Пьеса в двух действиях
Действующие лица:
ЕВГЕНИЙ
КАТЯ — его жена
ЮРА — их сын
КАРАСЕВ
ПЕРВЫЙ СОСЛУЖИВЕЦ
ВТОРОЙ СОСЛУЖИВЕЦ
ТРЕТИЙ СОСЛУЖИВЕЦ
ФЕТИСОВ — их начальник
ЖЕЛКОВСКАЯ
ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА
Действие первое
Картина первая
Мужская курительная в одном из проектных институтов.
У большой пепельницы на длинной тонкой ножке курят мужчины — инженеры этого института.
Евгений. За что я люблю это место, так это за то, что женщинам сюда вход запрещен.
Первый. Напряжение снимается легким постукиванием кулачками по голове. Вот так. (Легонько постукивает себя по голове.)
Карасев (поглядев на часы). Уже больше часа заседают. Скоро выйдут.
Второй. Подъезжает автобус, не тот номер. Мы с Пузей влазим, Пузя сразу своим животом в кабину водителя. «Давай, — говорит, — направо». Водитель: «Маршрут прямо». Пузя ему трояк. Тот: «О’кей!» — говорит. За трюльник поехал по адресу. Раздал пассажирам по пять копеек, высадил их на остановке: «Машина в парк!»
Первый. Я раньше больше четырех дней подряд никогда здоровым не ходил.
Карасев (Евгению). Ты волнуешься?
Евгений. Отстань!
Карасев. Волнуешься. Тогда я спокоен.
Второй. Вова с картины Васнецова!
Смеются.
Третий. Мне вчера жена позвонила из больницы, орет, ругается, тапочки ей не те принес, ну, чуть не матом… Выздоравливает.
Евгений. Черт!.. Табак сырой.
Первый (Второму). Ну и чего там Пузя в своей новой шараге делает?
Второй. Ничего не делает. Работает.
Карасев (Евгению). Зачем ты это затеял?
Евгений. У тебя глаза мороженого судака.
Карасев. Сам в зеркало давно смотрелся?
Второй. Всех звал в свою шарагу.
Первый. Кто?
Второй. Пузя. Сказал, пусть намыливаются ко мне. Там все тепло и четко. «Не то что, — говорит, — в нашей конторе». Он еще нашу контору своей называет. Еще не отвык, но там ему уже хорошо. Толстеет. Как аэростат. Доволен. А то, что не по специальности, ничего, говорит. Зато тепло и четко. (Евгению.) Пойдешь?
Евгений. У меня специальность.
Второй. А я думаю.
Карасев (Евгению). Еще неизвестно, чем у тебя вся эта история кончится.
Евгений. Чем бы ни кончилась!
Карасев. Тогда не волнуйся. Волнуешься же. Значит, не уверен. Не уверен — не обгоняй.
Второй. Кстати, у него уже мальчик.
Первый. У кого?
Второй. У Пузика у нашего.
Третий. Ни фига! Это когда же он жениться успел?
Второй. В прошлую субботу. Мальчик уже в школу пошел. Веселую вдову подцепил. Свадьбу в ресторане гуляли.
Евгений. Таракана в калейдоскопе! Всем! Таракана. В калейдоскопе.
Третий. В ресторане теперь десяткой с носа не обойдешься. Еще по пятерке с каждого уха требуется.
Евгений. После войны снова в магазинах калейдоскопы появились. Мне на день рождения тетя подарила. Я цветные стеклышки изнутри вытряс и туда внутрь между зеркальцами таракана живого запустил. И перед чаем ходил, давал гостям в дырочку заглянуть. Что было…
Карасев (Евгению). Ты должен был возражать сразу, когда только начинали. А это нормально — вместе со всеми год работать, свою подпись под общим проектом поставить, а потом через голову свои личные соображения в министерство послать?
Евгений. Заглядывали в дырочку, и — ах! — с тетей плохо…
Третий. Аттракцион!
Евгений. Дядя в обморок!..
Первый. Довели человека до храбрости.
Третий. Тетя — брык, дядя — брык!..
Евгений. Слиплись! Так слипшиеся до пенсии и дойдем.
Второй. А ты чего хочешь?
Евгений. Разлепиться!
Третий. Не дрейфь, старик! Чего там… Погорячился. Запахаем.
Евгений. Мозги еще не высохли. Котелок варит. Это я так только с вами тихо сидел, а здесь (Первому), куда ты себя кулачками постукиваешь, варилось.
Третий. Кушать подано!
Первый. Подожди, досыта накормят.
Евгений. Я так хотел и так сделал. Пусть попляшут.
Карасев. Некорректно.
Евгений. С кем я миндальничать буду! А вы так сто лет на своих стульчиках просидите.
Первый. А что, плохо сидим?
Второй. И стоим, кстати, хорошо.
Третий. И бабам сюда не попасть.
Смеются.
Евгений. Эх, провалят — напьемся!..
Третий. Про — валят.
Евгений. Думаешь?
Третий. Просто выпить захотелось.
В курительную комнату стремительно входит девушка. Молода. Высока. Спина прямая.
Первый. Пани Желковская, вы ошиблись, тут мужская…
Девушка направляется прямо к Евгению, подходит к нему вплотную и… дает ему сильную сухую пощечину. Так же стремительно уходит.
Евгений. Вот теперь я спокоен.
Первый. Чувствуется, рука поставлена.
Второй. Звучок был ничего.
Третий. Олимпиада не только для олимпийцев!
Карасев. Так у вас еще любовь!.. Я думал, ты завязал, а вон как еще крепко.
Евгений. Щека посвежела. Как после бритья.
Первый. В случае чего мы свидетели. Или ничего не видели. Ты подумай, как тебе надо.
Карасев. Профурсетка!
Евгений. Молчать!!!
Второй. Ты что?..
Евгений. Это моя жена. Я не позволю оскорблять мою жену.
Третий. Жена?.. С каких это пор?
Евгений. С сегодняшнего дня. С после обеда.
Первый (смотрит на часы). Смотри-ка, действительно уже обед! Обедать пора.
Карасев (Евгению). А Катька?
Евгений. Что ты ко мне пристал?
Карасев. Ты нам тут голову не морочь! Евгений. Катька — моя первая жена.
Карасев. С после обеда?
Евгений. До двух часов я обещал Желковской сказать свое слово. Я думал, эти до перерыва кончат. У нее чудесная рука…
Первый. Они могут весь обед просидеть. Вопрос сложный.
Евгений. Теперь это уже значения не имеет…
В курилку входит Фетисов, под началом которого работают все пятеро. Тотчас Первый, Второй и Третий бросают сигареты в пепельницу и выходят. Карасев тоже гасит свою сигарету.
Фетисов (Карасеву). Нет, вы останьтесь.
Карасев останавливается на полпути к двери.
Пауза.
Фетисов стоит против Евгения.
Дайте мне на вас посмотреть.
Евгений. Вы смотрели на меня двенадцать лет.
Фетисов. Таким я вас никогда не видел.
Евгений (обеспокоенно). Что-нибудь с лицом?..
Фетисов. Вы бреетесь электробритвой?
Евгений. Да…
Фетисов. Переходите на опасную. У воротника шея должна быть выбрита чисто.
Евгений. Я ношу свитера.
Фетисов. Все равно. Поздравляю.
Карасев (взглянув на часы). Обед.
Фетисов (Евгению). Вы выиграли.
Евгений. Я пойду поем.
Фетисов (Карасеву). Почему вы, Карасев, не додумались до того, до чего додумался он?
Карасев. Для этого вы меня оставили?
Фетисов. Я люблю вас, Карасев.
Карасев. У нас была коллективная работа… Все мои соображения вошли в общую разработку проекта…
Фетисов. А я говорю, почему вы не додумались прижать их, придержать, записать, а потом отдельно и под своим именем отправить в министерство? Нынче любят инициативу снизу. И вы бы сейчас были выделены в самостоятельную единицу, получили бы возможность независимо работать над своим вариантом…
Евгений. Мне нужна отдельная комната.
Фетисов (продолжает говорить Карасеву). Отдельную комнату мы бы вам не дали, но можно было бы с помощью шкафов отгородить пространство у окна…
Карасев. Извините, меня ждут…
Фетисов. Сдвинуть два шкафа и отгородить тот угол, где окно с фрамугой, света там достаточно, столы принести из коридора, стулья взять из общей комнаты… Почему вы на меня обижаетесь, Карасев? Почему не на него? Стояли курили… Вы должны вцепиться ему в глотку! Извините, я вас нарочно злю. Я вас люблю, и мне хочется, чтобы вы разозлились.
Карасев. Гав, гав!
Все трое рассмеялись.
Фетисов (Евгению). Но учтите, вы пошли ва-банк. Можете потерять все, даже то, что имеете теперь.
Евгений. Вы сколько получаете?
Фетисов. Все при мне.
Евгений. А я на семьдесят рублей меньше. Ровно на эту сумму я смелее вас.
Фетисов. Это ваше временное преимущество. С первого числа вы станете смелее меня всего на сорок рублей. У меня есть еще сюрприз для вас — вам в подчинение придается чертежница.
Евгений. Естественно.
Фетисов. Вы меня недооцениваете. Может, я специально подсовываю вам молоденькую девушку, чтобы вы потеряли голову и провалили свой вариант.
Евгений. Кого же это?
Фетисов. Желковскую.
Евгений. Но она у нас недавно…
Фетисов. В новом деле должны участвовать молодые.
Карасев. Она плохо знает специфику нашей работы.
Фетисов. А теперь можем пойти перекусить. На третьем этаже буфет уже закрыт. Придется подниматься на шестой.
Евгений. Неужели в ваших глазах я был таким безнадежным?..
Фетисов. Вы идете?
Карасев. Мы еще покурим.
Фетисов уходит.
Пауза.
С тебя бутылка.
Евгений (мечется по курилке). Все! Изменю все! Кончу и начну! Начну! А все, что было, кончу!
Карасев. Вот как раз именно теперь это тебе ни к чему. Именно сейчас ты должен быть сдержан. Не выделяться. Надо закрепить успех.
Евгений. Не-е-ет! Я хочу все и сразу! Пропустил момент — завяз навсегда. Все и сразу! Сразу — и дальше!
Карасев. Слишком молода она для тебя…
Евгений. Главное, найти точку поворота. Я сейчас именно в этой точке. Судьба не любит тех, кто не слышит ее сигналов.
Карасев. Где жить-то будешь?
Евгений. Сниму квартиру! (Вдруг орет.) Квартиру сниму!
Карасев. Не ори!
Евгений. А ты что, не знаешь, как это делается?
Карасев. Почему-то в студенческие годы у меня лучше получалось…
Евгений. Старик, заведи роман! С восьмиклассницей.
Карасев. Я, пока учился в институте, все свои идеи израсходовал. Мои курсовые посылали на выставки, мой диплом был премирован… А ты, видишь, кое-что поприжал. На будущее приберег.
Евгений. В последние годы я ни разу не видел тебя с женщиной.
Карасев. Может, скажешь, тебя Желковская вдохновила?
Евгений. Учти, если в ближайшее время ты не покажешь им своего таракана в калейдоскопе, они тебя съедят. И наш шеф первый.
Карасев. А вот я посмотрю, как у тебя пойдет.
Евгений. Выкинь что-нибудь! Для внутреннего состояния. Ну, не можешь ничего хорошего придумать, сделай подлость, негодяйство какое-нибудь. Человека убей! Только не спи. Проснись. Сделай что-нибудь! Раскачайся!
