Глава 10
Я бросаю на Ди еще один взгляд; она, кажется, понимает и слегка кивает. Я полностью игнорирую Грега, поворачиваюсь и готовлюсь следовать за Акселем в неизвестном мне направлении. Я знаю, к чему все идет, и хоть я к этому не готова, что-то подсказывает мне, что выбора у меня нет. Аксель предупредил, что ему нужны ответы, и я прекрасно понимаю, что он будет непреклонен.
Он сколько угодно может думать, что ему удастся насильно вернуться в мою жизнь, словно он не отсутствовал в ней последние двенадцать лет, но ему придется столкнуться с очередным препятствием, если он считает, что я просто смирюсь и подниму лапки к верху. Возможно, мой боевой настрой уже не тот, но я не намерена сдаваться.
Мы идем по тротуару; он ведет меня, и я молча следую за ним. Когда мы подходим к его гигантскому пикапу, я останавливаюсь и ошарашено взираю на это «чудо техники». Как, черт возьми, я попаду в эту хреновину, когда мои глаза на одном уровне с подножкой? Разве она не должна помогать людям забираться в транспортные средства? Нормальному человеку эти чертовы маневры просто не по силам. Аксель стоит рядом со мной, придерживая дверь и ожидая, что я залезу внутрь. Я попеременно смотрю то на него, то на пикап. Похоже, он не шутит.
— Живо забирайся, меня уже достали твои закидоны, — в его голосе по-прежнему чувствуется убийственная беспощадность. Я понятия не имею, от чего он так взбеленился, я стою прямо перед ним и фактически сейчас еще суббота… даже если до конца дня осталось всего несколько часов. Так что, в сущности, я не сделала ничего плохого. Крайний срок истек, но я ведь здесь, не так ли?
— Ненавижу, когда указывают на очевидное, Холт, — я не могу удержаться и не поехидничать над его именем. Его новым именем. — Но как, по-твоему, мне туда забраться, как ты настолько любезно попросил?
Его глаза вспыхивают и наполняются ослепительной яростью. На его лице появляется еще более жесткий, суровый взгляд, холодный как лед.
— Разве я не предупреждал, не называть меня Холтом? — набрасывается он на меня. Его лицо почти нос к носу с моим; его порывистое дыхание проникает в мой рот теплой волной. Я чувствую его на своем языке, и задыхаюсь от шока. Мои глаза непроизвольно распахиваются от его непосредственной близости, но, несмотря на мое нынешнее состояние, я не могу не вспомнить о тех временах, когда смотрела в эти глаза. Вместо гнева в них тогда отражалась наичистейшая любовь. — Еще раз назовешь, и я за себя не отвечаю, клянусь богом… Забирайся в эту гребаную машину, — он не сдерживаясь, с огромным напором выталкивает из себя каждое слово.
— Чем по-твоему я занимаюсь, идиот? Стою здесь, исходя на дерьмо и надрываясь от смеха? Нет, я точно не этим занята. Я не могу залезть в твой дурацкий пикап. Если бы ты хоть на секундочку внимательно присмотрелся, то понял бы это. Твой небольшой комплекс Наполеона очень мил, правда, очень мил, но он никак не поможет мне забраться в этот гребаный пикап! — я выкрикиваю последние слова в его лицо с такой громкостью, что даже в ушах звенит, но моментально прихожу в себя и зажимаю рот рукой, сожалея о своей вспышке и опасаясь его реакции.
Он поражает меня, когда вместо того, чтобы наброситься на меня с ругательствами, начинает трястись от беззвучного смеха.
— Комплекс Наполеона, хм? Иззи, мне, в самом деле, нужно доказывать насколько неверно данное утверждение? Взгляни на меня. Мой рост — не единственное, что увеличилось с тех пор, как ты сбежала, — после того как он бросает мне в лицо эту неожиданную реплику, я в очередной раз впадаю в ступор.
Сбежала? Я бы подумала, что он имел в виду прошлую неделю, если бы не грубость комментария о моей якобы измене ему. О чем он вообще говорит? Я не сбегала в отличие от него. Пока мое замешательство растет в геометрической прогрессии, я все больше убеждаюсь в том, что ничего не хочу с ним обсуждать.
В конце концов, потеряв последние остатки контроля, он хватает меня за бедра и поднимает, бесцеремонно забрасывая на сиденье. Грубо пробормотав, чтобы я пристегнула его гребаный ремень безопасности, он хлопает дверью и исчезает, обходя капот. Моя челюсть до сих пор висит, чуть ли не до пола, когда он открывает дверь со своей стороны и переносит свою гигантскую тушу на сиденье, поворачивая ключ зажигания и вынуждая этого зверя взреветь. Он ударяет по газам и срывается с места.
