Следующие дни прошли под лозунгом: «Женщина никогда не скажет мужчине, как сильно он ее обидел. Она покажет ему, как больно он ей сделал».

Я не принимаю, но понимаю мотивы поступков Дара. В их мире, а теперь и в моём, женщина не имеет слова или мнения, она бесправна: её продают, покупают или обменивают. И неважно, какова цена: золото, власть или мирный договор. Женщина — это товар, вложение капитала, средство для достижения цели и украшение дома. И женщины-дроу мирятся с этим порядком, они не знают другого обращения. Но я-то знаю и не могу согласиться с такими устоями, покорно склонить голову и стать марионеткой. У меня есть сердце, душа и мозги, которыми я привыкла пользоваться. Дару придётся научиться со мной считаться, или всё останется как есть, не сдвинувшись ни на йоту.

Вот такими философскими рассуждениями я занималась на следующее утро, сидя в постели, маясь от головной боли и попивая рассол, напиток завтрашнего дня. В тот момент, когда пришла Маша, я уже окончательно закрутила себе мозги и теперь раздумывала на тему: «Пьянству — бой или чтоб вы все провалились».

К чему это я? Ну чтобы понятно было в каком «чудесном» состоянии души я обреталась. И вот в эту «счастливую» для меня пору, вползла Маша, сгибаясь под тяжестью каких-то шмоток.

— Маш, ты переселиться решила? Нет, я рада, но кровать тащи свою.

— Вообще-то это тебе… подарки от Повелителя, — стеснительно выдавила из себя Маша.

Офигеть! У меня даже головная боль в обморок от неожиданности свалилась, прекратив долбить меня по вискам кувалдой. Я пришла в экстаз:

— Вот это оперативность! С вечера нагадил — утром задарил! Видимо большой опыт сказывается!

Компаньонка свалила на кровать свой груз, оказавшийся рулонами тончайшей, переливающейся ткани, изумительно ярких оттенков и восхищённо заметила:

— Смотри, какая красота! Тебе так повезло!

— Да ты что! — внедрение в состояние экстаза продолжалось, но отказать себе в маленькой ложке дёгтя я была не в силах: — Ну, мужики пошли, совсем понятия нет. Кто ж утильсырьём взятки даёт? Нет, чтоб борзыми щенками!

Маша, конечно, Гоголя не читала и иронии не поняла, но смысл уловила и обиделась:

— Это бесценные ткани, между прочим!

— Без цены значит. Так и знала, что супружник у меня скупердяй! — хмыкнула я, чем вызвала бурное негодование Маши:

— Да о чём ты говоришь! Их купить не каждый может! Это целое состояние!

— Я польщена, отдай обратно, — пожала я плечами, демонстрируя отношение к подкупу.

— Юль, Юля, он извиняется, — пустилась в уговоры дроу, и вызвала уже моё негодование и подозрительность:

— Слушай, перебежчица, ты, что его защищаешь?

Маша, видя моё исключительно доброе настроение, пошла на попятный:

— Нет, но …

— Если «но», то отдай обратно! Мне ничего от него не нужно! — перебила я её и демонстративно вцепилась в кружку с рассолом напрочь отказываясь участвовать в этом балагане. Девушка тотчас расстроилась и попытала счастья ещё раз:

— Ты даже посмотреть не хочешь?

— Нет! — категорично отвергла я её намёк и наконец, услышала правду:

— Я назад не понесу. Я боюсь!

— Я так и поняла, — констатировала я очевидное, понимая, что она права и ничем хорошим это не закончиться. Пришлось несчастной мне выползать из постели и топать к двери. На посту стояли Айлонор и новенький дроу со смешными оттопыривающимися в стороны острыми ушками. Лопоухий лапочка, одним словом. Вспомнив, что я дама воспитанная, здороваюсь:

— Айлонор, доброе утро. И напарнику тоже. Тебя как зовут, новобранец?

— Катиреамиэль из Дома Стражей.

Ну, нельзя человеку с похмелья такие сложные слова говорить. Я же могу с перепою повторить и травмировать орган речи. А уж такого подарка как немая жена Повелитель не дождётся!

— Извини, родной, но это я точно не выговорю ни в нормальном состоянии, ни тем более с похмелья. Можно, просто, Рель?

— Доброе утро, Юлия. Как ты себя чувствуешь? — улыбнулся Айлонор, наблюдая за моей напряжённой умственной деятельностью.

— Ты честно хочешь знать или так, для отмазки? — поинтересовалась я.

— Конечно, честно.

— Ок, симптом «лучше бы я умер вчера» знаком? Айлонор, мне помощь нужна. Можешь передать эту «бесценную» взятку Повелителю обратно, а?

— Могу, но тогда давай сразу попрощаемся, потому как, назад я уже не вернусь.

— Ясно! Спасибо за честность. Ладно, я сама с этим разберусь.

Вернувшись в комнату, я уселась на постель и принялась размышлять, разглядывая свалившееся на меня богатство. Собственно мои выводы были следующими:

Факт первый: Никто из них назад не понесёт.

