Избушку под скалой Виктор запирал на тяжелый навесной замок, купленный Аликом, и ключ прятал в том же месте, что и погибший.

Поднимаясь по ущелью, сначала он увидел крышу прижавшегося к скале зимовья, затем дверь с замком. Казалось, все в порядке, но что-то насторожило его. Он остановился, осмотрелся: след подков на тропе, вытоптанная площадка возле крыльца, несколько конских куч. Вспорот полиэтилен на окне.

Сначала Виктор подумал, что кто-то сделал это из простого любопытства, чтобы заглянуть в избушку. Отпер дверь, удивился, что банка со спичками лежит на полу, рядом чайник — как после землетрясения. Вроде бы ничего не пропало. Спускаясь к воде с чайником, он нашел тальниковый прут с крючком из проволоки: этим приспособлением кто-то пытался вытащить его вещи. Виктор даже рассмеялся. Внизу, в пойменном лесочке на берегу Байсаурки, пасся гурт телок, там была поставлена палатка. Других людей в округе не было. Похоже, подселился «крысятник», да еще и глупый. А значит, придет и в другой раз: у таких людей и у зверей — одни повадки.

Караулить избу Виктор не стал, прятать продукты и посуду — тоже: убережешь от людей, не убережешь от дождя, мышей и белок. Напротив вспоротого окна закрепил доску с жирной надписью «Вор» и ушел на огороды. Через несколько дней, когда испортилась погода, он вернулся в избушку.

Вскоре дождь кончился. Белые брюхатые облака поползли по склонам.

Над ущельем робко заблестело солнце. Можно было снова уходить на огороды, где не бывает людей. Со стороны реки донесся глухой перестук подков — кто-то ехал по тропе. Виктор спрятал под нары новые ботинки, надел свои рваные вибрамы. Незнакомый мужчина — по виду, гуртовщик, подъехал верхом к ручью. Чуть смутившись ледяных глаз хозяина, что-то пробормотал о том, что живет рядом:

— Мимо ходишь, а в гости не зайдешь…

— Не звали, — ответил Виктор неприветливо. — А тут еще какой-то шакал в окно лазил, не знаешь кто?

Всадник еще больше смутился, и это задобрило Виктора.

— Заходи, — сказал он приветливей. — Чай пить будем.

Всадник спешился, привязал коня, по крутому крыльцу забрался в избушку к Виктору. Среднего роста, коренастый, с мелкими острыми чертами лица, на котором зубы чуть выступали вперед, делая его чем-то похожим на сурка с хитроватыми глазками.

— Рядом живем, помогать друг другу надо, как без этого в горах?! — проговорил гость с акцентом.

Виктор кивнул, посмотрел на вспоротый полиэтилен и усмехнулся: «Ты уже помог».

Выпив полкружки чаю, отщипнув кусочек лепешки, гость непринужденно развалился и стал рассказывать о себе, зазывая русского на ужин. Виктор согласился пойти к нему.

Симбай — казах из Киргизии, с Иссык-Куля, имел в районе влиятельную родню, потому и перевалил в Казахстан с киргизским скотом, взятым на откорм в аренду. Жил он в просторной брезентовой палатке с женой и помощником-киргизом. По-русски говоря, был пастухом. Симбай взял на откорм годовалых телок — турпаков, поэтому среди местных чабанов назывался турпачником.

Его жена — проворная, смешливая бабенка лет тридцати пяти, сносно говорила по-русски, поплевывая за печку, рассказывала о житье-бытье, будто они с Виктором были близкие родственники.

Он разлегся на почетном месте. Симбай сел за достархан, свернув ноги калачиком и выпрямив спину. Когда достархан был накрыт и все почтительно примолкли, он поднял ладони, задрал приплюснутый нос и забормотал молитву. Лица домочадцев торжественно окаменели. Виктор, слегка обескураженный, поймал на себе мимолетный плутоватый взгляд хозяйки, вспомнив наставления Алексея, снял панаму, приосанился и размашисто перекрестился. Все трое с любопытством взглянули на него и рассмеялись, будто все предыдущее было шуткой.

