Ко всему был готов Кеша, но только не к этому мгновенному перемещению к калитке. Чтобы хоть как-то прийти в себя, осмотрелся. Застегнул пуговицы на новом уже изрядно истрёпанном пальто. (Отсутствие средней, вырванной с мясом, вызвало чувство умиления.)
Очевидно, вещи легче поддаются материализации, чем действия. Явить пуговку и пришить её – это далеко не одно и то же. Наверное, ему не дано вторгаться в желания Фивы. Ведь пуговицу оторвала она. Свобода выбора и свобода воли дана всем, всему сущему. (Он улыбнулся.) Теперь только сама Фива может вернуть пуговицу на его пальто.
В предвкушении, как это произойдёт, Кешу охватило чувство радости – он непременно сегодня, сейчас вручит Фиве сапфировый перстень. Потому что это и не перстень в обычном смысле слова – это пространство его чувств и желаний. Он сам запечатлён в нём, как душа в песне. Красиво? Ему нравится, когда красиво.
С перстнем всё ясно. Но как он появится в разгар празднества без капли спиртного? Его не поймут. То есть поймут не лучшим образом. Ещё и о Фиве подумают, какой у неё парень жмот, самый настоящий хмырь.
Хорошо бы сейчас заявиться с шампанским и апельсинами. Пусть бы старый Новый год раскрылся перед ними, как Новый… Выбежала бы во двор Фива. А здесь в мерцании снега волшебник в серебристом космическом костюме уже ждёт их: с золотым портсигаром, с вмонтированной в него зажигалкой.
«О, VIP-персоны! А мы вас заждались, угощайтесь и проходите на свой небывалый новогодний праздник!»
Он посмотрел на часы с бо́льшим, чем прежде, вниманием – двадцать два тридцать. Ничего себе! Магазины закрыты – только дежурный. Выходит, отдыхал дома «не минуту-другую», как ему мнилось, а часа три, а то и все четыре. Видимо, одушевлённый предмет, перемещаясь во времени, потом восстанавливается по своим законам.
Кеша окинул взглядом двор, похожий на дровяной склад, с покрывалами и шапками искрящегося снега. – Господи, какое отдохновение и умиротворение во всём, что приближено к Фиве. Даже эта «завалюха» на покосившихся столбах, бьющая из всех щелей штандартами электрических лучей, кажется своеобразным НЛО, космической летающей тарелкой. Конечно, этого не объяснить обычными словами, тут всё – «Песнь Песней».
Кеша решил идти за шампанским, надеясь, что успеет вернуться на праздник, – он помнил, что дежурный магазин где-то здесь рядом. И вдруг услышал спешащие шаги и призывающий взволнованный голос.
– Кеша, любовь моя, любовь моя нежданная! Влеки меня, мы побежим за тобою…
– Фива, ты?!
Фива всхлипнула от переполнявших её чувств.
– Не смотрите на меня, что я смугла: ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники, – моего собственного виноградника я не стерегла.
– Фива, любовь моя!
Он вдруг понял, почему, вопреки своему желанию не перемещаться с помощью телепортации, всё-таки переместился. Это – она! Они кинулись друг другу в объятия, и теперь говорил он:
– О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные.
– Ах, Кеша!
Поднимись, ветер, с севера и принесись с юга, повей на сад мой, – и польются ароматы его !
Перед ними вдруг развернулся голубой звёздный веер и опахнул свежестью запахов спелых апельсинов и яблок. На какое-то мгновение раскрылись завесы эдемские.
«О, VIP-персоны! А мы вас заждались, угощайтесь и проходите на небывалый новогодний праздник!»
– Кеша! Цветик-семицветик мой! Это ты, ты подстроил?!
Довольствуясь догадкой, Фива восхищённо оглядела его.
– Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других.
Всё её тело пело и смеялось. И она всей своей радостью счастья прильнула к нему.
Они не чувствовали ничего, кроме друг друга. Так что – каким образом в руках у них оказались пакеты с шампанским и апельсинами? Они не помнили. Впрочем, Кеша сейчас же причислил их к фантастическим возможностям молодого человека в космическом костюме, а Фива – к возможностям Кеши. В общем, опьянённые встречей, они ни в чём не отдавали себе отчёта. И, появившись под весёлые вопли и вскрики застолья, взывающего распечатывать пакеты прямо сейчас и прямо здесь, они в первый момент никак не могли взять в толк, что от них требуют. И только после восторженного восклицания Агриппины Лобзиковой: «Ой, они стесняются!», подхваченного как бы из солдатского окопа Ксенией Баклажкиной: «А чего стесняться-то? Там что, какашки?» – Фива и Кеша озадаченно переглянулись. Только сейчас они вполне осмысленно обратили внимание, что в руках у них увесистые пакеты.