Карасев. Да, я инертный. Я сохраняю состояние покоя или равномерного прямолинейного движения. Погляжу на тебя, как развиваться будет. Может, ты меня и переубедишь…
Евгений. Знаешь, я никогда не умел играть на рояле. Мама выплакала, меня в музыкальную школу приняли, но после первого же полугодия исключили. За полное отсутствие слуха. А я теперь думаю, знаешь, мне иногда кажется, если подловить какой-то такой момент, миг, знаешь, когда уже темно, а свет еще не зажгли, и в большой комнате быстро подойти к роялю, откинуть крышку и решительно, не задумываясь, ударить по клавишам — может, можно без остановки, с ходу сыграть все сонаты Шопена от начала и до конца. Понимаешь? Судьба в этот миг как бы зажмуривается, моргает, теряет бдительность, в этот момент ее можно обмануть, она может ошибиться, не заметить, кто подошел к роялю — ты или Рихтер, понимаешь, неверное освещение, солнце уже зашло, но еще видно, правда, темновато, а свет еще не зажгли, день уже кончился, а вечер еще не настал, все может случиться…
Карасев. А чего, Катька у тебя самостоятельная, Юрка взрослый парень…
Евгений. Катьку жалко.
Карасев. Она не пропадет.
Евгений. А ты откуда знаешь?
Карасев. Я знаю.
Евгений. Который час?
Карасев. Уже третий.
Евгений. Пойду жениться. «Моя вторая жена» — ничего звучит?
КАРТИНА ВТОРАЯ
Квартира Евгения.
В своей комнате на тахте лежит его сын Юра. Входит Евгений.
Евгений. Мама дома?
Юра. Привет.
Евгений. Привет. Мама дома?
Юра. Я один.
Евгений. Один?
Юра. Вдвоем.
Евгений. С кем?
Юра. С тобой.
Евгений. Я ухожу.
Юра. Пока.
Евгений. И ты меня ни о чем не хочешь спросить?
Юра. Который час?
Евгений. И все?
Юра. А что еще?
Евгений. Ну, куда я иду.
Юра. Твои дела.
Пауза.
Евгений. Готовишься к диплому?
Юра. Лежу.
Евгений. Я за тебя спокоен. Ты крепкий парень. Как думаешь, куда распределят?
Юра. Их дела.
Евгений. Тебе что, все равно, куда тебя пошлют?
Юра. Я уже распределился.
Евгений. Тебя распределили?
Юра. Я сам.
Евгений. Сам?! А в институте об этом знают?
Юра. Нет.
Евгений. Как же так?
Юра. Пусть проблемы возникают у них со мной, у меня с ними проблем нет.
Евгений. Ты знаешь, я тоже сегодня задал задачку своему начальству. Пусть попрыгают. А мне что? Я сижу.
Юра. Ты же сказал, что уходишь.
Евгений. Куда?.. Я им показал сегодня, что я — это я, а они — это они. Я согласен вкалывать, но если это будет совпадать с моими личными интересами.
Юра. Что ты от меня хочешь?
Евгений. Просто рассказываю…
Юра. Нет, ты спрашиваешь. Ну сделал и сделал, чего мучиться.
Евгений. Ты так считаешь?
Юра. Опять спрашиваешь. Зачем тебе мое «да»?
Евгений. В последнее время, я заметил, ты перестал просить у меня денег.
Юра. Тебе самому они нужны.
Евгений. Да, у меня увеличились расходы…
Юра. Одолжить?
Евгений. Издеваешься?
Юра. Ничуть. Просто предлагаю. У меня есть деньги.
Евгений. Откуда?
Юра. Я связался с одной компанией.
Евгений. Что это за компания?
Юра. Сомнительная.
Евгений. И ты так между прочим мне об этом сообщаешь?
Юра. Ты спросил, я ответил.
Евгений. Как ты думаешь, еще не поздно?
Юра. Что?
Евгений. Порвать. Выскользнуть. Уйти.
Юра. Зачем? Наоборот, я хочу там закрепиться. Это и будет моим распределением.
Евгений. Я требую… как отец… чтобы ты… Я как отец… немедленно!
Юра. Папа, успокойся. Это обыкновенная работа. Я даже собираюсь вступить в профсоюз.
Евгений. Мафии?!
Юра. Ты неисправимый романтик.
Евгений. Как ты со мной разговариваешь?
Юра. Я работаю в артели. В обыкновенной трудовой артели. Зарабатываем мы неплохо, работа не черная, я бы даже сказал, интеллектуальная. Которая, однако, не требует никакого ума.
Евгений. Не дури мне голову!
Юра. Мы пишем плакаты по технике безопасности, оформляем конторы, концертные залы, красные уголки, работаем по заказам заводов, учреждений, строительных организаций. Изготовляем различные надписи, объявления, таблички вплоть до «Не сорить!», «Не курить!», «По газонам не ходить!». Как увидишь такой плакатик, знай: в нем есть частичка и моего труда. Эстетизация повседневности. Рацвечивание будней. Прекрасное — в быт. Икебана.
Евгений. Да…
Юра. Что тебе тут непонятно?
Евгений. Не ожидал…
Юра. Там все четко.
Евгений. И тепло?
Юра. Отапливается помещение нормально.
Евгений. Для матери это будет ударом.
Юра. Она поймет.
Евгений. Ты же был против всякой регламентации. Против всех ограничений и установлений. У тебя даже одно время висело над столом «По газонам не ходить!».
Юра. И сейчас висит.
Евгений. А как же ты будешь участвовать в производстве регламентирующих надписей?
Юра. Именно это и дает мне свободу. Вот теперь-то я и могу беспрепятственно топтать эти самые газоны. Ведь устанавливаем эти таблички мы сами. И если меня поймают разгуливающим по газонам, я всегда могу показать документ и объяснить, что я выбираю наиболее эффектное место для запрещающего ограничения.
Евгений. А что хорошего ты видишь в прогулках по газону?..
Юра. Отец, это шутка. А если серьезно, там можно неплохо заработать. И при этом не включать в дело серое вещество. Ты же знаешь, я люблю шрифты, я сажусь у окна, включаю транзистор и пишу букву за буквой.
Евгений. А для чего ты бережешь свое серое вещество?
Юра. Знаешь ли ты, что паутинная нить, которой можно опоясать по экватору земной шар, весит чуть больше трехсот граммов? А на разрыв обычная паутина вдвое прочнее стали. Синтезирует паук свои сети из аминокислот. Это чистый белок. Такого стройматериала человек еще не создал.
Евгений. Про пауков ты знаешь все, а что происходит с родным отцом…
Юра. Ты уходишь от мамы.
Евгений (застигнут врасплох). Да…
Юра (взрывается). Мне не нужно твое «да»! (Спокойно.) Я сказал утвердительное предложение. Следи за знаками препинания.
Евгений. Спроси меня о чем-нибудь.
Юра. Который час?
Евгений. Я должен подготовиться в разговору с мамой.
Юра. Тебе надо порепетировать?
Евгений. Замолкни!
Юра. Восклицательные знаки в конце твоих предложений мне нравятся гораздо больше, чем вопросительные.
Евгений. Нервы…
Юра. Хорошо, мы порепетируем. «Дорогой, почему ты сегодня так рано? Я сейчас чего-нибудь приготовлю».
Евгений. Не надо…
Юра. «Что с тобой, милый? Ты уже где-то перекусил?»
Евгений. Она никогда не говорит мне «милый».
Юра. А ты ей?
Евгений. Хорошо, продолжим. Я не хочу есть. Я должен тебе сказать, что люблю другую.
Юра. А как же я?
Евгений. Ей восемнадцать лет.
Юра. Ты сошел с ума!.. Неужели ты не понимаешь, что это абсурд?
Евгений. Это ты спрашиваешь или мама?
Юра. Я знаю восемнадцатилетних. Мне твоего ответа не надо. Отвечай на вопрос.
Евгений. Рядом с ней я чувствую себя дикарем и джентльменом.
Юра. Ну и возьми ее себе в любовницы. Зачем жизнь ломать?
Евгений. Ах вот как ты заговорила!.. А если я хочу все поломать? Просто мечтаю! Мне надоел замок, который щелкает за моей спиной, когда я прихожу с работы, мне опротивели щелчки телевизора: включен — выключен, журчание воды в ванной… Я все поменял у себя на работе, поменяю и здесь!
Юра. Ты думаешь, у тебя не будет замка там, где ты поселишься? А телевизор можно купить с сенсорным включением.
Евгений. Я люблю ее. У меня голова кружится от ее запахов. Мне нравится, что она годится мне в дочери и, словно дочь, говорит мне «ты». Она вернула мне ощущение охотника, ловца удачи, победителя, и ради этого я готов на все. Да, жестоко, да, больно, да, кровь, — но я не могу отказаться от нее.
Юра. И это все ты собираешься сказать маме?
Евгений. Наконец я дождался от тебя вопроса!
Юра. Удачливый охотник…
Евгений. Не очень…
Юра. А жить где будете, молодые?
Евгений. Квартиру сниму! Комнату! Что вы все заладили?.. Зубами вопьюсь в телефон, растрясу всех знакомых, в лепешку разобьюсь — что я, два-три адреса не вырву? У тебя, кстати, нет на примете хаты?
Юра. Без меня.
Евгений. Вы меня не запугаете! Идите все к черту! К дьяволу! На фиг! Кто я вам?..
Юра. Ну что же, я считаю, ты вполне готов к разговору. И насчет ощущения охотника эффектно, и с ловцом удачи неплохо придумано. Закрепи.
Евгений. Что вы за люди? Никогда мы вас не поймем.
Юра. Мы вас тоже.
Евгений. Кто это «мы»?
Юра. А кто это «вы»?
Евгений. Нет, к разговору я не готов. Что я тут говорил… «Дикарь и джентльмен»… Пошло. Я срежусь на первом же вопросе.
Юра. Здесь я тебе ничем помочь не могу. Но если ты провалишься, я поговорю со своими ребятами, может, мы тебя возьмем в артель. Ты шрифты любишь?
Хлопает дверь в прихожей. Щелчок замка. Евгений вздрагивает.
В комнату входит Катя, жена Евгения, мать Юры.
Катя. Ты сегодня рано.
Евгений. Я ухожу.
Катя. Сейчас я что-нибудь приготовлю.
Евгений. Не надо.
Катя. Ты уже где-то перекусил?
Евгений. Я ухожу совсем. Из дома.
Катя. Ага. (Пауза.) Иди.
Евгений. И ты ни о чем не хочешь меня спросить?
Катя. Нет. Впрочем… который час?
Евгений. Так. Тогда я потопал… (Еще секунду стоит посредине комнаты. Потом выходит.)
Щелкает замок в прихожей. Юра неожиданно горячо бросается к матери.
Юра. Мамочка!..
Катя. Уйди, щенок! (Резким и сильным движением, которого трудно было ожидать от усталой женщины, отбрасывает от себя сына.)
Юра отлетает на диван, а Катя бессильно опускается на стул. Некоторое время они неподвижно сидят каждый на своем месте. Катя не мигая смотрит прямо перед собой. Затем начинает говорить.
У нас в отделе есть один ветеран. Ну, такой чудила. Каждый раз про войну только смешные истории рассказывает. Его послушаешь, так это были четыре самых веселых года. А что, народ-то молодой, им по восемнадцать — двадцать лет было. Командовали старшие, а воевали молодые… Вот сегодня травит: собака к их батарее приблудилась, и почему-то ей понравилось масло, которым они пушки смазывают, стволы внутри. И вот однажды залезла эта собака в большую пушку, нализалась там этого масла и заснула. А рано утром — боевая тревога. «Батарея, огонь!» Они и пальнули из этой пушки. И вот, говорит, видим, как летит наша собака впереди снаряда. Летит и лает. Немцы, как увидели это, сразу разбежались, и второго выстрела не потребовалось… Веселый мужик! Весь отдел обхохотался. У него двух ног нет. Летит, говорит, впереди снаряда и лает… (Сыну.) Ты ел?
Юра. Не хочется.
Катя. Я там принесла кое-что в сумке.
Юра. Он мне все рассказал.
Катя. Морская паста «Океан».
Юра. Ей восемнадцать.
Катя. Прекрасный возраст. До двадцати еще ой-ей-ей сколько!..