Отмазки: своя голова дороже; кто их психов знает; вдруг прибьёт, типа «В гневе я страшен».

Факт второй: Меня не пустят.

Отмазки: смотри факт первый.

Факт третий: Если я даже исхитрюсь отдать, то эта упёртая сволочь наверняка всё вернёт обратно, решив таки осчастливить меня насильно.

Назревала дилемма. И тут в мозгах, измученных алкоголем, задребезжал просвет. Угу, «Луч света в тёмном царстве».

— Маш, давай я на улице посмотрю? — ласково попросила я, начиная операцию «Нам вашего добра и даром ненать!»

Закончив перебазировать мануфактуру в сад, я осведомилась:

— Маша, а это, действительно, стоит целое состояние?

Она согласно кивнула.

— Ну что ж, Маша, думаю, ты никогда не видела, как горят целые состояния. Восполняй пробел в образовании! — менторским тоном просветила я девушку и метнула в кучу фаербол.

— Живенько занялось, — рассматривала я громадный костёр с чисто познавательным интересом. Потом вышла на середину сада, повернулась лицом к зданию, прогнулась в поклоне и заорала:

— Спасибо тебе, Господин мой, не дал замёрзнуть посреди лета! — с этим комментарием я уползла в кровать.

Маша, всплеснула руками и убежала. «Иди, иди Павлик Морозов!»

Я отсыпалась весь день и ночь, зато встала свеженькая как огурчик. «Даже цветом совпадаем», — поведала я своему отражению в зеркале, пока Маша пыталась расчесать мою спутанную гриву. Она сегодня была чересчур задумчива и всё порывалась мне что-то рассказать про Повелителя. Я честно сказала, что слушать я про него не хочу, потому, как цензурные слова по отношению к нему закончились, а нецензурных очень много, боюсь за день не уложиться. Собравшись насладиться кофе и сигаретой, я была прервана визитом Айлонора с сотоварищами, тащивших внушительных размеров сундук. Весь кайф обломали!

— Айлонор, солнце моё, ты тоже решил ко мне переехать? Я рада, но как на это посмотрит общественность? — ласковым тоном полюбопытствовала я, рассматривая неожиданных визитёров.

— Э-э-э, нет! — смутился Айлонор.

— Какая жалость, я уже размечталась! Да-а-а-а, а счастье было так близко, — с сожалением протянула я и спросила: — Ну и чем на этот раз меня порадует мой Господин?

Айлонор улыбнулся:

— Я думаю — это не горит, — и откинул крышку.

Мамочка моя! Чего там только не было: кольца, диадемы, колье, браслеты. Брильянты, изумруды, рубины, сапфиры искрили и переливались, бросая отблески на стены.

— Гламурненько! Спасибо. Все свободны, — задумчиво разглядывала я новую взятку стоя над сундуком и соображая как мне поступить.

— Опять не возьмёшь? — тихо справилась Маша.

— А ты как думаешь? — отвлеклась я от созерцания.

— Понятно.

— Вот и чудесно. Маш, сходи в библиотеку.

Девушка бросила на меня укоризненный взгляд и ушла. А я потопала в сад. Вернувшись, Маша там меня и нашла, и глаза у неё стали в два раза больше от представшего перед ней зрелища. А что? Мне жутко нравилось. Самое большое дерево рядом с дворцом было украшено драгоценностями. Отмерев, компаньонка вытаращилась на меня, ожидая объяснений. С нескрываемым удовольствием рассматривая дело рук своих, я просветила её:

— Ностальгия у меня. Новый Год хочу. Ёлки нет, зато игрушек навалом. Смотри, как блестят. Лепота! Жалко людей не хватает, а то бы хороводы поводили, песни попели.

— Зачем ты так? — тихо спросила Маша и добавила: — Он же от чистого сердца.

— Я сейчас заплачу от умиления, — ядовито отозвалась я: — Можешь передать, чтобы он не мыл то чего у него отродясь не было! И не забудь добавить, что зря старается! Впрочем, не надо, не передавай, а то ещё пострадаешь от этого неврастеника. Я сама управлюсь, ты иди отдыхать.

Я вновь встала как вчера и завопила:

— Благодарствую, Господин мой, что позволил сиротинушке порадоваться! — и отправилась в комнату выполнять задуманное.

Часа четыре я ползала по полу с кисточкой, перемазавшись краской до ушей. Потом ждала когда подсохнет и с интересом наблюдала, как троица дроу снимает драгоценности с дерева в темноте, стараясь не шуметь. Получалось у них не ахти как, но ребята усердствовали изо всех сил, подбадривая себя изящными словесными оборотами, и так заразили меня рабочим энтузиазмом, что я уж было, собралась прийти на помощь, но в последний момент передумала, решив не смущать. После их ухода по деревьям лазила уже я и тоже в полной темноте, не желая испортить сюрприз. Спать я отправилась почти под утро и естественно проспала почти до полудня. Разбудила меня Маша громким восклицанием «Ой!». Разлепив глаза, я выбралась из кровати и подошла к ней, стоящей в оцепенении у окна и расширенными от страха глазами смотрящей в сад. Услышав мои шаги, девушка стремительно повернулась и спросила:

— Ты так хочешь умереть? Тебе жить надоело! — её голос дрогнул, сорвавшись на тонкую ноту: — Что это? — указала она пальцем наружу.