Симбай много говорил о прежней жизни, о двухэтажном доме на ИссыкКуле, рассуждал о свободе: «Зачем все это, если нет воли?» По его словам, аренда была попыткой переиначить жизнь. Узнав, что Виктор годом моложе, он заговорил еще свободней. Гость не спорил: слушал, кивал, поглядывал из-под прищуренных век голубыми льдинками глаз — не мог понять, как относиться к этому человеку: то ли пройдоха, то ли мужик с детским разумом?

— На праздник в село поедешь? — спросил хозяин. Виктор мотнул головой.

Виктор пожал плечами — не знал и знать не хотел ни городских советских демонстраций, ни местных праздников.

— А мы бы съездили… Посмотри за скотом. Работы мало: вечером загнать на тырло, утром выпустить. Я коня тебе заседлаю.

— Нет проблем! — кивнул Виктор. — Если не дольше чем на три дня.

— Тогда приходи завтра к восьми часам сюда!

Что-то не понравилось Виктору: то ли в тоне, каким была произнесена последняя фраза, то ли в лице турпачника.

— Нет! Заседлаешь коня и приведешь его ко мне, а я посмотрю за скотом.

Теперь задумался Симбай. Возразил, не мотивируя:

— Нет, лучше ты приходи сюда!

Виктор усмехнулся, его смутные подозрения подтвердились. Теперь он ясно почувствовал социальную нишу, отведенную ему Симбаем.

— Я не батрак, я — бич! — улыбнулся он, пародируя Алика и шевеля пальцами босых ног. Его прищуренные глаза поблескивали холодком льда.

Ни Симбай, ни подпасок коня утром не привели. Они уехали в село, оставив скот на поляне, а заседланного коня возле палатки. Через два дня с тяжелым рюкзаком Виктор шел вверх по ущелью и видел в бинокль, как вернувшиеся турпачники собирали разбредшихся телок. Может быть, он и пожалел о том, что пошел на принцип: подумав, что турпачник, скорей всего, не столько хитрый, сколько наивный.

Хотя и наслушался Виктор от Алексея всяких страхов про медведиц с медвежатами, которые в эту пору невероятно агрессивны, его странным образом тянуло в глухую и труднодоступную падь, где произошла случайная встреча со зверем. Именно там хотелось поставить зимовье, подальше от чабанов и турпачников. На лесистом склоне, сотней метров выше старой туристской стоянки, под корнями упавшей ели была почти ровная площадка метра три на три. Корни при падении дерева так вырвали дерн, что образовали две стены. Виктор расчистил это место и соорудил просторный шалаш, обложив его мхом и дерном. С брошенной чабанской стоянки он приволок ржавую трубу и лист жести, из которого сделал печь. С хорошим спальником в таком шалаше можно зимовать. Был у этого бивуака всего один недостаток — за водой ходить далековато — каждый раз нужно спускаться на тропу к туристской стоянке, где журчал ручей. Туда Виктор и ходил, стараясь не оставлять следов. Но однажды случайно наткнулся на свой след и в первый миг ему самому стало не по себе — у воды была отчетливо отпечатана чуть ли не полуметровая человеческая ступня.

На полное благоустройство ушло четыре дня. Теперь можно было жить по соседству с медведицей, не опасаясь непогоды. Виктор отправился к ней налегке: взял продуктов на два дня, спальный мешок да кусок полиэтилена вместо палатки и кофр с фотоаппаратами и сменными объективами.

Напрямую от шалаша выбрался на узкий хребет со звериной тропой среди скал и деревьев. Просматривая сверху падь, поднялся выше леса, но так и не обнаружил медведицу.

Вторую половину дня он пролазил среди черных скал, но и там не встретил зверей. Зато наткнулся на грот, в котором при нужде можно было переждать непогоду. Влез в него на четвереньках, осмотрелся. Пространство чуть больше одноместной палатки. На скальном полу жидкая подстилка из еловых веток. Виктор повернул голову к выходу и снял с выступа несколько длинных ворсинок, затем еще и еще. Похоже, что это была берлога. В ней он и заночевал. А утром, не разводя костер, залил водой из родника сухари в котелке, присыпал их сахаром, тем и позавтракал.