Юра. Восемнадцать — это уже перестарок.
Катя. Ну, тогда мне где-то под девяносто.
Юра. Скорей бы стать сухоньким старичком, сидеть в проветренной комнате за большим письменным столом и читать толстые книги.
Катя. Почему у тебя нет девушки? Тебе ни разу не звонил женский голос. Матери не любят, когда девушки телефон обрывают. Но когда совсем не звонят, тоже как-то не по себе.
Юра. Мне дорого свободное время.
Катя. Ты все равно лежишь на диване или крутишься в своем вращающемся креслице. У меня сейчас тоже будет много свободного времени…
Юра. Будем изучать шумерский язык.
Катя. Какой?
Юра. Ты знаешь, я не могу читать «Евгения Онегина». Все время натыкаешься на какие-то окаменелости. «Мой дядя самых честных правил…», «Я к вам пишу, — чего же боле…», «…и быстрой ножкой ножку бьет…» Все знают всё еще со школы. Пушкинский текст сегодня состоит из готовых блоков. Как кухонный гарнитур. Невозможно получить удовольствие. Я хочу перевести «Евгения Онегина» на шумерский или еще на какой-нибудь мертвый язык, чтобы потом я один мог бы читать и перечитывать это произведение.
Катя. Один?
Юра. С тобой. Сначала переведем, а потом будем читать. На всю жизнь работы и удовольствия. Жизни не хватит.
Катя. А все-таки жаль, что у тебя нету девушки. Сейчас бы она нам очень пригодилась…
Юра. Если только у отца отбить.
Катя. А что — идея!
Юра. Вот это, я понимаю, треугольник!
Катя. Не выдержишь конкуренции.
Юра. А что в нем такого особенного?
Катя. Тебе не понять.
Юра. Сама же говорила: «У нас в доме два холодильника — отец и Минск-5».
Катя. Может, хорошо, что он решился. Во всяком случае, холодильником его уже не назовешь.
Юра. У меня от вас кружится голова.
Катя. Иди и покрутись в своем кресле в обратную сторону!
Юра. Ну нет! Срочно изучить мертвый язык и забыть живой. Чтобы ни с кем никогда ни слова.
Катя. Интересно, как по — шумерски будет «Я вас люблю»?..
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Квартира, куда по объявлению о сдаче комнаты приходит Евгений. Тесная темная прихожая, из нее вход прямо на кухню. Нам могут быть также видны комнаты: та, в которой живет хозяйка, и другая, предназначенная для сдачи жильцам. Хозяйка Вера Васильевна сидит на кухне и ест прямо со сковородки жареную картошку. Хозяйке где-то за пятьдесят, но видно, что нерастраченная молодость задержалась в ней.
Звонок во входную дверь. Хозяйка идет открывать.
Вера Васильевна. Кто там?
Голос Евгения (из-за двери): «Я по объявлению».
Вы один?
Голос Евгения: «Один».
Небольшая пауза.
Скажите еще что-нибудь.
Голос Евгения: «Я не знаю, что сказать…»
Достаточно. (Открывает дверь.)
Евгений входит в прихожую.
Евгений. Почему вы спросили, один ли я? Боитесь?
Вера Васильевна. Нет. Мне понравился ваш голос.
Евгений. Я по объявлению.
Вера Васильевна. Хотите жареной картошки?
Евгений. Можно посмотреть комнату?
Вера Васильевна. Не хотите?
Евгений. Я картошку не употребляю.
Вера Васильевна. Это потому, что ваша жена не умеет ее жарить.
Евгений. Я вообще мало ем.
Вера Васильевна. Вот это напрасно.
Евгений. Вам же лучше. Мы не будем вечно торчать на кухне.
Вера Васильевна. О, я научу вашу жену готовить! Вы располнеете. Вам пойдет.
Евгений. Где комната? Я спешу. Закончим процедуру.
Вера Васильевна. Как вы сказали?..
Евгений. Что?
Вера Васильевна. Последнее слово.
Евгений. Процедура.
Вера Васильевна. Произнесите это слово медленнее.
Евгений. Зачем?
Вера Васильевна. Я прошу.
Евгений. Про-це-дура.
Вера Васильевна. Вот и хорошо.
Евгений. Я рад, что мы договорились.
Вера Васильевна. Уходите.
Евгений. В чем дело? Мне понравилась квартира…
Вера Васильевна. Я вас прошу уйти.
Евгений. Я прочитал объявление…
Вера Васильевна. Я ничего не сдаю.
Евгений. Нет уж, это вы бросьте! В газете напечатано: «Сдам комнату женатой паре». Газета — государственный орган. Что там, врут?
Вера Васильевна. Я раздумала.
Евгений. Что случилось? Вы обиделись? Я вас обидел словом «процедура»? Я извиняюсь.
Вера Васильевна. Уходите. У меня стынет картошка.
Евгений. Ешьте, я подожду.
Вера Васильевна. Нет, нет!.. Прощайте! Евгений. Ну вот что, я никуда отсюда не пойду. Вот объявление, вот ваш адрес, я пришел по адресу, я согласен на любые условия. Я отсюда не двинусь. Вера Васильевна. Вам тут будет неудобно… Евгений. У меня нет другого варианта.
Вера Васильевна. Вы меня не знаете… Я вообще не дам вам пользоваться плитой.
Евгений. Ничего. Мы в комнате на керогазе. Бульонные кубики.
Вера Васильевна. Кто это мы?
Евгений. Женатая пара. Я и моя жена.
Вера Васильевна. Кто она, ваша жена?
Евгений. Ей восемнадцать лет.
Пауза.
Теперь вы и подавно не сдадите мне свою комнату. Но, поверьте, это мой последний шанс. Однажды человек просыпается и решает изменить свою жизнь, начать все сначала. Но все сопротивляется перемене. Все! Возникает тысяча проблем. И одна из них — где жить? Но я хочу вам сказать, что, даже если вы не сдадите мне комнату, я не вернусь в старую жизнь. Я со своей подругой буду спать под мостом, под забором, на вокзале, но обратно в стойло вы меня не загоните! Так и знайте! Зарубите себе на носу! И передайте всем, кто хочет меня туда загнать! Конечно, вам бы хотелось, чтобы моя жена была старше, поближе к вам. Я понимаю… Вам неприятно… Но не выйдет! Я мужчина, я предпочитаю молодую. Вы слышите, не выйдет!.. Не получится! Вот вам всем! (Идет к двери.)
И когда он, открыв ее, уже делает шаг на лестничную площадку, раздается голос Веры Васильевны.
Вера Васильевна. Вас зовут Евгений? Евгений. А?.. Что?.. Да…
Вера Васильевна. А меня Вера.
Евгений. А по отчеству?
Вера Васильевна. Вера, и все.
Евгений. Но… как же… я не могу…
Вера Васильевна. Ты можешь называть меня по имени.
Евгений. Я… простите… Вера?..
Вера Васильевна. Ты помнишь Веру, дочку Софьи Александровны, твоей учительницы русского языка и литературы?
Евгений (после паузы). Вот она, жареная картошка…
Вера Васильевна. Мама умела ее жарить как никто. Картошка хрустела и сочилась.
Вера Васильевна и Евгений проходят в кухню.
Евгений. Кухня большая…
Вера Васильевна. Меня узнать нельзя?
Евгений. Там просто было темно…
Вера Васильевна. Встретил бы на улице, прошел мимо.
Евгений. На улице вы бы тоже меня не узнали.
Вера Васильевна. Узнала бы. Даже если бы у меня были завязаны глаза. (После небольшой паузы.) Если ты говоришь мне «вы», значит, я совсем старуха.
Евгений. Ты извини… Так давно это было.
Вера Васильевна. Мне исполнилось тогда двадцать девять лет.
Евгений. А я еще учился в школе… Понимаешь? Ты не обиделась?
Вера Васильевна. Нет. Нормально. Просто в моей жизни это случилось не в таком глубоком прошлом, как в твоей.
Евгений. А Софья Александровна… где?
Вера Васильевна. Ее нет.
Пауза.
Евгений. У вас была большая квартира.
Вера Васильевна. О, мы ее давно разменяли! На эту и однокомнатную для маминого племянника, он жил у нас, потом кончил институт и женился. Мама подарила ему квартиру.
Евгений. Ты была замужем?
Вера Васильевна. Интересно мы с тобой свиделись! «Я по объявлению…» Умора!
Евгений. Почему ты уехала тогда?
Вера Васильевна. Когда?
Евгений. Ну, тогда… В пятьдесят восьмом.
Вера Васильевна. Я же тебе сказала, у меня был любимый человек… Это ты учился в школе, а у меня был любимый человек, я должна была выйти за него замуж, он жил под Иркутском, я к нему поехала…
Евгений. Никакого человека не было.
Вера Васильевна. Это почему же?
Евгений. Я все узнал тогда. Никакого человека не было. Ты просто сбежала от меня.
Вера Васильевна. Я представила, если бы мы поженились, как ты хотел… «Через два года мне восемнадцать, мы поженимся». Жил бы сейчас с бабушкой. Чудесно!
Евгений. Вера дура.
Вера Васильевна. Ты помнишь этого попугая?! Попугай жако. Мы с тобой зашли в зоомагазин и увидели клетку с попугаем жако. Большой, светло-серый, с алым хвостом. Злой как собака! Он прямо рычал, когда ты дотрагивался до его клетки — «р-р-р-р…». Как собака. И ты тогда сказал, если бы у тебя были деньги, ты бы купил этого попугая и научил бы его говорить два слова: «Вера дура» — и слушал бы это целыми днями. Так можно жизнь прожить, сказал ты.
Евгений. Когда ты уехала тогда, я ходил сам не свой, в голову черт знает что приходило… Смерть выбирал. И только этот попугай меня спас. Единственное, что от тебя осталось. Не мог же я с Софьей Александровной о нас разговаривать. С ней только о Лермонтове. И выходило, что один этот светло — серый попугай с алым хвостом, этот жако, был в курсе наших дел. Я каждый день стал ходить в тот магазин и разговаривать с попугаем, он так ко мне привык, что уже не рычал на меня. Он смотрел своим черным лакированным глазом, и мы с ним понимали друг друга. Он стоил две тысячи старыми. У меня не было таких денег.
Вера Васильевна. Теперь семьсот.
Евгений. Семьсот?
Вера Васильевна. Новыми. Попугаи дорожают. Я недавно видела жако на Птичьем рынке. Точно как наш, и хвост алый, но не рычит. Хозяин просил семьсот, а еще за полсотни обещал его быстро на заказ обучить двум — трем словам по желанию клиента.
Евгений. Да, они самые разговорчивые среди попугаев. Я читал книгу… Больше ста слов и оборотов может запомнить жако. Многие слова он помнит по десять и более лет. Живет жако в лесах Африки — от Гвинеи и Анголы на запад, до Великих озер на востоке. Я у тебя не останусь.
Вера Васильевна. Дурачок! Или ты думаешь, что твоя девочка будет ревновать тебя ко мне?
Евгений. Ты прости, я тут рассуждал о возрасте…
Вера Васильевна. Нормально. Мне пятьдесят четыре.
Евгений. Как бежит время…
Вера Васильевна. После той нашей истории мне хотелось, чтобы оно бежало еще быстрее. Ты знаешь, мне были противны взрослые мужчины с крутыми подбородками, с волосатыми руками, широкоплечие… Они мне претили.
Евгений. Черт, зачем мне попалось на глаза твое объявление!
Вера Васильевна. Не выдумывай! Комната светлая, беру я недорого…
Евгений. Это действительно мой последний шанс.
Вера Васильевна. Ты любишь ее?
Евгений. Я хочу изменить жизнь. Только знаешь что… У меня к тебе одна просьба.
Вера Васильевна. Не называть тебя на «ты»?
Евгений. Мне трудно будет объяснить…
Вера Васильевна. Я разогрею картошку. Хотя в разогретом виде это уже не то.