– Ну, Баклажкина-Какашкина, ты своим юмором кого хошь достанешь, – встав из-за стола и повалившись на сдвинутые кровати залилась в нервном смехе Агриппина Лобзикова.
– А что я такого сказала?! Там, в пакетах, новогодние подарки, а не какие-нибудь…
– Ксюша, замолчи, слышишь, замолчи! – взмолилась Агриппина Лобзикова и, чтобы не слышать подругу, уткнулась в подушку, обхватив голову.
– О, как хотите, но в пакете что-то приятно звякнуло, – заметил дантист.
Кислородный Баллон оживился, привстал над столом, сказал, что звать его Сатир и, хотя он не падок на вино, его стихия – первач, положение обязывает.
Сатир принял пакет и не торопясь извлёк содержимое – две бутылки шампанского, которые тут же с аккуратной симметричностью расставил на столе.
– А ты, Фива, чего стоишь? – приказным тоном поинтересовалась Ксения Баклажкина и потребовала: – Давай сюда свой подарок.
Открыв пакет, с удивлением доложила:
– О, да тут апельсины и на каждом красная ниточка.
Все как по команде сгрудились вокруг пакета. Даже Агриппина Лобзикова поднялась. Она высказала подозрение, что апельсины попали к ним, наверняка с чьей-то детской обобранной ёлки.
– А тебе не приходило в голову, что кто-то мог приготовить их для нас? – вмешалась Фива и многозначительно посмотрела на Кешу.
– Но у нас нет ёлки, – озаботилась Ксения Баклажкина.
– Почему нет? Ты будешь ёлкой, – заявила Агриппина Лобзикова и, упав на кровать, опять закатилась в нервном смехе.
– Да нет, их не обязательно подвешивать, – сказал Кеша и пояснил, что ниточка капроновая, и если её потянуть за петельку с силой, то она взрежет кожуру и апельсин легко почистится без ножа.
Он тут же продемонстрировал нехитрую технологию, чем вызвал неподдельное уважение со стороны Ксении.
– Какая обстоятельность и проникновенность, настоящий мужик, – резюмировала она и, не приемля возражений, потребовала: – Фива, знакомь!
В общем, благодаря апельсинам, которые никак не воспринимались как купленные в магазине и косвенно могли расстроить ход праздника, всё получилось прямо наоборот, то есть Кеша был признан девчатами как парень вполне свойский. А когда дантист сказал, что его зовут Дионисом и в соответствии со своим именем он тоже должен держать в поле зрения пенную живительную влагу, тем более что цитрусовая закусь не может долго ждать, стало ясно, что и мужская половина признала его как равного.
Это был замечательный праздник, шампанское лилось рекой и, главное, не кончалось. Тосты следовали один за другим, а после боя курантов, когда встретили старый Новый год и накал вечеринки несколько приугас, Кеша вдруг объявил, что просит считать продолжение праздника ни больше ни меньше как его помолвкой с Фивой. Он демонстративно поднял руку с перстнем в щепоти и показал всем, чтобы видели.
За столом начались вскрики, шум-гам – в общем, восторженный галдёж. И вдруг – яркий синий всплеск, то ли звёздного полотнища, то ли света, будто от лампочки, сгоревшей в соседней комнате. Показалось, что в фуршетной света заметно прибавилось, как при подпрыгнувшем напряжении.
Фива, сидевшая рядом с Кешей, медленно и торжественно встала во весь рост. Вместо обычного платья в синий горошек, в котором была, всем привиделась она в фате и белом подвенечном платье. В сознании у каждого тоже будто что-то внезапно сгорело. Все разом закричали: «Горько!» И на какое-то мгновение оцепенели. Несуразность свадебного требования ещё звучала в ушах, а Фива вновь предстала в обычном платье. Единственное, что было от той, привидевшейся, – горделивость осанки, с какою она подала свою руку, чтобы принять перстень.
Надевая его на палец, Кеша сказал, что свадьбу сыграют попозже, они не будут загадывать когда, как только – так сразу. Однако всех присутствующих они с Фивой неукоснительно хотели бы видеть на свадьбе. Все радостно зашумели, а Ксения и Агриппина предложили сыграть её Восьмого марта, потому что в апреле у них как геодезистов работа в поле.
Потом ещё повторялись видения с подвенечным платьем. Но более всего запоминались поведенческие действия окружающих. В особенности дантиста – Диониса и Кислородного Баллона – Сатира. На них как будто были надеты те же, что и прежде, чёрные костюмы, белые сорочки и галстуки. Они были так же внимательны и обходительны со своими подругами. Но всякий раз, когда синий всполох выплёскивался как бы из соседней комнаты, парни на мгновение цепенели, а потом надевали солнцезащитные очки, которые каким-то образом извлекали из рукавов.
