До открытия Мэрроу-Фэйр оставался день, и я отвисала на своем рабочем месте, очень довольная, что мне удается печь достаточно хлеба. Я тупила в Интернете и все еще размышляла о предложении Джайны Митры, когда она явилась снова и объявила, что хочет показать мне нечто, что может (и должно) повлиять на мое решение. Для этого нам надо было поехать куда-то на машине, так что не могла бы я взять отгул? Я согласилась. Мне вдруг показалось, что я слишком долго сидела в темноте склада.

Я целый год жила в Калифорнии и никогда не была южнее Дейли-Сити, нога моя не ступала на землю Сан-Хосе, и я не была уверена в существовании долины Сан-Хоакин.

Я сидела на пассажирском месте в синей «Тесле» Джайны Митры, мы ехали по I‐5. Весь правый ряд был занят грузовиками, тащившими на буксире трейлеры, а за ними виднелись бесконечные фруктовые сады, серебристые оливы перемежались шипастым миндалем — густая зелень до самого горизонта. Что ж, долина Сан-Хоакин и правда существовала.

Некоторые ездили по этой дороге в ЛосАнджелес — шесть часов, если не останавливаться пописать. Я ездила туда однажды, на поезде — железная дорога обнимала побережье, шла мимо виноградников и пусковых шахт.

Это была другая Калифорния.

Мы проехали мимо небольшого грузовичка с биотуалетом в кузове — он плелся по подъездной дороге в ногу с мусоровозами, двигавшимися неровной чередой.

Кое-где что-то торчало: огромные безликие белые сараи, похожие на еще не брендированные гипермаркеты, зернопогрузчики, загоны для скота.

Джайна Митра съехала с шоссе и свернула на длинную прямую дорогу под названием CR 16. Мы миновали неоново-зеленый тарахтящий трактор, я помахала водителю, он помахал в ответ. Вдали над огромным фисташковым полем по низкой дуге пролетел маленький самолетик и оставил розовый след. Я повозилась с приборной панелью и включила кондиционер в режиме циркуляции воздуха.

Мы свернули с CR 16 на CR 7. Тут было слишком много длинных прямых дорог, чтобы заморачиваться с названиями.

Нам навстречу дребезжала фура. Прицеп ее был покрашен в ярко-зеленый цвет, и когда она проехала мимо, я увидела на боку знакомый логотип. Фура везла питательный гель.

Это была страна Суспензии.

Фабрика оказалась чуть дальше — гигантская, целая квадратная миля. Над землей возвышались баки и цистерны, их поверхность была испещрена трубками и клапанами. Их окружали погрузочные платформы, там ждали другие ярко-зеленые прицепы. Железная дорога шла прямо по территории фабрики. Упаковки Суспензии можно было отгружать сразу в товарные вагоны и отправлять в Чикаго, Нью-Йорк, порт Окленда и куда угодно еще.

От CR 7 к фабрике вела длинная аллея, обсаженная оливами. Под ними гнили темные кучки плодов.

— Раньше это место принадлежало «Галло», — сказала Джайна Митра. — Тут делали дерьмовое вино.

А теперь делают питательный гель. Интересно, это можно расценивать как шаг вперед? Можно? Или как?

Если все сады и виноградники Фресно зачахнут, а на смену им придут фабрики, производящие Суспензию, по-прежнему можно будет говорить, что долина Сан-Хоакин кормит весь мир.

К нам через парковку шел мужчина — высокий, лысый и до ужаса тощий. Он энергично махал нам, губы его расплылись в улыбке.

— Доктор Митра! И наш почетный гость!

— Это Доктор Кламат, — сказала Джайна Митра. Она тоже улыбалась — приветливо, но по глазам было видно, что принужденно. — Создатель и генеральный директор Суспензии.

— Я предпочитаю, чтобы меня называли «Главный гарант качества».

Он обнял Джайну Митру — совсем слегка, еле прикоснувшись к ней, а потом протянул мне руку — невероятно сухую на ощупь.

— Проходите-проходите, — сказал он. — Осмотритесь. Доктор Митра сказала мне, что вы употребляете Суспензию — она вся производится здесь.

— Я раньше употребляла, — сказала я. — Уже давно ее не пила.

