Ознакомительный период в Мэрроу-Фэйр оказался менее основательным процессом, чем я ожидала, учитывая, что мне дали место в бывшем оружейном складе чуть ниже уровня моря. Лили Беласко показала мне, где туалеты и запасные выходы — в нескольких направлениях, но не во всех, а затем вложила мне в руку фонарик. Она объяснила, что склад соединен с другими заброшенными зданиями, и не все из них отмечены на карте.

— Но радиации уже нигде нет, — уточнила она. — Честно.

Я решила сориентироваться сама. Главный вестибюль был хребтом Мэрроу-Фэйр, а лимонная роща под стеклянной крышей — ее центральной чакрой. Дальше из вестибюля открывались проходы и коридоры, уводящие из розового света в темноту. В ходе их исследования я обнаружила:

— камеру, где в полиэтиленовых пакетиках, полных черной грязи, буйно росли плотные скопления грибов с широкополыми шляпками;

— сверчковую ферму! Самих сверчков я не видела, но услышала оглушительный стрекот в темноте. Я развернулась и ретировалась;

— одинокое лимонное дерево, заброшенное и засохшее;

— приставную лестницу, ведущую в люк на крыше. Сунув туда голову, я нос к носу столкнулась с одной из коз, которые паслись на летном поле. Коза посмотрела на меня скептически (козы всегда на всех косо смотрят);

— исполинских размеров транспортную рампу, такую широкую, что по ней мог свободно проехать любой грузовик или что-то в этом роде с (ядерным?) оружием. Я поднялась по рампе и оказалась на задворках ангара «Алгебра», переливающегося в свете лампочек. Пивовары перекатывали кеги на подставках и перешучивались насчет последней игры «Голден Стейт Уорриорз».

Я прошла сквозь пивоварню, вышла обратно на летное поле и снова увидела коз, на сей раз вдалеке.

Я спустилась обратно, пересекла весь главный вестибюль и уперлась в гладкую бетонную стену — еще одна серая дверь с трафаретным рисунком, открывающаяся ключом-косточкой, — «НИ СПЕРЕДИ НИ СЗАДИ». Дверь вывела меня к сияющей воде, ночному небу и крошечному бетонному пирсу, возле которого стояла широкопузая лодка, а внутри — знакомые лица. На ней я вернулась в Сан-Франциско — лодка шла расслабленно и неторопливо, — а капитан рассказал, что каждый день курсирует между МэрроуФэйр и Сан-Франциско. Он выдал мне листок бумаги с расписанием, его именем — Карл и названием лодки — «Омебуши».

Первый рейс в расписании — в шесть утра из Эмеривилла.

— Это самый ранний? — спросила я.

— А вам надо раньше?

Я сказала, что, возможно, да.

Он отрывисто кивнул.

— Значит, нам с Буши придется поработать побольше. Я скажу Беласко.

Еще я встретила своего круглолицего соседа с пикника. Его полное имя было Гораций Портасио, он был библиотекарем Мэрроу-Фэйр, а также отвечал за еженедельную новостную рассылку.

На козырном месте, прямо у лимонных деревьев, через дорогу из желтого скотча, он устроил свою собственную рощу из темных книжных шкафов, а за ними — гору картонных коробок, наполненных тысячами меню из разных ресторанов — от выдающихся до никому не известных. Всегда, когда я проходила мимо коллекции Горация, кто-нибудь увлеченно листал меню, зарываясь в коробки с ожесточением диджея, выбирающего пластинку.

Я представилась еще раз и объяснила, что теперь официально здесь работаю. Гораций поднял палец (минуточку!), исчез в недрах книгохранилища, а затем появился снова, с шаткой стопкой книг в руках. Как он собрал ее с такой скоростью — в голове не укладывалось. Может, у него были заранее заготовлены тематические подборки для каждого? Он сел и принялся раскладывать книги.