Снова он напрасно прошлялся весь день. Только к полудню следующего заметил шевелящееся темное пятно. Сел, вынул бинокль, долго подсматривал картины жизни медведей. Была она настолько мирной и семейной, что даже нагнала тоску: хоть и была медвежья семья неполноценной, по человеческим понятиям, но даже мать-одиночка с детенышем, словно укоряла за то, что один раз он был женат, другой — долго жил с женщиной, вроде бы любившей его, а семьи создать не смог. И сама медведица в непринужденной обстановке совсем не походила на злобного хищного зверя. Скорей — на милую, чуть неуклюжую толстушку, чем-то напомнившую одну знакомую, добродушную и распутную девицу, о которой осталась светлая память со студенческих времен.

Виктор наблюдал за медведями в бинокль, пока не зарябило в глазах.

Ветер струился с вершин, ненавязчиво теребил отросшие волосы. «Задерет так задерет! — вдруг пришла в голову шальная мысль. — В конце концов, это не самая позорная смерть!» Он повесил на шею «Зенит» со слайдовой пленкой, второй фотоаппарат сунул за пазуху, спустился по крутому склону, вышел под ветер и стал пробираться к медведям по высокой траве с вытоптанными лабиринтами, с черными «минами» медвежьих экскрементов.

Несколько раз, следя за зверями, он заползал в эти кучи, брезгливо отирал ладони о траву. Сначала их запах раздражал, но потом перестал восприниматься.

Медведи поедали сочные зеленые дудки. Виктор, лежа на животе, очистил стебель, пожевал его — горько, через силу проглотил — вскоре началась изжога: избалованный человеческий желудок не принимал звериной еды.

Хотелось горячего чая.

Ветер дул от них и даже доносил дикие запахи теплых звериных тел.

Вдоль ручья ему удалось подползти к медведице шагов за пятьдесят, на хороший выстрел, но не снимок. Виктор стиснул зубы и пополз дальше.

Оставалось метров двадцать пять-тридцать. Видны были даже зеленые от травяного сока губы медведицы. Но что получится на снимке он понимал — отдаленный контур зверя. К тому же, простой, случайный снимок медведя, каких тысячи.

Нужно было подползать еще ближе и ждать, ждать, пока звери не впишутся в композиционный замысел. Но медведица насторожилась, задрала голову, шевельнула черным носом, рыкнула, и медвежонок нехотя прижался к ней. Виктор почувствовал себя, как мальчишка, пойманный подглядывающим за женщинами. Стыдливо поднялся в полный рост, скинул панаму.

— Здравствуй, Машка! — сказал дрожащим голосом.

Она пристально глянула на него строгими колючими глазками, а он при этом почувствовал себя дурак дураком.

— Разрешите представиться, ваш покорный слуга…

Она рассерженно мотнула головой и зарысила вверх по ручью.

Остановившись на миг, обернулась, и Виктору показалось — усмехнулась совсем как женщина, мягко отвергавшая ухаживание.

Добравшись до шалаша, он два дня ел, отмывался и отстирывался.

Настроение было прекрасным. Несмотря ни на что, ему казалось, что свидание удалось. Рано или поздно он надеялся приучить медведицу к своему присутствию. «Закадрю Машку!» — самонадеянно посмеивался, вспоминая сцены знакомства с лохматой «дамой». Раздражали отросшие волосы. Под отросшей бородой чесались щеки. Он наточил нож, кое-как выбрился и подрезал пряди на ощупь. Погода стояла ясная, безоблачная, в задымленный шалаш, где мыши начали обычный разбой, лезть не хотелось, и он ночевал под открытым небом: засыпая и просыпаясь при свете звезд.

Свежий ночной ветер пробежал по лицу. Виктор открыл глаза: гасли звезды, на востоке чуть алела полоска ледников. Ночью откуда-то сверху приползло белое облако, запуталось в скалах, изодралось и повисло над руслом реки. Поднялось солнце, и туман вспыхнул, заискрился розовыми бликами. Из пади выплыл плоский огненный диск, растворился над кустарником, оставив двух головастиков в серебристых скафандрах. Виктор приподнялся на локте, протер глаза, затряс головой — видение не исчезло.

