Рудик был ладным годовалым псом с лохматой грудью, большой головой и острыми торчащими ушами. Его сильные лапы, постоянно раскрытая пасть с красным языком и белыми клыками создавали обманчивое впечатление грозной собаки, и посторонние Рудика побаивались. На самом же деле у пса был добрый нрав, покладистый характер, и дети, особенно Костя и Толик, души в нем не чаяли.
Немало лакомых кусков перепадало лохматому любимцу из ребячьих рук. Вот и сейчас, воспользовавшись тем, что мать отвернулась от стола, Толик хотел сунуть в карман ячменный блин. Но не успел. Алена Максимовна обернулась, увидела.
— Опять Рудику? — рассердилась она. — И так откормили: не собака, лошадь. Хоть в сани запрягай.
— А мы и собираемся, — хвастливо выпалил Толик и прикусил язык: Костя предупреждающе толкнул его локтем, молчи, мол.
— Чего это вы собираетесь? — спросил кузнец, с любопытством посмотрев на сыновей.
Отступать было уже поздно.
— А что тут такого? — опять заговорил Толик. — Костя хомут, седелку уже сделал, полшоры сошьет, и можно Рудика запрягать.
— Да кто же на собаках ездит? — всплеснула руками Алена Максимовна. — Отец, образумь ты их!
Но Николай Романович неожиданно принял сторону мальчишек и сказал миролюбиво:
— Война войной, а детство ребятам один раз дается.
Николай Романович не только разрешил сыновьям ездить на Рудике, но сам смастерил легонькие сани, приладил к ним небольшие оглобельки, сделал и маленькую дугу.
И вот настал незабываемый день. Рудик спокойно позволил обвязать себя брезентовыми ремнями, ничего не имел против саней, только удил ни за что не пожелал брать в рот. Их пришлось отцепить, чтобы не лязгали, не пугали пса.
Рудик радовался и снегу, и легкому морозу, и вниманию к себе, и новой игре.
— Тпру-у! Рудик, тпру-у! Не спеши, буланый наш! — Костя изо всех сил натягивал вожжи и тормозил лаптями из лозы.
— Подождите-е! — кричал Толик. Он вывалился в снег еще на первом круге и теперь пытался догнать санки. На веселую кутерьму смотрели Валя, Лена, тетка Мальвина, Николай Романович и хохотали до слез.
Через неделю Рудик слушался Костю, будто бы всю жизнь ходил в упряжке. Братья привозили на собаке дрова из-под навеса, катали Валерика и Лину, даже девятилетнюю Валю.
Как-то понадобилось срочно отвезти в Слободку заказ — окованный железом камень для жерновов. Рыжего дома не было: на нем уехала Маня в соседнюю деревню.
— Как же камень доставить? — ломал голову кузнец. — Может, сынок, сходишь, скажешь, чтобы люди сами приехали?
— Давайте, папа, я его на Рудике домчу! — предложил Костя.
— На Рудике… — усомнился Николай Романович. — А если выбросит и тебя, и жернов где-нибудь по дороге, а сам — домой?
— Не выбросит!
Рудика запрягли. Тяжелый камень отец и сын едва подняли и вкатили на санки. И помчался пес. Только снег за санями завихрился искристым веером.
Часа через два Костя вернулся веселый и довольный. Еще и сена привез для Рыжего: заскочил на болото, из своего стога надергал.
Алена Максимовна в конце концов примирилась с поездками на Рудике. От резвящихся на снегу ребятишек и собаки веяло чем-то таким мирным, довоенным, что, глядя на них, женщина порой забывала о великой беде, которая пришла на их землю.
Между тем война напоминала о себе ежедневно и ежечасно. Маня снова ездила в Минск. Иногда по ночам в хату осторожно стучали: к Будникам заходили партизаны… Костя еще раз побывал в Узде по поручению подполья — привез медикаменты, новые батареи для приемника, листовки. А вернувшись, рассказал о массовых расстрелах мирных жителей. Очевидцы говорили, что земля и снег на свежих братских могилах шевелились еще долго: вместе с убитыми закопали и раненых…
Почти весь день Николай Романович чинил немецкую пишущую машинку с чужими, незнакомыми буквами. Работа тонкая, не для кузницы со слепыми окошками. Но партизанам была очень нужна эта машинка. Они смогут печатать на ней немецкие пропуска и разные другие документы. И кузнец, напрягая зрение и ругая свои огрубевшие пальцы, копался в мелких деталях, измазанных фиолетовой краской.
Под вечер Николай Романович кликнул сына.
— Кастусь, — сказал он, — запряги Рыжего, отвези машинку Лещанину. К нему ночью за этой штукой придут.
— Я мигом, папа, — обрадовался мальчик. — Только не Рыжего запрягу, а Рудика. Он целый день на привязи, отдохнул. И если увидит кто, то ничего подозрительного: катается пацан на собаке, и все.
Рудик привычно помчался галопом, чутко слушаясь вожжей. Едва пересек дорогу, как из-за поворота показалась вереница саней. Костя сразу увидел черные шинели с серыми воротниками. Полицейские! «В лес поворачивать поздно, — мгновенно сообразил мальчик. — Подумают, убегаю. Будут стрелять. Лучше придержать Рудика».
