможного, невыносимого жара. Тошнило. На голове и глазах – толстая льняная повязка. Ее иногда снимали, иногда завязывали глаза по-новой.

Время от времени меня поили какой-то горькой дрянью, укутывали в теплую меховую доху и делали перевязки, намазывая раны сильнопахнущей темной мазью, похожей на деготь. Мне было дурно, так дурно, что я потеряла всякий стыд, отдаваясь в чужие руки. Видела лекаря через раз, и только руки, бережно опутывающие меня новыми чистыми бинтами. Скрип- скрип, скрип- скрип…

Отупляющая повторяемость – боль, жар, холод и руки. Горький напиток, несущий желанный покой, мирное забытье без мутных огненных кошмаров и вновь всплески боли от заново перевязываемых ран. И над всем этим невыносимо болела голова…

Очнулась я от промозглого холода и сырости, пропитавшей до самых костей. Где я? С трудом приподнявшись на локте здоровой руки, разглядывала необычайно 'дружественную' камеру без окон, с мокрой слизью на стенах. Попутно обнаружила дополнительные украшения на руках и шее. Выполнил-таки обещание – посадил в клетку, снабдив кандалами и ошейником. Слово сдержал, хвалю. Долг платежом страшен.

Подползла к стене и, облокотившись спиной, внимательно изучила кандалы. Подстраховался гад, клепанные надел. В сущности, и эта модель не проблема, вывихнула палец и свободна. Голову тоже вывихнуть? Умеет мужчина отомстить с размахом. Это ж не полениться надо было, чтоб цепи на кольцах вверху закрепить под самым потолком. Хех, тренажер 'стройная фигура за пятьдесят минут'! Вляпалась я по самые гланды и выхода не вижу. При самой бурной фантазии, даже чудесным образом избавившись от внушительного панковского набора, ногтями мне путь наружу не проковырять и продраться сквозь завалы не получится – плечо и бедро болят острой колющей болью.

Хороша я буду, свалившись в обморок на броске через плечо. Погодите ребята, счас полежу, отдохну и добью к чертовой матери. Эй, интуиция, как мыслишь – подождут? И я о том же. Блин, почему при рождении мне никто не сказал, что кроме интеллекта нужно прокачать удачу? Ужасающее упущение. Хрен с ним, вот пахнет от меня ароматом помойки – это да, одежда в крови, грязи, местами порвана, раны старыми, испачканными повязками замотаны, но хоть замотаны. Вместо волос колтун. Бомжатник на выезде. К месту, кто спер мою любимую бандану на сувениры?

За дверью послышались гулкие шаги и металлический лязг. О, у меня посетитель, а гостей радушной хозяйке этого 'великолепия' принято встречать стоя. Но я не вскочила сразу – не смогла. Обессиленная, присела с трудом, со скрипом зубов, но присела, а потом подтянулась на цепях дрожащими, неверными руками и перевалилась на каменную лавку. Все ж не на полу. Потом, захватив цепи, оперлась руками и попой о выступ на стене и встала на подкашивающихся ногах.

Почти встала. На самом-то деле, я почти сидела на этом выступе, понимая – упаду, второй раз не подняться.

Бьющий по ушам скрип двери, и в проеме нарисовался горилообразный дядечка, заросший по макушку черной шерстью и с удивительно добрыми маленькими глазками. Он протопал ко мне:

– Ожила? Ну и славно. Надоть хозяину сказануть. Накось, подкрепись, – и сунул в руки глиняную кружку с водой и ломоть хлеба. Спаситель! Лишь только сейчас я поняла, что умираю, хочу пить. Чуть не засмеялась. Я и так умираю. Почти наверное умру с ранами в средоточии сырой инфекции. Тут не то что ранения – укола иглой хватит, чтобы схлопотать заражение и в течение максимум недели отправиться к праотцам. Значит, можно себя не беречь. Будем куражиться по-полной.

Выхлебав воду до дна и вернув посудину, я покрутила хлеб в руках и отложила. Чувства голода не беспокоило. Тюремщик осуждающе покачал головой, и, направляясь к выходу, сказал:

– Ты это, не фордыбачься, тута тобе на сутки. Лопай, копи силушку, хозяин-то у нас лютой.

Какая исчерпывающая характеристика: 'лютой хозяин'. Что ж подождем, делать все равно больше нечего. В моем 'гранд-отеле' нет ни окон, ни часов, и ход времени определить тяжело. Сколько прошло минут или часов, пока снова не раздался звук шагов, сказать невозможно даже приблизительно.

'Какая я популярная, все ходят и ходят', – хрипло посетовала я, приподнимаясь на цепях с каменной лавки и пережидая приступ головокружения. На этот раз ко мне пожаловал симпатичный подтянутый мужчина, если кому, в отличие от меня, нравятся блондины лет тридцати-тридцати пяти, с очами голубого цвета и разряженные, как петух. Никакого минимализма в украшениях – 'все свое ношу с собой'. 'Петух' танком пер ко мне, потирая миниатюрные ручонки:

– Рад, что ты очнулась.

С чего бы? Сияет, словно 'лампочка Ильича' в период электрификации всей страны. Ему тоже, что ли, патрон вкрутили или два провода подсоединили сами знаете куда?

– Ты кто, попрыгунчик? – стала допытываться я.

Раздулся тетеревом на токовище, грудь колесом выкатил… Зря старался, кстати, до Иалониных размеров ему, как до Китая из Европы на трехколесном велосипеде катить… Бровки грозно сомкнул:

– Как ты смеешь, шлюха, разговаривать со мной в подобном тоне? Я хозяин замка и окрестных земель, лорд Гайно!

Ясненько. То, которое не тонет. Учту. Стоп. Хозяин? А где Кондрад? Неужели продал меня ЭТОМУ? Как этот козлик меня обозвал? Каркнула:

– Но-но, огрызок племенной аристократии, давай полегче на поворотах, я тебе не давала, чтоб меня оскорблять.

Его перекосило. Может, добьет сразу, и не придется устраивать этот никому не нужный цирк? Мужик покраснел, запыхтел, кажись – дым ушами выходить стал. Жиденький тип ногами затопал, схватился за штаны и заверещал:

– Я сей же час исправлю это упущение и устрашу, а следом приведу тебя, мерзкое плебейское отродье, к покорности!

Это он о чем гуторит? Это он моего папу оскорбляет?

– Чем ты можешь меня испугать, ошибка козлиного ДНКа?

– Я покажу тебе, сука, главное грозное оружие дома Гайно, не знающее поражения и устрашающее всех, кто его видел! – и развязал штаны.

Я, ожидавшая почти в нетерпении демонстрации разрекламированного экспоната из кунсткамеры, увидела ЭТО и заржала во весь голос, не обращая ни малейшего внимания на боль и тошноту. В пересохшем горле словно черти драли, треснувшие губы просили влаги. Неважно. Сегодня мы развлекаемся.

Бог оштрафовал моего обидчика еще при рождении и поступил совершенно правильно:

– Если ЭТО главное оружие твоего дома, то подавай-ка ты, мужик, на разоружение!

В спешке завязав довольно-таки непрезентабельные штаны, лордик хватил меня кулаком с размаха в скулу. Я покатилась с лавки, упав навзничь. На полу он стал добивать ногами, а довольно быстро утомившись, взялся за кнут, крича:

– Я научу тебя покорности и поставлю на колени. Проси пощады и признай меня господином!