«Проси пуховый спальник и сапоги, — пискнул в голове жлобский голосок, — и денег, денег побольше!»

Один из пришельцев отстал от другого метров на десять, а тот, прихрамывая, ковылял по тропе к ручью, туда, где обычно Виктор набирал воду. Вдруг пришелец завопил как ужаленный, отскочил в сторону, вполне по-человечьи и даже по-русски выругался.

Что там случилось возле ручья, Виктор сверху видеть не мог, но по доносящемуся топоту понял, что «головастики» бегут по тропе. Где-то там, под скалой, испуганный голос просипел:

— У-у, е-е-е! Кудашкин даже ракетницу не дал!

Виктор сплюнул, приходя в себя, торопливо сунул ноги в ботинки и поскакал наперерез. Пришельцы оказались слабее, чем он рассчитывал.

Спрятав ботинки, ему пришлось просидеть на тропе минуты полторы в одних трусах. Уже мурашки поползли по коже, когда сквозь шум воды послышалось тяжелое дыхание и треск кустарника.

У того, кто бежал первым, колпак сполз до самого носа. Виктор даже ноги с тропы убрал, чтобы бегущий не наступил на них. Но «пришелец», подбежав почти вплотную, резко остановился, замахал руками, хрипло заверещал.

Второй, наскочив на него, сшиб товарища с ног. Оба повалились в колючий кустарник.

Тот, что бежал первым, с руганью сорвал колпак и поднял голову с нормальным лицом человека северной расы. Виктор в спортивных трусах сидел возле тропы, с любопытством наблюдая за странными людьми. Ветер шевелил промытые волосы, ноги его были босы.

— Вы что, космонавты? — спросил он, таращась на пешеходов.

— У-у, е-е-е! Ты откуда взялся? — пролепетал «пришелец».

— Живу здесь! — только тут Виктор сообразил, что ранним утром на горной тропе выглядит так же нелепо, как и они. — Палатка у меня там стоит! — махнул рукой в сторону. — Физзарядку делаю.

— Спортсмен долбаный, — необидно, со слезой в голосе проканючил «пришелец», выползая из-под товарища. — Плот у нас разбило, вещи утонули. А это, — ткнул пальцем в колпак серебристого скафандра, — подписались испытать новые костюмы для летчиков… Два дня не евши…

Чабану кричали-кричали, что мы — люди, а тот как вчистит на коне… Хлебто хоть есть?

— Найдется! — посмеиваясь, сказал Виктор. — Наверху. Вы пока костер разведите, а я принесу.

— Чем его разводить? — всхлипнул пришелец. — Все унесло: и плот, и вещи, и спички. В чем были, с тем остались.

Второй, приходя в себя, прыснул сквозь сжатые зубы.

— Что балдеешь-то? — обернулся говоривший и тоже захохотал. Виктор рассмеялся за компанию. Он разул одного из них и в чужой тесной обуви быстро сходил за котелком, зачерпнул воды в ручье, преднамеренно затоптав свой прежний «босой» след, принес чай, сахар, несколько лепешек и три куска вареного мяса. Завтракали вместе.

— Там твой след что ли? — спросил плотогон, с удивлением поглядывая на босые ступни Виктора.

— Мой! — ухмыльнулся он.

— Ну и лапа… Нет, большая, но человечья. А там, я как глянул, е-мое, чудовище. Ты бы хоть лапти себе сплел, что ли?!

До села и до первой автобусной остановки было километров пятьдесят — без привычки за один переход не дойти. Поколебавшись, Виктор рассказал, как найти его избушку, где лежит ключ. Советовал переночевать там.

Пришельцы ушли. Вскоре Виктор пожалел о том, что не проводил их, поскольку медведицу не нашел, попусту прошлявшись целую неделю. Гости переночевали в его избушке, утром ушли, прихватив топор, кастрюлю и пачку сахара. Топор за ненадобностью бросили в километре ниже избушки, кастрюлю — возле фермы, а сахар оставили на перилах моста неподалеку от села…