Наконец, отойдя от потрясения, я смотрю на его суровое лицо и робко спрашиваю:
— Куда ты меня везешь, мой дом в другой стороне?
— Я знаю, где твой дом, и знаю, что ты пробыла в нем всю неделю, игнорируя меня. Я не повезу тебя туда, где ты сможешь спрятаться за спиной своей маленькой соседки-бультерьерши. Мы поговорим и сделаем это без долбаных помех и тех, кто поможет тебе прятаться за закрытой дверью. Вот, что мне сейчас нужно, черт возьми.
— Не думаю, что это хорошая идея. Может, мы просто пойдем в «Старбакс» за углом? — возможно, если я буду немного более убедительна, он отнесется ко мне серьезнее. Его дом – это последнее место, в котором бы мне хотелось оказаться, да к тому же с ним наедине.
— Забудь об этом. То, что я должен тебе сказать, не будет произнесено на людях. Приготовься, Принцесса, больше никаких игр. Мне наплевать, даже если это займет вечность, но ты, мать твою, со мной поговоришь.
Я замолкаю и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на город, проносящийся мимо, лихорадочно пытаюсь найти выход из сложившейся ситуации; возможность убежать. Я не готова к разговору, и еще больше убеждаюсь, что никогда не буду.
*~*~*
Аксель
Такое чувство, что мое сердце в любую секунду разорвется на части, просто взорвется, выскочив из груди. Стук сердца, даже вызывающий такой неимоверный шум в ушах, не может заглушить тихие всхлипывания, доносящиеся с другой стороны салона. Сколько бы я не пытался ожесточить свое сердце, звук ее рыданий рвет меня на части. У меня не должно было остаться к ней никакого сострадания, оно должно было умереть давным-давно.
Вновь увидев ее в прошлую субботу, я понял по своей реакции, что этот разговор будет не из простых. У меня остались к ней чувства; чувства, которые, я думал, давно были в прошлом, и исчезли без следа, погребенные в том ящике вместе с моим сердцем. Эта девочка разорвала мое сердце в гребаные клочья, и я не знал почему. Было бы намного проще, если бы она не ушла, а выстрелила прямо в сердце, по крайней мере, я бы умер мгновенно, а не исходил кровью последние двенадцать лет.
Господи, я не могу выкинуть из головы образ ее стройного тела и груди, прикрываемой этим маленьким подобием полотенца. Когда она ослабила хватку и позволила ему упасть, я думал, что проглочу свой язык. Ее сиськи всегда были чертовски идеальными, но увидев их вот так, с торчащими сосками, выставляющими напоказ две сексуальные штанги, я чуть не кончил в штаны. Как бы я не хотел броситься на колени и сосать ее дерзкие розовые соски, я не мог отделаться от мысли, что ублюдок прикасался к ней руками. Он трогал ее грудь. В тот момент моему разуму невозможно было втолковать, что она не моя; все заволокло красной пеленой.
Эти чертовы сиськи мои, а она, черт подери, моя девушка. Не важно, что с тех пор, как я ими наслаждался, прошло более десяти лет; кто-то посмел прикоснуться к тому, что принадлежало мне. Если бы меня не беспокоило, что она опять сорвется с крючка и сбежит, я бы убил этого говнюка на месте.
Всю неделю я думал о ней. Она стала неизменным стрессом, который мне был совсем не нужен, если учитывать, что я пытаюсь навести в своей жизни идеальный порядок. Мы с Грегом были по горло заняты, разбираясь со всеми юридическими документами и спорными вопросами, которые неизменно всплывали при работе с новой компанией. Плюс встречи и переезд в офис, затем брифинги с ним и парнями, и консультации с новыми клиентами. У меня не было времени, чтобы прогуливаться по закоулкам воспоминаний.
Так продолжалось до вечера среды, когда я вспомнил, как Грег приезжал поговорить со мной о своей подруге Из, угрозе в ее адрес и муже, который не хотел ее отпускать. Ярость – это первое, что я почувствовал. Помню, когда я впервые увидел ее в клубе, у меня промелькнула мысль об этой связи, но она мгновенно испарилась, когда весь ад разверзся при нашем столкновении. Мне нужно больше информации, и она мне была нужна еще вчера, потому что я не знаю, что именно ей угрожает, и многого не знаю о ее замужестве. На протяжении нескольких лет я считал, что она счастлива. Я был раздавлен и зол, потому что просто не мог заставить себя ворваться в ее жизнь и разрушить ее счастье.