– Пошел ты, мразь! – почти шептала я разбитыми губами. – Не дождешься! И передай своему хозяину, что Илону можно сковать и продать, а вот купить попробуй… Никогда и ни перед кем! Не буду рабой! – срывался хрип с разбитых губ. Капризное сознание в этот раз уперлось и не спешило делать мне ручкой, боль в ребрах была дикая, но гордость не сдавалась. Наконец пришло долгожданное забытье и темнота.

Мой персональный палач приходил каждый день с одним и тем же требованием – покориться, и получал один и тот же ответ – никогда. Я близко познакомилась и с плетью, и с розгами, и с кнутом. На теле не осталось живого места, но хуже всего, что воспалились и загноились раны на плече и бедре от сырости, грязи и недоедания. Доброго тюремщика сменили в первый же вечер, после того, как поймали на подсовывании мне дополнительных порций воды и хлеба, теперь меня стерег скелетообразный прыщавый ублюдок с гнилыми зубами и повадками гиены.

Силы таяли на глазах. Гайно словно с ума сошел. То бил меня, то присылал старую неопрятную знахарку, которая трижды в день вливала мне в рот препротивные отвары, отдающие мочой, то морил голодом и жаждой. Большую часть времени я проводила в горячечном бреду, где ко мне приходили родные и любимые люди. Я звала их, они со мною разговаривали, прикладывали к моему разгоряченному лбу прохладные пальцы, но боль истерзанного тела вырывала из блаженного забытья и кошмар продолжался.

Махровая атеистка, я твердила выдуманную молитву как заведенная: 'Господи! Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, Господи, ведь не для себя прошу…' – мечтая сжать в руках шею лорда нечистот, запах которых преследовал меня и днем и ночью. 'Апартаменты класса люкс' не были укомплектованы канализацией. В воздухе висел тяжелый запах гноя, испражнений и немытого тела. Я знала, что умру, не знала лишь, от чего раньше: побоев, голода или заражения крови. Достойное окончание жизни определил мне Властелин с черной душой, презентовав свихнувшемуся садисту. Самое легкое – загребать жар чужими руками, или правильнее сказать – выдавливать по капельке мою жизнь? Какая, в сущности, разница? Как ни называй то, что он со мной сделал, хрен редьки не слаще.

Ко мне снова посетитель. Гляжу, моя популярность растет как на дрожжах, уже дважды в день приходят. И хорошо, быстрее отмучаюсь. Собравшись с силами, подтянулась на цепях кандалов и полупривстала. Я всегда встречала мучителя глядя в глаза. Меня с детства учили – лучше несколько раз упасть, чем все время валяться. И пока дышу, я буду вставать.

Дверь распахнулась с грохотом. Яркие пятна факелов с непривычки ослепили. У нас что-то новенькое в репертуаре? Зачем толпу нагнал? Будут коллективные посиделки? Чайку сбацаем и по вискарю хлопнем? Извращенная фантазия подсказала свежий сценарий? В глазах плыло и двоилось от слабости, с усилием подняв руку, протерла лицо. Ух ты, еще чуть-чуть и корка из грязи отвалится сама без участия воды.

– Ну и где ты, 'грозный причиндал'? Чего застрял на пороге, будто впервые? Проходи, не стесняйся. Или тебя гром побил? Когда ты, гад, уже наберешься ума и сил, чтобы ударить посильнее? Будь человеком, помоги нам избавиться друг от друга на веки вечные.

И тут мои глаза привыкли к свету. Вау, кто меня сегодня вниманием удостоил. Просто подарок судьбы! Здравствуй, глюк, добро пожаловать в мой персональный ад! Жаль, силы нет, а то я хотя бы цепью тебе по ушам съездила за то, что не добил сам, а передоверил мою отправку в мир иной козлику говенному.

В дверях стоял оцепеневший Кондрад. Жалкое зрелище я, должно быть, представляла собой: в синяках, кровавых рубцах, одетая в вонючие лохмотья, исхудавшая до выпиравших костей. Не женщина, а фурия в современном исполнении. Так сказать, будущий мстительный дух. Растянув разбитые губы в подобии улыбки, прохрипела:

– Полюбоваться пришел? Как, нравится? Тадыть наслаждайся. Хорошо, что пришел. Хоть в морду плюнуть напоследок смогу. Извини, встать или спиной повернуться не выйдет, ноги не держат.

И в ответ потрясенное:

– Боги…

Забавный какой, делает лицо, вроде он не при делах.

– Боги не слышат, они заняты, зря стараешься, – почувствовав головокружение и покрепче уцепившись за цепь, сообщила: – Если добить приперся, начинай поскорей, а то свалюсь и половины удовольствия лишишься.

Мужчина стремительно повернулся и крикнул факелоносцам:

– Кузнеца, живо сюда! – и бросился ко мне.

– Тебе этих железяк не достаточно? Решил добавить украшений для верности? Бесполезно, я сбежать не смогу, сдохну через пару метров, – выплюнула слова ему в лицо.

Я начала сползать. Цепи проскальзывали в руках, плечо и бедро жгли огнем.

– Илона, клянусь, я не знал, где ты…

Остаток фразы растаял в тумане беспамятства, куда я проваливалась, успев прошептать:

– Свежо предание, но верится с трудом…

Дзинь! Бум! Дзинь! Крак! Ну, что за сволочи, а? Человеку спокойно упокоиться не дадут, всю малину обломают. Я тут уже, понимаешь, фасончик савана обдумала, и что? Фиг вам, а не пофорсить в обновке! Дзинь! Кто так по мозгам ездит? Разлепив налитые свинцовой тяжестью веки, увидела занесенный над башкой громадный молот. Ничего себе, заявочки! Теперь у вас таковским образом на тот свет заключенных командируют? Молотком в лоб, чтоб не пачкаться? Собственно, моей изрядно попорченной шкурке этакий метод не повредит, но умирать срочно расхотелось. Тело дернулось в сторону и потревоженные раны сразу дали себя знать. Ой! На глазах выступили слезы. Я невольно застонала, была поймана и водворена обратно:

– Потерпи, осталось немного, лишь расклепать ошейник, – произнес кто-то знакомым бархатистым голосом.

Повернув многострадальную голову, я углядела Властелина в сильно расстроенных чувствах и страдальчески сморщилась:

– Кондрад, ну объясни… почему тебе, как человеку порядочному, мерещились чертики, лошадки и русалки, а мне вместо них являешься ты? Никого другого не нашлось? Спрос на фантазии вырос?

Блямц! Хрусть! Еще чуть-чуть – и мне явно будет безразлично, есть ошейник или нет, потому как либо оглохну, либо свихнусь. Крак! Слава Богу, сняли. И я тут же очутилась у Кондрада на руках. Черт, больно! Сдерживать рвущиеся наружу стоны становится все труднее, губы я уже давно прокусила до крови. М-м-м… Куда меня волокут?

Почти полубегом мужчина вытянул меня из подземелья, по дороге к нам присоединялись люди, их соболезнующие взгляды я ловила на себе. Что, все так плохо? Я страшней обычного? Прощай, заяц, я и раньше особой красотой не отличалась, а уж теперь и подавно. Вдруг над ухом заорали:

– Кто-нибудь пошевелится и принесет мне плащ или одеяло?

Ик! Пара аналогичных криков, и ко всему прочему добавятся заикание и недержание. Я просипела:

– Слышишь, громко не вопи, пожалуйста. Оставь хоть уши здоровыми. Ай, черт тебя подери, медведь в сапогах! Не жми, я не апельсин.

