Ритм моего дня был таков: вечером, вернувшись из «Дженерал Декстерити», я ставила диск Чаймана и кормила закваску с Клемент-стрит; ждала, пока она начнет пузыриться, увеличится в объеме и наполнит квартиру запахом банана. Затем я отделяла половину массы, вмешивала ее в тесто, вылепляла буханки и ставила их на кухонный подоконник, чтобы за ночь они медленно поднялись в природном холодильнике, который представлял собой Ричмонд Дистрикт.

Я шла спать, а для закваски день не заканчивался. Много раз — не каждую ночь, но часто — меня будили ее вздохи и ворчание.

Каталог явлений:

— крохотные мигающие пузырьки, которые появлялись не в произвольных местах, а возникали на поверхности закваски идеально ровно, в шахматном порядке, как турбины на площадке электростанции;

— микроскопические огоньки, словно светящаяся сахарная пудра;

— свечение, поднимающееся из глубины закваски, слегка приглушенное, как свет натриевых ламп на улицах города под низкими облаками, когда смотришь на них из окна самолета при посадке;

— тонкие линии, похожие на лабиринт, проступающие на поверхности закваски и разглаживающиеся, стоило мне приблизиться;

— разнообразные песни — все в стиле диска Чаймана;

— разнообразные запахи: в основе всегда лежал запах банана, но к нему примешивались разные другие фруктовые ароматы, а однажды — запах дыма, такой сильный, что я на секунду подумала, что Джей-Стив устроил во дворе пожар.

И еще этот глянец на поверхности. Этот момент, когда закваска перестает быть мутной и уплотняется, кажется более выдержанной.

Все это я наблюдала в темноте, как правило, после полуночи, и не всегда бывала одинаково бодра. Некоторые встречи были совершенно призрачные, я всерьез подозревала, что одна из них мне приснилась; другие были четкие и живые, как в первый раз.

Увидев микроскопические огоньки, я попыталась сфотографировать их на телефон, но на следующее утро обнаружила в галерее только несколько прямоугольников цвета болотной жижи. Контуры горшка были чуть темнее, чем стол, а огоньки, которые я видела своими глазами, оказались недостаточно яркими, чтобы сенсор камеры их поймал.

В другой раз я попробовала сфотографировать свечение, похожее на огни большого города, на сей раз со вспышкой. Вспышка отскочила от глянцевитой поверхности горшка, ослепив меня. Прошла секунда, у меня перед глазами плыл розовый туман. Закваска собрала скрытую энергию и блеснула в ответ. Еле заметная зеленоватая вспышка для меня была как сигнальная ракета посреди бескрайней бездны. Как послание с Альфы Центавра. Фотография получилась уродливая и инопланетная, как в тот раз, когда я решила сфотографировать свой рот изнутри, чтобы посмотреть на вскочивший там волдырь (да, я действительно это делала).

Когда закваска пела, я пыталась записать ее песни, но записи, как и фотографии, выходили невнятными. То ли мой телефон вообще ничего не фиксировал, то ли мое неровное дыхание заглушало все остальное. А может, просто звук был таким слабым? Ну и что с того, кому я ее поставлю? На каком сайте выложу? Запощу на «Глобал Глютен»? Новая тема на форуме: «У кого-нибудь еще закваска поет? Вот запись».

Я перестала вставать по ночам. Дребезжание крышки на горшке с закваской иногда будило меня, минуту я прислушивалась, а потом перекатывалась на другой бок и засыпала обратно.

В конце третьей недели шеф Кейт вызвала меня к себе на кухню.

— Хлеб твой мне очень нравится, но эти ребята не видят разницы, и это меня просто вымораживает.

Она презрительно махнула рукой в сторону столовой.

Я почувствовала укол стыда. Из чего состояла ее жизнь? Она только и делала, что готовила великолепную еду для самых неблагодарных в мире едоков. Никто никогда не выбирал ее супертворческие салаты, а вот картофельные крокеты уничтожали на раз.

— Он у тебя правда исключительный. Ты и сама знаешь, да?

Я подозревала, но все равно: шеф Кейт как будто дернула за невидимую струну внутри меня.

— Я думаю, тебе надо попробовать получить место на фермерском рынке. Эти рожи на твоем хлебе — просто крипота, люди такое любят. Знаешь, как работают эти рынки? Да нет, конечно, откуда тебе знать. Каждый месяц они проводят собеседование. Жюри все такие на понтах. Почти все невыносимые, но вот Лили Беласко ничего. Если им понравится твой продукт, они дадут тебе место на рынке. Если повезет, то на Лейк-Мерритт. Если нет — то в Колме. Если захочешь, наверняка сможешь пробиться.

Я сказала, что подумаю, и она замолчала.

— Я понимаю, — сказала она после паузы, — тебе нравится твоя работа. Понятия не имею, что ты делаешь. Нет-нет, пожалуйста, не объясняй. Но раз уж такое дело, должна тебе сказать: кормить людей реально круто. Ничего нет лучше!

Даже таких неблагодарных людей, как декстры?

Она начала было отвечать, но тут что-то отвлекло ее внимание, и вместо этого она закричала одному из поваров:

— Марио! Нужно еще бекона!

Потом снова повернулась ко мне.

— Поверь мне, если б денег, которые платят на фермерском рынке, хватало на оплату учебы детей, я б сейчас была там. Вместе с тобой.