Трое саней проскочили мимо Костиной упряжки, а разрисованный возок и еще одни сани остановились. В возке приподнялся, пьяно качнулся и снова сел высокий человек в каракулевой кубанке и длинной черной куртке с белой повязкой на рукаве. Костя сразу узнал в нем начальника полиции Тумаса. Этого только не хватало. Мальчик незаметным движением надвинул шапку на самые глаза — может, спьяну не разглядит, не вспомнит его…
— Эй, шпаненок! — Ту мае опять приподнялся.
— Вы меня, дяденька? — изменив голос, простодушно спросил Костя.
— Тебя! — Полицай пьяно качнулся. — Кто разрешил на волке кататься!
— Это не волк, дяденька, это собака. Рудик его зовут.
— Если собака, то документ покажи, что это действительно собака, а не волк!
На санях и в возке подобострастно захохотали.
— Вы, пан начальник, если скажете, так уж скажете!
— То-то! — Полицай выпятил живот. — Знайте Тумаса!
— Поехали, пан начальник, а то от своих отстанем, — попробовал утихомирить Тумаса пожилой полицейский.
— Помолчи, Сыцкий! Пока я командую. И я хочу этого волка убить с трех выстрелов.
В руках начальника полиции появилась винтовка.
Костя побледнел. Ведь убьет гад Рудика!
Мальчик рванулся с саней и прикрыл собой четвероногого друга.
— Не дам убивать собаку! — отчаянно крикнул он.
— Это мне нравится, — усмехнулся Тумас. — Обоих щенков прошью одной пулей. А вы, голубчики, — обернулся он к подчиненным, — поставите мне три гляка самогонки за меткость.
Ствол винтовки качнулся и уперся Косте в лицо. Мальчик отвел взгляд от дула. Глаза его отыскали кузницу. Там отец. И двери открыты. Крикнуть бы что есть силы: «Па-а-па!» — как он маленьким звал отца, когда попадал в беду. Отец всегда приходил на выручку и все страхи обращал в шутку. Но разве можно звать его сейчас?
«Вот и все!» — обреченно подумал Костя.
Рудик почуял опасность, прижался к хозяину.
— Пан начальник, — снова подал голос пожилой полицейский, — в такую мишень каждый дурак попадет. Да еще за три гляка самогонки. Вы лучше большевистский флажок сразите.
— Какой еще флажок? — Тумас перестал целиться в Костю.
— А вон, на трубе завода. Со звездой, серпом и молотом.
Над высокой заводской трубой и в самом деле был виден маленький металлический флажок, прикрепленный к громоотводу.
— Ах ты, зараза большевистская! — Тумас рывком вскинул винтовку. Гулко бахнул выстрел, за ним — другой, третий…
— Проиграли, пан начальник, — засмеялся кто-то.
— Пулемет! — взревел раздосадованный неудачей Тумас.
Ему подали ручной пулемет. Начали стрелять и другие полицаи. Однако сбить флажок никому не удалось. Костя воспользовался суматохой, вскочил на санки и тихонько свистнул Рудику. Пес рванулся со всех ног. Мальчик уже был далеко, когда Тумас приказал:
— Ящик гранат и две мины под угол печи! Взорвать трубу!
Полицейские развернули сани и поехали к заводскому корпусу выполнять приказ шефа.
Беспорядочная стрельба насторожила Николая Романовича. А когда на территории завода появились полицаи и стали подводить мины под печь, он не выдержал: «Погубят завод!» И поспешил к возку с полицейским начальством.
— А, это ты, наковальня хромая! — Начальник полиции выбрался из возка. — Под большевистским флагом живешь? Ну на этот раз ты так просто не выкрутишься! Сейчас мы рванем твой флаг, а потом с тобой я поговорю отдельно.
Кузнец не успел ответить — со стороны Борок послышался гул моторов. Он все нарастал, и, наконец, показался отряд мотоциклистов. Следом двигались танкетка и две тупоносые машины с немецкими солдатами. Поравнявшись с возком, колонна остановилась. Из танкетки вышел на дорогу офицер в теплом кожаном пальто, из машины выскочил и подбежал к нему еще один немец, видимо, переводчик. Офицер сказал ему несколько слов, и тот спросил у Тумаса:
— С кем вы здесь воюете, господин начальник полиции? Комендант района господин Гундермарк ждет ответа.
— Большевистскую заразу вывожу, — отвечал Тумас, пытаясь удержать равновесие.
Офицер перевел взгляд на кузнеца. Николай Романович встретился с ним глазами. Ну, была не была! Он решительно шагнул к Гундермарку.
— Господин начальник полиции… — Кузнец кивнул на Тумаса, — хочет взорвать завод только потому, что на трубе прикреплен флажок со звездочкой. Флажок повесили еще когда возводили трубу. Завод пока не работает. Но немецкие власти, наверно, захотят пустить его в ход? А полицейские уже мины под печь подложили.
Гундермарку перевели слова кузнеца. Комендант отдал короткую команду. Два мотоциклиста рванулись к заводу. Гундермарк подошел к Тумасу и рукой, затянутой в кожаную перчатку, со всего размаху ударил полицая по щеке. Тумас плюхнулся в возок. Гундермарк что-то сказал переводчику.
— Вам, — переводчик повернулся к кузнецу, — комендант района выражает свою благодарность. А с вами, господин Тумас, — он подошел к возку, — разговор будет особый. Почему вы не сообщили, что в этом лесу есть завод? И почему так спешите его взорвать?