— А что такое? — невинно поинтересовалась я, с удовольствием рассматривая свой ночной шедевр. Между двумя деревьями была натянута растяжка, сделанная из простыни, на которой большими буквами красовалась надпись: «У одних главные полушария защищены черепом, у других — штанами!»

Девушка вцепилась в меня и лихорадочно зашептала:

— Давай быстро снимем, и он ничего не узнает!

В это время в коридоре раздался шум и, прислушавшись, я проинформировала Машу:

— Поздно, он уже увидел.

Тогда она изменила тактику и принялась выпихивать меня в сад со словами:

— Беги, спрячься!

Я отцепила её руки и повернулась к двери, в которую ворвался разъярённый повелитель сопровождаемый Айлонором. Полюбовавшись на исключительное по шумовым эффектам зрелище, я спокойно заметила:

— Всё же воспитание в Правящем Доме хромает на две ноги, или у кого-то склероз и он забывает стучаться, перед тем как войти.

Пропустив мимо ушей моё замечание, Дарниэль прорычал:

— Как ты посмела?

— Ты о чем? — деланно удивилась я, приподняв брови.

— Об этом! — подскочив ко мне, мужчина развернул меня в сторону сада, кивая на плакат, на что я невозмутимо заметила:

— Хм, а где там написано, что это о тебе? Или ты настолько самокритичен? Или это правда?

— Я тебя убью! — прозвучало в ответ.

— Можешь, — немедленно согласилась я и добавила: — но не будешь.

— Почему? — прищурился муж, немного остывая.

Я пустилась в разъяснения:

— Во-первых, по вашим законам, — я кивнула на открытую книгу: — мои действия не подлежат смертной казни. Я понимаю, что ты вполне способен это проигнорировать, но тут начинается во- вторых: тебе нужен договор со светлыми. И тебя никто не поймёт, если ты не предъявишь достаточно убедительные доказательства, например, моей измены, которых у тебя на данный момент нет, и тебе потребуется время чтобы их состряпать. И в-третьих, тебе до чёртиков любопытно, что же будет дальше. Поправь меня, если я где-то ошиблась.

Повелитель долго смотрел мне в глаза, обхватив одной рукой за плечи, а другой, зажав подбородок, не давая отвести взгляд.

— Что ты хочешь? — нарушил он молчание.

Пожав плечами, я честно ответила:

— От тебя ничего.

Сжавшиеся губы и мелькнувшая в глазах ярость ясно указывали на отнюдь не безмятежное состояние духа Дарниэля. Выпустив меня из стального захвата, он тряхнул головой, как бы отгоняя от себя какие-то мысли, ещё раз кинул на меня задумчивый взгляд и… ушёл. Стук захлопнувшейся двери совпал с Машиным обмороком, и пока я хлопотала над ней, приводя в чувство, ко мне успели заглянуть и убедиться в моей целостности все знакомые из стражи. Последним был Айлонор, который предупредил:

— Не стоит больше дразнить Повелителя. Ты его ещё плохо знаешь и он вполне способен причинить тебе вред. Будь предельна осторожна.

— Спасибо, — поблагодарила я его от души и призналась: — А мне больше и не надо. Я сказала и показала всё что хотела. Осталось лишь ждать его решения.

Прошло несколько дней. Я упорно искала в книгах хоть что-то способное мне помочь, но пока попадались только общие сведения, или местный фольклор, или своды законов. Конечно, многие сведения я запоминала или делала выписки, но искала то я совсем другое.

В моём распорядке ничего не поменялось, я по-прежнему сидела взаперти и даже по периметру живой изгороди ходили патрули. Меня очень усиленно охраняли.

Маша старалась не оставлять меня надолго одну и сидела рядом с вышиванием, отвечая на мои вопросы, если таковые возникали. Сильван целыми днями пропадала в саду, возвращаясь лишь к вечеру для еды и сна. Спала она у меня в ногах на кровати, но иногда укладывалась на пороге двери ведущей в сад. В общем, тишь да гладь, да Божья благодать. И всё бы ничего, если бы мне постоянно каждую ночь не снился один и тот же преследующий меня кошмар, от которого не было спасения: я всё так же безрезультатно билась в стеклянную стену. Если Маша и видела утром следы моих слез, то деликатно не показывала вида. Я была благодарна ей за это.

В один из вечеров, когда начало смеркаться, я сидела у окна, курила и смотрела на небо. Сильван подошла и положила свою голову мне на колени. Маша тихо спросила:

— А какой он был тот твой мир?

— Мой мир? Он похож на этот, только там зло уравновешено добром, жестокость состраданием, глупость умом, страсть любовью. В том мире люди не боятся просить прощения за свои ошибки, не боятся дружить и любить. Возможно, потому что людям отпущен гораздо меньший срок, чем вам, и мы спешим испытать всё сейчас, не откладывая на потом.