Евгений. Фу!.. У меня рубашка прилипла к телу.
Вера Васильевна. Успокойся. Все чудесно. У тебя есть крыша над головой. Рядом любимая девушка.
Евгений. Не знаю, как у нас пойдет…
Вера Васильевна. Я тебе помогу.
Евгений. И на работе у меня изменения.
Вера Васильевна. Все обойдется.
Евгений. В лучшую сторону.
Вера Васильевна. И это переживем. Как твою девочку зовут?
Евгений. Пани Желковская.
Вера Васильевна. Она мне уже нравится! Евгений. Ве-ра ду-ра.
Вера Васильевна. Кстати, по этой «дуре» в слове «процедура» я тебя и узнала.
Звонок в дверь.
Евгений. Это она.
Вера Васильевна. Спокойно, мой мальчик, спокойно.
Евгений (торопливо). Я люблю ее. Я люблю.
Звонок.
Но это совсем не то, что у нас было тогда. Тогда я ходил, меня что-то подбрасывало, мир резал глаза.
Частые звонки.
В глаза как-то много попадало всего, между миром и мной будто воздух выкачали, и, когда я смотрел на дом, мне казалось, край крыши царапает веко.
Длинный непрекращающийся звонок.
Я больше никогда этого не испытывал. Мне было шестнадцать лет.
Вера Васильевна. Иди открой дверь. Привыкай быть хозяином… Хотя нет, не открывай! Я причешусь.
Евгений. Да все нормально…
Вера Васильевна. Нормально? Да? Нормально?! Нет, миленький, не выйдет! «Ты у кого комнату снимаешь?» — «Да там, у одной старушенции». Так, что ли, ты будешь отвечать? Не выйдет, миленький! Я тебе не баба Вера! Понял? Забыл, как на коленях стоял? А теперь ему молоденькой захотелось!.. Я причешусь и еще какая буду!
Евгений. Вера!..
Вера Васильевна (пришла в себя). Прости. (Выходит в соседнюю комнату).
Евгений идет к входной двери. Отпирает ее. На пороге Желковская. Она продолжает держать палец на кнопке звонка.
Евгений. Прекрати звонить!
Желковская. Решила подняться. Стою внизу, мальчики подруливают. В кожаных курточках. Неплохие. А где хозяйка?
Евгений. Не называй ее хозяйкой.
Желковская. А как?
Евгений. Вера Васильевна.
Желковская. Сколько ей лет?
Евгений. Пятьдесят четыре.
Желковская. Она тебе сказала?
Евгений. Нет.
Желковская. Откуда ты знаешь?
Евгений. Прикинул.
Желковская. С такой точностью… Слушай, а ты уже знаешь, какая наша комната?
Евгений. Знаю.
Желковская. Пойдем. Пока твоя Вера Васильевна копается… Пойдем!
Евгений. Лена!
Желковская. Что происходит? А что происходит?
Евгений. Ты только вошла.
Желковская. Но ты уже тут порядочно. Вполне имеешь право.
Евгений. Не спеши.
Желковская. А когда ты брал у своего Пузи ключ, ты очень спешил. Начинал раздевать меня уже на лестнице.
Евгений. Это будет наша постоянная квартира.
Желковская. А какая разница? Я готова хоть на Манежной площади.
Евгений. Там Центральный выставочный зал.
Появляется Вера Васильевна. Она по-новому причесалась и даже поменяла что-то в своей одежде.
Вера Васильевна. А вот и я. Здравствуйте.
Желковская. Здравствуйте, Вера Васильевна.
Вера Васильевна. О, вы знаете мое имя!
Желковская. Мне сообщили.
Евгений. Это Лена. Желковская.
Вера Васильевна. Вы очень подходите друг Другу.
Желковская. Вы думаете?
Вера Васильевна. Я вижу.
Евгений. Мы вместе работаем.
Желковская (подражает простонародному произношению). Работали. С сегодняшнего дня я уволена. По собственному желанию. Моего мужа. Он сам меня туда устроил, и мне там нравилось. Но у них не принято. Евгений Николаевич был моим начальником. Банально, правда? (Евгению.) Ты договорился или не договорился?
Вера Васильевна. Не будем портить первые минуты нашего знакомства.
Желковская. Ничего, что я вас рассматриваю? Я смотрю, какой я могла бы быть. Мне никогда не будет столько, сколько вам.
Вера Васильевна. Почему?
Желковская. Завода не хватит. У меня завод лет на шесть, на семь.
Евгений. Кухня большая.
Желковская. Он волнуется. Он бросил семью. У него взрослый сын и взрослая жена. Много проблем. (Евгению.) Имей покой!
Евгений (Желковской). Я сейчас уйду!
Желковская (подходя к Евгению вплотную). Знаешь почему я так себя веду? Потому что чувствую, ты боишься за меня. А ты не бойся. Расслабься. Имей покой. И позволь мне делать все, что я хочу. Тогда я и не буду делать этого. Может, нам всем троим быстро разбежаться, пока ничего не началось?
Евгений. А что может начаться?
Желковская (Вере Васильевне). Он на мне женился, потому что я дала ему пощечину. В ваше время пощечина приводила к разрыву, а в наше — к браку. Они стоят с ребятами курят, а я вошла и…
Евгений. Гутен морген, гутен таг, хлоп по морде — вот так так!
Желковская (Евгению). А ты чего развеселился?
Евгений. Успокоился. Ты чувствуешь, я уже спокоен.
Желковская. Все будет, как ты хочешь.
Вера Васильевна (Желковской). У вас есть родители?
Желковская. Давайте поедим. Я поставлю чай.
Евгений. Мне некрепкий.
Вера Васильевна. Настоящий чаи надо не пить, а нюхать.
Евгений. Может, за бутылочкой сбегать?
Вера Васильевна. Еще одно удобство — магазин в двух шагах!
Желковская. Не надо. (Евгению.) Впрочем, если ты хочешь…
Евгений. Потерпим. У меня скоро юбилей.
Вера Васильевна. Юбилей?!
Евгений. Сорок один.
Желковская. Круглая цифра!
Евгений. Однажды я шел из школы. В четвертом классе или даже в третьем. Я так поворачивал от школы, а из-за угла вышла компания женщин. Какие-то строительные, штукатуры вроде, но чистые, после смены… И вдруг одна подлетела ко мне и чмок меня в самые губы. В самые губы поцеловала. Лицо горячее… И сказала — я запомнил, меня поразили ее слова — она сказала: «Ой, мальчик, что с тобой будет в сорок один!..» Врезалась цифра — почему-то именно сорок один… И соленый вкус ее губ. Губы у нее были чуть солоноватые. Почему сорок один? Я пошел домой и стал под краном смывать этот поцелуй. Я и сейчас чувствую соль на губах… Надо же, отгадала цифру!
Желковская. Мне нравится, что тебе сорок один. Меня спасло только то, что на заднем сиденье в машине тогда оказался взрослый мужчина. Мальчишка — шофер растерялся, еле руль держал. Вся машина была в моей крови. Даже ветровое стекло. А рядом сидел ты, и я не могла оторвать взгляда от твоей щеки. Там был маленький порез, очевидно, после бритья.
Евгений. Я в то утро очень спешил, порезался.
Желковская. Я так и уцепилась за эту ранку. Мне казалось, что тебе так же больно, как и мне.
Евгений. Мне и было так же больно.
Желковская. В кино у меня открылся шов. Рано встала после аппендицита, да и операция была неудачная… И вот в темном зале я почувствовала… Я выбежала из темноты на улицу и кинулась в поток машин. Налетела на желтое такси. Он втащил меня внутрь, прикрикнул на шофера, и мы погнали. (Евгению.) Ты и сегодня порезался в том же самом месте.
Евгений. Но теперь мне не больно.
Желковская. Мне тоже.
Вера Васильевна. Может быть, вы все-таки взглянете на комнату. Я думаю… я просто уверена… она вас не устроит.
Желковская. Нет, нет! Не знаю почему, но мне здесь уже нравится. Мы будем здесь жить. Поздравляю вас, мы остаемся.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Квартира Веры Васильевны. В кухне Вера Васильевна и Желковская готовят закуски. Сейчас кухня не освещена. Высветлена же комната, где живут Евгений и Желковская. В глубине ее наполовину накрытый стол. На переднем плане четверо мужчин — Евгений и его сослуживцы Первый, Второй, Третий.
Второй. Как они арбузы тырили… Пузя придумал. Послали их на овощную базу, а там контроль, проходная, баба в телогрейке со свистком. Так они что — по арбузу под плащи сзади запихали, как горбы, и идут. Баба в ватнике их пропустила, потом посмотрела так жалостливо вслед, вздохнула и говорит: «Каких работать присылают…»
Третий (Евгению). Ну, ты новоселье устроил!..
Первый. Я так понял, что свадьба.
Евгений. Какое новоселье? Какая свадьба?.. Уже живем четыре месяца.
Первый. Все равно, мы тут ни разу не были.
Второй. А ты правильно сделал, что Желковскую с работы снял. Если с женой трубишь в одной шараге, нет смысла видеться по вечерам.
Третий. У нас сосед умер, так ему на работе кладбище пробили: метро рядом, универсам, бассейн рукой подать… Лежи — не хочу!
Первый. И со старушкой повезло — чистенькая. Дети пойдут — бабушка будет.
Евгений (Первому). Ты ангиной давно болел?
Первый. Третьего дня выписался.
Второй. Женька прав. За этой старушкой еще как приударить можно.
Евгений. Что, тем больше нет?
Третий. Есть! Стою я как-то за бутылкой. В субботу дело было. Впереди меня два мужика. Один другого спрашивает: «Сколько брать будем — одну или две?» А дело, заметьте, в субботу было. А тот отвечает: «Конечно, две… на сегодня. И две на завтра…»
Евгений. Вот интересно — тогда в курилке мы так же стояли. Ты — первый, ты — второй, тут — третий, а здесь я. В том же порядке.
Второй. И снова ждем.
Евгений. Чего?
Третий. Когда ты нам аперитив предложишь!
Евгений. Ах, это!.. Прошу!
Мужчины устремляются к столу. Комната погружается в темноту. Высветляется кухня. Там женщины продолжают готовить еду.
Желковская. Никогда не могла ничего разрезать пополам. Батон режу, яблоко — всегда одна половина больше, другая меньше.
Вера Васильевна. Тряпки я обожаю, а к зонтам холодна. Мне все равно, какой. Хоть наш черный за двенадцать рэ. Потому что зонт не имеет хозяина. Кто его нашел, тот и владеет. Я не люблю эти складные — пока его наладишь, вся вымокнешь. А этот наш за двенадцать рэ я раскрываю и иду.
Желковская. У нас еще на старой квартире, мне лет семь было, соседка, Валя Караваева, сшила себе юбку, «банан» называлась. Все тогда носили. Из таких разноцветных кривых клиньев, по форме как большие бананы. Юбка длинная, до полу. Ух, Валя ходила!.. Клин желтый, клин черный… «Современная девушка должна быть всегда на вывихе», — говорила Валя Караваева. Я в нее была влюблена. Она была всегда на вывихе. Клин желтый, клин черный! Юбка винтом вокруг ног завивается. Я всему в ней подражала, даже тому, как она слово «банан» произносит. Она употребляла это слово по любому поводу: «Ба-а-а-нан!» Она так тянула «ба-а-а-а…», а потом коротко и небрежно бросала «нан». «Ба-а-а-нан!» И это слово у нее имело массу значений — от «да» до «нет». И все, что между. «Ба-а-а-нан!»
Вера Васильевна. Банан.
Желковская. Нет, у вас фрукт получается. Тут все дело в интонации. «Ба-а-а-нан». «Ба-а-а…» и коротко «нан».
Вера Васильевна. Ба-анан… Нет, этим мне уже не овладеть.