Даже сейчас, так отчаянно нуждаясь в ответах, моя основная цель – выяснить, что происходит с этой стервой. Время на то, чтобы получить ответы еще будет, но сначала мы поговорим о ее муже.
Вчера я ждал ее звонка, предчувствуя, что последуют какие-нибудь дерьмовые оправдания, поясняющие, почему она не сможет сегодня встретиться. Я не ожидал, что она выкинет какой-нибудь фокус и скроется на весь день. Я должен был это предусмотреть. Сегодня, когда обеденное время подошло к концу, а от нее не было никаких известий, я отправился к ней домой. Когда я пришел туда и обнаружил, что дверь заперта, и дома никого нет, я рассвирепел.
Я позвонил Грегу, чтобы посмотреть смогу ли я перетянуть на свою сторону хотя бы одного гребаного сторонника в этом сражении, но он сказал: «И не рассчитывай, она знает, как я отношусь к этой ситуации и поговорит с тобой, когда будет готова. Я не согласен с этим, но поддержу ее, потому что она – моя девочка». Он не очень-то обрадовался, когда я начал орать и чуть не оглушил его. Она не его девочка, черт подери. Неважно, сколько раз я спрашивал или требовал, но он так и не сказал, где она находится. Каково же было мое удивление, когда меньше чем через час мне звонит Грег, извергая проклятия, и раскрывает ее местоположение. Когда я зашел в главный зал тату-салона, моя ярость стала соразмерна с его собственной.
Бл*ть, эти сиськи выглядели чертовски сексуально.
После очередных пяти минут в пути и единичных тихих всхлипываний Иззи, я подъезжаю к воротам моего дома. После ввода кода, я веду пикап по подъездной аллее и чувствую, что смотрю на дом другими глазами, пытаясь предугадать, как она воспримет мой успех. Хоть я и взрослый, тридцатиоднолетний мужик, но даже это не лишает меня надежды на то, что она увидит, чего я добился; как я, сирота без гроша в кармане, пришел к этому достатку. Когда-то мы вместе строили планы на будущее, только вот сейчас мой дом – это не двухкомнатная квартира, на которую у нас в свое время были виды. Несмотря на ее слезы, которые не оставляют меня равнодушным, крохотная часть меня надеется, что она почувствует хотя бы долю зависти к тому, как хороша моя жизнь, каких высот я достиг без нее.
Какая нелепая мысль. Я бы с радостью отдал каждый пенс, чтобы избавиться от всех своих регалий и заслуг, если бы это помогло, и моя Иззи была бы со мной все эти годы. Но той Иззи уже нет, а эту Иззи я не знаю.
Я знаю, что дом, который я купил, был слишком велик, но черт меня подери, если я когда-нибудь снова буду жить в тесноте или там, где даже развернуться негде. Я уверен, что найдется немало психотерапевтов, которым захочется покопаться в моей голове, вытаскивая оттуда кучу дерьма. Я знаю, почему купил этот дом, и не нужно мне говорить, что я тем самым восполняю все то, что недополучил в приемных семьях.
Мы проезжаем мимо последних встречающихся по пути грушевых деревьев сорта «брэдфорд», которые тянутся на полмили вдоль подъездной аллеи и наконец перед нами предстает дом. Большой и внушительный. Темно-красный кирпич кажется практически черным на фоне ночного неба, свет рядом с красной, двустворчатой, парадной дверью сияет ярко и весело, приглашая внутрь. Очередная нелепость. Дом в колониальном стиле создан для семейной жизни, а не того фарса, который меня ожидает. Огромное крыльцо выглядит уютно с креслами-качалками расположенными между четырьмя большими колонами и цветами, придающими дополнительный уют. Это лишь поверхностная оболочка моей жизни. Внешний вид не соответствует внутреннему. Дом такой же пустой, каким я чувствую себя в данную минуту, и мне это совсем не нравится.
Пришло время покончить с этим.
Пришло время выяснить, что у нее за проблема с мужем и узнать какого хрена с ней произошло.
Иззи по-прежнему смотрит в окно, но так как машина стоит в темном гараже, думаю, это ее попытка игнорировать меня. Не понимаю, как она рассчитывает этого добиться, пока находится в моем чертовом доме и уехать отсюда может только, если я ее отвезу.