Пока я ловила крохи свежего воздуха, или они мне таковыми после удушливых тюремных миазмов показались, наша процессия выскочила на первый этаж и завернула в ближайшую комнату с кроватью. Ношу торжественно водрузили на простыни, запеленали на манер мумии в одеяло, снова схватили и потащили во двор. Господи, благодать-то какая – свежий, чистый воздух. Голова закружилась от переизбытка кислорода и отправилась на вольные хлеба, забыв поставить хозяйку в известность. Поблаженствовать ей не дали и болью привели в чувство обратно.

Незачем передавать мое тело из рук в руки, я вам не тряпка. И на коня тащить не надо, умельцы недоделанные, мне эту пытку не пережить! Лучше оставьте, без вашей помощи тихо и незаметно окочурюсь. Обещаю после, так и быть, никому из вас не являться.

Возмутиться я не успела, Кондрад вскочил на черную зверюгу и бородатый дядя передал ему мой кокон.

Тут уж я не смолчала:

– Солнце, сделай милость… дай уйти в лучший мир без твоего деятельного участия. Веришь ли, ты меня достал дальше некуда. Будь добр, положи под деревцем и езжай себе дальше. Вот почему свои последние минуты я должна проводить в твоей компании?

Проигнорировав наполовину прошептанную, наполовину прокарканную тираду, мне сообщили:

– Ты не умрешь, я не позволю.

Я восхитилась подобной самонадеянностью:

– Да ты че!

На этом месте как-то особенно сильно тряхнуло, и я отчетливо поняла: это конец. Долгой дороги верхом на лошади я не вынесу. И завтрашнего дня не увижу. Вот так, печально и трагично закончилось увлекательное приключение. Стало страшно и тоскливо. Собрав последние остатки сил, я прошептала:

– Давай, что ли прощаться? Если уж тут никого другого нет. Памятник не нужен. Мемориальную табличку можешь возле головы не прикручивать.

– Прекрати! Ты выживешь! – уговаривал меня Кондрад.

– Хотела бы, но… – мне снова стало дурно. Обвиснув кулем у него на руках, с закрытыми глазами почувствовала, как он разворачивает коня и скачет обратно. Вот и молодец. Лучше в населенном пункте от трупа избавиться. Заодно сразу положенные почести воздаст. Ведь положены мне хоть какие-то воинские почести? Ну там, троекратный выстрел в цель из лука и последний салют мечами… Или нет?

Черный взмыленный конь влетел в распахнутые ворота замка. Всадник умело извернулся и ловко спрыгнул с жеребца, не выпуская меня из рук. Затем Кондрад громадными прыжками понесся в сторону часовни. Вяло подумалось: ' Я же говорила, практичный он. Сразу и отпоют в церквушке. Небось, и погост рядышком'.

Дальнейшее виделось как в тумане.

Обширная зала старинной часовни была заполнена толпами мирян и гудела от возбужденных голосов. Тяжелые колонны подпирали высокий потолок, полный живописных фресок, потемневших от времени. В узких стрельчатых окнах лучи заходящего солнца преломлялись сквозь яркие витражи с красочными батальными сценами. Пахло миррой и ладаном. Жрец в богатом лиловом облачении, широко размахивая паникадилом, собирался начать вечернее богослужение.

– Пошли все вон! – заорал Кондрад, врываясь в часовню и безжалостно разгоняя жреца с прихожанами. Не прошло и минуты, как мы остались вдвоем. Он бережно положил меня под статуей бога и благоговейно вытянул с приалтарной полки большую темно-синюю книгу. Черный властелин аккуратно раскрыл фолиант, сдул пыль и поставил его на специальную подставку вроде пюпитра. Омыв лицо и руки у декоративного фонтанчика, тщательно вытер расшитым полотенцем, которое висело на крюке рядышком.

– Может, я помогу вам? – незаметно вернулся жрец и потянулся к талмуду.

– Уходите. Я знаю, что делаю, – Кондрад уверенно выставил его вторично. Когда хлопнула за спиной дверь, Властелин даже не повернул головы, сосредоточенно малюя душистым маслом символы на моем лбу. Закончив, он достал кинжал и глубоко полоснул себя по руке, чтобы нацедить крови в большую изукрашенную чашу.

Сладковатый дымок ладана окутывал алтарные изображения.

Следить за действиями Кондрада было утомительно. Я перевела глаза и стала смотреть на лицо бога, не обращая больше внимания на Властелина, который читал стоя непонятную абракадабру из талмуда. На всякий случай поздоровалась:

– Здрасьте.

Дальше начались натуральные видения…

От статуи отделился полупрозрачный силуэт и обратился к нашему донору:

– Ты осмелился призвать меня вновь… Чего ты хочешь от меня, Кондрад, Черный Властелин?

– Ты знаешь, – мрачно ответил тот.

Призрачный бог приблизился к нам и положил бесплотную руку мне на лоб:

– Приветствую тебя, Илона.

Стало намного легче. Боль и дурнота отступили. Так вот она какая, благодать! Глаза мои закатились. Я умерла?

Меня одолевало двойственное чувство: будто я лежала на алтаре и одновременно порхала над Кондрадом и богом, слушая их беседу.

– Сын мой, разве я доселе недостаточно дал тебе?

– Прошу, исполни до конца свое обещание! – Конрад решительно указал на алтарь.

– Ты требуешь от меня слишком многого, любимец богов! Я уже неоднократно спасал твою жизнь. С моей божественной помощью ты силен, как бык. Я наделил тебя возможностью быстро излечивать свои раны. Милостью бога войны под твоей властью полмира, тебе легко покорятся и остальные народы. Скажи, почему я должен одарять тебя в очередной раз? Что я получу взамен?

– Все, что хочешь, – склонил голову Властелин, медленно становясь на колени. – Я в твоей власти.

– Все что я хочу, говоришь? – усмехнулся призрачный небожитель. – А я вот не знаю, чего именно хочу сейчас. Как же нам быть?

Кондрад молчал. По его вискам струились крупные капли пота. Властелина трясло.

После недолгого раздумья бог-воитель все же позволил себя уломать:

– Хорошо. Я оставлю за собой право потребовать одно желание в любое время, без срока давности. Согласен?

– Да! – без раздумий согласился мужчина.

Он заставил мою бесплотную оболочку подумать: 'Глупо и недальновидно. Кто ведает, что этому божественному вояке в далеком будущем приспичит?'

– Хорошо! Бери девчонку на руки. Через пару минут я открою прямой путь в Лайе. Отнесешь ее к придворному алхимику. Он поможет.

– А ты?

Бог указал на мой нательный крестик:

– Видишь? Она посвящена другому богу. Здесь я бессилен. Не трать время, если хочешь успеть.

'Продешевил ты дружочек. Ага. Согласился непонятно на что, а взамен фига с маслом'.

Кондрад сгреб меня в охапку и гаркнул:

– Деррик!

– Слушаю, – раздалось из-за дверей.

– Я ухожу. Возвращайся с воинами в Лайе, – и шагнул со мной в мерцающую дымку.

Мы куда-то прибыли, потому что меня передавали в другие руки, потом несли. Нам навстречу распахивали двери, шепотом передавали из уст в уста:

– Господин гневаться изволят…

Вот, знакомые ступеньки. Повелительный голос Властелина:

– Старик, я забыл твое имя.

Знакомый дребезжащий баритон:

– Цесариус, Ваше Величество.

– Цесариус, вылечи ее и проси чего хочешь.

Дверь… Вторая. Звон сдвигаемой в сторону посуды:

– Кладите сюда, Ваше Величество. Мне требуется осмотреть повреждения.