Желковская. Ничего, ничего! Уже выходит.
Вера Васильевна. Ба-а-анан.
Желковская. Хорошо! Почему вы живете одна?
Вера Васильевна. Банан.
Желковская. Не может быть, чтобы у вас никого не было!
Вера Васильевна. Был.
Желковская. Он умер?
Вера Васильевна. Нет.
Желковская. Женился на другой?
Вера Васильевна. Да.
Желковская. Давно?
Вера Васильевна. Не очень.
Желковская. И что же вы?
Вера Васильевна. Ничего.
Желковская. Я вам завидую.
Вера Васильевна. Мне?! Интересно!
Желковская. Терпеть не могу слово «муж». Да и «жена» не лучше.
Вера Васильевна. А как же называть?
Желковская. Что?
Вера Васильевна. Ну, вот… это.
Желковская. Никак. Жить вместе, пока живется, — и все.
Вера Васильевна. У Евгения все нормально на работе?
Желковская (в сторону комнаты, где сейчас у стола стоят мужчины). О, эти его сослуживцы, эти трое — я их обожаю, — бесполезные ребята.
В кухню заглядывает Евгений.
Евгений. Девочки, скоро? Кусать хосеса!
Желковская. Сколько себя помню, приходишь домой, мать у плиты: «Есть будешь?» А я нарочно бутербродов где-нибудь нахватаюсь. «Нет, — говорю, — сыта». Что с ней делалось!..
Вера Васильевна (Евгению). Она режет лук и не плачет.
Желковская. Наоборот. Мне смешно. Я и лук — думала, никогда не встретимся.
Евгений. Ау меня уже потекли слезы.
Вера Васильевна. Надо быстренько промыть холодной водой.
Евгений. Нет. Пусть текут. Мне приятно.
Желковская (подходя к Евгению). О чем ты плачешь, дорогой?
Вера Васильевна. Он тебя любит.
Желковская. Раньше я встречалась с кем-нибудь — все нормально. Как только чувствовала влюбленность, так — раз! — и линяла. А теперь медлю… Он красивый, когда плачет.
Вера Васильевна. Режь ему почаще лук — вот и проживете счастливо.
Евгений. Как-то я задушил кролика. В детстве. Взял у соседа поиграть трех маленьких кроликов, вынес во двор, на траву. И вот один, трехцветный, как котенок… Я их положил на траву, а этот побежал, я ему хотел преградить путь, а он прямо под колено. Только что был живой и вдруг — трехцветный меховой мешочек. Вот живой, а вот мертвый… Все были обычные серые, и только он один был пестрый. Я и сейчас чувствую, как под моим коленом что-то дернулось и стало мягким…
Желковская. Смотрите, первый раз разрезала яйцо ровно пополам!
Кухня затемняется. Снова освещается комната. Там Первый, Второй, Третий.
Первый. Как думаешь, Карась и шеф вместе придут?
Третий. Какая разница?
Первый. Большая!
Второй. В соседней шараге один сослуживец другому по морде дал. Ну, товарищеский суд. Присудили пострадавшему 150 рублей, чтобы тот, который ударил, выплатил за оскорбление личности. Так теперь тот, который получил, ходит, всем грубит, пристает, на неприятности нарывается. «Две пощечины в месяц, — говорит, — жить можно!»
Третий. Тут я решил себе зуб вставить золотой. Взял свою золотую медаль — я школу с отличием кончил — и пошел к протезисту. Тот, старичок такой, посмотрел мою медальку и говорит: «Вы хотите иметь зеленый зуб?»
Первый. Нет, нельзя в наши годы круто жизнь менять. К пятидесяти все должно быть накатано. Как в фигурном катании.
Второй. С женой?
Первый. Не только. С работой. С друзьями. С детьми. С деньгами тоже.
Второй. А я фигурное катание не люблю. Слишком красиво. Я борьбу люблю. Мужики кряхтят, потеют, друг друга за ляжки хватают, а я сижу у телевизора и думаю: «Дураки!»
Появляется Евгений. Ставит на стол миску с салатом.
Евгений. Сейчас шеф явится, Карась приплывет — и сядем.
Второй. А если они вместе?..
Вера Васильевна и Желковская приносят из кухни закуски, хлеб.
Евгений. У меня предложение — садиться!
Вера Васильевна. А начальник? Начальника надо подождать.
Евгений. Не надо. Покажем ему, что в этом доме он гость, не больше.
Второй. Что-то ты расхрабрился.
Евгений. А я сейчас такой!
Желковская. Какой?
Евгений. Покажи мне свою жену, и я скажу, кто ты!
Желковская. Ну.
Евгений. Что ну?
Желковская. Покажи.
Евгений (цирковой жест в сторону Желковской). Ап!
Вера Васильевна выходит.
Желковская. Что-то я ничего не понимаю.
Евгений. А чего тут понимать?
Желковская (в сторону троих). Компотик на запивочку пойдет?
Второй. Холодненький!
Желковская (Евгению). Ты сам по себе, я сама по себе.
Евгений. А вместе?
Желковская. А вместе мы нечто третье.
Евгений (в сторону троих). Легкая разминка перед началом долгой семейной жизни. Клуб веселых и находчивых.
Третий. «И с ними была, и с ними пила Джейн Оловянная Ложка!»
Желковская (Евгению). Не пристегивай меня к своей старой жизни. Отстегни.
Евгений. Ради нее я сжег корабли, а она кусается. Справедливо?
Желковская. Тебе со мной плохо?
Евгений. Хорошо.
Желковская. Так почему же «ради нее»? Ради себя!
Евгений. А как тебе со мной?
Желковская. Банан.
Евгений. Банан — «да» или банан — «нет»?
Желковская. «Мне снилось, ангел спал со мной и сделал девушкой меня».
Третий. Интересные стишата!
Второй. Сама придумала?
Желковская. Подружка в школе написала и сдала вместо классного сочинения. Тема сочинения вполне невинная: «Как я провела лето». Но был скандал.
Евгений. Только что на кухне ты была другой…
Желковская. Ты просишь сочувствия?
Евгений. Нет. Понимания.
Желковская. Плюнь на меня! Ты взрослый мужчина, а я девчонка. Плюнь на меня! Зачем тебе мое понимание?
Евгений. Но я заслуживаю и сочувствия. Именно потому, что я взрослый мужчина, а ты девчонка. Я раньше умру.
Желковская. О, тогда тебе надо было жениться на Вере Васильевне!
Евгений. Заткнись, дура!
Желковская. Вот теперь он мне нравится!
Евгений. Прости…
Желковская. Все испортил.
Звонок в дверь.
Голос Веры Васильевны (из прихожей): «Евгений, к вам пришли!»
В комнату входит Фетисов. За ним — Карасев.
Второй. Ну, наконец!
Третий. Полный комплект!
Первый. Желудок плачет.
Фетисов. Еле нашли.
Карасев. Я, балда, записал: дом семь дробь девять — а он девять дробь семь. Ну, забрался!..
Евгений. Зато вечером, если после работы доползаю, день как бритвой отрезается. Другая планета!
Второй. Не волнуйся, мы тебя и здесь достанем!
Евгений. Бутылку для друзей всегда держу.
Третий. Бутылку!.. Да к тебе только в одну сторону бутылка на такси. А еще обратно!
Евгений. Обратно — автобусом.
Третий. Нет, автобусом нельзя. В автобусе все выветривается. Приезжаешь домой — и вроде не пил. Какой смысл?..
Фетисов. Воздух тут золотой, как в деревне.
Карасев. А эта женщина, нам дверь открыла, это хозяйка?
Евгений. За стол! За стол! За стол! (В сторону двери.) Пани Желковская!..
Фетисов. Погодите. Может быть, стол не понадобится…
Первый. Желудок рыдает!
Фетисов (Евгению). Перед вами — ваш враг.
Евгений. Тогда прошу на почетное место, в президиум!
Фетисов. Вы ноль, самозванец, бездарь, пустой стручок.
В комнату заглядывает Желковская.
Желковская (Евгению). Шеф, вызывали?
Евгений. У нас сегодня картошка будет жареная или вареная?
Желковская. Уже булькает. Десять минут потерпите?
Евгений. Не больше.
Желковская. Ба-а-а-нан! (Скрывается.)
Фетисов. У вас еще не пропало желание пригласить нас за стол?
Евгений. Впрочем, если кто хочет жареную, можем переиграть.
Фетисов. Мы сегодня проверили вашу разработку. То, чем вы занимались в последнее время.
Евгений. Сегодня же суббота, нерабочий день…
Фетисов. Там грубейшая ошибка в самом начале.
Евгений. Отдыхали бы лучше.
Фетисов. Вы давно читали, что написано на рубле?
Евгений. Я мало читаю в последнее время.
Фетисов (в сторону троих). Дайте рубль!
Первый и Третий протягивают Фетисову по рублю. У Второго в руках трешка.
(Вдруг кричит на Второго.) Я просил рубль!
Второй. По рублю нынче мало.
Фетисов. Впрочем, и на трешке то же самое. (Берет у Второго три рубля, читает.) «Государственные билеты обеспечиваются всем достоянием СССР». Понимаете? Обеспечиваются. У меня в руках сейчас бумажка, а где-то в банке лежит золото, которое ее обеспечивает. А в вашем банке…
Евгений. В моем ящике стола. Зачем вы полезли в чужой стол?
Фетисов. Ав вашем банке мы вместо золота обнаружили труху, тряпки, утиль.
Евгений. Я разрабатываю свое решение.
Фетисов. Решение?! Оно рассыпается, как только его тронешь.
Евгений. Дождитесь результата, тогда все поймете.
Фетисов. Уже сейчас все ясно.
Евгений. Что вам ясно? Что вам может быть ясно?!
Фетисов. Да, мне далеко за шестьдесят, да, я сделал скромную карьеру, невысоко скакнул. Это так. Но я всегда жил на то, что было обеспечено золотом в моем банке. Вы думаете, тогда, четыре месяца назад, вы бросили вызов нам? Вы бросили вызов себе! Сумеете или нет? И то, что вас съели, — это нормально. Вот чтобы не съели, надо было постараться. В вас поверили, на вас поставили, а это обязывает. С вас спрос. Закрепитесь, углубитесь и только, когда будете полностью уверены, двигайтесь дальше. Я полжизни потратил на закрепление и поэтому сейчас заведую лишь сектором. Но я предпочитаю мой путь вашему. Мне никто не может сказать то, что я сказал вам сегодня. Вы рванули с щенячьим визгом и на первой же странице допустили ошибку…
Евгений. На восьмой.
Фетисов. …которая повела весь ход мысли в сторону ложного решения.
Евгений. Я говорю, на восьмой.
Фетисов. Что?.. При чем тут восемь?..
Евгений. В сторону ложного решения я поворачиваю на восьмой странице.
Фетисов. Не понял…
Карасев (заглядывая в папку, которую он принес с собой). Да… точно… на восьмой.
Фетисов (Евгению). И вы это знали?!
Евгений. Это мой метод.
Фетисов. Метод?.. Ошибка — метод? Ошибка, за которую не ставят зачет третьекурснику… Почему вы не остановились вовремя? Почему столько времени занимали людей ерундой?..
Евгений. Потому что… Потому что не надо совать свой нос в чужое незаконченное дело! Какого черта?.. Ждите, пока вас пригласят посмотреть результат. Имейте покой. Что у вас, гвоздь в заднице?!
Фетисов. Я вас понял. Вам мало повышения по службе, прибавки к зарплате — вам еще в гении захотелось. В Лобачевские. Параллельные пересекаются! Вам хочется унизить меня (на Карасева), его, своего товарища…
Евгений. Пока что товарищ унижает меня.
Карасев. Да, это я первый подал мысль проверить тебя в середине твоей работы.
Фетисов. Он говорит неправду.
Евгений. Молодец Карась! Проснулся.
Карасев. За тебя все равно отвечаем мы, сектор. Мы должны были знать, чем ты занимаешься.
