Проснувшись, я вышел из хижины.

Как и год назад, это было на редкость роскошное июньское утро. Редел туман, уползая в таинственные чащобы. И на поляне перед хижиной многоцветным полотном засверкала под солнцем трава, обрызганная росой. На сосне возилась моя старая рыжая приятельница — белка.

И вдруг — в довершение всего!.. — точь-в-точь, как год назад, вдали над вершиной горы закачался столб дыма.

Быстро дошел до подножия горы, по камням, как по ступенькам, взобрался на вершину. Осторожно раздвинул ветки и перед костром увидел незнакомых людей: высокого худощавого мужчину и его точную, но помолодевшую копию — юношу лет семнадцати. «Сын», — догадался я и вышел из-за кустов.

Поздоровались. Старший предложил разделить с ними завтрак. Он не узнал меня. Зато юноша так и уставился изумленными глазами.

— Сергей Волошин?! — несмело улыбнулся он.

Пришлось за завтраком коротко рассказать о своих последних скитаниях. Старший — лесничий Эридан Потапов — слушал мое повествование как неразрешимую научную загадку. Но его сын Алеша верил мне безоговорочно.

После завтрака Потаповы уговорили меня совершить маленькое путешествие.

— Не такое, конечно, головокружительное, как у тебя, — добродушно сказал Эридан. — И не на хитроумной машине времени, а на гравиплощадке — вот на этой телеге и лошади двадцать четвертого столетия.

И он показал на странный и внешне простой аппарат, стоявший поодаль в кустах. Круглая платформа с перилами, три кресла и перед ними — пульт управления. Вот и все.

— Это редкостная привилегия, — смеялся Алеша. — Летать над землей позволено только птицам и… лесничим!

Мы сели в кресла. Эридан дотронулся пальцем до кнопки. Гравиплощадка бесшумно взмыла вверх. У меня захватило дух — так великолепны были всхолмленные лесистыми горами дали, подернутые сиреневой дымкой…

Сейчас я с удовольствием описываю свое утреннее путешествие на «телеге» лесничего. Тягостное настроение, вызванное воспоминаниями, окончательно рассеялось. Захотелось повидать своих друзей: Ориона, Вегу, Патрика… Особенно Таню. «Жаворонок», — с теплотой подумал я, испытывая глухое волнение.

Вызвал комнату Ориона, но экран не засветился. Попробовал еще раз, нажав одновременно кнопку звукового сигнала. С тем же успехом. Подождал, побродил в лесу около часа. Потом вернулся и снова нажал кнопку. Через минуту экран вспыхнул, выхватив окно, стол и часть стены с фильмотекой. И по-прежнему никого. Кто же тогда отозвался?

И вдруг сбоку стал медленно выплывать огромный букет полевых цветов, который детским голосом робко пропищал:

— Дома никого нет.

Из-за букета несмело выглянули глаза Насти — дочери Ориона. Она радостно захлопала в ладоши, забыв о цветах. Те упали на пол.

— Дядя Сережа вернулся! Дядя Сережа! — закричала она и залпом выложила все новости: папа с мамой в Чукотском космопорте, тетя Таня в Антарктиде. Вернутся все к четырем часам.

— Не говори им пока обо мне, — сказал я. — Слышишь! Не выдавай меня. Молчи с таинственным видом. Вот с таким.

И я состроил напыщенно-важную физиономию. Настя заливалась смехом.

— Сможешь?

— Смогу, дядя Сережа, смогу!

Но что делать до четырех часов? Вспомнил, что на экране можно обозревать с высоты любой город, любой крупный научный или космический центр. Вспомнил и номер Чукотского космопорта — ЧК-81. Набрал этот номер и с высоты птичьего полета увидел бетонированное поле, окруженное движущимися решетчатыми эстакадами. Здесь царство машин, всевластие электроники. Вот несколько остроносых беспилотных разведракет, космический крейсер старого типа.

Невидимый телепередатчик, совершая облет, выхватил огромный диск — гиперзвездолет. Его-то мне и надо! Нажав кнопку, зафиксировал изображение. Несколько десятков людей в гермошлемах и комбинезонах расставляли какие-то приборы. Раздался надсадный рев сирены. Люди быстро, но без суеты, забирались с приборами в открытые люки корабля. Через три минуты люки закрылись. Гигантская чечевица гиперзвездолета поднялась в воздух и вскоре исчезла.

Члены экипажа отрабатывали, видимо, действия по сигналу тревоги. В одном из них я, кажется, узнал Ориона. Но как повидать Таню? Антарктида? Это для меня новость. Что делать там биологу с широким профилем? И где ее искать на огромном материке?

Кое-как дождался четырех часов. Помедлил еще минут пятнадцать и нажал кнопку. За столом спиной к экрану сидел Орион, уткнувшись в аппарат для чтения фильмокниг.

— Кто там еще? — пробормотал он и обернулся. Грузный и обычно медлительный, Орион вскочил с такой живостью, что стул отлетел в сторону.

— Сергей! — обрадовался он. Потом, изобразив на своем широком добродушном лице грозное выражение, поднес к экрану сжатый кулак. Хотел к этому увесистому жесту прибавить не менее увесистое укоризненное слово за мой неожиданный побег. Но, вспомнив что-то, раздумал и приложил палец к губам.

— Т-с-с…

«Мистификатор, — подумал я, испытывая теплое чувство, словно уже попал в долгожданные дружеские объятия. — Сейчас начнет кого-то разыгрывать».

— Таня! — крикнул он в окно. — Тут тебя кто-то спрашивает.

— Кто? — послышался звонкий голос.

— А я почем знаю, — недовольно пробурчал этот артист. — Разве в лицо запомнишь всех твоих муравьиных знатоков и приятелей тигров?