Я чувствую, как во мне закипает гнев. Я сражаюсь за свое самообладание, пытаюсь подавить чувство бессилия, стараюсь контролировать боль, которой больше не должно быть места в моем сердце, и пытаюсь сдерживать растущую эрекцию, которая нацелена прямо на Иззи. У меня никогда не возникало столько проблем по контролю над ситуациями.
Наконец она поворачивается ко мне, должно быть, почувствовав на себе мой взгляд.
— Что теперь? — вопрос звучит слишком приглушенно, и если бы я не смотрел на нее, то возможно и не услышал бы его.
— Выходи из машины, и мы поговорим. Все просто. Это лишь тогда похоже на детский сад, когда ты начинаешь все усложнять. Помоги мне, потому что я уже устал от этих долбаных игр, — думаю, я был весьма тактичен до тех пор, пока по ее бархатным щекам не начинают струиться слезы.
Черт побери!
Я выбираюсь из тачки и, обходя капот, направляюсь к ней, ожидая, что придется вытаскивать ее и забрасывать на плечо. Но к моему удивлению, она ждет рядом с дверью и явно недовольна тем, что ей пришлось спускаться с такой высоты.
— Сюда, — вот и все мое радушное гостеприимство. Уверен, она чувствует себя подавленно. Трудно не заметить, когда кто-то оказался бы где угодно, но только не с тем человеком, с которым он сейчас. Сложно сказать, разбирался бы я со всем этим дерьмом, если бы не Грег с просьбой помочь его подруге. Мой инстинкт призывает меня просто оставить ее в покое, забыть о ней и о тех ответах, которые я жажду получить. Мое нутро вопит о том, чтобы я позволил ей уйти, передал ее Локку или Купу и притворился, что я больше никогда не обернусь, не взгляну в эти светло-зеленые глаза.
Черта с два!
Я открываю дверь, ведущую из гаража в прихожую, и жестом прошу ее войти. В доме темно, поэтому она замирает рядом с дверью. Входя следом за ней, я ввожу код сигнализации и включаю свет на кухне. Хромированные приборы, шкафы из темного дерева, гранитные столешницы и больше ничего. Стола нет, только два барных стула рядом с кухонным островком. Все вокруг так и кричит «добро пожаловать домой».
Я указываю на стул и резко произношу одно-единственное слово:
— Садись.
Она смотрит на свои ноги, даже не пытаясь спорить со мной, и садится. Я даю ей секунду, она знает, почему мы здесь, поэтому, надеюсь, просто скажет то, что мне нужно знать, не устраивая сцен. Проходит десять минут, в течение которых я смотрю на нее и на то, как она заламывает руки, лежащие у нее на коленях.
— Говори, — рявкаю я, звук отражается эхом от голых стен.
Если бы я не наблюдал за ней целую вечность, то возможно упустил бы момент того, как она подскакивает на месте от моего резкого тона. Когда она вскидывает голову трудно сказать напугана ли она или же в ее глазах притаилось нечто иное.
— Я не знаю, что ты хочешь услышать, — шепчет она. Похоже, мне потребуется слуховой аппарат для этого разговора.
— Ну, давай посмотрим. Я не тянул тебя сюда для того, чтобы провести экскурсию, мне не нужны последние городские сплетни, и я абсолютно уверен, что не привез бы тебя сюда ради компании, так что оставь эти штучки. Во-первых, ты объяснишь в деталях, что происходит у тебя с мужем, — я практически выплевываю это слово, оставившее на моем языке сильный и отчетливый привкус горечи. — Затем ты объяснишь мне, что подразумевает под собой эта долбаная посылка. Мне нужны детали, Иззи, это не игра, и по правде говоря, если бы Грег не попросил помочь тебе, я бы этого не делал.
Ей требуется секунда. Я вижу, что она прокручивает в голове мои слова. Несколько раз она открывает рот, но ничего не произносит. В тот момент, когда я начинаю терять последнюю оставшуюся во мне каплю терпения, она, наконец, говорит.
— Разве это не может сделать кто-то другой? Ты что, единственный в своем роде?
Мне хочется ее придушить. Дерьмо. Грег будет у меня в большом долгу за это.
— Завязывай с этой подростковой херней. Он не просто так просил, чтобы лично я занялся твоим дерьмом. Я хорош в том, что делаю, Иззи. Уверен, Локк и Куп справились бы с этим, но я справлюсь намного лучше. Ну, так что, черт возьми?
Она на несколько минут закрывает глаза и глубоко вздыхает.
— Брэндон, мой бывший… почти бывший. У нас был… сложный брак. Я ушла от него чуть более двух лет назад и переехала сюда. Он не дает мне развод.