Я помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:

— Мы разные: в каждом человеке есть и плохая и хорошая сторона, но практически все мы стремимся познать любовь, как духовную, так и физическую. Без любви человек слеп и глух. Он как увечный лишённый многих чувств и ощущений, обедняющий свою жизнь.

— Что такое любовь? Желание? — тихо осведомилась девушка, пытаясь понять.

— Желание — это только одна из составляющих любви. Желая кого-то, ты стремишься к обладанию телом, а любя к обладанию душой. Когда любишь, — попыталась я объяснить ей: — ты хочешь быть рядом с любимым человеком; дышать с ним одним воздухом, потому что без него ты задыхаешься; хочешь прожить с ним жизнь и воспитать внуков. Это когда ты чувствуешь его боль как свою, и горе делится на двоих, а радость умножается вдвое. Когда любимый дарит тебе всего лишь цветы, а кажется, что он подарил тебе весь мир. Когда тебе не нужна предоставленная свобода, потому что единственно правильное место — это рядом с ним.

После моего монолога опять воцарилось молчание, вскоре нарушенное вопросом Манвэлиэль:

— Ты любила?

Сердце сжало обручем боли, не давая вздохнуть, глотнуть воздуха. Конечно, я бы могла сказать, что это не её дело, и девушка бы не возразила и не стала бы настаивать. Но я подумала, что может быть мне нужно хоть с кем-то поделиться, давящим на сердце грузом. И кто знает, вдруг мне станет хоть капельку легче? Именно поэтому я ответила на её вопрос:

— Да, Маша, я любила и потеряла их. Вернее, их отняли у меня. Теперь мой муж любит другую женщину, а мой сын называет её мамой. Возможно, им на самом деле лучше с Эланиэль, — судорожно вздохнув, я справилась со слезами и продолжила: — Знаешь, я всегда чувствовала себя чужой там, мне постоянно чего-то не хватало. И я видела их в Шаре Судьбы, они счастливы с ней, а я… мне нужно научиться принимать этот мир и видеть каждую ночь кошмары, пытаясь пробиться к своему ребёнку.

Я показала рукой на стопки книг и с горечью заметила:

— Почти в любой из них написано, что мне не вернуться назад, потому что нити, соединяющие меня с тем миром, были оборваны. Мне не найти обратной дороги, если я только не из касты богов и не «ходящая между мирами». Но нигде в этих чёртовых фолиантах нет объяснения кто они «ходящие между мирами»! — я всё же сорвалась и замолчала. Сил продолжать разговор не было, и я попросила: — Извини, я очень устала. Ты можешь идти. Спокойной ночи.

Маша стояла уже на пороге, когда я окликнула её:

— Сделай мне одолжение. Прошу. Не докладывай о нашем разговоре Повелителю.

Девушка смутилась, кивнула и ушла. Я сидела, смотрела на небо, вспоминая другие созвездия и, пытая не завыть от тоски.

После нашего откровенного разговора пролетело две недели. Я читала, гуляла под присмотром в саду, играла с Сильван если она того хотела. Маша таскала мне книги стопками, знания и записи росли, а решения проблемы всё не находилось. Впору было отчаяться, но я тяжело сдавалась и продолжала искать.

В этот день Маша куда-то пропала, и я обреталась в одиночестве, когда раздался стук в дверь. Ну и кого нелёгкая принесла? Открыв дверь, я уткнулась носом в цветы? Кто у нас такой романтичный? Подняв глаза, я обалдела. Дар?! Застрелиться и не жить! Это из разряда несбыточного. Что на этот раз пришло ему в голову? Я посторонилась и сказала:

— Входи. Это мне? Спасибо, очень красивые.

Я держала в руках цветы и смотрела на него. Он изменился. Лицо осунулось, тёмные круги под глазами. Молчание грозило затянуться.

— Ты хотел мне что-то сказать? Я слушаю, — пришла я ему на помощь. Ожидала я чего угодно, но только не этих слов:

— Прости меня. Я был не прав. Ты свободна. Я убрал стражу от твоих дверей и из сада. Теперь ты можешь ходить, где хочешь и куда хочешь, просто предупреждай, пожалуйста.

Его слова падали как камни на лёд моей обиды. Встреча взглядов. Листва против неба.

На душе почему-то потеплело и, улыбнувшись, я промолвила:

— Я прощаю тебя.

И тут же остановила рванувшегося ко мне мужчину:

— Пойми меня, я не могу так сразу. Я пока не готова к отношениям. Мне нужно время привыкнуть, но мы можем попробовать стать друзьями, если ты хочешь.

Он долго смотрел на меня:

— Хорошо. Я подожду.

— Спасибо тебе.

Дарниэль ушёл, я стояла, уткнувшись в полевые цветы, и улыбалась. Нет, я не впала в экстаз и не влюбилась, просто мне было спокойно, и в душе снова загорелся огонёк надежды. Никто не ведает, что уготовила Судьба, но нет ничего проще, чем заглянуть в будущее — нужно только немного подождать.

