Поручение шефа Кейт тлело у меня в мозгу. Это было знакомое чувство: я допустила техническую ошибку, не просчитала сроки. Чтобы печь столько хлеба, сколько она попросила, мне придется либо вставать в три и четыре часа подряд печь по две буханки, либо… обзавестись духовкой побольше.

Где-то в середине «Души закваски» Эверетт Брум вскользь замечал, что очень рад, что когда-то построил собственную дровяную печь из кирпича. Формат книги не предполагает подробного описания, писал он, но вы сможете найти единомышленников, готовых поделиться опытом, на «Глобал Глютен».

«Глобал Глютен» оказался форумом, где тусовались люди, о чьем существовании я раньше и не подозревала: углеводные задроты. Они спорили о пропорциях подкормки, уровне кислотности, желаемой температуре теста. Они обменивались рецептами и заквасками.

И, как и обещал Брум, на форуме обнаружилась тема, посвященная дизайну и строительству кирпичных дровяных печей. Здесь углезадроты делились проектами. Их печи были красивы и изысканны и напоминали миниатюрные базилики. Для каждой модели существовала своя «тепловая кривая»: печь разогревалась до восьмисот или более градусов, а потом медленно, часами, остывала. Углезадроты с большим жаром обсуждали изгибы тепловой кривой.

А еще в этой теме было несколько закрепленных сообщений — вечно актуальное. Одно из них повесили шесть лет назад, и сейчас под ним было семьдесят девять страниц комментариев. Сообщение называлось «Печь Джея Стива за двести долларов (версия 6)».

Я изучила тред. Там были фотографии, снятые на заднем дворе, предположительно принадлежавшем Джею Стиву: пятнистая коричневая трава, забор из сетки, пластиковая собачья миска.

А еще печь — некрасивая и не византийская, в стиле «Безумного Макса»: кривое квадратное сооружение, гора кирпича и металла. Если бы фотография попалась мне в каком-то другом контексте, я бы решила, что это останки крошечной хижины после большого пожара. Линии кривые, ржавчина, черные пятна копоти на кирпичах вокруг дверцы.

Под исходным постом Джея Стива (на аватарке у него стояла дружелюбная морда золотистого ретривера) было больше двухсот страниц комментариев, в которых углезадроты предлагали разные уловки — изменить размеры, взять другие материалы, но в одном все сходились: печь просто офигенная.

Я постучалась к соседям сверху, и когда показалась Корнелия в своем обычном наряде — спортивные штаны с въевшимся запахом марихуаны, — спросила, не одолжит ли она мне свою машину.

— Ее вожу только я сама, — сказала она. — Тебе надо куда-то? Я тебя отвезу. Какой сегодня день? Да, пора бы мне выйти на улицу.

Машина Корнелии была ее отличительным признаком; машину я видела раз в сто чаще, чем саму Корнелию. Раздолбанная зеленая «хонда» всегда парковалась прямо перед домом, а уезжая на работу, Корнелия выставляла на это место четыре дорожных конуса. Вот и сейчас она достала их из багажника и поставила на асфальт.

Лобовое стекло было все заклеено эмблемами всевозможных служб доставки, некоторые из которых уже закрылись. По дороге к ближайшему гипермаркету товаров для дома Корнелия листала одной рукой бесконечную карусель приложений — я чувствовала, что девяносто процентов ее внимания отданы этому занятию. «Не-а, — бормотала она, — не, не».

Корнелия была стратегом высокого класса на рынке доставки еды. Большую часть времени каждый день она проводила дома в спортивных штанах, работая над тем, чтобы запах марихуаны въелся поглубже, при этом безостановочно мониторя приложения. И когда спрос взлетал до небес — обычно в пятницу вечером, но иногда и во вторник, когда густой туман навевал мысли о том, чтобы остаться дома и поразмышлять о жизни над коробочкой бирманской еды, — Корнелия бросалась в бой и зарабатывала, бывало, по тысяче долларов в отчаянной гонке, достойной фильма «Буллит». В дождливую погоду она отбивала арендную плату за день.