Не нужно прибегать к дедукции, чтобы понять, она многое недоговаривает.
— Позволь спросить тебя кое о чем, Иззи. Как ты надеешься я разберусь в этом, или узнаю что-то о нем, если ты ничего мне не рассказываешь, кроме того что твой идеальный брак не удался? Он тебе изменял? Пресытился идеальной маленькой жизнью? Скажи, потому что я просто-напросто не понимаю. Та малость, которую мне удалось раскопать на этой неделе выглядит так, словно у тебя имелось все, что только могло пожелать твое маленькое сердечко. И чего я действительно не улавливаю… чего я не понимаю, так это почему он просто не отпустит тебя, — даже для моих ушей выходит резче, чем я поначалу планировал.
Было бы неплохо пролить немного света на эту ситуацию, потому что, когда она заливается слезами и убегает, скрываясь в темных комнатах моего дома, я остаюсь в гордом одиночестве. Шокированный. Что за чертовщина? Ворча, как старый дурак, я срываюсь с места, чтобы найти ее.
Почти тридцать минут спустя мне, наконец, удается сузить поиск. На самом деле сложностей возникнуть не должно, так как у меня больше пустых комнат, чем меблированных. Вот, что мне досталось при покупке дома с шестью гребаными спальнями, которые мне явно не нужны. Я осматриваю каждую комнату на первом этаже – ничего; бегу вверх по лестнице и заглядываю в каждую комнату на втором этаже – ничего. Наконец, я перевожу дыхание, когда минуя спальню рядом с лестницей, слышу тихий плач. Я уже проверял эту комнату, но Иззи там не было. Я использую эту комнату, чтобы хранить все свои файлы по старым делам. Если учитывать, что все другие комнаты, кроме той, в которой я сплю, пусты, ей удалось выбрать лучшее место для укрытия.
В конце концов я нахожу ее зажатой между двумя высокими рядами коробок. Она затаилась между ними и ушла в себя: ноги прижаты к груди, а руки крепко сцеплены вокруг ног. Она раскачивается, чертовски сильно раскачивается, взад и вперед.
— Иззи, выходи, — я пытаюсь до нее достучаться.
Ничего, кроме тихих всхлипов.
— Давай же, вылезай оттуда, — пробую я снова.
Тишина.
— Иззи, я слишком большой, чтобы забраться туда. Вылезай, — пробую еще раз.
Я безуспешно жду в течение десяти бесконечных, отчаянных минут.
Хватит этого дерьма. Я начинаю поднимать те коробки, которые ее окружают, отодвигая одну за одной от ее маленького, похожего на комок тела. Как только я устраняю значительную часть препятствий, чтобы прикоснуться к ней, я протягиваю руку, чтобы помочь ей встать и выбраться оттуда. Я не ожидал, что она отшатнется от моей протянутой руки. Она так основательно укрылась, что между ее головой и стеной было не так уж много пространства. Она ударяется о стену с глухим стуком.
— Черт, — шиплю я, после чего подхватываю ее и несу в свою комнату. Хлопнув по выключателю локтем, чтобы зажечь свет, я подхожу к кровати и осторожно опускаю ее на матрас, а затем запускаю пальцы в ее волосы.
Небольшая шишка, глупая девчонка.
— Ладно, Иззи, хватит. Теперь мы добавим к списку объяснений ту хрень, которая только что произошла.
Мое терпение лопнуло. Превратилось в долбаный пепел. Мое настроение ухудшается с каждой секундой, а она просто смотрит на меня пустыми глазами, словно она не здесь, не со мной. Она просто продолжает блуждать по моему лицу отсутствующим взглядом. Сейчас я так зол, что не могу не вытягивать из нее всю необходимую мне информацию, снова и снова. Она слишком напугана, но сильнее всего меня поражает тоска, которую я вижу на ее лице, будто кто-то только что пнул ее щенка, убил ее кошку и сказал ей, что она не получит пони на Рождество.
— Пожалуйста, говори, — она вздрагивает от моей приглушенной мольбы.
Ей требуется минута и еще мой требовательный, внимательный взгляд, прежде чем она снова начинает говорить. Ее голос безжизненный, слишком слабый и потерянный. От ее следующих слов по всему моему телу пробегает озноб.
— Это было так тяжело, Аксель. Так тяжело, — она смотрит в сторону, обратив свой взгляд в пространство, а не на меня. — Первый год прошел хорошо. Он много работал, но в этом не было ничего плохого. Он не хотел, чтобы я работала, сказал только, что я должна ухаживать за ним, домом и… детьми. Откуда я, глупая сломленная Из, могла знать? Откуда же я могла знать? А?