Евгений. Значит, все-таки раскачался. Раскачал я тебя. Что чувствуешь сейчас?
Карасев. Да так… Мало впечатляет.
Евгений. Неплохой тараканчик у тебя получился.
Карасев. Старался.
Фетисов (Карасеву). Почему вам обязательно хочется выглядеть негодяем?
Карасев (Евгению). Ты мне веришь?
Евгений (всем). Да, это штучки Карасева. Это его стилёк.
Карасев. Спасибо, старик.
Евгений (кричит вдруг в сторону двери). Вера!!!
Появляется Вера Васильевна. В руках у нее большая кастрюля с дымящейся картошкой. За спиной Веры Васильевны — Желковская.
Вера Васильевна. Картошка приехала! Евгений (Вере Васильевне). Ты опоздала. Они меня уже съели.
Вера Васильевна. Женька, не дрейфь, мы с тобой!
Желковская. С каких пор вы на «ты»? Евгений. С детства!
КАРТИНА ВТОРАЯ
Бывшая квартира Евгения. На столе, стоящем посредине комнаты, небольшой деревянный станок — пресс. С помощью его Катя переплетает книги. Сейчас она занята именно этим делом. Евгений сидит напротив на диване.
Евгений. Ты можешь отвлечься хоть на секунду?!
Катя. Говори, говори… Я слушаю. В этой операции нельзя останавливаться — клей стынет, листы сдвигаются… Кропотливая работа.
Евгений. Дурацкое занятие! Особенно для женщины.
Катя. Не скажи. Тут нужен тонкий вкус. Я делаю ситцевые обложки в цветочек или в клеточку.
Евгений. Чушь какая-то!..
Катя. Но ситец сейчас доставать все труднее.
Евгений. Как только ты всем этим овладела?
Катя. Научил один человек.
Евгений. Человек?
Катя. Да. Один.
Евгений. Так. И ему нравится, что от тебя пахнет клеем?
Катя. Ты зачем пришел?
Евгений. Что, нельзя? Тут живет мой сын!
Катя. Сейчас, одну секунду посиди спокойно. Очень важный момент…
Евгений. А, черт возьми!..
Катя. Ну вот. Кромку испортила. Ты не можешь не кричать?
Евгений. Во что ты превратила дом!
Катя. А тебе какое дело? Это мой дом, во что хочу, в то и превращаю.
Евгений. А ты быстренько приспособилась. Я до сих пор не могу привыкнуть, а ты быстренько приспособилась. Книжечки переплетаешь… Вон обложки какие красивые!
Катя. Это из моего старого платья.
Евгений. Я смотрю, что-то знакомое…
Катя. Я в нем в Гульрипши ездила. Помнишь? Тогда были модны ситцевые платья на нижних юбках. Фестивальный фасон.
Евгений. Ты знаешь, у меня, кажется, ничего не получается с моей новой жизнью.
Катя. Еще назывались эти юбки «колокол». Брижит Бардо ходила в такой.
Евгений. Она похожа на нашего сына. Никак не найду контакт.
Катя. А ты познакомь ее с ним! Может быть, у него получится то, что не получается у тебя.
Евгений. Что ты мне говоришь?!
Катя. А ты мне что говоришь! Почему я должна копаться в твоей личной жизни? Будешь приходить сюда и плакаться? Держи карман шире!
Евгений (у стола). А клей ты сама варишь?
Катя. Сама. Я сказала, тут много женской работы.
Евгений. Дай помогу. Чтобы обрезать кромку, нужна все-таки рука мужская. (Берет из Катиных рук нож.)
По ходу дела Катя учит его незнакомому ремеслу.
Катя. Так… Сначала выровняй листы… Тут надо сразу подрезать… Ровнее… раз!., хорошо…
Евгений. Погоди. Я все понял.
Катя. Не спеши…
Евгений. А что мы переплетаем?
Катя. «Приключения Весли Джексона». Как тогда из «Иностранки» вырвали, так на антресолях валялись.
Евгений. Ух, тогда был шлягер!.. Давно не перечитывал.
Катя. Вот сейчас переплету и буду читать.
Евгений. Дашь потом?
Катя. Можешь сегодня взять. Тут немного осталось.
Евгений. Сароян умер.
Катя. У него были роскошные усы на фотографии.
Евгений. Если не хочешь, мы больше не будем говорить обо мне.
Катя. Да ладно… Мы свои люди. Ну так что у тебя
Евгений. Я уже все сказал.
Катя. Хочешь, дам совет? Поезжай с ней в Гуль-рипши. Сними домик у моря, сейчас не сезон. Там разберетесь.
Евгений. Почему именно в Гульрипши?
Катя. Там хорошо…
Евгений. А ты змея!
Катя. Можешь и в другое место. В Прибалтику. В Прибалтике сейчас тоже свободно.
Евгений. Нет, нет, ты сказала, в Гульрипши! А знаешь почему? Потому что там ты ее добьешь. Ты встретишься с ней на равных и добьешь! Ведь когда мы были с тобой в Гульрипши, тебе было столько лет, сколько ей сейчас. Вот ты, восемнадцатилетняя, и добьешь там ее, восемнадцатилетнюю.
Катя (о книге, которую переплетает Евгений). Дай мне. Теперь ты не сможешь. Тут нужен опыт. Помешай клей лучше.
Евгений. Ты себе сломаешь глаза. Как ты в такой темноте работаешь?
Катя. Две лампочки в люстре перегорели. Все забываю купить.
Евгений. Пузя где-то оторвал такую люстру югославскую — можно поднять к потолку, можно опустить к самому полу. Вот что тебе нужно.
Катя. Да. Удобно… Ну вот. Последний штрих… и книжечка готова. Подсохнет — можешь брать. Весли Джексон.
Евгений (рассматривая обложку). Красивое у тебя платье было… И шло тебе.
Слышен звонок в дверь.
Катя. Кто бы это мог быть?..
Евгений. Да, кто?
Катя. У Юры ключи… (Идет открывать. Возвращается. Смущена.)
Пришел Карасев. Секунду он и Евгений молча смотрят друг на друга. Затем Евгений восклицает…
Евгений. А-а-а!.. Переплетчик!
Карасев. Привет.
Евгений. Не знал за тобой такие таланты!
Катя. Прекрати!
Евгений. Не ожидал, старик, не ожидал! Я уж думал, ты завязал с этим делом. А ты еще ого-го! И давно вы переплетаете?
Катя. Идиот!.. Карась, не обращай внимания!
Евгений (Карасеву). Я же тебе советовал роман с восьмиклассницей! Для тонуса. А ты на кого упал? Она же этой восьмикласснице в матери годится!
Катя хватает со стола только что переплетенную книгу и швыряет ее в Евгения. Евгений увертывается, книга пролетает мимо.
(Поднимает книгу с пола.) Еще не высохла… (Кате.) Тебе никогда не хватало женственности. Дала бы мне пощечину.
Карасев. Я тут первый раз.
Евгений. Пощечина — это красиво.
Карасев. Я тут ни разу не был.
Евгений. Я тоже.
Карасев. С тех пор как ты…
Евгений. Я тебе сказал, я тоже здесь с тех пор ни разу не был.
Карасев. Да?..
Евгений. Представь себе.
Карасев. Значит, я все сделал правильно.
Евгений. Я тебя понял и простил.
Карасев. Ничего ты не понял. Я пришел к Кате. Я хочу ей все рассказать.
Евгений. Катюха, мне уйти?
Карасев (Евгению). Я рад, что ты здесь.
Евгений. Ладно, Карась, не подводи базу. Держись красиво.
Карасев (Евгению). Раньше мы с тобой часто вместе посещали рестораны. Ты знаешь, что я никогда не заглядываю в меню. Я всегда смотрю, что едят другие, и говорю официанту: принесите мне то, то и то, и показываю на разные столики. И мы никогда не прогадывали, верно? А после того разговора в курилке ты — это ты, а я — это я.
Евгений. И ты решил напомнить мне, что я — это ты.
Карасев. Когда шеф предложил мне вместе с ним проверить твои расчеты, я согласился, потому что мне было интересно, получилось у тебя или нет. Может быть, я бы тогда тоже заказал себе твое блюдо. А если не получилось — ну так мы снова сядем кушать вместе.
Евгений. Значит, мысль проверить меня тайно пришла в голову не тебе?
Карасев. Не мне.
Евгений. Бедняга.
Карасев. Но своего таракана в калейдоскопе я все же показал. Не ты ли меня призывал к этому? Раскачивал? Я раскачался, изменил своему состоянию покоя или равномерного прямолинейного движения. Выкинул номер. Нравится?
Евгений. Молодец.
Карасев. Я рад, что застал тебя здесь.
Евгений. Я еще не здесь!
Карасев. Придешь, Женя, придешь! Куда ты денешься? И все снова станет на свои места. Это я и хотел сказать тебе, Катя. За этим и приходил. До свидания. (Идет к двери. Но у самого выхода останавливается. Евгению.) А скажи… вот ошибка эта, на восьмой странице… Она что? Ты ее нарочно?.. Нарочно ошибся?
Евгений. Случайно. Элементарная ошибка. Прокололся. Бывает.
Карасев. Тогда я все сделал правильно. (Уходит.)
Некоторое время Евгений и Катя молчат.
Катя. Ты врешь. Ты ошибся не просто так. Ты врешь.
Евгений. Да, Катерина. Не просто так.
Катя. Ты ошибся не случайно.
Евгений. Да, сознательно.
Катя. Ты просто решил прекратить эту историю, не по тебе совершать решительные поступки, бросать вызов, побеждать — и ты решил вернуться в свою старую жизнь.
Евгений. Теперь ошиблась ты.
В прихожей хлопает дверь. Пришел Юра.
Катя. Юра пришел.
Юра. Здравствуйте.
Евгений. Привет!
Юра подходит к столу, берет в руки книгу, переплетенную Катей.
Юра. Корешок кривоватый.
Катя. Она падала.
Юра. Что?
Катя. На пол… Я переделаю.
Юра. Не страшно.
Евгений (Юре). Ах, значит, это ты тот самый один человек!
Катя (Евгению). Помнишь, у них в школе по труду была специализация — «переплетные работы». Юра восстановил в памяти и научил меня. Станок достал.
Юра. Шумерский язык мы не потянули.
Евгений. Какой язык?
Катя. Хлеба нет. Спущусь за хлебом. (Сыну.) Потерпишь? (Накидывает плащ, берет сумку. Уходит.)
Евгений. Ну, как дела?
Юра. А у тебя?
Евгений. С каких пор ты полюбил вопросы?
Юра. Неплохо выглядишь. Костюмчик по фигуре.
Евгений. Слушай, я хотел спросить тебя… Можно?
Юра. Можно.
Евгений. У вас там, в этой артели… ну, помнишь, ты мне рассказывал… где таблички пишут… у вас там не найдется место еще для одного?
Юра. Хочешь босиком по газону походить?
Евгений. Да.
Юра. Тебе нельзя.
Евгений. Почему?
Юра. Простудишься.
Евгений. Сопляк! Я ни разу гриппом не болел! Это ты чуть что — лоб горячий.
Юра. Ты опоздал. Я ушел из этой артели.
Евгений. Ушел?..
Юра. Ты требовал, чтобы я порвал с сомнительной компанией и занялся делом, — я порвал.
Евгений. Жаль…
Юра. И занялся делом.
Евгений. Как все переменилось вокруг!..
Юра. А ты что думал? Ты будешь меняться, а все вокруг стоять на своих местах и следить за твоими превращениями?
Евгений. Ты так хорошо рассказывал про свои таблички… Я поверил.
Юра. Пока я сидел у окна и выписывал букву за буквой, а рядом булькал транзистор, голова была свободна и туда пришли две — три мысли.
Евгений. Про пауков?
Юра. Две — три мысли. Хочу попробовать осуществить.