С девушками никаких заметных метаморфоз не происходило. Лишь в один из всполохов Ксения Баклажкина со свойственной ей бесцеремонностью уличила своего ухажёра в обмане.
– Что ж ты, Сатир, клялся, что обновил лампочки во всех комнатах, а про умывальную забыл?
Она считала, что какая-то из лампочек перегорела в умывальной.
Никто не обратил внимания на её замечание. В сонме других противоречий оно было как бы накрыто всепоглощающей объёмностью настоящего, обильно перемешанного с шампанским. И только Кеша, который, хотя и купался в приятности настоящего (счастье оглупляет), всё-таки обратил внимание на противоречивость в замечании Ксении Баклажкиной. Противоречивость заключалась в том, что ни Сатир, ни Дионис никогда прежде не занимались здесь, так сказать, работами по хозяйству. И вдруг Ксения уличает их в том, чего никак не могло быть по отсутствию самого факта данного действия.
Кеша непроизвольно сконцентрировался на противоречии и ощутил, что они с Фивой, а вслед за ними и все присутствующие мгновениями оказываются в будущем, на свадьбе, которой ещё не было. Отсюда противоречивость, отсюда путаница, как бы накладывающаяся на опьянение. Кеша увидел в руках Диониса и Сатира солнцезащитные очки, снабжённые сканирующими устройствами, которые они извлекали, чтобы фиксировать происходящее, и уже не сомневался – эти ребята из службы СОИС.
Да, он знал, но теперь его смущало другое противоречие. Парни совсем не походили на спецсотрудников. Кеше не хотелось докапываться до истины, это отвлекало его от праздника, в котором каждая минута настоящего времени была минутой его личного счастья.
«Нет, эти ребята ещё не следят за нами. Всё это будет потом, и то только потому, что мы поведём себя неподобающим образом, ведь счастье оглупляет – не так ли?» – мысленно сказала Фива и весело засмеялась. Засмеялась вполне реально, но это не бросилось в глаза потому, что её переполняло счастье.
Кеша в ответ тоже засмеялся.
«И всё-таки в этих парнях есть нечто, что к нашей свадьбе превратит их в полноценных ищеек СОИС».
«Наверное, будущее уже сказывается на их настоящем».
«И только?!»
Весело взглянув друг на друга, Кеша и Фива как бы беспричинно опять засмеялись. Они были в восторге, что перешли на речь без слов, что понимают друг друга на сверхчувственном телепатическом уровне. Их забавляло, что язык без слов недоступен окружающим. И в то же время все присутствующие на помолвке глубоко убеждены, что общение без слов есть и доступно каждому.
Глядя на них, Ксения Баклажкина сказала:
– Ишь как воркуют голубки!
– А тебе что, завидно? – неожиданно с обидой спросила Агриппина Лобзикова.
– Да, завидно, – ответила Ксения Баклажкина. – Позже нас начали дружить, а уже помолвка, к свадьбе готовятся. Не то что некоторые, лампочку толком вкрутить не в состоянии.
«Кажется, воздействие будущего переходит всякие границы», – мысленно заметила Фива и, не скрывая радости, сказала:
– Девчата, вы тут оставайтесь, а мы с Иннокентием уходим.
– Куда уходим, почему уходим и вообще, что это такое?! – как всегда по-командирски, возмутилась Ксения Баклажкина и невольно отвлекла внимание от своего очередного противоречивого заявления.
Отвлечь отвлекла, но и усилила желание влюблённых немедленно покинуть застолье, остаться наедине.
Фива весьма быстро надела сапожки. Накинула пальто и, повязав шарф, подбежала к подругам.
Пока девушки целовались, Кеша сказал парням, что в прихожей, возле вешалки, их ждут дополнительные пакеты с апельсинами и шампанским.
– Нет ничего тайного, что бы не стало явным, – на этот раз во всеуслышание заметила Фива.
И, взяв Кешу под руку, переполненная счастьем, мысленно поторопила: пора уходить, не ровен час они окажутся на своей свадьбе.
Глядя на неё, девчата не скрывали зависти.
– Ну что ж, уходя – уходите, – как будто уже досадуя, что они всё ещё здесь, сказала Агриппина Лобзикова.
Ксения Баклажкина поддержала.
– Да-да, испаряйтесь!
– Сейчас выйдем на лестничную площадку и испаримся, – весело пообещала Фива.
Они с Кешей действительно вышли на площадку и действительно испарились.
Во всяком случае, ни Лобзикова, ни Баклажкина, ни их ухажёры-хахали, как ни прислушивались к шагам на скрипящей лестнице и под окнами, ничего не услышали.