Она снова смотрит на меня и выглядит так, словно к ней снова вернулась сила духа, но не в полной мере. Она еще и продолжить не успела, а я уже понимаю, что история будет неприятной. Я должен побороть желание что-нибудь расколотить, напоминая себе, что я сам попросил ее обо всем рассказать.
— На второй год он начал понемногу меняться. Мы практически не навещали моих бабушку с дедушкой, он всегда просил меня остаться дома и не встречаться с Ди ни за обедом, ни за ужином. Сначала я не придавала значения мелким деталям… до тех пор, пока они не стали крупными, — она нервно усмехается, после чего делает еще один глубокий вдох. — Я не видела Ди несколько недель, думаю, это случилось в среду… не знаю точно. Он в тот день собирался задержаться на работе, и единственное, о чем я могла думать, так это о том, что наконец-то… наконец-то, я увижу Ди. Получасовая встреча с Ди за кофе обернулась разбитой губой. Знаешь, я даже не задумалась о том, что он перешел черту, я считала, что заслужила это. Думаю, Ди всегда догадывалась о том, что происходило за дверьми дома Хантера. Примерно месяц спустя после этого я снова с ней встретилась. Она умоляла открыться ей, но я сказала, что у меня все прекрасно. Было бы прекрасно, окажись все это шуткой.
Если бы я сейчас не чувствовал стремительно несущуюся по венам кровь, то был бы убежден, что окаменел. Слова были излишни, а ранее произнесенные мною колкости стали для меня неожиданной пощечиной.
Я убью этого ублюдка.
— Принцесса, — я тянусь к ее руке, но она ее тут же отводит и прижимает к своему телу, — это был единственный раз, когда он тебя ударил? — Я стараюсь говорить ласковее, но беспощадную ярость в моем голосе нельзя не уловить.
— До поры до времени. В последующие несколько месяцев побои не причиняли столько боли. Он вел себя так, будто сожалел и списывал все на случайность. Они были терпимы примерно до нашей третьей годовщины.
— Что ты подразумеваешь под терпимостью, извини, но я не вижу ничего хорошего в том, что мужчина прикасается к женщине подобным образом.
Когда ее взгляд снова обращается ко мне и одна-единственная крупная слезинка скатывается по ее щеке, я знаю, я просто знаю.
— Не вздумай меня жалеть, это были не твои заморочки. Ты не заставлял его это делать. Я должна была уйти, должна была быть сильнее, чтобы бросить его. У меня никого не было, Аксель, так что не думай, что я не размышляла о побеге. Он был умен, он изолировал меня ото всех. Я даже не смогла пойти на похороны бабушки и дедушки… он и здесь постарался. Я не хотела, чтобы Ди знала, насколько все было плохо, я оказалась в тупике… и в одиночестве.
Сокрушительная боль пронзает левую сторону моей груди от ее слов. Я должен был быть там, и даже если это покажется глупостью, я не могу избавиться от мысли, что, так или иначе, я подвел эту девочку. Я провел годы ненавидя ее, думая, что она просто забыла о нас и двинулась дальше, а теперь выясняется, что она страдала не находя поддержки.
— Ты знаешь о маме с папой, да? — она поднимает голову и смотрит на меня, печальная и сломленная в ожидании подтверждения. Я чуть заметно киваю, и она продолжает. — Ди – все, что у меня осталось. Однажды она все-таки поймала меня, когда я покупала кое-какие продукты. Это была одна из тех мелочей, которые мне разрешалось делать в одиночку. Она затащила меня в туалет и просила поговорить с ней, умоляла меня остаться с ней. Я снова от нее отмахнулась. Она купила мне телефон с заранее оплаченным счетом и сказала, чтобы я звонила ей днем или ночью, если возникнет необходимость. Нам удалось украдкой сделать несколько звонков и организовать тайные встречи, но их было немного. Она жила неподалеку, довольно близко, чтобы прийти, когда мне удавалось сбежать из дома.
Она затихает на какое-то время, а я просто сижу, лишенный дара речи, и жду, когда она продолжит, каждую минуту борясь с желанием отправиться на поиски этого козла.
— Ты уверен, что мы должны через это пройти? Это довольно неприятно, Аксель.
Я хочу закричать «Нет. Нет. Я не хочу это слышать. Что угодно, но не это».
— Да, Иззи, продолжай.