Твердая поверхность под спиной. Чьи-то руки развернули одеяло:

– Нужно срезать одежду.

Прикосновение металла к коже и предупреждающий возглас:

– Подождите, Ваше Величество, я сейчас, – жидкость смачивает тело от шеи до ног. – Иначе Вы сорвете струпья. Можете продолжать.

Вновь ощущения металла, касания рук, убирающих лоскутки… Воздух пробежался вдоль обнаженного тела и сдавленное восклицание в два голоса разом:

– О, Боги…

Затянувшееся молчание и нарочито бодрый голос лекаря:

– Позовите кого-то для помощи. Нужно смыть грязь, пока я приготовлю мазь, и еще… Вот здесь и здесь, – легкое касание к плечу и бедру, – мне придется вскрыть раны и вычистить гной. Помощник должен будет зафиксировать девушку неподвижно.

Категоричный отказ:

– Я сам.

Удаляющиеся шаги и крик:

– Эй, кто там есть, горячей воды сюда и живее!

Томительное ожидание, мозолистая рука гладит мои волосы. Тихий шепот:

– Все будет хорошо, – говорящий твердил фразу беспрерывно, уговаривая в большей степени себя, нежели меня.

Шум снаружи, шаги нескольких человек, стук и звон – принесли воду. Осторожные прикосновения мягкой мокрой ткани к коже, приносящие облегчение и боль одновременно. Я шипела и проклинала всех подряд – арбалетчиков, неумелого лекаря, черта Гайно, а Кондрад вполголоса обещал что-то кровавое моим тюремщикам и мучителям.

– Вы готовы, Ваше Величество? Держите крепко за плечи, не позволяйте шевелиться.

В мозгу взорвался фейерверк боли. Мне хотелось вскочить, спрятаться и заскулить, но я лишь рвалась из сильных рук и скрипела зубами. В губы ткнулось что-то твердое:

– Закуси дочка, иначе зубы покрошишь.

И я вцепилась зубами в дерево, пытаясь перебороть себя и не завопить во весь голос, прося пощады. За меня завопил Властелин:

– Где твое сострадание, Цесариус, дай ей что-нибудь от боли, облегчи муки!

Тихий, несчастный голос алхимика:

– Я не могу. Средство не поможет сейчас, а вторая порция подействует намного слабее. Как только я закончу обработку, сразу же напою настоем и девочка будет спать.

Эпицентр боли переместился на бедро. Сколько можно издеваться надо мной? Я уходила, возвращалась и опять уходила. Мне не было места ни там, ни здесь. Боль выворачивала суставы, дробила кости, вытягивала жилы, сводя мышцы судорогой. И вдруг все закончилось: на кожу наносили прохладную мазь, убирающую огонь. Чья-то рука приподняла голову, и меня попросили:

– Отдай кляп. Все закончилось. Тебе пора пить лекарство.

С неимоверным трудом разжав сведенные челюсти и вытолкнув деревянный кляп, я проглотила горьковато-терпкую жидкость. Через несколько минут стало легче.

– Ваше Величество, перенесите девочку в соседнюю комнату.

– Почему я не могу отнести ее в нормальную, удобную спальню?

– В ближайшие пару дней мне придется находиться рядом с ней недалеко от лаборатории. Я буду наблюдать за процессом и проверять состояние больной каждые пару часов. Если будут изменения, я смогу варить новые лекарства.

Меня положили на кровать. Отступила боль, сдавая привычные позиции, на смену ей приходил сон. Уже засыпая, я почувствовала нежное прикосновение губ ко лбу и услышала:

– Ты поправишься, Илона.

Сильно на это надеюсь. У меня осталось несколько дел, а я не люблю оставлять за спиной должников.

Солнечный лучик проник сквозь дырочку из небрежно занавешенного окна в маленькой захламленной комнатушке и нахально пощекотал лицо. Я тихонько чихнула и проснулась. Попытавшись укрыться от солнечного зайчика, я повернула голову и заметила лекаря. Он сидел за столом в противоположном от окна углу и увлеченно корябал гусиным пером по бумаге. Разглядывая спасителя, я оценила свое физическое состояние и с каждой минутой мое удивление росло. Тело, туго запеленатое во что-то мягкое и влажное, безбожно свербело, ломило, но не болело. Фантастика! Правда, донимали жуткая слабость и лень, малейшее движение сопровождалось головокружением и отнимало кучу сил. Но по сравнению с предыдущим самочувствием – это была такая малость! Единственная помеха, смертельно хотелось почесаться во всех местах сразу и немедленно, и я начала ерзать на постели, стараясь хоть как-то облегчить непрекращающийся зуд. На мои бесполезные усилия обратили внимание. Подойдя к постели, алхимик строго глянул на несчастную меня и объяснил:

– Деточка, это для вашей же пользы. Придется потерпеть. Вы же не собираетесь носить на теле жуткие келоидные рубцы до конца дней своих?

Естественно, мысль обзавестись столь экстравагантными дополнениями к внешности, надо заметить, и без того посредственной, меня вовсе не радовала. Поэтому я отрицательно затрясла головой и выдавила:

– Не собираюсь.

Старичок потер сухонькие ладошки и возрадовался, будто я согласилась предоставить ему чемодан с миллионом 'зеленых' и вертолет в придачу:

– Чудесно! Замечательно! Я счастлив иметь такую разумную и понимающую пациентку!

Вылив на меня ушат патетики, алхимик пощупал лоб, зачем-то оттянул нижнее веко, посчитал пульс и спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Достаточно хорошо, если не считать зуда по всему телу, – четко проинформировала я лечащего врача. – Как долго я здесь нахожусь?

– Две недели с того момента, как их Величество принес вас ко мне,- не переставая меня исследовать, ответил Цесариус.

Сколько? Две недели? Ничего себе, провалялась… И тут, кое-что сообразив, подозрительно поинтересовалась:

– А почему мне есть совсем не хочется? На какой диете вы меня держали?

Старичок терпеливо разъяснил:

– Вас поили густым мясным бульоном на травах и сладким чаем три раза в день для придания сил.

Бульон – это хорошо, это я люблю. А… Ой, мамочки! У них же памперсов нет, я что, все под себя? Какой ужас! Надеюсь, медперсонал женского пола был? Спрашивать уже боюсь.

Лекарь вернулся к заваленному бумагами столу и принялся смешивать жидкость в стаканчике, методично отмеривая из разных емкостей ингредиенты. Мне захотелось сказать то, с чего, по идее, я должна была начать разговор:

– Спасибо, Цесариус, и прошу у вас прощения.

На меня уставились, пытаясь сообразить, о чем это я:

– За что 'спасибо' и 'простите'?

Не думала, что сумею так смущаться:

– Спасибо за спасение жизни и простите за кражу ваших препаратов.

– Так это были вы! Но как? Ах, да, их Величество поведал мне сию занимательную историю. Весьма, весьма любопытно! Если вас не затруднит, то когда-нибудь в будущем при наличии у вас свободного времени и желания, не соизволите ли поведать мне приключившееся с вами в подробностях? – затараторил алхимик.

Скорбная на голову, из всего вышеуказанного я поняла лишь, что меня по каким-то неведомым причинам называют на 'вы' и просят рассказать о приключениях, ежели на то будет мое высочайшие соизволение. Нифига себе, крендели!

– Цесариус, а с какой стати вы мне 'выкаете'?