Вечером, впервые после бала, я взяла гитару:

«Пусть каждый выбирает для себя Рожденье, Смерть, Религию и Бога. Я выберу свою дорогу Пройду тропой, проложенной впотьмах. Пусть каждый выбирает для себя Любовь и верность, Ненависть, вражду. Я выберу всего лишь честность И лёгкую на сердце ворожбу. Пусть каждый выбирает для себя Час, день и миг, когда приходит Вечность Я выберу улыбку завтрашнего дня И нежное касанье песни. Пусть каждый выбирает для себя Иллюзия или реальность. Я выберу сверканье льда И пламя нашей странной страсти. Пусть каждый выбирает для себя Свет, Тьму, Добро и Зло Неважно, Я выберу Добро и Тьму И капельку земного счастья. Пусть каждый выбирает для себя Меч ли, щит ли Или ветку мирта Я выберу иллюзию любви И грамм несбывшейся надежды. Пусть каждый выбирает для себя Родной ли дом Или чужие дали Я выберу горчащие печали И слезы вновь когда-нибудь потом. Пусть каждый выбирает для себя Прохладную рассветную росу Иль тень забвения тумана Я выберу иллюзию обмана И сумрака разящую красу. Пусть каждый выбирает для себя И каждый выбор будет верен Ведь только этот путь пройдя Ты сможешь быть в себе уверен Пусть каждый выбирает для себя Рожденье, Смерть, Религию и Бога. Я выберу забвения дорогу Быть может, здесь найдут меня. Пусть каждый выбирает для себя…»

Автор стихов Дарисента. Моя искренняя ей благодарность за разрешение использовать её творчество.

Это был замечательный вечер. На звук гитары пришли Айлонор, Малик, Рель и Нимиэль. Мужчины поначалу сильно комплектовали и усиленно делали вид, что они тут просто мимо проходили, но вскоре расслабились и попросту получали удовольствие от общения. Разошлись мы довольно поздно. Оставшись одна, я подошла к окну и позвала:

— Дар! Не прячься, я знаю, что ты здесь.

В сумерках возникла высокая, гибкая фигура:

— Как ты узнала?

— Догадалась. Слишком очевидно: цветы, свобода. Маша бы тебе не сказала, следовательно, ты подслушивал. Ну, признайся, ведь подслушивал? — подначила я его. Мужчина смутился, но повинился:

— Виноват. Признаюсь.

Следуя внезапно возникшему желанию, я протянула руку и погладила его по щеке, поблагодарив:

— Спасибо тебе ещё раз за эти подарки. Поверь, для меня они дороже золота.

Его ладонь накрыла мою, удерживая у щеки. Мы стояли и молчали. А нужно ли было что-то говорить? Спустя какое-то время, я высвободила руку и пожелала:

— Спокойной ночи, — услышав такое же пожелание в ответ. Он уже уходил, когда его догнал мой голос:

— До завтра.

Дар обернулся и подарил мне улыбку. Начинался новый период в моей новой жизни.

Я метался по своей спальне, испытывая противоположные чувства: злился и восхищался одновременно. Как она посмела так поступить, и какое мужество нужно иметь для протеста, одной против всех, в чужом мире.

Вошла Лаурэлин и я прогнал её. Я не могу. В ушах всё ещё стоит крик: «Я ненавижу тебя Дарниэль!!!», а перед глазами танец — качание бёдер, взмахи рук, изгиб гибкого тела. Что мне делать? Она моя жена, данная мне Богами, и моё право взять её в любой момент. Но будет ли это выходом? Не думаю. Она ясно дала понять, что не покорится, не смирится со своей ролью, а я не хочу её сломать. Зачем мне сломанная «игрушка»? Такие куклы скучны, безвольны и предсказуемы. Что же я хочу? Хочу, хотя бы ещё один раз увидеть её счастливой, как там на лугу. Хочу, чтобы она не боялась, не презирала меня. Хочу видеть её улыбку, адресованную мне. О, Боги! Я, который может получить любую женщину, только шевельнув пальцем, страстно желаю ту, которая мне не доступна и она моя жена. Как мне жить дальше? Как вернуть время назад, чтобы не было этих слов? Как?! Что смягчает женское сердце и делает уступчивым? Конечно, подарки! Наверно, стоит ей что-нибудь подарить. Это идея! А что ей нравится? Да какая, в сущности, разница, что-нибудь подороже. Женщины любят драгоценности, тряпки, меха. Знаю! Буквально на днях привезли ткани. Решено, она получит подарок и всё забудет!

Я приказал привести ко мне утром Манвэлиэль и приготовить ткани.

Манвэлиэль вошла и склонилась в поклоне:

— Что угодно Повелителю?

— Мне нужно твоё содействие, — озвучил я своё желание и услышал привычное:

— Все, что в моих силах, Повелитель.

Вот только в её в глазах вместо покорности осуждение и решимость защищать хозяйку. Надо же спелись. Как быстро Юлия перетащила её на свою сторону. Что она ей сказала? Какие нашла слова?

— Передай моей жене эти ткани, в знак моего извинения за вчерашнюю грубость и несдержанность, — не стал отвлекаться я.