В гипермаркете товаров для дома я пробиралась между рядами и грудами товаров, руководствуясь списком от Джея Стива. Я сгребла: тридцать шесть шлакоблоков; двести двадцать шесть обычных кирпичей (не огнеупорных: Джей Стив писал, что огнеупорные — материал «только для печей класса люкс»); по одной упаковке глины и песка; доску два на четыре дюйма, распиленную по моим замерам; щепки для растопки — их тут продавали в аккуратных коробках.

Когда я вернулась к машине вместе с тремя сотрудниками в фирменных поло, которые тащили три тележки, груженые материалами, багажник уже был открыт, а сама Корнелия стояла, оперевшись о машину, и листала приложения с довольным видом сытого кота. Пока я закупалась, она успела доставить два заказа и заработать пятьдесят долларов.

Она отвезла меня и мои покупки обратно на Кабрильо-стрит, причем машину ощутимо придавило к земле, а потом мы с ней перетаскали пакеты по одному за угол дома и сложили в кучу на заднем дворе.

— Зачем тебе все это? — пропыхтела наконец Корнелия.

Изо всех сил изображая уверенность в себе, я рассказала ей, что собираюсь построить у нас во дворе кирпичную дровяную печь.

— Ну ты… затейница.

Она завернула за угол дома. Я посмотрела на него. Это было неприглядное здание, нудный фасад, облицованный чем-то с закосом под штукатурку, разнообразили только два окна: мое на уровне глаз и Корнелии — повыше. Я знала, каким должен был быть мой следующий шаг: позвонить в управляющую компанию, объяснить, что я хочу сделать, возможно, предложить увеличить мой залог за безопасность (страховой депозит, залог за квартиру) на какую-нибудь доселе невиданную сумму и надеяться на официальное разрешение.

Но вечер только начинался.

В небе низко висел густой туман.

Я разогнала уличных кошек.

Выдрала сорняки.

И построила печь.

Это оказалось удивительно просто: во‐первых, посетителям форума «Глобал Глютен» коллективными усилиями удалось дистиллировать инструкции до икеевского уровня, а во‐вторых, печь — это просто коробка. Коробка для огня.

Я сложила шлакоблоки в стопку высотой мне до середины бедра — это была основа печи. Потом я выложила пол, стенки и потолок толщиной в три кирпича, оставив небольшое пустое пространство для двери. И наконец смешала глину и песок с водой, сделала раствор и толстым слоем промазала между кирпичами. Все это я сделала голыми руками, как настойчиво советовал Джей Стив. Весь оставшийся раствор я пустила на стенки и верхнюю часть.

Вся суть в кирпичах, объяснял Джей Стив. До этого весьма своевременного разъяснения я полагала, что в кирпичной дровяной печи хлеб выпекается благодаря огню. Ну а как еще? Так вот нет. Выяснилось, что процесс выпекания состоит из двух этапов: на первом огонь просто отдавал тепло толстым стенкам печи. Чем толще стенки, тем больше тепла они могут поглотить, а затем отдать. В такой печи хлеб печется не на огне, а на кирпичах.

Моя печь выглядела как перекошенный куб, наверху не было ничего, хоть отдаленно напоминающего изящные теплоотражающие купола, венчающие печи пороскошнее. Но Джей Стив стоял на своем: «В уродливых печах получается прекрасный хлеб».

И завершающий штрих — дверь, толстая деревянная заслонка (из дощечек два на четыре дюйма).

Солнце село, и по двору расползался густой холодный туман. Печь была готова, и я отступила, чтобы полюбоваться ею. Она выглядела как куча мусора. Это был успех!

Мне ужасно хотелось тут же ее опробовать, но, как предостерегал Джей Стив, нетерпение ведет к провалу. До того, как начинать печь, я должна была развести самый маленький огонь, потом посильнее и еще сильнее, пока, через несколько часов, в печи не установится максимальная температура (около четырехсот тридцати градусов), а из кирпичей не испарится вся влага. Если поторопиться и начать печь сразу на полной мощности, печь просто треснет. Станет еще уродливей и, главное, никогда уже не сможет печь по-настоящему офигенно.

