По дороге в Туссок, поместье миссис Пэндэлбери Паркер, Розмари решила до вечера не думать о ведьмах, метлах и всяческих волшебствах. Слишком много впечатлений. Она размышляла о том, окажется ли дом таким, каким она его представляла, и как выглядит мальчик, с которым она будет играть.

Дом оказался даже больше, чем Розмари могла представить. Он был построен в эпоху королевы Виктории, как говорила мама, дедушкой миссис Пэндэлбери Паркер, который сколотил состояние на хлопке, а затем переехал на юг, чтобы забыть об этом. Дом был с башенками, крытыми голубым шифером, с каменными зубчатыми стенами и ярко-красными химерами, разбросанными по всему фасаду.

Миссис Браун все это казалось ужасным, а Розмари была в восторге. Она-то понимала, что это превосходное место для игр. Они подошли к боковой двери, которую открыла приветливая девушка в розовом полосатом платье.

— Вам прямо наверх, миссис Браун, — сказала она. — Миссис Пэндэлбери Паркер еще не вставала. Это ваша дочурка? Ну, если ей удастся удержать нашего шалопая от проказ, будет просто замечательно. Ведь когда ребенок предоставлен самому себе и ему нечего делать, тогда-то он и вытворяет всяческие безобразия.

Розмари была слишком занята разглядыванием девушки, поэтому не прислушивалась к ее словам. Они прошли по галереям, мощенным камнем, поднялись по лестнице, покрытой линолеумом и зашли в дверь, обитую зеленым сукном. Дальше не было ни камня, ни линолеума, а только пушистый красный ковер и картины — такие Розмари видела раньше только в музеях. Она хотела остановиться и рассмотреть их повнимательнее, но побоялась отстать. Наконец, девушка постучала в одну из дверей и, услышав в ответ «войдите», открыла ее.

— Миссис Браун с девочкой, мадам, — доложила она.

Розмари очутилась в огромной комнате с бледно-голубым ковром и большими, ослепительно-белыми половичками. На гигантской кровати с необъятным голубым пуховым одеялом, свешивающимся с бесчисленного количества подушек, сидела женщина в очень фривольной розовой пижаме. Они подошли к изножью кровати, Розмари заметила, что леди не так молода, как показалось вначале.

— Значит, это Рози! — сказала миссис Пэндэлбери Паркер. — Подойди ко мне, дитя.

Розмари тихонько прошла между парой тапочек, состоящих по преимуществу из каблуков и перьев.

— Здравствуйте, как ваши дела? — спросила она вежливо.

— Не очень-то сегодня утром… Моя голова, ты знаешь… По-моему, ты прелестная девчушка. Я знала, что у такой замечательной мамы должна быть очаровательная дочка. Так что вполне разумно попросить тебя поиграть с Ланселотом. Ланс, милый, подойди сюда!

Розмари заметила какое-то движение за тяжелой голубой дамасской шторой, и мальчик примерно такого же роста, что и Розмари, направился к ним, выйдя из глубокой оконной ниши. Он держал руки в карманах, а выражение его лица было не очень-то приветливым.

— Вы одного возраста, так что должны подружиться, — сказала миссис Пэндэлбери Паркер.

Мальчик нахмурился еще сильнее. Розмари показалось это забавным. Почему-то взрослые уверены, что дети одного возраста обязательно должны подружиться. Она поймала себя на мысли, что миссис Пэндэлбери Паркер и миссис Уолкер почти ровесницы, тем не менее трудно представить, что они могут подружиться.

— Ну, а теперь бегите и играйте, милые, и постарайтесь быть умницами.

Мальчик посмотрел на Розмари и кивком головы показал на дверь. Они вышли вместе.

Выбравшись из комнаты, он сдул щеки, как воздушный шарик.

— Она знает, что я этого терпеть не могу, и все равно продолжает.

— Кто что продолжает? — спросила Розмари.

— Тетя Амабель зовет меня Ланселотом, потому что так звали ее отца — моего дедушку. Знаешь, меня назвали в его честь, хотели таким образом умиротворить его, чтобы он простил маму. Но он не простил. Так что я заклеймен ужасным именем на всю оставшуюся жизнь ни за что.

— А что натворила твоя мама? — поинтересовалась Розмари.

— Вышла замуж за моего папу. Он был бедным художником и до сих пор им остается. Папа говорит, что все хорошие художники бедны, пока не умрут. А сейчас я должен с тобой играть.

— Я тебя об этом не просила. Между прочим, я не виновата, что тетушка так тебя называет. И нечего на мне злость срывать.

Мальчик посмотрел на нее, будто только что увидел, и напряжение пропало.

— Видимо, это действительно не твоя вина. Знаешь, а ты не такая скучная, как я ожидал. Можешь называть меня Джоном — это мое второе имя. В школе никто не знает про Ланселота. Ладно, пошли в сад.

Они выбежали за дверь, обитую зеленым сукном, на лестницу, покрытую линолеум, а затем — в сад.

— Давай, кто быстрее — до конца террасы? — предложил Джон.

Они побежали, и Розмари обогнала Джона. В саду стояла полукруглая скамейка, а над ней цвели светло-желтые розы. Дети сели на скамью, чтобы перевести дух.

— Знаешь, — сказал Джон, — я думал, что тебя Амабель пригласит девчонку-недотрогу в белых туфельках, а ты носишь сандалии и платье, как моя сестра. Она сейчас болеет корью. Подцепила ее в тот самый день, когда у меня в школе кончились занятия.

— Как ее жаль!

— Жаль?! — возмутился Джон. — Она веселится вовсю: у нее такие классные пятна, и картинки для вырезания ей дают в постель. А мне приходится торчать здесь с тетей Амабель.

Глаза Розмари округлились.

— Это же очаровательный дом.

— Было бы все классно, если бы меня оставили в покое, но ведь вечно: «Ланс, не делай этого!» или «Ланс, милый, сделай то!» и «убери ноги со скамейки» и «не трогай». Единственное приличное место здесь — это кухонный двор: там замечательно. Пойдем собирать крыжовник.