— Я с удовольствием выполню пожелание моего Повелителя, — радостно откликнулась счастливая Манвэлиэль.

— И ещё, я хочу знать её реакцию на подарок. Жду доклада, — как можно равнодушнее бросил я в ответ.

— Слушаюсь, мой Повелитель.

Я махнул рукой, отпуская её:

— Иди, тебе помогут донести.

После ухода Манвэлиэль, я приготовился к ожиданию, но после появления иномирянки, терпение перестало быть моей сильной стороной. Я вдруг подумал, что я могу прекрасно всё услышать сам, без посредников, если устроюсь на втором этаже над покоями жены. О, Боги! Почему из-за неё я испытываю непривычные чувства и совершаю поступки недостойные Повелителя? Почему я должен прятаться в своём дворце, лишь бы услышать её голос? Чем и как эльфийка привязала меня к себе? Ни одна женщина не была мне настолько интересна. И ни одну я не хотел заполучить столь страстно.

Откинув в сторону сомнения в правильности поступка, я пошёл на второй этаж, чтобы услышать:

— Маш, давай я на улице посмотрю?

У меня отлегло от души: ей понравилось, она простила. Девушки начали перетаскивать ткани в сад и рассматривать, вернее рассматривала Манвэлиэль, а Юлия только спихивала в одну кучу. Такое поведение вызывало естественные подозрения. Что же она задумала? Не отрывая глаз от вороха ткани, эльфийка с любопытством спросила:

— Маша, а это, действительно, стоит целое состояние?

И дождавшись ответного кивка, нравоучительно заметила, метнув в кучу фаербол:

— Ну что ж, Маша, думаю, ты никогда не видела, как горят целые состояния. Восполняй пробел в образовании!

Застыв у окна, я видел, как девчонка вышла в сад подальше, склонилась в издевательском поклоне и закричала, как будто бы знала, что я здесь:

— Спасибо тебе, Господин мой, не дал замёрзнуть посреди лета!

И ушла. Не простила. Осознание этого резануло по сердцу, забирая надежду на лёгкое примирение. Когда меня нашла Манвэлиэль, я всё ещё стоял у окна и смотрел на костёр, в котором сгорали мои чаяния.

— Вы уже знаете, Повелитель, — не спросила, а как бы утвердила дроу. Я повернулся к ней, и она отшатнулась. Что такое? Не привыкла видеть, как Повелитель может испытывать тоску и боль? Оказывается, может и ещё как. Я справился с собой и снова одел маску безразличия. Наблюдая за мной, Манвэлиэль прошептала:

— Юля просто обижена. Может быть, Вы ещё раз попробуете, Повелитель?

Защищает её, боится, что накажу. Такая преданность вызвала у меня улыбку. Кто кого ещё наказывает. У моей жены пока преимущество.

— Я подумаю. Ступай, ты свободна, — отпустил я девушку и принялся раздумывать дальше: «Почему ей не понравилось? Ах, да! Она же носит свою одежду. Тогда что? Возможно, ей придутся по вкусу драгоценности». Утвердившись в этой мысли, я направился в сокровищницу, отбирать только достойное её, самое дорогое, самое лучшее. И там понял, что я сошёл с ума. Каждую безделушку я представлял на ней: в мыслях я одевал ожерелья на тонкую шею, касаясь губами нежной кожи, прочерчивая дорожку из поцелуев, возлагал на упрямую головку диадему и припадал к манящим губам. Я безумец, я сумасшедший! Пора признаться в этом хотя бы самому себе. Проведя бессонную ночь в раздумьях и метаниях, утром я вызвал к себе Айлонора и указал на сундук, приказав:

— Отнеси ей.

Айлонор намного старше меня и когда-то был моим учителем, поэтому мы с ним на «ты» и я изредка прислушиваюсь к его советам и выслушиваю его мнение.

— Думаешь, она возьмёт, Повелитель? — попытался спрятать усмешку учитель.

— Надеюсь. Я должен попытаться, — отозвался я, стараясь скрыть свои истинные чувства, но обмануть того, кто знает тебя с детства трудно. Айлонор покачал головой и посоветовал:

— Не лучше тебе самому все это преподнести и просто попробовать поговорить?

— Я не могу. Я Повелитель! — сорвался я и внезапно спросил:

— Что ты думаешь о ней?

Воин задумался и начал говорить, осторожно подбирая слова:

— Юлия не такая как мы. Она живёт по собственным правилам. И знаешь, мне нравятся эти правила. Девочка необычна и непредсказуема. Чего только стоят её выходки с каргаалом и с костром.

— Ты не все знаешь, она подружилась с демоном, называет его коняшкой и катается на нем верхом, — вынужденно признался я, наблюдая за реакцией учителя, пытаясь понять, один ли я могу испытывать шок от такого. Оказалось, что нет. Айлонор уставился на меня в изумлении и заржал. Отсмеявшись, принял серьёзный вид и сознался:

— Вот что я тебе скажу, Повелитель, ты можешь казнить меня или выслать, но я не дам тебе её обижать!