— Вот тут у нас репродукция брошюры, которую издала гильдия пекарей, Лондон, примерно, хм, тысяча шестисотый год, очень мило. И «История еды». Она довольно современная, — с явным сожалением сказал он, — но там хороший кусок про выпечку. А тут у нас… А, точно… — он бухнул на стол целую папку. — Тут у нас записки Эдварда Брауна о «Книге Хлеба Тассаджара». Красивый почерк, правда? Только не вытаскивай отдельные страницы. Ну и конечно, тебе стоит прочесть Ибн Бутлана. Вот здесь его классический труд, «Такуинум Санитатис», напечатан около тысяча пятисотого. Там есть место, где он ратует за цельнозерновую муку, и я склонен подчиняться. Ну и конечно… — Гораций пролистал «Такуинум Санитатис» в поисках нужной страницы, нашел и повернул книгу ко мне. — Вот это, — сияя, сказал он, — первое печатное изображение моркови.

Книга выглядела очень старой, и мне не хотелось ее брать.

— Возьми-возьми, — воскликнул он. — Это же просто основополагающий документ.

Я глянула на текст под картинкой.

— Но я не читаю по-латыни.

Гораций умерил пыл.

— Ладно, эту можешь оставить, но остальные возьми.

На следующий день я приплыла из Сан-Франциско на «Омебуши», открыла дверь ключом-костью, загрузила транк в память своего отремонтированного Витрувианца‐3 и следующие шесть часов провела, обучая его замешивать тесто.

Я положила руки ему на локти и руководила его движениями. Это было фрагментирование задачи. Стоило мне остановиться и сказать «вот так», как Витрувианец издавал тихий одобрительный гудок и запоминал не только само движение, но и контекст — картинку на камерах, температуру и давление на сенсорных датчиках. Завершая последовательность, я отступала назад и говорила Витрувианцу: «Теперь ты».

Таким образом Витрувианец старой модели, в память которого я загрузила главную ветвь разработки, повторил все ужасы моих первых подходов к выпечке.

Вот только он был пять футов ростом и соответствующей силы, так что все мои ошибки приобрели куда больший размах. Например, миска пролетела через весь стол к стене, оставив за собой белый мучной след.

Но в итоге я все-таки научила его смешивать ингредиенты, и мы перешли к замесу теста.

Витрувианец принялся запускать куски теста в воздух, как артиллерийские снаряды. Он был сильный, так что улетали куски далеко. Один из них чудом не врезался в барную стойку в кофейне, а еще один мне так и не удалось найти.

Я решила, что пока мы остановимся на смешивании компонентов.

Когда утром следующей среды Мэрроу-Фэйр распахнула двери, наплыв посетителей был огромный. Они что, все ждали открытия на летном поле, толкаясь среди коз? Между восемью и девятью утра космический корабль превратился в… фермерский рынок на космическом корабле. Клиенты в массе своей выглядели очень богатыми. Клетчатые костюмы у богачей из мира IT, сумочки из мягкой кожи у тех, чье богатство постарше.

Все это напоминало частную экскурсию по какому-нибудь музею, организованную специально для его богатых меценатов. Посетители, не торопясь и тихонько переговариваясь, заходили через главную дверь поодиночке, парами или маленькими группами. Я пока не сумела научить Витрувианца хоть чему-нибудь стоящему, поэтому мое рабочее место стояло в темноте и тишине, и все проходили мимо.

Ко мне подошел Гораций.

— Пройдемся? — предложил он. — Всегда интересно посмотреть, что предлагают другие.

Мы прошли мимо Грейси с ее чернобыльским медом, мимо продавца пещерных грибов; неподалеку мужчина и женщина процеживали смузи, в котором плавало… что-то живое. Орли, эльф с пикника, стояла у прилавка, заваленного сырами — призрачно-бледными, коричневыми, будто кожаными, с голубыми, зелеными и даже малиновыми прожилками. Самые большие головы она порезала на куски под разным углом, и получившиеся куски казались крупными мягкими самоцветами. Еще один мужчина продавал бейглы автоматически оптимизированной формы — их наружная часть была гладкая, как компьютерная модель. Продавец, парень чуть младше меня, выглядел сомнительно.

Рядом еще один мужчина продавал рыброгозубов, которые всю жизнь жили в трубах с водой, протянувшихся по коридорам склада. Его сосед чистил рыбу и прямо на месте жарил такос, заворачивая рыбу в тортильи из сверчковой муки и накладывая туда же салат из капусты, выращенной под розовыми лампами. Мы с Горацием взяли по паре тако и сошлись на том, что сочетание просто безупречное. Мы добрались до станции, где пекли из сверчковой муки, и Гораций поприветствовал ее владелицу.