И с равнодушным видом уселся за стол, углубившись в светящуюся фильмокнигу.

Вошла Таня, подняла голову и слегка побледнела, а потом ее глаза вспыхнули таким счастьем, что я вздрогнул. Сияющий взгляд этих глубоких глаз — лучшая награда за все мытарства в страшных эпохах.

— Ты?.. Сережа?.. — прошептала она и облегченно вздохнула. — Наконец-то! Ты у себя?.. Я сейчас… Сейчас. Ты подожди. Мы сейчас все вместе.

Экран погас. Пока соберутся все вместе, думал я, пройдет не менее часа. Но уже через пятнадцать минут скрипнула дверь, и в хижине стало тесно. После первых приветствий, междометий и восклицаний Орион снова поднес кулак — но уже не к экрану, а к самому моему носу.

— Чем пахнет? Ох, подожди, космический бродяга, тебе еще попадет от меня, от Спотыкаева… Беглец! Хоть бы предупредил…

Взглянув на притихшую Таню, он обратился к Веге и Патрику:

— Пойдем-ка разводить костер. Мы ему еще устроим сцену у костра. — И, лукаво улыбнувшись, добавил: — Ему сначала предстоит весьма крупный разговор с Татьяной.

Мы остались вдвоем. И снова я вздрогнул от радости, почувствовав обжигающий взгляд черных, глубоких глаз. Таня протянула для пожатия руку и еще раз облегченно вздохнула:

— Ну, здравствуй, Странник!

Она уронила пышноволосую голову на мое плечо.

— Не надо, Таня, — мне показалось, что она плакала. — Я же здесь… Теперь уже навсегда.

Я взял ее за вздрагивающие плечи и посмотрел в лицо. Но Таня не плакала, а смеялась тихим и таким счастливым смехом, что я тут же дал себе торжественную клятву никогда с нею не разлучаться.

Когда мы вышли из хижины, перед нею уже плескались веселые языки костра.

Бережно обращаясь с платьем, Таня села на камень.

— Вырядилась, — кивнул в ее сторону Орион. — Всегда так, когда у нее хоть маленький успех. Оказывается, она почти композитор! А сегодня… Ее цветы сегодня впервые зазвучали, заквакали, как лягушки. Вернулась из Антарктиды, сразу же облачилась в дурацкий пенелон и целый час вертелась перед зеркалом!

Таня метнула на брата укоризненный взгляд: он разоблачил перед всеми ее маленькую слабость.

— Не успела переодеться, — оправдывалась она. Потом воскликнула, желая переменить тему разговора: — Совсем забыла! Поздравь их, — она показала на Вегу и Патрика. — Новая супружеская пара.

— Где будете жить? — спросил я. — В кочующем городе?

— Нет, не могу привыкнуть к зною. Будем жить на моей родине — в Шотландии, — ответил Патрик и пошутил: — Там у меня древнее родовое имение. Замок с привидениями.

— Ты подожди со своими инженерными привидениями, — сказал Орион. — Послушаем прежде о загадочных призраках Вечной гармонии. Как твоя память, Сережа? Разблокировалась?

— Полностью, — усмехнулся я. — И мгновенно, словно включился свет прожекторов.

Но сначала я рассказал об электронной эпохе, о встрече с «толстомордым» — Тибором-вечным. Старался излагать с юмором. И не без успеха. На губах Патрика и Веги вспыхивала улыбка, Орион хохотал. Но Таня слушала с таким серьезным видом, словно не я, а она бродила в катакомбах, сражалась с Тибором в каменном веке.

Сгустились июньские сумерки, стало прохладно. Но Орион забыл подкладывать ветки в костер. Головешки багрово тлели. В фиолетовом небе повисла огненная роса. Танино праздничное платье излучало в темноте такой тонкий свет, словно оно было соткано из танцующей звездной пыли, словно девушка укуталась не в пенелон, а в кусочек Млечного пути…

— О чем задумался? — нарушил молчание Орион, подбросив сухие ветки, — Продолжай. Расскажи о Вечной гармонии. Ведь ты ее вспомнил.

— Ну, это слишком страшно, — усмехнулся я и сам подивился своей беспечной веселости. В этом мире, в кругу друзей тот мир показался вдруг почти нереальным.

— Нет, такие жуткие вещи на ночь рассказывать нельзя, — отшучивался я. — Лучше я все запишу завтра. Потом почитаешь.

— Хорошо. Один день тебе на это. А послезавтра — Совет Астронавтики. Для Спотыкаева и его теории — ты просто находка. Спотыкаев ждет тебя, как манну небесную… И вообще довольно жить отшельником, — добродушно продолжал Орион. — За полчаса отгрохаем тебе такой дворец — закачаешься. А эту избушку — ко всем чертям!

— Пират! — с восхищением воскликнула Таня и рассмеялась. — Посмотрите на этого космического пирата. Он усвоил все замашки древних морских разбойников. Ругается, как шкипер!

Беседа наша у погасающего костра затянулась до полуночи. Причем Таня подтрунивала не только над Орионом, но и надо мной. В полночь мы расстались.

…Сейчас дописываю свои впечатления о проведенном дне. Этот день освежил меня лучше, чем десяток ультраволновых душей.

А завтра…

Завтра я должен рассказать человечеству о той страшной «эволюции», которая привела Электронную эпоху к Вечной гармонии. Продолжу свои воспоминания, прерванные из-за блокады памяти. Точнее — не продолжу, а начну с того места во второй главе моих записок, когда открылась и тотчас захлопнулась за нами, членами экипажа, дверь в пустынную Вечную гармонию — подлинное царство Сатаны.