И этого перетянула. Что в ней есть такого, заставляющее нас относиться к ней иначе?

— Отнеси.

— Как скажешь, Повелитель.

После его ухода, я вновь занял свой наблюдательный пункт. Спустя какое-то время, Юлия вышла в сад, походив среди деревьев, начала развешивать драгоценные украшения на дереве, более того делала она это с энтузиазмом, получая громадное удовольствие. Вскоре после того как она закончила, к ней присоединилась Манвэлиэль, в изумлении рассматривавшая дерево. А эта упрямица, как ни в чём не бывало, объяснила:

— Ностальгия у меня. Новый Год хочу. Ёлки нет, зато игрушек навалом. Смотри, как блестят. Лепота! Жалко людей не хватает, а то бы хороводы поводили, песни попели.

После её слов возникает недоумение: что такое «Новый год» и где они берут столько золота для украшения деревьев? Что-то тихо сказала ей Манвэлиэль, видимо, пыталась уговорить, образумить, но добилась обратно эффекта. Слова эльфийки жгли ядом:

— Я сейчас заплачу от умиления. Можешь передать, чтобы он не мыл то чего у него отродясь не было! И не забудь добавить, что зря старается! Впрочем, не надо, не передавай, а то ещё пострадаешь от этого неврастеника. Я сама управлюсь, ты иди отдыхать.

И снова вызов с её стороны:

— Благодарствую, Господин мой, позволил сиротинушке порадоваться!

Ну что мне делать? Биться головой об стену? Что?! Что нужно сделать?! Я не понимаю, что она хочет от меня?! Если она решила свести меня с ума, ей это удалось! Непохожая ни на кого, отличная от всех и такая необходимая мне! Как и когда она получила такую власть надо мной?

Я ещё долго стоял у окна, прислонившись лбом у холодному стеклу, и смотрел на сверкающее в лучах солнца дерево. Позднее я послал в сад дроу, приказав собрать украшения и отнести их в сокровищницу Повелительниц. Да, у нас есть и такая. Там женщины Правящего Дома хранят свои безделушки. Утром мне зачем-то понадобилось проверить выполнения приказа, и я увидел… Да как она смеет!!! Между деревьями красовалась растянутая тряпка с оскорбительной надписью. Ну, всё! В этот раз она зашла слишком далеко! Меня замкнуло, отказали все чувства кроме ярости. Я нёсся по коридорам в покои жены, мечтая лишь об одном: поставить на колени, заставить умолять о прощении. Я хотел уничтожить её, убить, стереть с лица земли! Никому не позволено оскорблять Повелителя! У её дверей меня перехватил Айлонор и, видя моё состояние, попытался вразумить:

— Остановись! Успокойся! Ты пожалеешь потом!

— Уйди с дороги, — прорычал я, отшвыривая стража: — Я сам разберусь со своей женой! — и вошёл. Юлия стояла у окна с Манвэлиэль, которая при виде меня прикрыла девчонку собой, чем ещё больше ввергла меня в бешенство. Но не успел я сделать и шага, как Юлия абсолютно невозмутимым тоном прочитала мне нотацию:

— Всё же воспитание в Правящем Доме хромает на две ноги, или у кого-то склероз и он забывает стучаться, перед тем как войти.

Не отреагировав на выпад, я с трудом смог выдавить из себя вопрос, давая себе возможность избежать катастрофических последствий:

— Как ты посмела?

— Ты о чем? — неискренне сделала удивлённый вид девчонка. Я пересёк комнату и развернул её к окну, указывая на тряпку и изо всех сил стараясь контролировать силу и эмоции:

— Об этом!

Последовавший ответ вызвал у меня шок и заставил задуматься:

— Хм, а где там написано, что это о тебе? Или ты настолько самокритичен? Или это правда?

— Я тебя убью! — пригрозил я на всякий случай, начиная потихоньку остывать. На мою угрозу Юлия отреагировала спокойно:

— Можешь, но не будешь.

— Почему? — заинтересовался я и получил в ответ логическую выкладку фактов, более чем неожиданных:

— Во-первых, по вашим законам, мои действия не подлежат смертной казни. Я понимаю, что ты вполне способен это проигнорировать, но тут начинается во- вторых: тебе нужен договор со светлыми. И тебя никто не поймёт, если ты не предъявишь достаточно убедительные доказательства, например, моей измены, которых у тебя на данный момент нет, и тебе потребуется время чтобы их состряпать. И в-третьих, тебе до чёртиков любопытно, что же будет дальше. Поправь меня, если я где-то ошиблась.

Сказать, что она меня удивила, значит не сказать ничего. Я действительно не ожидал от женщины столь трезвой оценки ситуации. Только в одном она ошиблась: кроме приведённых ею причин, я бы нашёл ещё парочку, но мне уже не хотелось в этом копаться. Обняв жену за плечи и подняв её подбородок, я вглядывался в глаза этой удивительной женщины в надежде найти ответы на мучающие меня вопросы. Но там были лишь спокойствие, обречённость и жалость. Она меня жалеет? Как низко я пал!