— Анита! Это Лоис, мегапекарь. У нее работает робот.

А мне он сказал:

— Попробуй Анитино печенье.

Печенье было светло-коричневое, с темными зернышками.

— В Испании есть наскальные рисунки, которым тридцать тысяч лет, они изображают сбор и потребление насекомых.

Он сунул печенье в рот.

Когда мы отошли от сверчкового стенда, я спросила:

— А кто все эти покупатели? Что если кто-то из них сейчас скажет: «Да, конечно, Анита, я, пожалуй, возьму дюжину коробок сверчкового печенья…»

Гораций придвинулся поближе, он явно был рад посекретничать.

— Думаю, тут у нас сегодня представители лучших ресторанов мира — из Сан-Франциско, из Нью-Йорка, Лондона и Токио. Кто лучше них оценит наш прогресс? Все, что найдут у нас, они привезут на ужин в свои рестораны. Может, они еще и мистеру Мэрроу отчитываются.

Мы дошли до лимонной рощи. Там покупатели окружили молодую женщину. Это ее я видела в первый вечер — она тогда шла по пустому вестибюлю с кружкой кофе и отсутствующим взглядом.

— …максимально питательный продукт, — говорила она. Бейджик у нее на халате сообщал, что зовут ее доктор Джайна Митра.

Женщина передавала по кругу тарелку, на которой лежало несколько кусков чего-то, на вид совершенно несъедобного. Каждый брусок, завернутый в серебристо-зеленую бумагу, был белый, как личинка. На вид они напоминали призрачные батончики из воздушного риса.

Покупатели стали расходиться, тихонько переговариваясь. Джайна Митра, слегка прикусив губу, проводила их взглядом.

— Здравствуйте, доктор Митра, — сказал Гораций. — Это Лоис, у нее есть робот.

Джайна Митра поздоровалась, все еще следя взглядом за удаляющими покупателями, и рассеянно предложила нам попробовать ее продукт.

Я взяла один брусок и изучающе понюхала его. Он пах грязью, но не в плохом смысле.

— Вы сказали, это максимально питательный продукт. Это что-то вроде Суспензии?

Взгляд Джайны Митры оживился.

— Нет, — сказала она с натянутой улыбкой. — Это Лембас, он гораздо лучше. А вы пробовали Суспензию?

Когда я рассказала, что некоторое время только ею и питалась, доктор Митра явно была удивлена.

— Лембас — это совсем другое. Я объясню, но вначале, пожалуйста, попробуйте.

Я откусила кусочек, ожидая скользкого химического оттенка, знакомого мне по вкусу Суспензии. Но Лембас оказался на вкус теплым и понятным. Его можно было бы сравнить с гигантским картофельным крокетом, но Лембас был лучше. Его структура выдерживала идеальный баланс между пористой и хрустящей. Я съела брусок целиком.

Джайна Митра улыбнулась.

— Вам нравится?

На вкус Лембас был отличный, да и текстура поначалу была высший класс, но, оказавшись у меня во рту, он как будто бы слишком быстро стал смешиваться с моей слюной. Я почувствовала, как он прилипает к зубам.

— Да, — сказала я, — вкушно, но шлегка липковато.

— Угу, — согласно пробурчал Гораций. Ему никак не удавалось разжать зубы.

— Это все новые энзимы, — мрачно сказала Джайна Митра. — Я запишу.

Она метнулась за стойку, напечатала что-то на ноутбуке и вернулась к нам.

— А шо это?.. Погодите, — я провела языком вдоль зубов. — Что это за вкус?

Взгляд Джайны Митры посуровел.

— Ничего. Это не должно быть симуляцией. Я думаю, вкус еды должен отражать ее суть, правда? А по сути это суперпитательная суспензия из клетчатки, изготовленная in situ комменсальным сообществом микроорганизмов.

Джайна Митра очень меня впечатлила.

— Она содержит все необходимые нам витамины, минералы и питательные вещества. И все в нужных пропорциях. Массу белка. Гору клетчатки. Гору.

Гораций вновь обрел дар речи.