Он ухмыльнулся, совершенно не обескураженный:

— Она, как у «Битлз», «все лучше и лучше».

В помещении воздух был плотный и пах кисловато. Все поверхности, пол и потолок были увиты красными, желтыми и синими трубками, некоторые были совсем узкие, толщиной с мое запястье, а в другие запросто влезла бы «Тесла» Джайны Митры. Трубки соединяли между собой множество гигантских резервуаров, помеченных непонятными символами, Все это напоминало электростанцию или очистительное сооружение. В каком-то смысле, это было и тем и другим.

Ведя нас за собой, Кламат то и дело поворачивался на каблуках и начинал пятиться по направлению к какому-нибудь из резервуаров. Ему явно было не впервой водить здесь экскурсии.

— Фермеры Фресно любят говорить об урожайности на акр земли. Но это хрень. Это экономические рассуждения, не человеческие. Ну вырастил ты четыре тонны люцерны на акр, и чего? Расскажи мне о людях. Жизнь скольких людей ты таким образом поддерживаешь? Причем здоровую жизнь?

Вопрос показался мне вполне резонным.

— Суспензия полностью вертикально интегрирована, так что могу сказать вам, что вот этот агрегат, — он любовно похлопал по громадному баку, — за неделю обеспечивает жизнедеятельность двух тысяч людей. Двух тысяч!

В общаге моего колледжа жили две тысячи студентов. Я представила, как все они выстроились в очередь к баку с мисками в руках и ждут свою ежедневную порцию антиутопии.

— Стоимость сырья — всего пять тысяч долларов. Доктор Митра может вам рассказать: раньше было гораздо больше. Мы делаем производство все более эффективным. Знаете, в чем моя цель? Все говорят, это безумие, а я говорю — это физика. Средний человек в день тратит примерно три киловатт-часа энергии. Просто на то, чтобы жить. Знаете, сколько стоят три киловатт-часа в Калифорнии? Сорок пять центов. Это наша цель. Чтобы это было так же просто, как воткнуть вилку в розетку.

— Звучит довольно-таки по-роботски, — сказала я. — А мне нравятся роботы.

— Я просто хочу, чтобы все были здоровы, — сказал Кламат. Его пуленепробиваемый энтузиазм поколебался, в голосе его послышались усталые нотки. — Мы должны были достичь этого уже давно. Я хочу, чтобы люди могли делать то, что они хотят делать, вместо того, чтобы зарабатывать себе на еду или побираться на чужой кухне.

Он остановился и театрально сложил руки.

— Но я знаю, что люди не хотят питаться серой массой. Я знаю. И поэтому так важна работа доктора Митры. Поэтому мы хотим купить Лембас.

Так вот в чем дело!

Кламат вел нас мимо баков в дальний угол помещения.

— Все эти сады, мимо которых вы проезжали, вся эта система… Это же тупик.

Мне этот тупик показался очень даже крупным и процветающим.

— Здесь мы можем создать закваску, чтобы производить что угодно. Бензин, героин…

— Хумус?

— Пока нет, но уже почти. Ключ к этой задаче — работа доктора Митры. Сейчас я могу запустить один организм… дрожжи, или бактерию, вроде кишечной палочки. Но нам нужны более сложные продукты. Мы хотим собирать и выращивать целые сообщества.

Такие, как Лембас!

— Как твоя закваска, — тихо сказала Джайна Митра.

Я слушала, как доктор Кламат клеймит старую систему, обозревала его владения… И вдруг мне пришло в голову: а может, я говорю с мистером Мэрроу?

Бак был такой же формы, как в лаборатории Джайны Митры, но в десять раз больше — монструозное яйцо из блестящей нержавеющей стали. Спереди была прикреплена аккуратная табличка: «Система тестирования сообществ». Звучало это приятно. Здорóво.

Кламат любовно похлопал по стенке бака.

— Круто, да? Мы проводим свои безумные эксперименты в этих крошках. Этот я хочу отдать доктору Митре. И еще вот это, — он подошел к пластиковому ящику размером с небольшой холодильник (еще одна абсолютно загадочная биотехнологическая примочка). — Он совершенно новый, поэтому и выглядит так отстойно. Умеет создавать микроорганизмы с нуля. Надо просто выпотрошить дрожжи, впрыснуть туда новое ДНК, надуть…

Я нахмурилась.