Старик замер в изумлении и попытался обосновать:

– Но, как же? Вы же с их Величеством… Их Величество просил…

Доводы показались мне неубедительными, и я их решительно отмела:

– Значит так, к их Величеству я не имею ни малейшего отношения – это раз. Вы намного старше меня – это два. Следовательно, я говорю вам 'вы', а вы мне 'ты' – это три. Договорились?

Неожиданно Цесариус широко улыбнулся, показав необычно крепкие и белые для своего возраста зубы:

– Как скажешь, Илона, как скажешь.

Ну и славненько! Теперь можно и поспать с чистой душой и спокойной совестью, но тут мне задали крайне каверзный вопрос:

– Их Величество в курсе того, что он не имеет к тебе 'ни малейшего отношения'?

Откуда ж мне знать, в курсе он или нет? То, что мне, умирающей, примерещилось – бог его ведает, как там на самом деле было. Да и какая разница? В мои далекоидущие планы не входит выяснение непонятных подробностей, на очереди крупномасштабные действия:

– Это его личные проблемы,- поведала я собеседнику, который вдруг хлопнул себя по лбу:

– Забыл совсем, тебя же посетитель ждет. Почитай, каждый божий день приходит и о состоянии справляется. Кайлом зовут. Знакомый, что ли?

Откуда у меня могут нарисоваться здесь знакомые? Имя тоже ни о чем не говорит. Ну, если ожидает…

– Пускай заходит.

Цесариус вышел и вернулся с горилообразным волосатым дядечкой из Гайно, смущенно мявшим в ладонях размером с лопату драную шапку:

– Я это… проведать хотел, ну там как здоровьице вызнать…

Неожиданно для себя, я была рада видеть единственного доброго человека из ожившего кошмара:

– Здравствуйте, Кайл. Как вы здесь оказались?

Мужчина затравленно оглянулся по сторонам:

– Кто 'мы'? Я тута один вроде.

– Так я о вас одном и спрашиваю, – развеселилась я.

– Как-то вы странно спрашиваете. Ко мне на 'вы' сроду не обращались, на 'ты' как-то привычнее, можа по-простецки, а? – жалобно глядя, попросил Кайл.

Да запросто. Для хорошего человека ничего не жалко. С широкой улыбкой я согласилась:

– Не вопрос, но в таком случае и ко мне на 'ты'. Лады?

Дядечка засмущался еще сильнее и кивнул. Я повторила интересующий меня вопрос:

– Как ты здесь оказался, Кайл?

И получила в ответ крайне любопытную историю, приоткрывавшую часть событий:

– Так это… кады меня споймали и выперли на скотный двор, я стойло чистил. А тут хозяин кому-то гуторил, что, мол, ни-ни про тебя. Особливо, чтоб значит, их Величество не проведал. Тут я смекнул, что дело нечисто, и утек из замка. Тока в Лайе я долго шел, и в Цитадель меня не пропустили. Так я у ворот дожидался. Как Властелин за ворота выехал, туточки я ему под копыта и кинулся, и про тебя закричал. Он значит, меня- то выслушал, лицом посмурнел, велел за собой следовать и назад вернулся за войском. Тама мне лошадь выдали, и я дорогу ближнюю показал. А как в замок попали, их величество лютовать стали, хозяина в железо заковали и кудой-то увезли. Опосля, уж как тебя нашли и Властелин с тобой ускакал, я сюды возвернулся. А куды мне ишшо? Пока на скотном дворе отираюсь, жду вот, кады поправишься. Можа, возьмешь меня в услужение? Ты не боись, я много чего умею. Так че, ждать мне дальше или восвояси отправляться?

По мере повествования Кайла, глаза мои становились все больше, а в голове мыслей все меньше. Выходит, Кондрад не врал, что понятия не имел, где я. Другой вопрос, как я там оказалась? И что мне делать с Кайлом? Не могу же я ответить черной неблагодарностью на его самопожертвование и сказочно своевременную помощь. В период тягостных раздумий, в соседней комнате раздался топот и шум, сопровождаемый плеском воды, и спустя пять минут к нам пожаловал Кондрад, с порога начавший командовать:

– Цесариус, готовь мазь! Мне требуется уехать, и я сдвинул время перевязки… – он осекся, увидев меня в сознании, но продолжил, обращаясь уже ко мне:

– Как ты себя чувствуешь?

– Офигительно,- доверительно ответствовала я.

– Чудесно,- и повернулся к Кайлу: – Хорошо, что ты здесь. Какую награду ты хочешь за содействие?

Глядя на смущенного, красного и пыхтящего дядечку, я подумала о полном отсутствии вежливости и воспитания у отдельно взятых индивидуумов, и пришла Кайлу на подмогу:

– Во-первых, я думаю, он предполагает услышать 'огромное спасибо', которое лично я ему уже сказала, – я заговорщицки подмигнула Кайлу, прося меня не выдавать. – Во-вторых, из-за меня он остался без работы и просится ко мне службу. В третьих, по вполне понятным причинам я эту услугу оказать ему не в состоянии. А что по поводу тебя?

Выпалив информацию и сверля Кондрада неласковым взглядом, я ожидала решения, услышав которое сильно засомневалась в здоровом слухе.

Властелин подошел к Кайлу, протянул руку для рукопожатия и спокойно сказал:

– Огромное спасибо за помощь в спасении жизни этой несносной девчонки! Я удовлетворю твою просьбу. С сегодняшнего дня будешь ее телохранителем. Согласен?

Совершенно обалдевший от панибратского отношения, Кайл пожал протянутую руку дрожащими пальцами и с превеликим трудом выдавил:

– Я этта-а… согласен. Тока че делать-то?

– Задача предельно проста: не позволять сей девице вляпываться в подозрительные истории и причинять себе вред. Полномочия у тебя на этот счет самые широкие, вплоть до применения силы, – разъяснил Властелин.

– А! Эт я могу, эт запросто! – обрадовался польщенный высочайшим доверием дядечка.

Кондрад испытующе окинул взором мускулисто-волосатую тушу Кайла, удовлетворенно кивнул и распорядился:

– Прекрасно. Найдешь за дверью Деррика и доложишь о моем решении. Пусть выдаст тебе вещи, оружие и поставит на довольствие. Закончишь дела, вернешься сюда и приступишь к новым обязанностям.

Кайл низко поклонился и со словами:

– Благодарствую, Ваше Величество, – потопал к выходу.

Закончив с благодарностями и наградами, Кондрад сконцентрировался на мне, обалдевшей от увиденного и услышанного. Сроду бы не подумала, что надменный аристократ настолько спокойно и непредвзято способен якшаться с простолюдином. Хм, видимо, и в 'их Величестве' наличествуют и положительные качества. От мелькнувшей мысли про игру на публику я отказалась в связи отсутствием публики. Не рассматривать же всерьез меня и Цесариуса как аудиторию. С каких-таких доводов ему на нас благоприятное впечатление производить?

– Что ты делаешь? – додумалась я осведомиться, прервав выкручивание мозгов в разные стороны.

– Намереваюсь тебя выкупать и перебинтовать, – невозмутимо откликнулся мужчина, не прерывая процесса разматывания тряпочек.

Ой, как-то мне не по себе. Особой стыдливостью я никогда не отличалась, но тут залилась краской стыда от пяток до макушки:

– А с женщинами у вас напряженка? – только и смогла выжать из себя.

Кондрад на минуту отвлекся:

– Отчего же 'напряженка'? Просто рассуди, как женщина перенесет тебя в ванну и обратно, даже учитывая твой нынешний цыплячий вес? И что тебя смущает? В конце концов, ты начала первой.

