Фива вошла в вагон, и едва присела у окна, как поезд тронулся. Она даже толком не успела помахать бабушке. Впрочем, все её мысли были о Кеше. Единственный раз, когда стояла на перроне, мелькнула мысль – домой заскочить, но тут же и улетучилась. Она, если получится, на Восьмое марта приедет. А сейчас перво-наперво ей надо встретиться с Кешей. В её решении относиться к нему как к звёздному , то есть необыкновенному, прежде всего был вызов. Но после того, как бабушка одобрила его и напутствовала: не менять своей заглавной цели , Фива почувствовала, что Кешина жизнь не просто пересеклась с её жизнью, а отныне их жизни слились в одну, во всяком случае, будут идти рядом.
Самое удивительное, что это чувство не страшило её, а радовало, придавало уверенности в себе. Хотя она, конечно, понимала, что любая другая девушка на её месте вряд ли обрадовалась бы. В особенности столкнувшись с фактами, с которыми ей довелось столкнуться. Впрочем, и в этом она находила радость, потому что ощущала, хотя и косвенным образом, свою избранность. То есть что именно она суженая Кеши. Да-да, она, а ни какая-то другая. Правда, вместе с уверенностью вползал в грудь и холодок тревоги – как он встретит её после всего, что произошло с ними? Ведь он не знает, что она – суженая. Однако главное – встретиться.
Она украдкой достала пуговку, оторванную во сне от Кешиного пальто, и, насладившись созерцанием, так же украдкой спрятала, чтобы через некоторое время опять достать её. Всё это она проделывала почти машинально, однако холодок тревоги угасал именно в момент созерцания. Если бы Фива была в другом состоянии, то непременно заметила бы влияние пуговки на перемену в её настроении. Но, думая о Кеше, она не чувствовала себя, весь её внутренний мир как бы растворялся вовне. Так что и ответы на всё, что тревожило, она искала не в себе, а вокруг.
В очередной раз созерцая пуговку, Фива опять подумала не о внезапном облегчении, навеянном этой самой пуговкой, а о том, что главное – встретиться с Кешей, остальное…
Неожиданно мысль перескочила. Она вспомнила давнишний поход с девчатами в так называемый ночной клуб. Тогда, вернувшись из полевой экспедиции в свою завалюху на курьих ножках, они решили поужинать в каком-нибудь недорогом, но уютном ресторанчике, так сказать, отпраздновать возвращение в столицу.
Вечная заводила Агриппина Лобзикова, зная привычку Фивы не покидать свой жилой район в угоду любым увеселительным мероприятиям, загодя подговорила свою подругу Ксению Баклажкину (такую же, как и она, квартиросъёмщицу в завалюхе), мол, на примете есть такое заведение – они бывали. И недорого, и сервис на высшем уровне. Единственный недостаток – далековато. Зато новая библиотека МГУ рядом и вся Москва из окна кафе как на ладони. А уж музыка – кайф, закачаешься!
В общем, уговорить Фиву. Увы, ничего не решилось.
Кафе оказалось вовсе не кафе и не рестораном, а одним из тех клубов, что во множестве стали возникать после публикации сообщения в «МВЧС» («Международном вестнике чрезвычайных ситуаций») о новых расчётах траектории астероида Фантом. Расчёты представил некий молодой учёный из Института физики небесных тел. Представил как частные, взятые за основу его дипломной работы. Из расчётов выходило, что вероятность столкновения астероида с Землёй равна соотношению не один к ста, как прежде считалось, а один к одному. В крайнем случае один к десяти.
Сообщение было набрано петитом и без комментариев. Впрочем, какие комментарии могли быть к публикации под заголовком «Наобум»? И всё же именно после неё повсюду стали множиться так называемые клубы по интересам. В большинстве интерес сводился не к тому, как выжить или, во всяком случае, не потерять человеческого лица перед надвигающейся катастрофой (конечно, были и такие клубы), а, напротив, как уйти из жизни, не считаясь ни с чем. Естественно, что в этих заведениях во главу угла ставились уже не добродетели, а пороки. Всякого рода наркомания, разврат, непотребные шествия, самоистязание, насилие и прочее-прочее. Казалось, что завсегдатаи таких клубов обуреваемы только одной страстью – во что бы то ни стало пасть, причём пасть настолько ниже плинтуса, чтобы уже и гибель Земли для них была справедливой карой небесной.