— Просто… выпотрошить…

Доктор Кламат усмехнулся и шлепнул ладонью по крышке загадочного ящика.

— Это принтер, на котором можно напечатать жизнь.

Джайна Митра погладила ящик.

— Достать такой невозможно.

Я посмотрела на бак. Он был больше моей квартиры.

— Вы не сможете кормить мою закваску только мукой и водой, — сказала я, — если хотите получить так много. Ей нравится «Король Артур». Его можно заказать онлайн.

— Или мы могли бы попробовать кормить ее Суспензией, — сказала Джайна Митра, и доктор Кламат бодро закивал.

Станет ли закваска с Клемент-стрит есть Суспензию? Возможно. Будет ли она пердеть так же ароматно, как я во времена Суспензии? Не исключено.

— В общем, — сказал Кламат, — план такой. Прежде чем я дам доктору Митре сигнал начинать, нам понадобится подстраховаться… в юридическом смысле. Ничего особенного, просто бумажка, в которой говорится, что вы даете нам право использовать биологический материал, который принадлежит вам, и т. д. и т. п. У меня уже есть шаблон договора. Чтобы это для вас имело смысл, я хочу предложить вам долю в этом проекте. Если у вас есть вопросы — прошу вас, за этим мы и собрались здесь. Надеюсь, эта возможность вам тоже кажется потрясающей.

Лицо Джайны Митры стало торжественным.

— По нашему договору с мистером Мэрроу он получает десять процентов от Лембаса. Если этот проект выстрелит, как думает доктор Кламат… Мэрроу-Фэйр может заработать миллионы долларов.

Услышав эту цифру, доктор Кламат поморщился, как будто съел что-то несвежее.

— Мы тут играем по-крупному. На кону — все будущее еды как таковой.

— Но это эксклюзивный контракт?

Доктор Кламат выпучил глаза.

— Что? Нет-нет, вы можете продолжать печь. У вас потрясающий хлеб. В смысле я сам хлеб не ем, но доктор Митра говорит, он у вас потрясающий.

Возвращаясь в лобби, где нас поджидал договор, я оценила масштаб помещения. Если у Джайны Митры получится, если она сумеет использовать суперспособности закваски с Клемент-стрит, чтобы стабилизировать и поддерживать Лембас, чтобы сделать его жизнеспособным и конкурентоспособным — возможно, все эти баки заполнятся закваской с Клемент-стрит.

Вот это был бы масштаб.

Одной бочки хватило бы на две тысячи человек.

Для закваски с Клемент-стрит это была бы немыслимая победа.

По пути обратно Джайна Митра объяснила, что если бы я согласилась передать ей право пользования закваской, я бы получила три тысячи акций, или десять процентов ООО «Лембас Лабс», которое вскоре перейдет в полное владение «Суспензии Системс» из Фресно, Калифорния.

— Возможно, это будет куча денег, — сказала она.

Вот они, мои девятнадцать миллионов долларов. Я могла бы поделиться с Беорегом за то, что он подарил мне закваску, и его ресторан процветал бы.

Я думала об этом всю дорогу — пока мы ехали через Мадеру, Паттерсон, Трейси и Ливермор, и когда Джайна Митра стала парковаться на летном поле в Аламеде, у меня был готов ответ.

Я пожала плечами.

— Прости, я не могу.

Она поморщилась.

— Но ты понимаешь, что это очень-очень важно?

— Я просто не чувствую, что закваска принадлежит мне, поэтому не могу отдать ее. Ты не понимаешь, потому что сама с ней не работала. А мне рассказали историю про нее. Предупреждение… Я собираюсь избавиться от нее.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не надо.

Я открыла дверь машины.

— Я уверена, ты найдешь другой способ все наладить. Получше.

— Давай вернемся к этому разговору! — крикнула Джайна Митра, когда я стала вылезать. Она потянулась ко мне через пассажирское сиденье, ремень врезался ей в плечо, лицо ее выражало мольбу.

— Сохрани закваску! Живую!