— Хорошо, — пауза. — Ну… — пауза. Вдох. Выдох. — Несколько лет назад я пошла встретиться с Ди, ничего больше, просто хотела ее увидеть. У нас все было спланировано. Я позвонила ей накануне с телефона, который она мне дала, сказала, что скучала по ней и просто хотела какое-то время провести вместе. Я оставила ужин в мультиварке, сбегала по делам и тайком встретилась с Ди. Все было бы прекрасно, и он бы никогда ни о чем не догадался, но я опоздала. Он вернулся домой сразу после меня и, хотя я думала, что у меня все получилось… он узнал, — она затихает и бросает на меня взгляд. Ее глаза кажутся практически серыми. Раньше их цвет постоянно менялся, в зависимости от ее настроения… серый всегда был одним из тех оттенков, который я ненавидел больше всего. — Это была та самая ночь, когда я все-таки воспользовалась этим телефоном для того, чтобы она меня спасла.
Я не понял, что не дышал, пока мою грудь не свело от боли. Я даже не могу двинуться, даже не могу позволить себе пошевелиться. Боже мой…
— Мне повезло, когда я потеряла сознание, игра больше не стоила свеч, и впервые он ушел после того, как закончил со мной. Ди приехала и быстро вытащила меня оттуда. С того дня я его не видела. Последние шесть месяцев развод находится в подвешенном состоянии.
Мне невыносимо слышать эту историю. Дай боже, чтобы это была просто выдумка, а не жизнь, которой она жила, в то время как я думал, что она была счастлива.
Мне становится невыносимо от того, что я не могу к ней прикоснуться. Я тянусь и хватаю ее за руку, прежде чем она успевает ее отвести, провожу пальцем по ее нежной коже и смотрю ей в глаза. Слышать эту историю так же тяжело, как и пересказывать ее.
— Я даже не знаю что сказать, Принцесса. Я… я просто не знаю. Меня убивает сама мысль, что тебе пришлось жить, подвергаясь побоям, даже если они продолжались секунду, но годы… Иззи, я бы все отдал, чтобы оказаться там, — прежде чем я успеваю договорить, она отдергивает руку и стремительно передвигается к другому краю кровати.
— Нет… не называй меня так, Аксель. Мы уже не те, что раньше. Я объяснила тебе, что представлял собой мой брак, но я не буду предаваться вместе с тобой воспоминаниям. Оставь это в прошлом, пожалуйста.
Ее неприкрытое отчаяние – это единственное, что удерживает меня от спора с ней. Мы еще поговорим об этом, но я прекрасно понимаю, что она закроется, если я начну давить на нее сейчас.
— Хорошо, Иззи, я понял. Объясни мне смысл посылки. Грег сказал, что в ней было, но я не понимаю, как она вписывается в историю, которую ты мне только что поведала. У вас были… дети? — предел моего самообладания, чтобы произнести это нейтральным тоном, зашкаливает. Достаточно самой мысли о том, что к ней прикасается другой мужчина, но думать, что он наполняет ее тело своим семенем просто невыносимо.
Она была моей.
Она — моя.
Она, черт побери, будет моей.
Я вижу мгновенно воздвигаемые ею стены, она отгораживается от меня и отлично маскирует свои эмоции. Я понятия не имею, что заставило ее закрыться на этот раз. Я бы мог засунуть в ее задницу металлический прут, но она все равно была бы такой же отрешенной, как сейчас.
— Мы не могли иметь детей, — говорит она быстро и тихо. — Вот и все, что там было. Напоминание о том, что я не могла дать ему детей.
Вот оно! Это сказано так, что я понимаю, подробного разговора об этом не последует. Я подыграю ей, хоть мне и не знакомы женщины, расстроены тем, что не способны иметь детей, в глубине души я могу признать, что мир без надежды любоваться на маленькую копию Иззи –уныл и печален.
— Это был первый раз, когда он связывался с тобой? — спрашиваю я в попытке сменить тему, и мысленно напоминая себе чуть позже выведать у Грега больше подробностей.
— Не первый. Думаю, ему было нелегко меня найти. Я только недавно начала работать, поэтому ему пришлось бы искать меня через Ди. Было несколько звонков, но ничего ужасного. До посылки.
Я что-то упускаю. У меня такое чувство, что в этой картине отсутствует немалая часть фрагмента. Этот мудак долгое время отмалчивался и соблюдал дистанцию, он не создавал трудностей за исключением того, что не давал развод. Что-то не сходится, но я уверен, что больше она мне ничего не расскажет. Я смотрю на часы и понимаю, что дело близится к рассвету, подтверждая тот факт, что мы проговорили всю ночь.