Вот и не знаю, то ли обидеться на цыпленка, то ли возмутиться беспределом, то ли покраснеть еще больше. Нет, последнее отпадает, больше некуда, я и так уже во все стороны светила радующим глаз бордовым цветом. Упс, это о каком первенстве идет речь? А-а-а, об устроенном ему стриптизе? Дык, тут две громадные разницы – любоваться на мускулистого мачо или на 'суповой набор', расписанный под хохлому. Намерение сопротивляться и буянить угасло, не претворившись в жизнь. На данный момент более-менее легко и без ущерба для психики и здоровья я могла лишь иногда говорить, все остальные действия были нереальны.

Выковыряв из повязок и подняв на руки, меня перетащили в соседнее помещение и погрузили в низкую бадью, наполненную горячей водой, пахнущей травами, оставив отмокать.

– Цесариус, думаю, можно перенести ее в другую спальню? – поинтересовался Властелин, присев на краешек стола, на котором лекарь смешивал крем. Обдумав выдвинутое предложение, старичок согласился:

– Не вижу к этому никаких противопоказаний.

– Решено, сегодня комнату подготовят, а завтра я Илону перенесу, – подытожил Кондрад, срываясь с места и направляясь в мою сторону.

– Ребята, а ваще нормально? Может, меня кто-нибудь спросит? Или я вообще право голоса потеряла? – высказала я претензии.

Прищурившись, мужчина положил конец затеянным мной дебатам:

– Зачем? Здесь довольно тесно и неудобно, а ты чувствуешь себя по твоим же словам 'офигительно', стало быть, вполне можешь переместиться в помещение большего размера и более комфортное.

Стоило бы поспорить хотя бы из вредности, однако мне стало не до того. Расширенными от ужаса глазами, я следила, как Кондрад засучивает рукава рубашки, намыливает тряпку и прямиком шагает ко мне. Он меня мыть собрался?! Экстренно захотелось утопиться. Приметив мое смятение, аристократический 'банщик' попробовал успокоить, но лучше бы молчал в мыльную тряпочку:

– Не вижу поводов для паники, это не первый и не последний раз, когда я тебя мою. Чем особенным ты в состоянии меня удивить? И чего я еще не видел?

А… Э… У-у-у, так вот какой меня медперсонал обслуживал? Застрелиться и не жить! Какой кошмар! Ой, как стыдно! Мысли мелькали со скоростью света, но среди них не возникло ни одной, способной вернуть хоть капельку душевного равновесия. Не обращая внимания на мои душевные терзания, Властелин неторопливо и крайне осторожно смывал с изуродованной кожи остатки лекарства, в то время как я краснела и не знала, куда девать глаза от стыда. Завершив водные процедуры, он извлек меня из бадьи и перенес на стол, где за лечение взялся Цесариус. Настала возможность рассмотреть повреждения. Надо сказать, все оказалось не настолько страшно, как ожидалось. Синяки уже 'цвели' желтым, ссадины и царапины подсохли и затянулись, опухоль и багровая краснота с рубцов спали, только раны от стрел казались еще воспаленными. Лекарь аккуратно наносил на поврежденные участки бесцветную жидкость с резким неприятным запахом, вызывающую жжение и зуд. Под конец процедуры мне уже было по барабану, в каком виде я валяюсь, лишь бы уняли мерзкие ощущения, сводящие с ума.

– Ой! Уть! М-м-м… – больше всего на свете я желала поведать подробности генеалогического древа Цесариуса, доставлявшего 'незабываемое удовольствие' и Кондрада, помогающего ворочать меня с живота на спину и обратно.

Извазюкав меня с ног до головы в сем дивном составе, старик накинул на меня простыню и, подпихнув под голову подушку, попросил:

– Дочка, потерпи немного. Рубцы следует размягчить, поэтому и жжется.

Как будто у меня есть выбор? Впрочем, после объяснения терпеть стало легче. Кто из восемнадцатилетних девчонок горит желанием остаться уродкой на всю жизнь, если есть альтернатива, пусть и связанная с неудобствами?

Властелин подтащил поближе стул и, усевшись на него верхом, осведомился:

– Илона, ты способна ответить на пару вопросов по поводу пребывания в Гайно?

Почему нет? Вдруг за разговорами время пройдет быстрее?

– Вполне. Что конкретно тебя интересует? И еще, я питаю надежду на обмен информацией.

– Договорились, – согласился мужчина. И задал первый интересующий его вопрос: – Что ты помнишь из дороги?

Мне пришлось напрячь память:

– Немного. Всю дорогу меня поили чем-то наркотическим, я валялась в клетке на возу без сознания и полностью очнулась уже в подземелье. Я даже не чувствовала, как меня заковали. Самые четкие воспоминания – это меня иногда поили и бинтовали. Смутно помню скрип колес и железные прутья над головой.

Упоминание о клетке ему, похоже, не понравилось, на щеках заходили желваки, но он озвучил следующий вопрос:

– Что творилось в камере, кроме избиения? Пытки? Насилие? – последнее слово аккомпанировалось чуть ли не зубовным скрежетом.

Как бы мне не хотелось поквитаться с копролитным маньяком, врать я не умела и не любила:

– Пыток не было, если не считать избиения ногами, розгами, плеткой и кнутом. Насилия как такового тоже не случилось.

К зубовному скрежету добавились сведенные к переносице брови и молнии в глазах. Допрос:

– Поясни, что в твоем понимании обозначает 'как такового', – с нажимом выделил 'твоем'.

Вспоминая пикантную сцену в камере, я захихикала:

– Высокий лорд мечтал познакомить меня с 'главным грозным оружием дома Гайно'. Ха-ха-ха… Ой, не могу! И несколько опешил от моей последующей реакции, – выплескивала я сведения вперемешку со смехом.

Только вот на моего визави это произвело абсолютно полярную реакцию – вместо улыбки мужчина почти рычал:

– Стало быть, все же было!

Чего-то я в их укладе жизни целиком и полностью запуталась. Или объясняю невразумительно?

– Да нет же! Ничего не было. Ну, продемонстрировал мужчинка 'нефритовый пестик', ох-хо-хо! Так не дотянулся же им, маленьким тот оказался. Пришлось ногами, – и я поделилась частностями, но совершенно зря потратила слова. Кондрад уловил смысл, но пустил побоку детали.

Нашу милую беседу прервал Цесариус. Он принялся намазывать мою кожу кремом, и снова меня вертели туда-сюда. В конце перевязки жертву средневековой науки замотали в прежнее мумиебразное состояние и отнесли в постель.

– Ты куда? – застопорила я пылающего праведным гневом Властелина: – А кто обещал инфой поделиться?

Тяжело вздохнув и кинув на меня взгляд, который следовало истолковать как: 'разве ты не видишь – я занят, и все равно мельтешишь под ногами', – Кондрад вернулся и уселся в ногах. Устало вопросил:

– Что конкретно тебя интересует?

– Мне кажется, я имею право знать, как и почему я очутилась во власти придурка-шизофреника с манией величия. Или это секрет государственной важности?

Потерев рукой лоб, Кондрад принялся рассказывать:

– Секрета в случившемся нет, исключительно лишь стечение неблагоприятных обстоятельств и моя глупость. Понимаешь, ты в высшей степени необычна: твое поведение, манера вести себя, умения привлекают повышенное внимание. Находятся люди, алчущие поставить все это себе на службу и возвысится за твой счет. Когда я перед нашей стычкой самонадеянно решил – ничего серьезного произойти не может, и не оставил точных распоряжений, то ситуация вышла из-под контроля. Видя, что я ранен и потерял сознание, мои люди растерялись. Решили – меня убивают, и стали стрелять на поражение, думая спасти мою жизнь. А в то время, как мои бараны столпились вокруг меня, лорд подсуетился и потихоньку с помощью доверенных лиц выкрал тебя. Поскольку никто из моих сопровождающих сильно не беспокоился, останешься ли ты жива, то никого потеря и не взволновала. Скорее, наоборот.