Я сунула внутрь несколько чурбачков, сложила их в кривоватый треугольник, кинула внутрь горсть щепок и впервые разожгла огонь в своей печи. Вначале печь задымила, но затем появился первый язык пламени, проинспектировал свое жилище, признал его удовлетворительным и принялся потрескивать.

Возле мусорного бака валялись четыре древних садовых стула, оставленные бывшими жильцами. Сквозь их сиденья пророс дикий виноград. Я оборвала лозы, взяла один из стульев, подтащила его к печи, села и стала ждать.

Было холодно, градуса четыре. Я метнулась домой за одеялом, курткой и еще одним свитером, вернулась и все это на себя напялила, освободив одну руку, чтобы орудовать кочергой (длинной прямой палкой, которую я откопала на задворках дома), сведя при этом к минимуму площадь контакта кожи с воздухом.

Тут мне пришла в голову еще одна мысль, я неохотно скинула с себя груду одежды и вернулась назад — взять горшок с закваской с Клемент-стрит. Опасаясь холода, я пристроила его на стуле рядом с собой и укрыла теплыми вещами. Я подумала, что закваска должна присутствовать при этом: наше сотрудничество переходило на новый уровень.

В верхнем окне на фасаде дома зашевелились жалюзи, потом их подняли, окно с резким скрипом распахнулось, и в нем нарисовался силуэт Корнелии. До меня донеслось заинтригованное хмыканье, и силуэт снова исчез. Несколько минут спустя из-за угла появилась Корнелия. Она выпутала из зарослей винограда еще один стул, подтащила его к моему и села рядом.

— Так себе будет, если узнает управляющая компания.

Да, это было бы и правда так себе.

— Но ты можешь запросто заставить свою соседку молчать. Надо подкупить ее. Она наверняка только и мечтает съесть еще твоего хлеба.

— Серьезно?

— Ага.

Она подалась вперед, к печи, протянула ладони к теплу.

— А зачем тебе печь? Правда есть разница?

Я стала перечислять преимущества печи от Джея Стива, как запомнила их из сообщения на форуме. Не последним из них была ее вместительность: за 200 долларов, потраченных на сырье, и несколько часов работы — часы наблюдения за огнем не считаем, это уж точно не работа, — я удвоила свою производительность как пекаря. В эту печь помещалось четыре буханки. Четыре! И они будут получаться лучше. Это была кирпичная дровяная печь, такую же использовал сам Эверетт Брум и хлебопеки древних времен…

Я замолчала. Мы сидели молча и смотрели в огонь.

Через некоторое время Корнелия с легким ворчанием поднялась, пожелала мне спокойной ночи и побрела домой. Я снова увидела ее силуэт в окне. Она помахала мне, а потом силуэт исчез, и погас свет, но окно она оставила открытым, впуская холодный ночной воздух и запах костра.

Я уснула, не знаю, надолго ли. Когда я проснулась, огонь все еще ярко горел. От кирпичей больше не шел пар и не было слышно потрескивания — прокаливание шло полным ходом. Горшок с закваской слегка вибрировал, она росла внутри, хоть я ее и не покормила. Она реагировала на тепло? Я приподняла край свитера и одеяла и услышала, как она тихонько напевает в ночи.

Воздух был тяжелый и холодный; подняв глаза, я обнаружила сюрприз: жар от печи, поднимаясь ровным столбом, расчистил сквозь туман дорогу к небу. Я увидела звезды.

От: Бео

Ты спрашиваешь, что делает мазгов мазгами.

Я придумал три вещи:

Во-первых, наша еда. Большинство мазгов скажет, что главное — наша культура, закваска, и конечно, хлеб. Честно говоря, я не большой любитель. Я люблю острый суп, думаю, ты и сама заметила.

Во-вторых, пение. Ну это просто.

А в‐третьих, скрытность. Наши поселения есть в разных городах по всей Европе, но никто не знает об этом, потому что у нас нет вывесок или витрин. Ты никогда не увидишь наш прекрасный алфавит на улице.

И очень жаль.