— Мы должны встретиться с Грегом и парнями. Мне нужно проверить систему безопасности в твоем доме, а затем ты расскажешь мне, каким образом хочешь разобраться с проблемой. Но все это может подождать до завтра, уже поздно, и я уверен, что твоя сегодняшняя авантюра точно не даст тебе бодрствовать. Я возьму одежду, и ты сможешь воспользоваться ванной, а затем поспать. Парням мы можем позвонить утром.
Ее глаза широко распахиваются от удивления и шока.
— Я не буду здесь спать. Отвези меня домой или я попрошу кого-нибудь меня забрать. Ты хотел поговорить, и мы поговорили. Теперь я хочу уехать.
Наверное, запрокинуть голову назад и рассмеяться – не самый разумный поступок, но она должно быть выжила из ума, если думает, что я выпущу ее из поля зрения до того, как составлю дельный план. Она пока не знает, но вскоре мы станем лучшими друзьями.
— Даже не спорь. Уже поздно, и я уверен, что кому бы ты ни позвонила, они уже легли спать. Одна ночь не убьет тебя, детка. Посреди этой кровати, при желании, можно и залив разместить. Не волнуйся, я останусь на своей стороне кровати. Завтра мы поймем, что к чему, и начнем разгребать этот бардак. Лучше не беси меня, возьми одежду, мать твою, прими душ и ложись спать, — я подхожу к комоду, вытаскиваю футболку и трусы, и бросаю их ей, попадая прямо в ее ошеломленное лицо. Кажется, это выбивает ее из колеи. Рассерженная и дерзкая, она устремляется к ванне и хлопает дверью.
Я чувствую, как ненависть к ней, не покидающая меня все эти годы, медленно ослабевает.
Я не могу проигнорировать желание сделать ее своей, эта потребность никуда не исчезла, но я не могу забыть, что она ушла и чертовски легко забыла обо мне. Я разберусь с этой проблемой, которая ей угрожает, а затем мы разберемся с тем, что касается нас. Сейчас же у нас и без того дел хватает, все остальное может подождать. Сейчас я не могу решить, то ли я хочу все раз и навсегда выяснить, чтобы закрыть эту тему, то ли возродить наши отношения. Только время покажет. Одно дело за раз.
Я выхожу из комнаты, вытаскиваю телефон из кармана и набираю Грега. Один гудок, и этот ублюдок моментально отвечает, словно ждал звонка. Я не знаю наверняка, что представляют собой их отношения, но я не доволен тем, насколько близкими они кажутся.
— Она в порядке? — спрашивает он и, черт меня подери, такое впечатление, что он подавлен.
Нет, не подавлен. Похоже, он уничтожен.
— С ней все будет в порядке. Она рассказала мне о бывшем. Ты не говорил, что он, черт возьми, причинял ей боль. Ты не сказал мне ни хрена о том, насколько все было плохо, Грег. «Проблемный муж не желающий дать ей развод», вот что ты мне сказал. Ты можешь представить мой шок, когда я узнаю, что он периодически ее избивал?
— Позже будешь вести себя как сучка, Рид. Как она?
— С этим дерьмом между мной и тобой еще нужно будет разобраться, согласись. Она переодевается и остается здесь на ночь. Семейная встреча, сукин сын, состоится завтра утром в моем доме, — я должен радоваться, что у нее есть кто-то, кто настроен так решительно, чтобы быть ее поддержкой и опорой, но теперь это позади. Я вернулся, и Грег не лишит меня этого дела.
— Она будет там спать? Рид, у тебя одна кровать. Я могу подъехать через десять минут и забрать ее домой. Я останусь у нее до завтра, а затем мы сможем собраться вместе и все обговорить.
— Нет. Завязывай с этим, Грег, или я врежу тебе так, что мало не покажется.
В трубке раздается его резкий выдох.
— Мне это не нравится, совсем не нравится, черт возьми. Если ты навредишь ей, клянусь богом, я тебя убью.
Я отвожу телефон от уха. Безусловно, мне нелегко слышать его справедливое замечание.
— У меня нет времени, Грег. Мы поговорим, но сейчас у меня куда более важные дела. Если тебе больше нечего сказать, то знай, а лучше запомни… я бы никогда не навредил ни одному гребаному волоску на ее голове. Никогда.
— Если ты так считаешь, Рид, то ты безумнее, чем я думал. Гарантирую, что просто находясь там, рядом с ней, ты причиняешь ей столько боли, что хватит на всю оставшуюся жизнь, — на этом он отключается, оставляя меня еще более растерянным, чем несколько часов назад.