Уже позднее, когда я пришел в себя и взялся расследовать итоги поединка, ни у кого не находилось внятного ответа. Поиски затянулись: не было ни свидетелей, ни мотивов твоего внезапного исчезновения. Тебя везли потайными тропами, сторонясь людных мест. Первоначальную часть пройденного вами пути три дня спустя мы с большим трудом разыскали собаками. После реки след затерялся, – он развел руками и покачал головой. Продолжил: – Разведка доложила – охотники видели странный караван. Дальше я провел инспекцию всем ближайшим крупным гарнизонам. Поиск сужался. Еще неделя-другая, и я бы нашел тебя сам, вот только… на том свете… – Кондрад поежился. – И если бы не помощь Кайла, то просто физически не успевал спасти. Я ответил на той вопрос?

– Еще два уточнения. Первое – откуда там взялись его люди, и второе – какую долю он мне готовил?

– В замке многие располагали сведениями, куда и за кем я еду. Шпионы донесли ему. Лорд предполагал извлечь выгоду для себя, по возможности похитив из моих рук принцессу по дороге обратно. Для этого он велел следовать за нами в отдалении кучке преданных воинов. Что касается дальнейшей твоей судьбы… Ты не аристократка, не имеешь связей с известными фамилиями, не принцесса… Думаю, тебя ждала традиционная роль телохранительницы-куртизанки, участь своего рода сексуальной экзотической игрушки, – просветил меня Кондрад.

Мдяя, неудачи преследуют всех, но догоняют лишь неудачников. Как меня угораздило попасть под раздачу? Заняться самокопанием и самовыкапыванием мне не дали, подошедший Цесариус заставил выпить чашку травяного настоя, мотивируя необходимостью восстановления сил. Эта горькая дрянь подействовала неожиданно быстро, и уже в полудреме я полюбопытствовала у раздраженного Властелина:

– Что ты с ним теперь сделаешь?

– Ничего такого, что он не сделал с тобой,- поделился планами Кондрад.

Я хмыкнула:

– Тоже продемонстрируешь Лорду 'грозное оружие'?

Я провалилась в сон, не дождавшись ответа, и потому не разглядела толком кровожадную усмешку, которая обещала хозяину Гайно все 'удовольствия' этого мира.

На следующий день меня перебазировали в роскошную спальню, укомплектованную шикарной кроватью. Последняя огорошила меня гигантскими размерами. По самым скромным прикидкам, на сем монстре удобно улеглись бы по-меньшей мере пять человек средней комплекции, и при этом вряд ли смогли бы коснуться друг друга. В общем, я потерялась на бескрайних просторах этого шедевра средневековой мебельной индустрии.

Все последующие за переселением события и открытия породили у меня безудержный хохот, который причинял неудобства, но остановиться я была не в состоянии.

Судите сами: на колоссальное витражное окно установили кованую декоративную решетку, видимо, полагая, что я мигом встряхнусь, взбодрюсь и в коматозном состоянии устрою через окно экстренный спуск на простынях (давайте угадаем с трех раз, кто же это так решил подстраховаться?). Я, конечно, девушка спортивная, кто ж спорит, но настолько еще не сбрендила. При непрекращающейся слабости, мне лишь доблестных свершений не хватало. И подвиг Гастелло в моем исполнении тоже что-то не впечатлял.

Кайла поселили тут же, использовав пустующий будуар, и проинструктировали самым взыскательным образом по поводу меня и предлагающихся к моей невинной рожице мелких пакостей с большими последствиями. Кайл безотложно проникся и принялся бдить, реагируя на малейшей шорох со стороны кровати. Но значительнее всего уморили даже не эти предосторожности, а повеление Кондрада на случай посещения мной туалета.

Сначала я поинтересовалась:

– Поскольку я уже в сознании, могу я навестить заведение, скрытое за во-он той дверкой?

Естественно, меня туда немедленно отнесли, помогли выпутаться из бинтов, усадили и стали дожидаться окончания процесса. При столь пристальном наблюдении процесс как-то не желал проистекать гладко и интенсивно, видно, стеснялся со мной на пару:

– Хм, Кондрад, ты бы не мог оставить меня одну?

Последовавший безапелляционный отказ:

– Нет! – вверг меня в неподдельное изумление, вызвав вытекающий логичный вопрос: – Почему?

– Потому что ты еще чрезвычайно слаба, и велика вероятность потери сознания и падения, – пояснил мужчина, не ослабляя надзора.

Уразумев бесполезность спора, смирилась с неизбежным злом, лишь попросив:

– Ну, хоть отвернуться ты можешь?

Мою просьбу, подкрепленную умоляющим взглядом, удовлетворили, всем обликом демонстрируя недовольство и бурча под нос о капризах и выкрутасах. По завершении, меня завернули и водворили на кровать, приказав Кайлу приблизиться, и адресовались ко мне:

– Значит, так! На будущее, если у тебя возникнет потребность вновь посетить туалет, сообщи об этом Кайлу безотлагательно.

Кондрад перенес внимание на застывшего от усердия телохранителя:

– Услышав ее просьбу, тебе вменяется в обязанность разыскать меня и поставить в известность.

Давясь от смеха и прокрутив в мозгу цепочку действий, я сообразила, что помощь в столь нелегком деле мне уже не понадобится где-то на середине цикла, о чем и проинформировала великого 'стратега':

– А если тебя не будет поблизости, что тогда делать?

После интенсивного раздумья 'стратег' отреагировал:

– Тогда найдешь Цесариуса.

Приступ смеха грозил перейти в стадию пароксизма и вызвал недоумение:

– Что теперь не так?

Поморгав невинно глазами, разжевала:

– А если и Цесариуса нет поблизости? До его башни далеко.

Властелин взял таймаут. В то время на свою беду появился эскулап с кружкой отвара и нарвался услышать воистину 'мудрое' решение:

– Цесариус, ты переезжаешь в соседнее помещение.

Ничего не понимающий алхимик сумел выдавить:

– Зачем?

Логике ответа следовало позавидовать:

– Оно больше, и ты будешь ближе к Илоне. Возьмешь десяток воинов в помощники и приступай к переноске вещей.

Цесариус честно силился вдолбить несуразность подобного постановления:

– Но я же занимаюсь наукой, экспериментирую, составляю лекарства – процесс работы сопровождается неприятными запахами, выделением ядовитых веществ и шумом. К тому же, у меня в лаборатории много необходимых предметов, оборудование. Наконец, я там привык!

Зря старался, один чрезвычайно умный и логичный человек решил посостязаться в упрямстве с козлами и баранами:

– Не желаю слушать никаких возражений! Будет по-моему, и точка! Возьми больше людей и начинай!

Искренне жалея старого ученого, я выдвинула конструктивное предложение:

– Давайте будем проще! Кайл доведет или донесет меня до места, а там уж я как-нибудь сама разберусь.

В мою сторону незамедлительно рявкнули:

– Вот именно – 'как-нибудь'! Если тебе голова не дорога, то я посодействую ее отвинтить!