Евгений. Банан.
Юра. Мои ребята, с которыми я учился, там, куда они попали после распределения, с ходу запустили свои гениальные идеи, быстро обожглись, запутались и скисли. И стали никем. Я не собирался всю жизнь писать плакатики. Я просто решил сначала стать никем, уйти в никуда, все обдумать, а уж потом попытаться что-нибудь совершить.
Евгений. Банан.
Юра. «Банан» — это такое слово?
Евгений. Да.
Юра. Раньше ты такого слова не знал.
Евгений. Хочешь, идейку подкину?
Юра. Что-то матери долго нету…
Евгений. К тем двум — трем. Четыре будет.
Юра. Паническое чувство голода.
Евгений. Вот если ты ведешь исследование, разработку какой-то идеи, положим… Ты проходишь ступеньку за ступенькой, этап за этапом, избегая, разумеется, по пути совершать ошибки, неверные ходы. И вот ты приходишь к некоему результату, который тебе кажется единственным, потому что ты все делал верно, безошибочно… А что, если где-то вначале нарочито допустить самую явную и даже элементарную ошибку и вопреки здравому смыслу погнать работу дальше, допуская по пути всевозможные ляпсусы, заходя во все тупики и порочные закоулки, не избегая откровенного абсурда и явной нелепицы. И тем не менее дотянуть до конца, дотащиться до результата, добраться до итога. И тогда перед нами, у нас в руках окажется очень ценный материал. Пусть нелепый, уродливый, чудовищный — но очень ценный! Потому что в этом уродливом итоге твоей работы слились, сплавились, сконцентрировались все неверные ходы, неправильные решения, ошибочные варианты, все заблуждения и пороки. И вот теперь… это самый важный момент… и вот теперь мы поворачиваем ход нашего исследования на сто восемьдесят градусов и начинаем с конца, от результата, от итога, от последней цифры двигаться к началу, разгребая попутно все ошибки, выправляя по ходу все погрешности, выравнивая по дороге все кривые линии наших рассуждений. Как горячим утюгом проходимся по тем же местам, но в обратном направлении. Разглаживаем, разглаживаем… А потом снова поворачиваем и снова от начала к концу, но теперь это быстро… И вот то, что получится в результате, скажу я тебе, — вот этому я поверю! Не стерильно чистенькому расчетику, результатику с дистиллированной цифиркой в конце, а этому тяжелому, грязному, потному, с кровью протащенному три раза по всей длине итогу. Ты меня понял? Не говоря о том, что по дороге мы изучили механизм ошибки, нюансы заблуждения, психологию греха… Я не хочу сказать, что это универсальный метод, но один раз в жизни каждый человек должен попробовать сделать это. И еще. А вдруг ошибка — и есть решение? Параллельные пересекаются, а дальше все правильно. Ты меня понял? Ты понял меня?!
В этот момент в комнате появляется Катя.
Юра. А вот и мама! Что ты так долго?
Катя. Продавщица уходила. В декретный отпуск.
Юра. И ты ждала?
Катя. А что было делать? Она вешала передо мной колхознику восемь кило баранок, и у нее схватки начались. В магазине переполох!.. И мы помогали. Тот колхозник ее на своем газике в больницу отвез. Потом вернулся за своими баранками. Живот небольшой, но я думаю, мальчик будет.
Юра (отцу). Я тебя понял.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Курилка учреждения, где работает Евгений со своими сослуживцами. Они стоят и курят — Евгений, Первый, Второй, Третий.
Евгений. Он пенсионер, но довольно крепкий. А перед уходом на пенсию выбил садовый участок, такой плохонький, прямо у железнодорожной линии, кусок поля — ни деревца, ни кустика, ничего. Он все посадил на этом поле и стал там жить. А солнце палит… И он ночью со станции стащил телефонную будку, там старая стояла, припер ее к себе на участок и днем в ней сидел, от жары спасался. А ночью клал плашмя на землю и спал внутри. Как в гробу.
Молчание. Курят.
Мой брат в прошлом году с женой в ГДР ездил по приглашению. В Берлине было, брат пошел пиво пить, а жена в какой-то магазинчик нырнула. Приходит — открытки купила. «К новому году поздравлять будем». Брат как глянул, так сломался. Он немецкий волокет немножко… Открытки-то с соболезнованиями! Ну, похоронные, по случаю кончины, «Скорбим…» там и так далее. А жена: «Я, — говорит, — увидела: елочка, веточка, свечечка — и закупила по числу родственников». Брат ржет, а она: «Ну, веточка же, свечечка…»
Молчание. Курят.
Помню, когда Кеннеди убили и Жаклин за Онассиса вышла, читал лектор лекцию в одном ЖЭКе. «Вот, — говорит, — их нравы. Первая леди Америки, красавица, муж был красавец, золотая шевелюра, а после его смерти выходит замуж за старика, за грязный денежный мешок…» А старушка уборщица, в дверях стояла, в проходе, вздохнула так: «А я ее понимаю, — говорит, — ей двоих поднять надо было…»
Молчание. Курят.
Не хотите общаться — пожалуйста!
В курилку входит Фетисов. В руках у него бумага. Фетисов подходит вплотную к Евгению.
Фетисов. Или сопите в тряпочку, как все, а уж коли высунулись, дайте хоть на вас полюбоваться. Быстро вы скисли. Чего вы скисли? Вы высунулись, на вас навалились — а как же? Думаете, легко бросать вызов? Вы должны были быть готовы к этому. Боритесь с нами, боритесь! Нормальная ситуация.
Евгений. Я боролся не с начальством, а с судьбой. С ней и буду рассчитываться.
Фетисов. Высокопарно. (Протягивает Евгению бумагу.) Ваше заявление. Оно подписано. С двадцать третьего по собственному. (Поворачивается и выходит из курилки.)
Евгений швыряет окурок в высокую пепельницу.
Третий (Евгению). Так что ты там про Кеннеди хотел рассказать?
Евгений молчит.
Квартира Веры Васильевны. Кроме хозяйки, никого нет дома. Она на кухне, гладит белье. Вид у нее для этого занятия довольно странный: она в пальто, на голове кокетливая шляпка. Вера Васильевна гладит мужскую рубашку, несколько выглаженных рубашек уже сложены в стопку. С улицы, открыв дверь своим ключом, входит Желковская. Она в пальто, в руках у нее небольшой сверток.
Желковская появляется в кухне.
Желковская. Чашку купила.
Вера Васильевна. Глажу белье.
Желковская. Пользуйтесь услугами прачечной!
Вера Васильевна. Я бы тебе не советовала.
Желковская. Почему? (Разворачивает сверток.) В чашку входит два с половиной стакана воды. Гигант отечественного посудостроения.
Вера Васильевна. Давно собиралась поговорить с тобой. Воротник мужской рубашки лучше проглаживать не через тряпочку, а через бумажку. Берешь белую бумажку и через нее гладишь горячим утюгом. Ровнее выходит.
Желковская. Самое обидное, что в прачечной все равно получается лучше.
Вера Васильевна. Почему ты засмеялась, когда Евгений сказал, что знает меня с детства?
Желковская. Потому что я все давно поняла.
Вера Васильевна. Что ты поняла?.. Да, это смешно.
Желковская. Дайте я попробую через бумажку. (Берет утюг. Гладит.)
Вера Васильевна. Ты не представляешь, как это было смешно! Моя мать была его учительницей. И он ходил к нам в дом заниматься. Ну, ты представляешь?..
Желковская. А что она преподавала?
Вера Васильевна. Как что? Литературу. Мы втроем пили чай и беседовали о Лермонтове. И мать ни о чем не догадывалась.
Желковская. Больше тройки у меня по литературе никогда не было.
Вера Васильевна. Когда мама умерла — ей было восемьдесят четыре, — я поехала на Птичий рынок и накупила кучу всякой живности: котенка, щенка, черепаху, двух щеглов, рыбок прямо в аквариуме… А потом у меня все это куда-то разбежалось, расползлось… Рыбки передохли. «Неон» назывались. Светились в темноте. Потом вдруг погасли… У меня могла быть такая дочка, как ты.
Желковская. Эта дочь родилась у моих родителей.
Вера Васильевна. А может, был бы мальчик…
Желковская. Я с родителями дома-то почти не жила. Ночевала у подруг. Я так думала: была бы у меня своя квартира однокомнатная, но только моя, — я могла бы жить дома с папой — мамой. Они у меня, в общем, ничего. А если утром уходишь, а вечером опять обязательно надо в это же место возвращаться — вот тут банан и начинается.
Вера Васильевна. Значит, если бы у тебя была своя квартира, тебе Евгений был бы не нужен?
Желковская. Нет. Тогда бы он просто переехал ко мне. А я бы жила с папой — мамой. Шутка.
Вера Васильевна (про книгу, которая лежит на столе). Незадолго до смерти мама вдруг сказала: «Появится Евгений, передай ему эту книгу».
Желковская. А вы говорили, не догадывалась.
Вера Васильевна. Думаешь?
Желковская. Как называется?
Вера Васильевна. «Восемьдесят лет боевой и мирной жизни 20–й артиллерийской бригады». Издание 1886 года. Город Тифлис.
Желковская. Ну вот.
Вера Васильевна. Что?
Желковская. Антиквариат.
Вера Васильевна. В этой бригаде служил Лермонтов. Мать случайно на рынке купила в эвакуации.
Желковская. Я в двенадцать лет «Мастера и Маргариту» прочитала. А сейчас «Винни — Пухом» увлекаюсь, «Мэри Поппинс», «Карлсон»… А с Лермонтовым у меня никогда контакта не было.
Вера Васильевна. Если бы ты училась у моей мамы…
Желковская. Никогда не могла понять разницу между героем нашего времени и лишним человеком.
Вера Васильевна. А это одно и то же.
Желковская. Так учила ваша мама?
Вера Васильевна. Ты не имеешь права! Ты ее не знала! У тебя тройка по литературе! Стыд! Молодая девушка! Троечница! Не любить Лермонтова! Ты изверг!.. Изверг!..
Желковская. Успокойтесь!
Вера Васильевна. Не трогай мою мать!..
Желковская. Выпейте воды.
Вера Васильевна (успокаиваясь). Извини.
Желковская (рассматривая книгу). Ценная книга.
Вера Васильевна. Тройка — тоже отметка. Мама любила троечников. Говорила: они крепче.
Желковская. Но и двойки я тоже ни разу не схватила.
Вера Васильевна. Знаешь, когда он первый раз пригласил меня в кино, мне тоже смешно стало. Думала, дожила. Ну а когда еще билеты на последний ряд оказались, тут я просто чуть не расхохоталась. Пришли сидим. А он смотрит кино одним глазом. Нет, буквально: один глаз закрыл, другим на экран смотрит. «Адмирал Ушаков» шло.
Желковская. Нахимов.
Вера Васильевна. Ушаков.
Желковская. Нахимов с одним глазом.
Вера Васильевна. Я его спрашиваю: «Ты почему один глаз закрыл?» Я тогда еще с ним на «ты» была… У нас так — сначала я ему «ты», он мне «вы», потом наоборот — он мне «ты», а я ему «вы»… Потом уж окончательно запутались… «Ты почему один глаз закрыл?» — спрашиваю.
Желковская. Для стереоэффекта.
Вера Васильевна. А ты откуда знаешь?
Желковская. Кино снимают киноаппаратом. Одним объективом, как бы одним глазом, поэтому и смотреть на экран надо тоже одним глазом. Возникает иллюзия стереоскопии.
Вера Васильевна. Я смотрела кино, как курица, профилем.
Желковская. В кинотеатре повторного фильма крутили вашего «Адмирала», он меня потащил, сидели на последнем ряду, и он заставлял меня закрывать один глаз.
Вера Васильевна. Ну и что?
Желковская. Что-что?
Вера Васильевна. Как тебе фильм?
Желковская. Никакого стереоэффекта!