Когда Фива вместе с подружками остановилась у вывески «Сталкер», на пороге вырос радушно улыбающийся швейцар, во всяком случае, им так показалось. Сияя серебряными позументами, он не спросил у них членских билетов, а, услужливо отворив дверь, пригласил войти.
Вначале под предводительством швейцара или человека, изображающего швейцара, они миновали несколько проходных комнат. Потом оказались в затемнённом зале (лампы едва просматривались под плотными зелёными абажурами). На диванах и креслах в напряжённом ожидании сидели какие-то таинственные личности. (Они как будто ждали первого, кто войдёт.) Однако на их появление не среагировали, то есть как сидели, так и продолжали сидеть. Естественно, что такая неадекватная реакция насторожила – куда они попали?
Фива уже давно поняла, что Агриппина и Ксения солгали ей. Они никогда не были в этом так называемом кафе. Теперь же по тому, как испуганно стали оглядываться назад, догадалась – в любую секунду девчата готовы дать дёру.
– Нав-верное, эти т-таинственные л-личности и есть ст-тал-керы?! – заметно заикаясь, спросила Агриппина Лобзикова. (До этого она не заикалась.)
– Ну уж! Больше всего они похожи на самоубийц, – как всегда грубовато и безапелляционно, правда, на грани отчаяния, констатировала Ксения Баклажкина.
– Пожалуй, можно сказать и так и эдак, – согласился сопровождающий и пояснил: – И то и другое верно. Каждый из этих людей, на первый взгляд странных, является действительно сталкером, проводником, причём лучшим в своём роде.
– Проводником куда? В мир иной? – со смелостью отчаяния спросила Фива.
Девчата в ужасе остановились. И, наверное, бежали бы, но так называемый швейцар, весьма галантно взяв Фиву под руку, неожиданно ловко распахнул следующие двери. Широкие, двустворчатые, они вели в огромный ярко освещённый зал с колоннами и паркетом, под потолком которого красовался транспарант: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!».
По обе стороны зала вдоль колонн стояли П-образно состыкованные столы, ломившиеся от яств и вин. Люди, раскрасневшиеся от выпитого и съеденного, возбужденно разговаривали между собой. В зале стоял тот особый гул торжества, которое наконец-то собрало всех близких родственников.
Из-за колонны вынырнул молодой человек в розовом смокинге и розовой бабочке, надетых на голое тело.
– Генерал, именинник интересуется сокровенным – огонь, вода, петля, пуля, нож или прыжок из бездны?
Фива решительно высвободила руку, отстранилась от сопровождающего.
– Мы не туда попали, немедленно проводите нас назад, на улицу, – строго сказала она.
В голосе появилось нечто такое, что заставило подчиниться.
Сопровождающий нехотя пожал плечами, мол, как хотите.
У выхода опять появился молодой человек в розовом смокинге и розовой бабочке.
– Именинник извещает вас, что главное – встретиться со своей судьбой, остальное само решится.
– А кто именинник? – спросила Агриппина, явно осмелев у выхода.
– Известно кто – я, – ответил странный молодой человек.
Ответ был настолько неожиданным, что все, в том числе и Фива, изумлённо воззрились на него.
Он был более чем белокурым. Он был альбиносом. Кожа лица, брови и волосы на голове сливались, как молоко. И только глаза – зрачки, налитые кровью, даже боязно смотреть в них.
Однако именинник первым смутился, отступил в тень.
Открывая дверь, генерал или швейцар, похожий на генерала, подтвердил:
– Да-да, он именинник.
– И всё же главное – встретиться с судьбой, не разминуться, остальное само приложится! – неожиданно громко, словно бранясь, прокричал в спину именинник, и дверь захлопнулась.
Здесь, в электричке, Фива настолько отчётливо услышала его слова и стук захлопывающейся двери, что невольно оглянулась. А оглянувшись, пришла в себя: «Этот именинник-альбинос прав, главное – не разминуться с судьбой». Почувствовав в кулаке Кешину пуговку (её толстый ободок), Фива радостно улыбнулась – она не разминётся.