— Доктор Митра, вы наследник Пастера! — воскликнул он. — Повелительница микроорганизмов! Да это бы впечатлило самого Бруно Латура! Кстати, у меня есть одна его книга, которую вам необходимо прочесть…

Джайна Митра повернулась к машине, стоявшей за ней, занимая большую часть ее рабочего места: гигантский стальной цилиндр с сияющим логотипом на груди, от которого тянулся узел трубок и проводов. Одна широкая трубка вела к большой бежевой коробке — выглядела та очень скромно и непритязательно, всем своим видом как бы говоря «кто, я?», как это часто бывает с биотех-примочками.

— Это мой биореактор, — сказала Джайна Митра, и в ее голосе ясно прозвучала гордость — и на слове «мой», и на слове «биореактор». Она посмотрела на меня, готовясь все разъяснить. — Как вы, возможно, знаете, Суспензия собирается из нескольких органических прекурсоров. Грубо говоря, их просто закидывают в блендер, — по ее голосу было ясно, что она не одобряет простого смешивания. — А мои Лембас-батончики производятся в цельном виде микроорганизмами.

Я указала на ее блестящий цилиндр.

— Прямо вот в этом баке?

— В реакторе. Да. В нем я выращиваю культуры, и в нем же они производят батончики.

Она открыла один из огромных ящиков, заполненный подносами с чем-то вроде неглубоких формочек для маффинов. На каждом подносе зрел Лембас-батончик: легкая пористая мякоть высилась, как строительные леса, а края влажно поблескивали.

— Форма напоминает мне бретонский пирог, — задумчиво сказал Гораций. — Почти такая же изысканная, как у куинь-амана.

— А мне они напоминают микробные соборы, — сказала Джайна Митра.

Я подумала, не следует ли из этой метафоры, что сама Джайна Митра — создатель всего сущего.

— А почему бы не оставить их жидкими, как Суспензия? — спросила я.

У нее была целая гора ответов:

— Не те ощущения во рту. Страдает гигиена полости рта. Исследования рынка показывают, что жидкие суперфуды ассоциируются у людей с безрадостными литературными антиутопиями.

Это был хороший аргумент.

— И я не предлагаю людям есть Лембас целый день, каждый день, — сказала она. — Это просто быстрый перекус, можно съесть в машине. А еще он решает проблему голода: как только мне удастся стабилизировать колонию микроорганизмов, мы сможем производить его буквально везде. Поверьте, у меня нет цели заменить Лембасом все это, — она обвела рукой Мэрроу-Фэйр. — Я хочу заменить им фастфуд и всякую гадость, которую люди едят, когда терпение заканчивается.

— Например, сэндвичи из Старбакса, — уныло сказала я.

— Да будут прокляты эти сэндвичи! — буркнул Гораций.

Джайна Митра снова подвинула блюдо к нам.

— Еще по одному?

Я провела языком по зубам и нащупала обломки микробных соборов, застрявшие между ними.

— Спасибо, мне пока хватит.

— Приходите попробовать следующую партию, — сказала она. — Я разберусь с этими новыми энзимами. Все почти готово. Почти-почти готово.

От: Бео

Прямо сейчас я готовлю острый суп, твой любимый. Чайман перетащил комп на кухню (Шехри сказала ему, что он превращается во фриковатого анахорета), сгорбился над столом и сочиняет. До меня доносится «тынц-тынц» из его наушников. А что до моей матери, она лепит домашнюю вермишель и что-то напевает.

С этого все всегда и начинается. У нас с Чайманом есть про это шутка. На нее вдруг находит — и через минуту она уже поет во весь голос, просто не может с собой совладать. Сейчас она напевает свою любимую песню про переезды и отъезды, печальную, но в то же время счастливую.

Она очень, очень в мазгском духе.

Лоис, фотография, которую ты прислала — робот с миксером, — вдохновила меня! Я стал чересчур самодовольным, мне нужно больше экспериментировать! Для начала я сегодня взял немного закваски и подмешал ей в еду щепотку перца чили.

Она тут же умерла!

Кстати, мои запасы перца чили скудеют.

Но я не сдамся! Если ты тоже настроена на эксперименты, мы могли бы сравнивать результаты. Кстати, советую тебе брать для закваски муку получше. Я знаю, что в Америке сложно найти хорошую муку, но разница будет огромная.