Вера Васильевна. Точно!
Желковская. Хоть правый закрой, хоть левый.
Вера Васильевна. Хоть оба!
Желковская. Банан!
Вера Васильевна. Но я смотрела левым и делала вид, что пушка с экрана едет на меня. Ой, боюсь!..
Желковская. А я ему сразу сказала.
Вера Васильевна. Зря.
Желковская. Ну все же плоско! Плоско все!
Вера Васильевна. Нет, кое-что было.
Желковская. Почему вы в пальто?
Вера Васильевна. Ты тоже одета.
Желковская. Яс улицы. Расстегнитесь хотя бы. Здесь тепло. Шляпку-то можно снять.
Вера Васильевна. Ты хочешь сказать, что она мне не идет?
Желковская. Идет, почему же.
Вера Васильевна. А тебе надо носить косынки. Повязала на голову и пошла. У меня есть подруга, она косынки расписывает. Я тебе одну подарю — уникальную. Тоже дочка учительницы.
Желковская. Тоже литературы?
Вера Васильевна. Нет, пани Желковская, химии. У нее что-то с вестибулярным аппаратом. С детства. Она ни на чем ездить не может — ни на поезде, ни на автомобиле… Когда по телевизору море показывают, она сидит в своем кресле и нюхает соленую воду с йодом.
Желковская. «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом…»
Вера Васильевна. Вот я к ней и перееду. Где что на кухне ты знаешь. Кран на ночь надо завязывать тряпкой. Он иногда начинает течь сам по себе и может разбудить. Тряпкой обмотать — и конец в раковину. Вода бесшумно стекает вниз. У вас будет своя квартира.
Желковская. Я ничего не понимаю, что вы мне тут говорите.
Вера Васильевна. Вот мой чемодан. Я его уложила с утра. Только, решила, рубашки поглажу… Мне там будет хорошо.
Желковская идет к себе в комнату и сразу же появляется оттуда с чемоданом. Ставит его рядом с чемоданом Веры Васильевны.
Некоторое время на сцене тишина.
Вера Васильевна. Тебе опять смешно?
Желковская. «Молодая одинокая женщина снимет квартиру на длительный срок. Лет на шесть, на семь». Мне больше не нужно.
Вера Васильевна. Я тебе ее сдаю. Я сдаю тебе ее, понимаешь. На сто лет!
Желковская. Мне она не подходит. Мне нужна неудобная однокомнатная, с совмещенным санузлом, без холла и балкона, с маленькой кухней. Чтобы второй человек в ней просто не помещался.
Вера Васильевна. Но мы не можем уйти сразу обе. У него нет ключа.
Желковская. Положим под коврик.
Вера Васильевна. Это опасно. Сейчас по подъездам ходят разные люди и заглядывают под коврик.
Желковская. Можно оставить у соседей.
Вера Васильевна. Ты знаешь, там большое профессорское жилище, библиотека шикарная от родителей осталась — «Брокгауз и Ефрон», «История государства Российского», Мережковский… Вот, говорят, если быть все время среди молодежи, сам молодеешь. А нет! Ты же все время видишь разницу — твое лицо и их лица, фигура, походка, голос… Не жизнь, а сплошная диаграмма. А с ровесниками легко. Стареем вместе! Нога в ногу! Миллиметр в миллиметр! У тебя морщина — у меня морщина, у тебя хондроз — у меня склероз, у тебя инфаркт — и у меня тоже что-нибудь веселенькое… Но мы помним друг друга молодыми и до самой смерти называем себя девочками. Вот и будет у нас детский сад! Ты что, против?
Желковская. Нет.
Вера Васильевна. Я уже в пальто. Мой чемодан ближе к двери. Я машину заказала. Номер 28–03. Остаешься?
Желковская. Да.
Вера Васильевна. Вот и хорошо. Я исчезаю. (Подхватывает свой чемодан, идет к двери.)
Желковская. Вы мне обещали косынку подарить.
Вера Васильевна. А, да! Расписана по рисунку Шагала. Мама одно время жила в Витебске и знала их всех. Только мне надо ее найти… У тебя одной такая будет. Но условие — не держи ее в шкафу. Повязала на голову и иди. Поняла?
Желковская. Да. Теперь я буду носить только косынки.
Вера Васильевна. Молодец! (Оставив свой чемодан у порога, идет в свою комнату.)
Желковская быстро пишет что-то на листе бумаги, через который Вера Васильевна гладила рубашки, сворачивает листок и кладет его возле чашки. Затем встает, берет свой чемодан и быстро выходит из квартиры.
Некоторое время сцена пуста. Из своей комнаты выходит Вера Васильевна. В руках у нее косынка. Вера Васильевна видит, что в комнате никого нет. Опускается на стул.
Вера дура. (Сидит с косынкой в руке.)
Звонок в дверь. Вера Васильевна еще немного посидела и пошла открывать. Это Евгений. С большой коробкой в руках. Ставит коробку у двери.
Чаю хочешь?
Евгений. Нет, я поел.
Они одновременно снимают пальто и вешают их на вешалку.
Вера Васильевна. Сейчас по-быстрому что-нибудь приготовлю.
Евгений. Пить хочется.
Вера Васильевна. Посиди.
Евгений. Я ноги вытер.
Проходят на кухню. Садятся у стола.
Целый день на ногах.
Вера Васильевна. Записка. Тебе. Евгений. Ушла?
Вера Васильевна. Вышла.
Евгений. Ушла.
Вера Васильевна. Да.
Евгений. Я знаю.
Вера Васильевна. Откуда?
Евгений. Я знал. (Берет в руки записку. Разворачивает.) Пора очки выписывать. Дальнозоркость.
Вера Васильевна. Попробуй мои.
Евгений. Я уже прочел.
Вера Васильевна. Обязательно выпиши очки. Не затягивай.
Евгений. Что за книга?
Вера Васильевна. Тоже тебе.
Евгений. «Восемьдесят лет боевой и мирной жизни 20–й артиллерийской бригады».
Вера Васильевна. «Появится Евгений, передай».
Евгений. Библиографическая редкость.
Вера Васильевна. Тысяча восемьсот восемьдесят шестой год.
Евгений. У меня появилась возможность переплетать книги.
Вера Васильевна. Эту не надо.
Евгений. Почему?
Вера Васильевна. Старые книги нельзя переплетать. Исчезнет аромат времени.
Евгений (читает записку). «Я превратилась в чашку. Можешь попить из меня чайку».
Вера Васильевна встает.
Ты куда?
Вера Васильевна. Воду греть поставлю.
Евгений. На что купился! Фу, болван! На молоденькую клюнул. На дешевенький крючок попался! И что я в ней нашел? Пустота! Одна оболочка. Фуфло! Какая глупость!.. У нее в жилах не кровь, а пепси — кола, температура плюс четыре градуса. Фашистка!..
Вера Васильевна. Не смей!
Евгений. Нет, надо им нос натянуть! Нос натянуть! Все они такие. И мой сын. Напускают философии, а сами пыли не стоят.
Вера Васильевна. Замолчи!
Евгений. А тебе что?
Вера Васильевна. Не смей говорить о ней плохо! Ты ее любил.
Евгений. Я ее любил?! Я ее… знаешь, как это называется?
Вера Васильевна. Я кину в тебя чашкой.
Евгений. Давай, давай! Эту чашку надо разбить о мою голову.
Вера Васильевна. Ты ее не достоин!
Евгений. Чего ты ее защищаешь? Она же над тобой смеялась!
Вера Васильевна. И правильно делала. Она естественный человек. Ей смешно — она смеется. А ты старик. Старик! Понял? Ты же старше меня. Мама моя в восемьдесят четыре года зарядку делала. В день смерти она с утра выполнила несколько упражнений. Ты почему зарядку не делаешь? Ногами шаркаешь, плечи сутулые… И не смей мне книгу переплетать! Слышишь! Не смей! На ней пыль времени! Только идиоту может прийти в голову переплести такую книгу! Да ты у меня ее и не получишь! Сожгу, завещание нарушу!.. Шаркай отсюда! Тюфяк сутулый.
Евгений. А неплохая чашечка. Пожалуй, я заберу ее с собой. Сюда стакана два влезет.
Вера Васильевна. С половиной.
Евгений. Я решил вернуться к жене.
Вера Васильевна. В эту чашку влезает два с половиной стакана.
Евгений. Она моя ровесница. С ней поговорить можно.
Вера Васильевна. Понимаю.
Евгений. Можно, конечно, искать истину методом ошибок и неправильных ходов… Но это кусок жизни. Не отрежешь.
Вера Васильевна. Понимаю.
Евгений. Поедем с ней в Гульрипши. Как ушел, у них лампочки в люстре перегорели, сидят в темноте.
Вера Васильевна. А сын?
Евгений. Что сын?
Вера Васильевна. Вкрутить лампочку.
Евгений. Настроения нет. Понимаешь?
Вера Васильевна. Понимаю.
Евгений. Я новую лампу достал. Вернее, абажур. Ну, все вместе. Югославская.
Вера Васильевна. Там, в коробке?
Евгений. У двери. Можно поднимать к потолку, можно опускать до самого пола. Один товарищ с работы помог.
Вера Васильевна. Из тех троих?
Евгений. Нет. Он четвертый. У него смешное прозвище. Пузя. Ну, толстый. Ты не представляешь, какой толстый. Его живот… как второй человек. Отдельное существо. Понимаешь?
Вера Васильевна. Понимаю. Что это я заладила как попугай: понимаю, понимаю… Понятливая.
Евгений. Он не у нас работает. Собственно, теперь у нас… То есть теперь я у него буду. Перейду. Не очень мне по специальности, но там все четко. Интересно, почему, когда человека увольняют, пишут в приказе «По собственному желанию»? А когда принимают на работу, эта формулировка отсутствует?.. В общем, наша пани Желковская может без помех возвращаться на прежнее место. Ей там нравилось. Теперь препятствий нет.
Вера Васильевна (читает записку Желковской). «Я превратилась в чашку…»
Евгений. Это идея! Ставь чайник. Конфеток шоколадных у нас не осталось? Очень хочется конфету. Я умру, если сейчас не съем конфету!
Вера Васильевна. Ириски будешь?
Евгений. Хочешь лампу посмотреть?
Вера Васильевна. Нет.
Евгений. Сильная лампа! (Идет в прихожую. Возвращается с коробкой.)
Вера Васильевна. Не надо открывать.
Евгений. Дай ножницы.
Вера Васильевна. Потом будет трудно запаковать…
Евгений. Ты такой не видела! (Разрезает бечевку на коробке.)
Вера Васильевна. Я не хочу!..
Евгений. Посмотри, посмотри.
Вера Васильевна. Нет!..
Евгений. Мне надо посоветоваться.
Вера Васильевна. Прошу тебя!..
Евгений. Ты только взгляни.
Вера Васильевна. Нет!!!
Евгений. Одним глазом. (Открывает коробку. Вынимает оттуда большой шарообразный предмет, замотанный в цветной платок с бахромой. Сдергивает платок.)
Перед нами клетка. Внутри на жердочке сидит попугай. Большой, светло — серый, с алым хвостом. Это попугай породы жако. От внезапно хлынувшего в клетку света попугай сначала зажмурился, потом встрепенулся и вдруг заорал: «Вер-р-ра дур-р-ра!.. Вер-р-ра дур-р-ра!..»
Занавес
Сдано в набор 19.01.90. Подписано к печати 01.06.90. Формат 84Х108 1/32. Бумага офс. № 1. Литературная гарнитура. Офсетная печать. Уел. печ. л. 15,12. Уч. — изд. л. 14,52. Тираж 15 000 экз. Заказ № 47. Цена 1 р. 10 к. Ордена Дружбы народов издательство «Советский писатель», 121069, Москва, ул. Воровского, 11 Тульская типография Государственного комитета СССР по печати, 300600, г. Тула, пр. Ленина, 109