— Что ты хочешь? — не выдержал я, мечтая услышать решение своих проблем, и получив в ответ честное:

— От тебя ничего.

Всё! Больше мне не выдержать! Если я не хочу окончательно потерять лицо, ударив её или примитивно завалив на кровать, я должен уйти, и я ушёл, напоследок выместив злость на ни в чём не повинной двери.

Последующие дни я метался не находя выхода, передумав о чём только можно и усиленно избегая встреч с женщиной укравшей мой покой. Так долго не могло продолжаться и, решившись, я вызвал к себе Манвэлиэль, уже не приказывая, прося:

— Помоги мне, поговори с Юлией, я должен знать, как мне поступать дальше.

Я не мог ждать и как зелёный мальчишка, тайком, пришёл под окно. Позор для Повелителя, а для мужчины? Я слушал рассказ Юлии о её бывшем мире и мысли метались в разные стороны. Неужели так можно жить? Как такое возможно? Кто придумал их законы? О чем они говорят? О любви? Что же такое любовь? С её словами, приходят и понимание, и отрицание одновременно. О, Боги, я, что её люблю?! Я задыхаюсь без неё, думаю только о ней, хочу быть с ней. Так это любовь?! Нет! Этого не может быть!!! Просто не может быть!!! Невозможно! Дроу не умеют любить, это чувство утрачено нами много веков назад! Это просто желание! Желание обладать женщиной! Или я не прав? Мысли перескакивают на другое. Откуда она знает о любви? Кого она любила? Из глубины души поднимается волна гнева и протеста. Она не может никого любить кроме меня! Она моя! Пробуждается ревность, окутывая удушливой волной, лишая последних крох рассудка. Кто он? Кто мой соперник? И как отражение моих мыслей вопрос Манвэлиэль:

— Ты любила?

Затаив дыхание, я слушал её рассказ о случившемся. Бедная моя девочка, вот почему тебе было так больно. Разрыв связей чрезвычайно болезненная процедура, а если там остался тот, кто тебе дорог — это вообще непереносимая мука. Как ты выжила? Как сумела вытерпеть? Кто так поиграл с тобой? Боги? Только они могут разорвать связи. За что же они так с тобой? Чем мне помочь тебе? Нет, я не хочу! Не хочу помогать и потерять тебя! Не хочу! Ты моя! Только моя!

Я смотрел на её силуэт в окне. О чём ты думаешь, девочка? Или о ком?

После подслушанного разговора дни пролетали наполненные постоянной непрекращающейся внутренней борьбой. Я не находил себе места, срываясь на всех окружающих. Все валилось из рук. И постоянные, непрерывные мысли о ней, не дающие покоя. Почти лишаясь рассудка, я приходил ночами в её комнату и смотрел, как она спит, стискивая кулаки до боли, заставляя себя оставаться на месте, стараясь не думать о её теле, таком близком и одновременно недоступном. Я слышал её плач во сне и был не в силах облегчить её страдания, потому что не мог, не желал потерять такой драгоценный подарок Богов. Ко мне приходило понимание — я люблю и мне нужна она, только она. С этим нужно было смириться, я попал в ловушку своей любви и гордости.

За всё это время она ни разу не спросила обо мне. Меня не было в её жизни, она меня вычеркнула. Это причиняло мне боль, мучило, выворачивало наизнанку. Как я могу дать тебе свободу, родная? Что будет со мной, если ты оставишь меня? Как мне жить без тебя?

Не в силах больше выносить боль, после нескольких бессонных ночей, я решился и пошёл… за цветами. Да, Повелитель дроу сам рвал цветы… для любимой.

Вот и её дверь, я отпустил стражей и стоял, не решаясь зайти, мучимый сомнениями. В конце концов, я постучал. Дверь открылась, и мы оказались лицом к лицу. Она рада? Мне? Юлия держала в руках цветы и смотрела на меня, ожидая.

Тяжело давались непривычные слова, но они того стоили. На лице эльфийки сменилась целая гамма чувств: недоверие, изумление, радость. И я услышал то, на что я уже перестал надеяться.

— Я прощаю тебя.

Меня затопили облегчение и радость. Я рванулся к ней, желая обнять, прижать и уже никогда не отпускать от себя, но она остановила меня. Не волнуйся, любимая, я подожду, я умею ждать. Главное, что ты здесь, ты рядом и у меня появилась надежда.

Вечером как обычно стоя под окном, я слушал её пение, впервые после бала. Позднее раздался её голос, зовущий меня.

— Дар! Не прячься, я знаю, что ты здесь.

Кровь бросилась мне в лицо:

— Как ты узнала?

— Догадалась. Слишком очевидно: цветы, свобода. Маша бы тебе не сказала, следовательно, ты подслушивал. Ну, признайся, ведь подслушивал?

Куда мне деваться? Признаюсь. Её рука на моей щеке. Я накрыл её ладонь своей, в надежде продлить это мгновение. О, Боги, мне надо уйти! Я должен! Потом будет поздно.

— До завтра.

Я обернулся к ней и улыбнулся. Теперь я знаю, что такое счастье… счастье быть рядом с тобой, любимая.