Пришлось немедля отреагировать:

– Фиг тебе, я к ней привыкла, все же восемнадцать лет с ней прожила в согласии. – (Кое-кто сопроводил озвученную мною информацию исключительно недоверчивым взглядом). – Ну почти в согласии, исключая мелкие нюансы.

На этой ноте спор завершился со счетом один ноль в пользу Кондрада.

В итоге Цесариус переехал, нервируя дворцовых обитателей взрывами и беспощадно истязая неэстетичными запахами, а Кайл гонялся за Властелином при любом мизерном намеке на мое самоуправство. Меня по-прежнему купали и замазывали кремом, но через неделю хоть пеленать перестали.

Раны подживали и чесались, но не болели, зато все сильнее ныла душа. Я соскучилась по дому, родителям, братьям. Мучило сомнение о возможности возвращения в привычную жизнь, и еще… Я крепче и крепче привязывалась к Кондраду, умом постигая утопичность отношений, а сердцем проигрывая схватку.

Он тетешкался со мной, думаю – ощущая чувство вины, но я шла на поправку. Не семимильными шагами, но шла. Вскоре все закончится и вернется на круги своя. Недаром же он частенько исчезал в неизвестном направлении – вероятнее всего, искал принцессу, ведомый идеей фикс о возрождении королевской семьи в Лайе. Что в этом случае ожидало меня? Ничего хорошего: застряну в этом мире и буду тускло прозябать в тени венценосной фамилии, отчаянно завидуя Иалоне.

Зависть – гадкое чувство, являющееся смертным грехом, а уж по отношению к знакомому или близкому человеку вообще омерзительна. Да, формально я атеистка, но грехи церковные соответствовали моему представлению о нарушениях морально-этических норм. Всю свою короткую жизнь я стремилась придерживаться заповедей, а в настоящее время безоглядно скатывалась в уныние и зависть. Безусловно, мрачные мысли и бурные переживания не могли не отразиться на выздоровлении. Я потеряла аппетит и теперь Кондрад, Цесариус и Кайл насильно пичкали меня бульонами, протертыми супами и отварным птичьим мясом. У-у-у, мироеды, вооруженные ложкой и тарелкой! За потерей аппетита подоспело безразличие к происходящему вокруг, оно перешло в неподдельную депрессию, и не знаю, сколько бы она протекала, если бы в один из дней Кондрад не задал Цесариусу вопрос:

– По твоему мнению, Илона способна перенести путешествие?

Лекарь, продолжая наносить крем, вынес вердикт:

– Вполне, если не сидя верхом, и с остановками. И лечение придется продолжить.

Я не успела открыть рот с вопросом о месте назначения, как меня опередили:

– Прекрасно! Я рад. Через три дня покидаем Лайе.

Любопытство грозилось задушить, если не узнаю причин неожиданного и необычного поступка:

– Зачем? Что случилось?

Мужчина уселся на стул верхом и, пристально заглядывая в глаза, напомнил:

– Я выполняю твое условие. Ты выиграла, я проиграл, и за мной долг чести. Это единственный способ оставить принцессу в покое, как ты тогда выразилась. Иалона сохранит королевский статус, но страной будет управлять мой наместник. Предварительное соглашение достигнуто, осталось лишь уточнить сроки. Как только договор будет подписан, мы уедем.

– Мы? Я-то тебе на кой черт сдалась? Оставь меня здесь,- я проявила недоумение.

– Нет, ты поедешь со мной! – отрезал 'медбрат', давая понять, что разговор окончен. Он помог натягивать широкую рубашку, используемую вместо бинтов, и не реагировал ни на один из настойчивых вопросов. Лишь в дверях Кондрад притормозил, поймал мой злющий взгляд и добавил:

– Я отвечу на главный незаданный вопрос: 'Не жалко ли мне оставлять Лайе?' – нет, не жалко. То, о чем я просил Богов, осуществилось. Теперь я имею богатство, ради чего все затеял, и ничего другого мне не надо.

И ушел, оставив меня в глубоком недоумении.

Заявление прозвучало, как гром среди ясного неба, мой ум терялся в догадках о мотивах поступка Кондрада. Ну не мог же он, в самом деле, пойти на потерю завоеванной страны лишь из-за долга чести? Должно быть что-то еще, суть чего я не в состоянии постичь в данное время. Если припомнить банальную фразу: 'Истина всегда лежит на поверхности, но, откапывая доказательства, ее умудряются закопать', – то дело осталось за малым. Осталось найти поверхность. Прокручивая события и прикидывая версии, меня внезапно озарило, и я мысленно заорала:

– Форсет! Ты меня слышишь?

Бог откликнулся с великой неохотой и недовольством:

– Разумеется, слышу. Как тебя, такую горластую, можно пропустить? Что стряслось на сей раз?

– Черный Властелин покидает Лайе через три дня! – поделилась я радостной вестью.

– И что? – равнодушно отреагировал Форсет.

Приспело мое время возмущаться:

– Как что?! Условия выполнены, он передумал жениться. Отправляй меня домой!

– И не подумаю. Сейчас раздумал, завтра надумает сызнова. А мне вновь с этой историей вожкаться? Нет уж, доделывай дело до конца, – божок ознакомил меня со своей точкой зрения и поставил перед фактом.

Ей-Богу, было от чего растеряться:

– Что значит – 'доделывай свое дело до конца'? Как ты себе это представляешь? Пристрелить, чтоль, кого-нибудь?

Ехидство и наглость прямо-таки сочились из голоса небожителя:

– Вечно с вами, людишками, мелкая возня… то проблему реши, то решение подскажи. Что здесь сложного? Когда один из них браком сочетается, тогда и домой отправишься

В голову пришла цитата из мультика: 'А хотите, я его стукну, и он станет фиолетовым в крапинку?'. Я бы щас с колоссальным удовольствием кого-то псевдобожественного и толстозадого взгрела от широты русской загадочной души. Жаль, не дотянусь, руки коротки, но поорать – дело святое:

– Ты офонарел? Я тебе, что, средневековая сваха? Как я их уламывать должна? Смилуйтесь, люди добрые, окольцуйтесь по-быстрому, а то мне, сиротинушке, домой попасть невмочь?

В ответ на мой пламенный восторг и яростные вопли, Форсет индифферентно заметил:

– Илона, ты круглая дура!

Я парировала:

– У круглой дуры есть одно неоспоримое преимущество – она по жизни катится легко, а я за все цепляюсь!

Бог поржал и смотался, квакнув на прощанье:

– Захочешь – измыслишь!

Я немедленно надулась от обиды. Нашли, блин, всенародную спасительницу! И как прикажете поступить? Рекламный слоган повесить? Растяжку из простыней натянуть? 'Требуются аристократическая невеста и высокородный жених, бракованных не предлагать!' Как раз между двумя башнями поместится и далеко видно будет. Живое воображения опять взыграло со страшной силой. Мне представились толпы желающих, осаждающие Цитадель, а я в качестве председателя жюри. В уме быстренько накидался список необходимых справок для участия в отборочном туре: о физическом здоровье, отдельно еще одна с подписью венеролога, об умственной вменяемости, отсутствии долговых и брачных обязательств. Следом возникло видение – я, погребенная под грудой справок, и Кондрад, бочком подкрадывающийся к Иалоне с намерением 'осчастливить' замужеством. Над ними в воздухе витала моя надежда на возвращение домой и энергично махала платочком на прощание. Брр! От подобной перспективы настроение скатилось ниже некуда и продолжало стремительно падать. Не придумав ничего существенного, я сочла самым мудрым решением заснуть, что и было незамедлительно мной осуществлено. Уж по-всякому, утро вечера мудренее.